Д.Б. АБУШЕНКО

--------------------------------

<*> Abushenko D.B. Coordinated will expression of stakeholders as a basis of procedural legal continuity in a civil process.

Абушенко Дмитрий Борисович, доцент кафедры гражданского процесса Уральской государственной юридической академии, кандидат юридических наук.

В статье подвергаются критическому анализу установленные действующим законодательством основания процессуального правопреемства; в качестве единственного основания процессуального правопреемства в гражданском и арбитражном процессе предлагается рассматривать согласованное волеизъявление заинтересованных субъектов; исследуется межотраслевая проблематика реализации предложенного подхода к основаниям процессуального правопреемства.

Ключевые слова: процессуальное правопреемство, основания процессуального правопреемства, волеизъявление заинтересованных субъектов как основание процессуального правопреемства.

This article subject to critical analysis required by law procedural grounds legal succession, as the sole grounds of procedural succession in civil and arbitration process is invited to consider the will of the stakeholders in a consistent, cross-sectoral issues examined implementation of the proposed approach to the foundations of a succession of procedural.

Key words: procedural succession, grounds of procedural succession, expression of interest subjects as the basis of a succession of procedural.

I. Критика материально-правовых оснований

процессуального правопреемства

Действующее процессуальное законодательство достаточно четко указывает на факты материального правопреемства как на основание правопреемства процессуального.

"В случаях выбытия одной из сторон в спорном или установленном судебным актом арбитражного суда правоотношении (реорганизация юридического лица, уступка требования, перевод долга, смерть гражданина и другие случаи перемены лиц в обязательствах) арбитражный суд производит замену этой стороны ее правопреемником и указывает на это в судебном акте. Правопреемство возможно на любой стадии арбитражного процесса" (ч. 1 ст. 48 АПК РФ). Схожая норма имеется и в гражданском процессе: "В случаях выбытия одной из сторон в спорном или установленном решением суда правоотношении (смерть гражданина, реорганизация юридического лица, уступка требования, перевод долга и другие случаи перемены лиц в обязательствах) суд допускает замену этой стороны ее правопреемником" (ч. 1 ст. 44 ГПК РФ).

При этом, несмотря на некоторые отличия применительно к правовой регламентации процессуальных действий арбитражного суда и суда общей юрисдикции (далее - суд), не вызывает сомнений, что в обеих процессуальных нормах речь идет об императиве - правоприменитель обязан произвести замену стороны ее правопреемником. Причем такая замена субъекта в уже существующем процессуальном правоотношении происходит исключительно в связи с фактами материального правопреемства, волеизъявлению спорящих сторон при вынесении соответствующего судебного акта законодатель значения не придает.

Пожалуй, можно утверждать, что отечественная процессуальная доктрина не восприняла базовые подходы традиционного правового "донора" - германского законодателя, который, во-первых, прямо указал на то, что цессия "не влияет на процесс", и, во-вторых, посчитал необходимым испрашивать согласие ответчика на вступление в процесс правопреемника "в качестве основной стороны" <1>. Действующее правовое регулирование института процессуального правопреемства предполагает, что возможный правовой спор о том, кто из двух субъектов (материальный правопреемник или материальный правопредшественник) занимает место кредитора (должника) в спорном материальном правоотношении, должен быть разрешен не в итоговом судебном решении, а в рамках процедуры замены выбывшей стороны либо в самостоятельном (другом) судебном деле, где сторонами выступают правопреемник и правопредшественник. Следствием такой идеи является постулат о необходимости допуска к участию в деле материального правопреемника вместо материального правопредшественника. Соответственно, ситуация, при которой лицо, де-юре ставшее правопреемником спорящей стороны, могло бы быть не допущено в процесс, в принципе недопустима. Это, в свою очередь, влечет обязательное удаление из процесса материального правопредшественника.

--------------------------------

<1> См.: § 265 (2) Гражданского процессуального уложения Германии (использован перевод по: Гражданское процессуальное уложение Германии - Deutsches Buergerliches Gesetzbuch mit Einfuehrungsgesetz: Ввод. закон к Гражд. уложению: Пер. с нем. / В. Бергманн, введ., сост. М.: Волтерс Клувер, 2006. С. 87).

Более подробно о правовых последствиях уступки требования по Гражданскому процессуальному уложению Германии см.: Шмидт С.Г. Отчуждение предмета спора во время судебного разбирательства (по праву Германии). В сб.: Иски и судебные решения: Сборник статей / Под ред. М.А. Рожковой. М.: Статут, 2009. С. 94 - 103.

Законодательное закрепление идеи о следовании процессуального правопреемства за материальным тем не менее не снимает вопросы об эффективности и разумности такого подхода.

Во-первых, замена стороны исключительно по материально-правовым основаниям полностью игнорирует ее интерес к участию в уже возбужденном деле.

Прежде всего это касается истца, который после вынесения судебного определения о процессуальном правопреемстве лишается судебной защиты по предъявленному им иску. Конечно, можно возразить, что это является следствием реализации судебной процедуры, в рамках которой происходит проверка принадлежности истцу спорного субъективного права. Более того, судебное определение о замене может быть обжаловано (ч. 2 ст. 48 АПК РФ, ч. 3 ст. 44 ГПК РФ), а сама сделка, на основании которой перешло право требования, ранее принадлежавшее истцу, может быть оспорена в самостоятельном судебном деле. И все же, полагаем, устранение истца из процесса помимо его воли есть действие глубоко неверное, действие, коренным образом не согласующееся с правом на судебную защиту. Получается, что вопрос принадлежности истцу спорного права разрешается в некой усеченной судебной процедуре - процедуре, установленной законодателем для принятия промежуточных определений; истец в итоге лишен тех возможностей, которые ему предоставляют правила "полноценного" судебного разбирательства.

В тех же случаях, когда инициируется самостоятельное судебное дело по оспариванию сделки, на основании которой перешло право требования, защита субъективных прав и охраняемых законом интересов истца в первом судебном деле невозможна вплоть до вступления в законную силу судебного акта по делу об оспаривании сделки (п. 1 ч. 1 ст. 143, п. 1 ст. 145 АПК РФ, абз. 5 ст. 215, абз. 4 ст. 217 ГПК РФ). Кроме того, при рассмотрении такого дела в случае, когда в нем участвуют те же лица, что и в "основном" деле, неизбежно применение правил о преюдиции (если судебное определение о замене стороны правопреемником уже вступило в законную силу - ч. 2 ст. 69 АПК РФ, ч. 2 ст. 61 ГПК РФ): факты, установленные при вынесении определения о замене стороны правопреемником, не доказываются вновь и не подлежат оспариванию при рассмотрении дела об оспаривании сделки <2>.

--------------------------------

<2> О проблемах преюдициальной силы судебных определений см.: Безруков А.М. Преюдициальная связь судебных актов. М.: Волтерс Клувер, 2007. С. 46 - 48.

Ответчик также может иметь интерес быть учтенным, интерес в сохранении своего процессуального статуса (содержательная сторона такого интереса более подробно будет рассмотрена ниже). И так же, как и истец, он устраняется из дела в рамках процедуры, которая отнюдь не идентична процедуре рассмотрения дела по существу.

Во-вторых, материальный правопреемник, по сути, автоматически принимает на себя все негативные процессуально-правовые последствия, которые возникли к моменту перехода материальных прав в уже возбужденном судебном деле. Причем определить содержание возможных негативных последствий, как правило, невозможно вплоть до момента, пока не будет вынесен соответствующий судебный акт (например, акт о взыскании убытков, причиненных обеспечительными мерами, акт о взыскании расходов на оплату услуг судебного представителя и т.п.). Насколько вообще допустимо такое "следование" неопределенных по своему содержанию процессуально-правовых последствий вслед за переходом материального права (обязанности)? Материальное законодательство по вполне понятным причинам обходит этот вопрос стороной, однако для субъекта, занимающего место кредитора или должника в уже существующем правоотношении, совсем не безразлично, ограничен ли его объем прав и (или) обязанностей исключительно рамками известного материального обязательства, или же по каким-либо, пусть и сугубо процессуальным, основаниям он может быть в будущем принужден к уплате дополнительных денежных средств.

В-третьих, замена стороны исключительно по материально-правовым основаниям создает неопределенную ситуацию, при которой весь результат судебного производства может быть опровергнут при отмене судебного определения о замене стороны ее правопреемником в проверочной судебной инстанции. Попутно заметим, что недобросовестная сторона с целью затягивания процесса может (по соглашению с "дружественным" контрагентом или в одностороннем порядке) расторгнуть договор, на основании которого произошла перемена лиц в спорном правоотношении, изменить условие о моменте перехода спорного права (обязанности) и т.п. В конце концов недобросовестному субъекту ничто не мешает заключить новый договор о перемене лиц. Формально-юридически (даже если сторона не имела права корректировать субъектный состав спорного правоотношения) суд всякий раз должен давать оценку таким сделкам и выносить соответствующее определение о замене стороны либо об отказе в замене стороны ее правопреемником. И поскольку такие определения могут быть самостоятельно обжалованы, это может повлечь существенное затягивание сроков рассмотрения "основного" дела.

В-четвертых, почву для злоупотреблений создает также и возможность истца самоустраниться из процесса (по общему правилу п. 2 ст. 382 ГК РФ цессия допускается без согласия должника). "И вот лицо, вчинившее легкомысленный или дерзкий иск против известного лица, убедившись, что не только ему откажет суд в иске, но его привлекут к ответственности за убытки и расходы, - уступает тяжбу нищему, с которого нечего взыскать, так что ответчик лишается вознаграждения за судебные издержки по напрасно навязанному ему процессу" <3>.

--------------------------------

<3> Энгельман И.Е. Курс русского гражданского судопроизводства: извлечения // Гражданский процесс: Хрестоматия: Учеб. пособие / Под ред. М.К. Треушникова. М., 2005. С. 304.

В-пятых, "автоматическая" (вслед за материальным правопреемством) замена стороны ее процессуальным правопреемником может порождать коллизии в подведомственности. К примеру, в случае, если дело было принято к производству арбитражным судом, при уступке права новый кредитор может перестать удовлетворять субъектному критерию судебно-арбитражной подведомственности. Рассмотрение арбитражным судом переставшего ему быть подведомственным дела вряд ли согласуется с императивными правилами, регламентирующими институт подведомственности. В то же время прекращение производства по делу (п. 1 ч. 1 ст. 150 АПК РФ) оставляет безрезультатным само обращение к судебной защите. Подчеркнем, по действующему законодательству истец в описанной ситуации не может рассчитывать ни на разрешение дела по существу, ни на оставление искового заявления без рассмотрения, поскольку судебное определение о замене истца его правопреемником разрешает вопрос о кредиторе в спорном правоотношении. В итоге приобретатель требования имеет возможность инициировать самостоятельный иск в суде общей юрисдикции, а первоначальному кредитору остается лишь возможность обжалования в вышестоящих судебных инстанциях определения о замене истца его правопреемником.

II. О согласованном волеизъявлении заинтересованных

субъектов как о единственном основании процессуального

правопреемства в цивилистическом процессе

Итак, возможен ли какой-то принципиально иной подход к основаниям процессуального правопреемства? Возможно ли такое правовое регулирование, которое бы исключило вышеуказанные недостатки либо минимизировало их негативные последствия?

Полагаем, что применительно к случаям, когда наряду с материальным правопреемником сохраняется в качестве субъекта права также и материальный правопредшественник, можно было бы использовать в качестве основания для процессуального правопреемства волеизъявление заинтересованных субъектов - тех, чьи интересы напрямую затрагиваются заменой стороны. Таких субъектов по вполне объективным причинам всего четыре - это собственно сами стороны (истец и ответчик), которые выбывают из процесса, и те субъекты, которые занимают их место в уже возникшем процессуальном правоотношении (процессуальные правопреемники истца и ответчика).

Смысл предлагаемого нами подхода состоит в том, что волеизъявлению указанных субъектов не просто придается значение, оно должно являться единственным юридически значимым фактом, который учитывается при замене процессуального правопредшественника его правопреемником. Подчеркнем, здесь совершенно не имеет значения то, имеется ли легальное материально-правовое основание для правопреемства. Суд не дает оценки такому основанию, суд вообще не учитывает его в рамках процедуры замены правопредшественника правопреемником. Это, однако, не означает, что юридический факт, лежащий в основании материально-правового правопреемства, совсем "выпадет" из предмета доказывания - при вынесении судебного решения суд неизбежно должен будет установить, является ли истец действительно кредитором в спорном правоотношении (а если правопреемство имело место на ответной стороне - является ли ответчик действительно должником в спорном правоотношении) <4>.

--------------------------------

<4> Как будет показано ниже, проверка действительности материально-правового основания для замены должника или кредитора должна также проводиться и при утверждении судом мирового соглашения.

Теперь необходимо детально проанализировать, насколько волеизъявление каждого из четырех вышеупомянутых субъектов заслуживает того, чтобы быть учтенным при процессуальном правопреемстве.

1. Наиболее логично здесь начать с волеизъявления истца.

Какие доводы могут быть приведены в пользу того, что именно волеизъявление истца должно быть определяющим? Не вызывает сомнений, что право на судебную защиту предполагает возможность, во-первых, искать в суде защиты своих прав и охраняемых законом интересов и, во-вторых, определять того субъекта, который должен привлекаться в качестве ответной стороны. Отталкиваясь от этой базовой посылки, можно утверждать, что независимо от того, какие изменения произошли в субъектном составе спорного правоотношения, именно истец должен решить, будет ли он настаивать на своих притязаниях (и соответственно, сохранять соответствующий процессуальный статус) либо же согласится с тем, что спорное право (требование) перешло к иному субъекту, который и должен занять его место в процессуальном правоотношении.

И далее, именно истец должен определить, следует ли ему обратить свое требование к предполагаемому правопреемнику должника либо же его интересам соответствует сохранение статус-кво ответчика.

Несомненно, что приоритет волеизъявления истца наиболее органично согласуется с диспозитивным началом. Действительно, если принять во внимание институты замены ненадлежащего ответчика, отказа истца от иска, то станет очевидным, что и при процессуальном правопреемстве именно лицо, уже ищущее судебной защиты, должно определять будущую судьбу субъектного состава спорящих сторон.

Дополнительным аргументом также может выступать имеющееся у истца полномочие изменять предмет или основание иска (ч. 1 ст. 49 АПК РФ, ч. 1 ст. 39 ГПК РФ). Если содержательная трансформация иска происходит исключительно по воле истца, то почему применительно к изменению субъектного состава иска надо отступать от этого правила?

Тем не менее следует отметить, что предлагаемый нами учет волеизъявления истца не находит поддержки не только в действующем российском законодательстве (что вполне объяснимо в силу реализации принципиально иной идеи об основаниях процессуального правопреемства), но и у германского законодателя. Вышеупомянутая норма § 265 (2) Гражданского процессуального уложения Германии не распространяется на случаи замены должника (перевода долга), что объясняется "непосредственным участием" истца в сделке о переводе долга либо его согласием на указанную сделку <5>. В этом, безусловно, есть определенная логика - волеизъявление кредитора по поводу замены должника в материальном правоотношении, кончено же, свидетельствует о его согласии к изменению субъектного состава. Но такое согласие касается именно материального правоотношения. Автоматический перенос его и на процессуальное правоотношение представляется нам неверным по сути. Кроме того, само соглашение о переводе долга может быть порочным, и если исходить из того, что его проверка проводится только в итоговом судебном акте, то тогда не имеющий какого-либо правового значения факт "непосредственного участия" истца в таком соглашении (факт согласия на сделку) будет ошибочно учтен в рамках реализации процедуры замены ответчика его правопреемником.

--------------------------------

<5> См.: Шмидт С.Г. Указ. соч. С. 99.

Итак, волеизъявлению истца должно придаваться значение при процессуальном правопреемстве как на активной, так и на пассивной стороне. Но можно ли утверждать, что такое волеизъявление должно иметь приоритет перед волеизъявлением иных заинтересованных субъектов? Попробуем выявить негативные аспекты такого приоритета.

Во-первых, если волеизъявление истца является единственным обстоятельством, которое учитывается для замены на его стороне, то вполне резонно предположить, что могут возникнуть ситуации, когда его правопреемник не желает вступать в дело. Следует ли тогда наделять статусом истца правопреемника в материальном правоотношении? Не будет ли означать такой подход, по сути, принудительное навязывание судебной защиты лицу, которое этого не требует или, более того, возражает против этого? Конечно, можно возразить, что правопреемник истца после привлечения его к участию в деле может отказаться от иска (ч. 2 ст. 49 АПК РФ, ч. 1 ст. 39 ГПК РФ) либо не являться в судебные заседания с целью оставления искового заявления без рассмотрения (п. 9 ч. 1 ст. 148 АПК РФ, абз. 8 ст. 222 ГПК РФ). Но это, видимо, слабый аргумент, поскольку даже если дело не будет рассмотрено по существу, то у такого правопреемника могут возникнуть дополнительные обременения, связанные с конкретными последствиями уже возникших процессуальных правоотношений (например, обязанность возместить ответчику убытки, причиненные обеспечением иска, судебные издержки, связанные с рассмотрением дела, и т.п.).

Во-вторых, полное игнорирование волеизъявления ответчика (в случае замены на его стороне), который настаивает на своем участии в деле, в ряде случаев могло бы привести к нарушению прав и интересов такого ответчика (более подробно возможные нарушения мы рассмотрим ниже).

2. Процессуальное правопреемство может быть также поставлено в зависимость от волеизъявления ответчика.

Есть ли разумные основания к тому, чтобы волеизъявление ответчика учитывалось (либо являлось определяющим) при замене правопредшественника правопреемником?

2.1. Рассмотрим сначала случаи, когда правопреемство происходит на стороне субъекта, привлекаемого к ответу.

У ответчика, конечно же, есть прямой интерес к самоустранению из процесса - к примеру, при переводе долга он перестает быть обязанным лицом и потому вполне обоснованно может желать, чтобы его место заняло лицо, принявшее долг в спорном обязательстве. С другой стороны, ответчик также может быть заинтересован и в сохранении своего процессуального статуса, если, к примеру, считает порочной сделку, на основании которой изменился обязанный субъект в спорном материальном правоотношении, а саму материально-правовую обязанность - не возникшей. В этом случае конечная цель ответчика состоит в судебной констатации отсутствия такой обязанности.

Поскольку, как указывалось выше, легальное материально-правовое основание для правопреемства судом на стадии замены правопреемника исследоваться не должно, допустить, что ответчик сам, исключительно по своей воле, может самоустраниться из процесса, совершенно невозможно. Это, безусловно, порождало бы возможность для злоупотреблений со стороны привлеченного к ответу лица и делало бы дефектным само право на судебную защиту, поскольку ответчик всегда мог бы "ускользнуть" от материально-правовых притязаний истца.

Вместе с тем в противоположном случае (когда ответчик настаивает на сохранении своего процессуального статуса) ситуация выглядит совершенно по-иному.

Первое, на что бы мы обратили внимание, - это вполне объяснимое намерение ответчика в получении судебного ответа по поводу правовой определенности спорного правоотношения. Полагаем, что возможное возражение - ссылка на то, что истец с ответчика уже ничего не требует, - должно быть подвергнуто критике: истец ведь не отказался от иска к ответчику, спорность отношения между истцом и ответчиком никуда не пропала, просто истец в силу состоявшейся сделки (либо по иным основаниям) теперь полагает, что на стороне должника произошла замена. Ответчик-правопредшественник может иметь сомнения по поводу юридической действительности такой сделки (таких оснований), а потому его интерес к участию в деле с целью получения искомого судебного ответа довольно очевиден.

Можно также указать и на интерес ответчика в сохранении своего процессуального статуса в случае, когда в рамках рассматриваемого дела уже приняты обеспечительные меры абсолютного характера (например, запрещающие совершать какие-либо действия всем и каждому). Ясно, что при замене ответчика такие меры могут быть сохранены в неизменном виде. Поэтому если к моменту возможного вступления в процесс правопреемника ответчик обжаловал обеспечительное определение, но жалоба еще не рассмотрена, то очевидно, что в его интересах - личное участие в суде проверочной инстанции. Кроме того, сохраняя статус лица, участвующего в деле, ответчик также имеет возможность обратиться к суду с ходатайством о замене обеспечительной меры (ч. 1 ст. 95 АПК РФ, ч. 1 ст. 143 ГПК РФ).

Наконец, нельзя не упомянуть и довод о личном характере процессуальных отношений между истцом и ответчиком, высказанный в свое время К.П. Победоносцевым: "Между сторонами в тяжбе возникает, по предмету ее, личное обязательное отношение, которое не может быть изменено по воле одной из сторон, и на место одного лица представлено по произволу его другое" <6>.

--------------------------------

<6> Победоносцев К.П. Судебное руководство. Сборник правил, положений и примеров, извлеченных из теории и практики гражданского судопроизводства с полным указателем к судебным и распорядительным решениям по сему предмету кассационных департаментов Сената. СПб., 1872. Переизд.: М., 2004. С. 168.

Итак, разумные основания к учету интереса ответчика в сохранении своего процессуального статуса, безусловно, есть. В то же время истец имеет прямо противоположный интерес - интерес в привлечении в процесс надлежащего (с его точки зрения) субъекта материально-правовой обязанности. Поэтому мы, конечно, не можем обойти стороной этот конфликт интересов. Какие аргументы могут быть приведены в пользу того, что волеизъявление ответчика все же должно учитываться при процессуальном правопреемстве?

Во-первых, перевод долга допускается лишь с согласия кредитора (п. 1 ст. 391 ГК РФ). Следовательно, истец как предполагаемый кредитор, настаивая (уже после возбуждения судебного дела) на замене должника в материальном правоотношении, не может не предполагать возможного наличия интереса у ответчика-правопредшественника к сохранению своего процессуального статуса. И здесь совершенно не имеет значения, что сам по себе перевод долга является материально-правовым институтом. Акцент делается именно на осведомленности кредитора о такой сделке (неважно - действительной или недействительной). Соответственно, все риски, которые возникают с заменой должника, кредитор принимает на себя. А риски эти могут быть самого различного характера - начиная от возможных дефектов сделки, вероятности неисполнения обязательств новым должником и заканчивая негативными последствиями сугубо процессуального толка (вплоть до наличия интереса у ответчика-правопредшественника к сохранению своего процессуального статуса).

Во-вторых, если допустить, что дело рассмотрено с пожелавшим сохранить свой статус ответчиком-правопредшественником, то ничто не препятствует предъявлению истцом самостоятельного иска к ответчику-правопреемнику <7>. Более того, такой иск может быть предъявлен и до того, как завершится производство по первому делу.

--------------------------------

<7> Вопрос о пределах законной силы судебных актов при реализации предлагаемого нами подхода к основаниям процессуального правопреемства будет рассмотрен ниже.

В-третьих, истец волен как продолжать настаивать на рассмотрении своих исковых требований, так и распорядиться средством исковой защиты, вообще отказавшись от иска к ответчику-правопредшественнику. Последний же лишен возможности "возвратиться" в процесс после замены его правопреемником - для него устранение из дела необратимо <8>, и вполне возможно, что никаких иных способов для отыскания правовой определенности по поводу спорного правоотношения у ответчика не останется.

--------------------------------

<8> Если только в дальнейшем сам истец не передумает и не заменит ответчика-правопреемника на ответчика-правопредшественника в рамках института замены ненадлежащего ответчика (ч. 1 ст. 47 АПК РФ, ч. 1 ст. 41 ГПК РФ).

Поэтому полагаем, что для случая, когда ответчик настаивает на сохранении своего процессуального статуса, суд не вправе заменить его правопреемником, даже если на этом настаивает истец.

/"Арбитражный и гражданский процесс", 2012, N 5/

2.2. Теперь обратимся к случаям, когда правопреемство имело место на стороне управомоченного субъекта.

С позиций отечественной процессуальной доктрины придание какого-либо определяющего значения волеизъявлению ответчика при правопреемстве на стороне истца выглядит довольно сомнительно. Даже М.А. Гурвич, предлагавший при процессуальном правопреемстве на стороне истца учитывать наличие "согласования с первоначальным истцом", самым категорическим образом указывал на то, что замена правопреемника производится "независимо от согласия ответчика" <1>.

--------------------------------

<1> Гурвич М.А. Право на иск // Избранные труды: В 2 т. Краснодар, 2006. Т. 1. С. 255.

Тем не менее в дополнение к высказанному К.П. Победоносцевым доводу о личном характере процессуальных отношений между истцом и ответчиком позволим себе также некоторым образом развить идею И.Е. Энгельмана о порочности "уступки тяжбы нищему, с которого нечего взыскать". И.Е. Энгельман, как мы полагаем, основывался на потенциально двусторонне обязывающем характере правовой связи между истцом и ответчиком. Понятно, что не в каждом судебном деле такая связь проявляется - здесь необходимы определенные условия (отказ в иске либо принятый судом отказ истца от иска, имущественные потери ответчика в связи с возбужденным делом, требование ответчика к истцу о возмещении таких потерь). И все же не учитывать такой характер связи и гипотетическую возможность возникновения обязательств истца перед ответчиком нельзя, поскольку на момент замены истца его правопреемником судьба предъявленного иска еще неизвестна. Иное бы позволяло истцу (по крайней мере в отношении таких материально-правовых обязательств, где уступка требования производится без согласия должника) избегать возможных притязаний со стороны ответчика.

Единственный случай, когда и после уступки требования ответчик-правопредшественник сохранял бы право требовать с истца возмещения потерь, возникших в связи с предъявлением необоснованного иска, возможен лишь при условии, что замена в процессе рассмотрения дела истца его правопреемником повлекла возникновение содержательно нового процессуального отношения между вступившим в дело правопреемником и противоположной стороной. Соответственно, прежнее процессуальное отношение - отношение между истцом-правопредшественником и ответчиком - сохранялось бы в той его части, которая определяет правовые последствия совершенных ранее процессуальных действий. Однако такой подход вступает в противоречие с самой сутью института процессуального правопреемства: возникновение нового процессуального правоотношения между истцом-правопреемником и ответчиком (а не продолжение прежнего, ранее возникшего между истцом-правопредшественником и ответчиком) - это признак обычной замены процессуального субъекта, не имеющей никакого отношения к переходу процессуальных прав и обязанностей от одного субъекта к другому.

По этим соображениям полагаем, что имеются достаточные доводы к тому, чтобы при правопреемстве на стороне истца испрашивать у ответчика его прямое согласие на замену истца правопреемником.