Гельвеций и Гольбах 5 страница

______________________

* Ibid. Disc. IX. § 24.
** Ibid. § 19.
*** Ibid. § 21.
**** Ibid. § 23.

______________________

Очевидно, что здесь образуется безвыходный логический круг. Правитель должен иметь всемогущее влияние на народ, чтобы воспитать его к свободе, а народ с своей стороны должен сдерживать правителя, который действует вопреки общей воле. Это завершение всех противоречий, которыми переполнено это учение, - противоречий, которых источник лежит в самых основаниях системы. Все дело в том, что исходною точкою служат здесь частные, независимые друг от друга элементы, а между тем требуется, чтоб эти самостоятельные единицы подчинялись целому. Отсюда двойственное, противоположное движение мысли, которое никогда не может прийти к надлежащему соглашению. Оно проявляется как в общих философских выводах, так и в приложении общих начал к политике. Материализм не в состоянии построить природу из движения отдельных частиц; чтобы составить из них нечто единое, чтобы свести их к общему порядку, он необходимо должен прибегать к понятиям, отнюдь не вытекающим из основных его начал и остающимся для него совершенно темными. В этом же состоит и коренной недостаток индивидуализма в том крайнем и последовательном развитии, в каком он является у Гельвеция и Гольбаха. В основание учения полагаются лица, которые исключительно сами для себя цель, а между тем требуется, чтоб они свои частные цели подчиняли общественным. Личный интерес объявляется единственною движущею пружиною человеческой деятельности, а между тем неумолимая критика направляется против личного интереса правителей и аристократов, которые обращают общественные выгоды в свою пользу. С одной стороны, свобода выставляется как неотчуждаемое и ненарушимое право, которое составляет краеугольный камень всего общественного здания, с другой стороны, правительство, заботясь обо всем, должно не только заставлять подданных во всех случаях обращать свои поступки на благо целого, но и внушать им необходимые для того нравы, понятия, чувства, действуя на них, как на мягкий воск, способный воспринимать всякого рода впечатления. Подобные выводы сами себя опровергают.

Но, признавая всю односторонность, а вследствие того несостоятельность этих начал, нельзя не видеть в них могущественного орудия прогресса, отчасти в отрицательном, а отчасти и в положительном смысле. Свобода всегда составляет один из существенных элементов человеческой жизни, и даже крайнее ее развитие в известные времена и у известных народов объясняется историческим движением человечества и служит путем к достижению высших целей. Индивидуалисты с полным правом нападали на аскетическую мораль, которая отвергала право человека искать своего счастья и безусловно требовала отречения от себя. Здесь одна крайность вызывала другую. В политической же области требования личного права, одинакового для всех, точно так же служили орудием беспощадной критики учреждений, в которых благо всех слишком часто приносилось в жертву пользе некоторых и низшие члены человеческой семьи забывались для высших. Нет сомнения, что эта критика нередко вдавалась в крайность и многое упускала из виду. Она совершенно не понимала значения исторических начал, для нее не существовал всемирный опыт. Все предания, верования, законы, исторические учреждения должны были подходить под общую марку, установленную односторонним направлением разума, и все, что не согласовалось с этою маркою, объявлялось нелепостью и предрассудком. Философы XVIII века были убеждены, что все зло в мире произошло от своекорыстия правителей и от обмана жрецов. Но при всей односторонности и исключительности этого направления, важно было то, что исторические учреждения были призваны к ответу, они должны были оправдать свое существование началами общего блага. Установленный порядок не мог уже закоснеть в устарелых формах, но должен был волею или неволею подчиниться неудержимому потоку, охватившему все общество. С положительной же стороны существенно было то, что свобода объявлялась непременным требованием всякого просвещенного общества; что благосостояние всех выставлялось как верховная цель государства. Мыслители XVIII века были исполнены любви к человечеству, они требовали счастья для самых последних его членов. В этом заключалась их сила, этим объясняется то громадное значение, которое они получили в истории мира. Вместе с тем в них пылала несокрушимая вера в могущество разума, они крепко были убеждены, что достаточно просветить умы, указать на истину, чтобы осчастливить человеческий род. Корень этой веры таился в той доле истины, которая заключалась в их учении, в глубокой связи основных его принципов с существенными сторонами человеческой природы, она произвела те перевороты, которые дали Европе новый вид и новую жизнь. На Французской революции отразились все хорошие и дурные свойства философии XVIII века: и односторонняя сила начал, и двойственность направления, и внутренние противоречия. Французская революция была дочерью этой философии. Поэтому разобранное нами учение, которое занимает в этом движении видное место, заслуживает серьезного внимания историка.

Пейн

Демократические начала, последовательно вытекавшие из индивидуализма, нашли практическое приложение в Америке. Английская революция утвердила принцип народного полновластия, не давая ему, однако, дальнейшего развития в учреждениях. Отсюда в двойственном направлении идет движение либеральных идей. В Англии естественным ходом жизни упрочилась свобода аристократическая, которая нашла своего теоретика в Монтескье; это был индивидуализм, сдержанный другими политическими элементами. В Америке в противоположность этому развилась демократия. Эти два столь различные направления не могли ужиться вместе, рано или поздно между ними должно было произойти столкновение. Американская революция была чистым произведением индивидуалистических начал, протестом демократии против всего, что не выходило из ее недр. Это был второй великий шаг в развитии свободы в новой истории. Впервые у новых народов демократические идеи, которые с Средних веков находили постоянных защитников в теории, осуществлялись на практике. Явился юный, свежий, могучий народ, который на новой почве, не загроможденной остатками и преданиями старины, воздвиг здание, основанное исключительно на свободе и равенстве. Казалось, что здесь кроется вся будущность нового мира. Отныне приверженцы демократии могли с гордостью указать на Соединенные Штаты как на пример для всех других государств.

Североамериканцы в своем "Объявлении независимости" сослались на начало народного полновластия как на главное доказательство своего права. Они ввели демократию и в новые свои учреждения. Но не их дело было развивать эти начала в теоретическом учении, внимание их было устремлено исключительно на практические вопросы. Поэтому когда в 1776 г., во время войны за независимость, англичанин Томас Пейн (Thomas Paine), сделавшийся гражданином Северной Америки, издал памфлет под заглавием "Здравый смысл" ("Common Sense"), в котором он теоретически защищал американскую революцию, это сочинение приобрело огромную популярность и имело множество изданий. Успех, конечно, более зависел от того, что оно удовлетворяло потребностям времени, нежели от внутреннего содержания брошюры. В ней напрасно стали бы мы искать глубокой мысли и многостороннего изучения вопроса. Пейн не вдается в исследования о природе человека и об основах гражданских обществ. Но демократические начала изложены здесь в общедоступной форме и проведены во всей своей последовательности с отрицанием всего остального.

Пейн начинает с различия правительства и общества. Последнее является плодом существенных потребностей человека, который бессилен в одиночестве и всегда ищет помощи себе подобных, поэтому при каких бы то ни было условиях общежитие всегда есть добро. Правительство же, даже самое совершенное, есть только необходимое зло. Единственная причина его существования заключается в пороках человека. Если бы все жили сообразно с правилами нравственности, правительства были бы вовсе не нужны. Но так как в действительности добродетель довольно редка, то люди принуждены уступить часть своей свободы и собственности для ограждения себя от нападений. Из двух зол они выбирают меньшее. Таким образом, безопасность или ограждение свободы составляет истинную цель установления правительств. А из этого следует, что то правительство наилучшее, которое доставляет это благо с наименьшими издержками и с наибольшими выгодами для всех*.

______________________

* Paine. Le Sens Commun/Traduit en francais par Lanthenas. Rennes, 1793: De l'origine et de l'objet du gouvernement, considere en general. P. 166.

______________________

В своих суждениях об устройстве власти Пейн отправляется от того начала, что чем проще вещь, тем менее она подвержена расстройству и тем легче она исправляется. Это правило, говорит он, освящено природою, против него тщетно все искусство софистов*. С этой точки зрения он подвергает критике английскую конституцию. Хотя неограниченные правления, по его выражению, составляют позор человечества, однако они имеют ту выгоду, что они просты. Если народ страдает, он знает, по крайней мере, откуда проистекает зло; тут известно лекарство, которое может быть приложено к болезни. Английская же конституция до такой степени сложна, что народ может страдать в течение долгих лет, не будучи в состоянии открыть, откуда это происходит. Каждый смотрит на дело с своей точки зрения, и сколько медиков, столько лекарств. Если, однако, несмотря на трудности, мы разложим эту машину на составные ее части, то увидим, что здесь заключаются остатки двух презренных тираний в сочетании с некоторыми материалами республиканского устройства. В лице короля являются остатки тирании монархической, в верхней палате - остатки тирании аристократической, наконец, в нижней палате выражаются республиканские начала, которые одни способны охранять свободу и одни дают цену всем этим учреждениям**.

______________________

* Ibid. P. 168.
** Ibid. P. 169.

______________________

Некоторые утверждают, продолжает Пейн, что английская конституция представляет сочетание трех властей, которые оказывают друг другу препятствие и таким образом обеспечивают свободу граждан. Но подобное объяснение есть чистая нелепость. Если нижней палате дается право воздерживать королевскую власть, то этим самым предполагается, что за королем надобно смотреть и что с монархиею как неизбежное последствие соединяется стремление к неограниченной власти. Предполагается, кроме того, что палата умнее или достойнее доверия, нежели король. Но, с другой стороны, та же самая конституция даст королю право воздерживать действия палаты, следовательно, предполагается, что он, в свою очередь, разумнее тех, которые разумнее его; не есть ли это нелепость? Подобное устройство не может произвести ничего, кроме раздоров. Вся эта теория, в сущности, не что иное, как искусное сочетание слов, лишенных смысла. В действительности всякая машина при самом сложном устройстве всегда движется одним главным колесом. Сильнейшая власть неизбежно получает перевес над слабейшею. А в английской конституции эта преобладающая власть есть королевская, которой дано право раздавать пенсии и места. Если она здесь не так притеснительна, как в Турции, то причина этому заключается отнюдь не в устройстве правительства, а единственно в том, что и народ пользуется некоторыми правами*.

______________________

* Ibid. Р. 170-172.

______________________

Пейн обращается затем к рассмотрению самого начала наследственности монархии. По природе, говорит он, все люди равны, откуда же различие царей и подданных? Почему одна порода считает себя выше других? На это нет никакого основания в естественном праве. Природа создала различие полов, люди отличаются друг от друга и своими добрыми и дурными качествами. Но в природе нет ни малейшей причины, почему бы один возвышался над другими своим саном. На это нет основания и в религии. Прошло около трех тысяч лет с сотворения мира прежде, нежели евреи в безумии просили себе царя, и Св. Писание ставит этот поступок в числе грехов, за которые их должна постигнуть великая кара 48. Монархическое правление есть унижение человеческого достоинства. Наследственная же власть в какой бы то ни было форме есть оскорбление и ложь в отношении к потомству, ибо 1) так как все люди равны, то никто не имеет права по рождению присваивать себе и своим потомкам преимущество перед другими; если же кто-либо заслуживает особенной чести от своих современников, то дети его могут вовсе этого не стоить. 2) Те, которые воздают почести известному лицу, не имеют никакого права распоряжаться своим потомством, которое через это может подпасть под управление изверга или глупца. Наследственность престола не только нелепое, но и опасное учреждение. Она вручает скипетр без разбора безумным и злодеям и внушает бессмысленную гордость возвышаемых ею людям, которые считают себя призванными властвовать над другими. Самое сильное, что говорят в ее пользу, это то, что она будто бы избавляет государства от междоусобий. Но вся история протестует против этого довода. Летописи Англии наполнены кровавыми распрями за обладание престолом. В действительности монархия и наследственность короны покрыли кровью и пеплом не только Англию, но и целый мир*.

______________________

* Ibid. Р. 173 и след.; Idem. De la monarchie et de l'heredite de la couronne.

______________________

Переходя затем к практическому вопросу о независимости колоний, Пейн отвергает всякие сделки с метрополией и увещевает американцев устроиться самостоятельно на чисто демократических началах. В каждом штате должны быть ежегодно избираемые собрания без всяких иных должностных лиц, кроме председателя. Для общих же дел колонии должны посылать своих депутатов в конгресс, который также избирает своего президента по очереди от каждого штата. Чтобы обеспечить справедливость решений, большинством должно считаться не менее 3/5 голосов. Для введения этого устройства Пейн советует американцам выбрать конференцию, которая сочинит Хартию Соединенных Штатов. В этой хартии должны быть определены как условия и порядок выборов, так и права собраний. Каждому гражданину должны быть обеспечены свобода, собственность и в особенности свободное вероисповедание. Одним словом, хартия должна заключать в себе все, что требуется для демократических учреждений. Она и будет американским королем, ибо у свободного народа не должно быть иного монарха, кроме закона*.

______________________

* Paine. Le Sens Commun. P. 204-206.

______________________

Этим ограничивается все существенное содержание сочинения Пейна. Как можно видеть, оно имеет характер преимущественно отрицательный, и самое отрицание более походит на декламацию, нежели на серьезное обсуждение предмета. Американская почва была не совсем благоприятна для теоретической разработки вопросов. С своим глубоким практическим смыслом граждане Соединенных Штатов ввели у себя демократические учреждения, не думая определять естественные права человека и разбирать теоретически отношения лица к обществу. Демократия, как и всякий другой образ правления, имеет свое законное право на существование, но подобно остальным, она предоставляет лицу гражданскую свободу единственно под условием полного отречения от свободы естественной и всецелого подчинения общественной власти, которая одна издает законы и определяет права граждан. В Америке демократия уживалась и с рабством, следовательно, тут не было речи о неотчуждаемых правах человека.

При таком чисто практическом поставлении задачи демократические начала пустили здесь прочные корни. Отсюда они с новою силою перешли обратно в Европу, где либеральное движение XVIII века завершилось, наконец, Французскою революциею. Это был третий великий шаг в развитии свободы в Новое время. Здесь, как в фокусе, сосредоточились все различные направления индивидуализма; здесь на общей почве они вступили в ожесточенную борьбу не только с противоположными элементами, но и одно с другим. Томас Пейн явился и во Францию как представитель республиканских идей. Он вторично взялся за перо в защиту любимых своих начал. В 1791 г. в опровержение нападков Берка на Французскую революцию он написал сочинение под заглавием "Права человека" ("The rights of man"). В следующем году он издал вторую часть того же сочинения, служащую дополнением к первой. Оставив в стороне то, что касается событий, рассмотрим существо изложенного здесь учения.

Берк восставал на выработанное Учредительным собранием "Объявление прав человека и гражданина", он утверждал, что отвлеченные права человека не что иное, как метафизические бредни безумных нововводителей*. В ответ на эти нападки Пейн спрашивает, кто же в мире имеет права, если не человек, а если признается, что человек имеет права, то надобно знать, в чем они состоят? Те, которые в старинных грамотах ищут основания прав, заблуждаются тем, что идут не довольно глубоко в древность. Надобно взойти к первой минуте, когда человек вышел из рук Творца. Чем он был в то время? - Человеком. Это был единственный его титул и источник всех его прав. Если впоследствии данные нам природою права затмевались для нашего сознания, то это может служить для нас только уроком в том отношении, что мы должны исправлять ошибки своих предков. Древние в свое время были так же новы, как мы теперь, а мы в свою очередь будем древними для наших потомков. Нет поколения, которое имело бы право предписывать закон другим, ибо все равны между собою. Несмотря на различие мнений, мыслители согласны в одном, именно в единстве человеческого рода. Все люди имеют одинаковую природу, следовательно, все рождаются равными, с одинаковыми правами. Каждый новорожденный должен считаться как бы получающим свое бытие непосредственно от Бога. Мир для него так же нов, как для первого человека, а потому и естественные его права те же самые**.

______________________

* Сочинение его будет разобрано на своем месте.
** Paine. Droits de l'homme. 2-erae ed. Paris, 1793. P. 65-69.

______________________

От естественных прав проистекают гражданские. Человек вступает в общество не для умаления прирожденных ему прав, а для их обеспечения. Через это естественные права превращаются в гражданские, последние принадлежат человеку как члену общества. Каждое гражданское право имеет, следовательно, основанием своим какое-нибудь право естественное. Все различие между теми и другими заключается в том, что естественные права охраняются самим лицом, а для охранения гражданских прав требуется содействие общества. Но, вступая в общество, человек передает в общее достояние не все принадлежащие ему по природе права. Он удерживает за собою те, которых действие зависит исключительно от него самого: таковы права мысли, которые заключают в себе и свободу вероисповедания; сюда принадлежит и право делать для своего счастья все, что не вредит другим. Обществу же передаются те права, которые недостаточно ограждены без общественной помощи. Таково, например, право на вознаграждение за нанесенные убытки. Человек не от общества получает эти права, он имеет их как вкладчик в общее достояние. Следовательно, он является здесь собственником и как таковой предъявляет свои требования.

Из всего этого следует 1) что всякое гражданское право проистекает из права естественного или, другими словами, есть не что иное, как естественное право, обмененное на гражданское; 2) что гражданская власть составляется из совокупности той части естественных прав, которые не достаточно обеспечиваются самим лицом, а потому складываются в общую массу; 3) что эта власть не вправе посягать на те права, которые человек удерживает за собою*.

______________________

* Paine. Droits de l'homme. P. 72-74.

______________________

Отсюда ясно также, что с правами непосредственно связаны и обязанности, ибо если все имеют права, то каждый обязан уважать чужое право. Поэтому к объявлению прав не нужно было присоединять объявления обязанностей, как требовали некоторые, обязанности подразумеваются здесь сами собою*.

______________________

* Ibid. P. 170.

______________________

Такова аргументация Пейна. Все это не ново, мы видели то же самое и у других мыслителей индивидуальной школы. Это повторение тех же чисто отвлеченных начал, которые берутся во всей своей наготе и односторонности, с устранением всех других элементов человеческой природы и без всякого внимания к разнообразным условиям жизни. Можно, однако, сказать, что Пейн с большею резкостью и последовательностью, нежели его предшественники, настаивает на том, что человек, вступая в общество, оставляет все свои прирожденные права за собою и только для некоторых требует защиты общественной власти. Через это каждое отдельное лицо остается судьей своего права, что, очевидно, делает всякий государственный порядок невозможным. Несостоятельность этих начал обличается сама собою.

Сообразно с этим Пейн и в определении отношения государства к обществу является более последовательным, нежели современные ему французские философы. Здесь он вполне становится на американскую точку зрения. Вместо того чтобы предоставить правительству всемогущее влияние на все отрасли общественной жизни, как делали Гольбах и другие, он старается ввести деятельность власти в возможно тесные границы. Общество, говорит Пейн, может само делать почти все то, что возлагается на правительство. Общие потребности и интересы сами собою соединяют людей и образуют естественный порядок, гораздо более крепкий и плодотворный, нежели тот, который установляется властью. Человек по своей природе создан для общества, без чужой помощи он не в состоянии удовлетворять своим нуждам. Природа вложила в него и привязанности, которые хотя не существенны для его жизни, однако необходимы для его счастья. Отсюда прирожденное ему стремление к общежитию, которое в силу соединения интересов удовлетворяет всем его потребностям. Правительство же нужно только для немногих случаев, когда общественная самодеятельность оказывается недостаточною. В пример можно привести Соединенные Штаты, где с устранением формального правительства во времена революции общество само исполняло все дела. Можно даже сказать, что уничтожение правительства не только не ослабляет общественной связи, а напротив, делает ее крепче, ибо этим вызывается в гражданах самодеятельность. И чем образованнее люди, тем менее они нуждаются в правительстве, ибо тем более они в состоянии все делать сами. Таким образом, формальное правительство составляет лишь ничтожнейший элемент цивилизации. Благосостояние лиц и обществ зависит от основных начал общежития и просвещения, от общих обычаев, всеми признанных и соблюдаемых, от беспрерывного движения интересов, которые, проходя через тысячи путей, вносят жизнь в народную массу, а вовсе не от того, что может сделать даже самое лучшее правительство.

Если мы взглянем на то, что происходит в мире, продолжает Пейн, мы увидим, что деятельность правительства большею частью не только не помогает обществу, а напротив, мешает ему развиваться. Когда власть, вместо того чтобы постоянно черпать свои силы из общества, хочет существовать сама по себе, она с односторонними целями покровительствует одним и притесняет других; этим она разрушает общественные связи, внося в общество раздоры, беспорядки и неудовольствия, которых без того бы не было. Примером может служить Англия. Напротив, в Америке, где правительство основано на истинных началах, где оно не что иное, как союз самого народа, оно наилучшим образом достигает всех своих целей. Если есть на земле страна, где по обыкновенным расчетам не следует ожидать согласия в обществе, так это Соединенные Штаты. Казалось бы, что народ, составленный из людей разнородного происхождения, привыкших к различным образам правления, говорящих на разных языках и еще более отличающихся друг от друга религиею, менее всего способен образовать единое целое. Но через то только, что правительство основано на общественных началах и на правах человека, все затруднения исчезают и все части действуют согласно. Там бедный не притеснен, а богатый не пользуется привилегиями. Народное достояние не истощается безумною роскошью двора, предающегося весельям на счет подданных. У американцев мало налогов, потому что у них правительство справедливо, а так как нет ничего, что бы делало их несчастными, то нет ничего, что бы могло производить смуты и восстания. Люди, которые ищут власти из частных своих видов, нередко выставляют правительство как нечто таинственное. Весь секрет, от раскрытия которого зависит все народное благосостояние, заключается в том, что правительство, в сущности, не что иное, как союз народа, действующий на основании общественных начал*.

______________________

* Ibid. 2-eme partie. Ch. I.

______________________

Отправляясь от этих положений, Пейн различает правительства, установленные самим народом, и те, которые воздвигнуты над народом. Первые проистекли из общественного договора и утверждены на разуме, вторые имеют источником силу или обман. Таковы правления жрецов и завоевателей. Во времена младенчества человеческого рода лукавые люди выдавали себя за провозвестников воли Божества, с которым они будто бы находились в сношениях посредством оракулов. Таким способом они приобрели себе повиновение окружающих. Эти правительства держались, пока длился породивший их предрассудок. После того явились завоеватели. Предводители разбойников, ограбив и покорив мирных соседей, заменили приличное им название воров более почетным титулом королей. Таково происхождение монархий, чему примером может служить Англия, где все это совершилось на памяти истории. Эти разбойничьи шайки, поделив земли и составив из них государства, начали ссориться между собою и захватывать чужие владения. Дальнейшие грабежи последовали, таким образом, за первыми. Завоеватели выдавали себя за собственников покоренных стран, а жителей считали своими рабами. Впоследствии эти отношения стали прикрываться более благовидными именами, но сущность их осталась та же самая. Подобных правительств нельзя исправить. Лучшее против них лекарство - это совершенное их уничтожение; тогда можно начать дело сызнова*.

______________________

* Paine. Droits de l'homme. 1-eme partie. P. 75; 2-eme partie. Ch. II. P. 21-23.

______________________

Наконец, есть правительства, которые называют новыми, хотя основание их самое древнее из всех, ибо они зиждутся на первоначальных и неизменных правах человека. Источник их - общественный договор, однако не между правительством и подданными, как полагают некоторые, ибо до заключения договора правительство еще не существует, а между лицами, вступающими в общество. В силу этого договора учреждается правительство. Конституция есть, следовательно, акт воли народной, установляющий известный образ правления. Она дает предписания власти, которая от нее получает все свои права. Поэтому правительство не имеет права ни составлять, ни изменять конституции. Все это принадлежит единственно народу. Таковы основания, на которых зиждется конституция в Соединенных Штатах, а также и во Франции, где Национальное Собрание является олицетворенным общественным договором. В Англии, напротив, нет и никогда не было ничего похожего на конституцию. Пейн просит Берка ее показать*.

______________________

* Ibid. 1-eme partie. P.77-83; 2-eme partie. Ch.IV.

______________________

Затем Пейн переходит к сравнению новой французской конституции с английскими учреждениями. Первая идет рациональным путем: она дает право голоса всякому, кто платит ничтожную подать; число представителей каждого округа назначается сообразно с количеством избирателей. В Англии, напротив, как право голоса, так и число представителей определяются самыми странными и бессмысленными постановлениями, обыкновенно хартиями, которые короли раздавали для упрочения своей власти. Далее, французская конституция требует, чтобы собрание возобновлялось ежегодно, она запрещает депутатам получать пенсии и места от исполнительной власти. В Англии все клонится к тому, чтобы дать королю средства подкупать представителей. Во Франции право войны и мира принадлежит народу, в Англии оно предоставлено короне. Французская конституция уничтожает титулы и дворянство, возводя всех в достоинство человека; этим устраняется разом все зло, которое влечет за собою существование аристократии. Это зло, говорит Пейн, не ограничивается тем, что пустым игрушкам придается важное значение - явный признак детского состояния общества; оно идет гораздо глубже. 1) Аристократ держится только правом первородства, т. е. несправедливостью в семействах, где все дается одному, а остальным не достается ничего; 2) через это в лицах, пользующихся таким преимуществом, уничтожаются понятия о справедливости, а потому они менее всего способны быть законодателями; 3) самая мысль о наследственных законодателях столь же нелепа, как было бы, например, учреждение наследственных математиков или поэтов; 4) сословие, не ответственное ни перед кем, не заслуживает ничьего доверия; 5) аристократия есть последствие варварского быта, основанного на завоевании, она унижает человека, подчиняя его личному владычеству другого; 6) она ведет к вырождению сословия, ибо известно, что всякая малочисленная ветвь, оторванная от общего ствола, лишается силы, поэтому величайшие люди всегда выходили из демократии. Все эти невыгодные последствия аристократического правления, устраненные во Франции, в полной силе сохраняются в Англии. Далее, французская конституция преобразовала духовенство и объявила полную свободу вероисповедания. В Англии низшее духовенство бедствует, в то время как высшее пользуется несметными богатствами; вместо свободы здесь господствует терпимость, которая в сущности не что иное, как скрытая нетерпимость; наконец, здесь сохраняется главный источник зла, именно связь между церковью и государством. Все религии по своей природе кротки и согласны с началами нравственности; нетерпимыми они становятся единственно вследствие противоестественной связи своей с государством. Отсюда инквизиция и казни. Как вредно это действует на народ, можно видеть из примеров Испании и Франции: в первой соединение церкви с государством произвело всеобщее обеднение, во второй отмена Нантского Эдикта изгнала из страны значительные отрасли промышленности. Наконец, хотя и во Франции и в Англии исполнительная власть вручается королю, но французская конституция рассматривает королевский сан как должность, верховность прямо приписывается народу, который считается источником всякой власти; законодательная власть ставится выше исполнительной и закон выше короля. В Англии, напротив, монархия произошла от завоевания и носит на себе все следы своего происхождения. Поэтому здесь король признается источником всякой власти и всех почестей, самые права народа дарованы короною в виде привилегии*.