Глава 20. Как обычно, Лена сидела в приемной Владислава в здании «Госснабвооружения»

Как обычно, Лена сидела в приемной Владислава в здании «Госснабвооружения». Владислав уехал на свою таинственную и тревожную встречу в каком‑то ресторане на Дмитровском шоссе. Она видела, что он отправился туда один, без охраны, с водителем Сашей. Буквально через полчаса после его отъезда она услышала в коридоре громкие голоса, топот ног и вышла посмотреть.

По коридору бежали какие‑то парни в камуфляжной форме и с маленькими автоматами в руках. Все были в черных масках. Они шумно распахивали двери и приказывали сотрудникам покинуть помещение. «Странно, подумала она тогда, – где же наша охрана? Где люди Чижевского?» Налетчики беспрепятственно проникали в каждую комнату, и их никто не останавливал. Когда один из парней в камуфляже повернулся к ней спиной, она успела прочитать слова «Налоговая полиция» на черной планке. Это удивило Лену еще больше. Она точно помнила, что неделю назад у них побывала налоговая инспекция с обычной проверкой и, просидев полдня, уехала. Никаких претензий к концерну они не предъявили. И вот теперь налоговая полиция… Все это очень странно.

Она вернулась к себе, села за стол и стала ждать. Ждать ей пришлось недолго. В приемную без стука ворвалась группа парней в масках. Они рассыпались по помещению, двое молча встали у дверей, видимо, кого‑то пропуская вперед. И действительно, следом за ними в приемную быстрым шагом вошел невысокий плотный брюнет с проседью. По повадкам он был явно начальником.

– Ну что, барышня, – начал он насмешливо, не поздоровавшись и не представившись. – Я надеюсь, ваш шеф уезжая, не запер свой кабинет? – И он мотнул головой на обитую кожей дверь в кабинет Игнатова. – Встаньте из‑за стола и отойдите к окну!

Седоватый брюнет обернулся к своим бойцам и кивком отдал приказ: мол, начинайте!

– Покажите мне ордер на обыск! – срывающимся от волнения голосом бросила Лена, поднявшись. Она впилась ногтями в столешницу, стараясь подавить охватившую ее дрожь. – И представьтесь, пожалуйста!

Брюнет удивленно вскинул брови:

– Ишь ты какая отчаянная! Отважный котенок! – И, насупившись и понизив голос, он рявкнул:

– Я – генерал‑полковник эм‑вэ‑дэ Урусов, милая! И я произвожу обыск по постановлению генеральной прокуратуры!

Самый высокий «налоговый полицейский» метнулся к двери с табличкой «Генеральный директор» и взялся за бронзовую ручку. Но Лена с ловкостью пантеры опередила его и преградила путь. Парень явно смутился и повернулся к Урусову, ожидая дальнейших указаний.

А того поведение секретарши отчего‑то развеселило. Он подошел к ней и, взяв за плечо, крепко сжал, так что Лена ойкнула от боли.

– Ну что ж ты, целка, ойкаешь! Я еще до тебя даже не дотронулся, а ты уже вякаешь! – со злобной ухмылкой произнес генерал‑полковник. – Давай, Ерофеев, действуй, что стоишь!

«Налоговый полицейский» Ерофеев решительно Рванул дверь на себя и скрылся в кабинете. За ним последовали еще трое. Лена попыталась вырваться из рук Урусова, но тот вцепился в нее мертвой хваткой.

– Куда, отважный котенок! – Урусов хищно лизнул взглядом ее грудь, бедра, потом снова уперся масляными черными глазами в ее грудь. – Какой ты миленький котенок! А ну‑ка скажи мне, котенок, где твой хозяин держит документики? Ты хочешь, наверное, знать, что тут делает налоговая полиция и я, генерал милиции? Отвечу, киска. На него имеется оперативный материал, что он не все налоги платит в госбюджет! И вообще за ним длинный‑предлинный шлейф тянется всяческих пакостей. Твой шеф Владислав Геннадьевич Варягов… то есть Игнатов… – Урусов гадко хохотнул, осознав, какую он сделал забавную оговорку, – по уши в дерьме! И теперь ему не отмазаться, как бывало в прошлые разы! – Урусов внезапно впал в ярость. Его глаза помутнели, лицо побагровело, и он отшвырнул Лену в сторону, так что она, споткнувшись, едва не упала на ковер.

В это мгновение из кабинета генерального директора вышли трое «налоговиков».

– Ну! – с надеждой бросил им Урусов. – Есть что‑нибудь?

Тот, кого он называл Ерофеевым, покачал головой:

– Ничего, товарищ генерал‑полковник. Урусов молча глянул на Лену.

– А ты, конечно, не знаешь, где он хранит свои документы?

Лена уже немного оправилась от первоначального испуга.

– Никаких документов я вам не покажу! Вы мне не предъявили ордер! – повысила она голос. – Без ордера вы не имеете права искать…

– Ах, не имею! – заорал Урусов. – Ерофеев! Дмитриев! Поищите‑ка у этой девицы в столе! Может, найдете что интересное. А потом оформите по полной программе!

«Налоговый полицейский» Дмитриев подскочил к толу Лены и, повернувшись к ней спиной, начал один за другим выдвигать ящики. Через минуту он торжествующе извлек из самого нижнего целлофановый пакетик с белым содержимым.

– Есть!

– Что там? – невозмутимо поинтересовался Урусов. Дмитриев надорвал пакетик и, взяв щепотку порошка, поднес к носу.

– Героин, товарищ генерал‑полковник.

– Ай‑яй‑яй, отважный котенок. Так ты у нас марафетница! – укоризненно заметил он. – Что ж, придется тебя задержать. До выяснения всех обстоятельств.

И после этих слов, точно они того только и дожидались, парни в камуфляже заломили Лене руки за спину, защелкнули наручники на запястьях и повели по коридору к выходу.

Вот тут она впервые по‑настоящему испугалась. А когда ее грубо затолкали в темно‑серый фургон, совсем пала духом…

Грузовик сильно трясло на ухабах. Двигатель урчал и временами, сбрасывая скорость на поворотах, сердито взревывал, точно переключение передачи причиняло ему нестерпимое страдание. Начался дождь, и крупные капли нервно выбивали тихую дробь по крыше.

В кузове– фургоне с надписью «Хлеб» была тьма‑тьмущая. Только через крошечное оконце с матовым стеклом в боковой стенке кузова внутрь проникал смутный сумеречный свет.

Она не понимала, куда ее везут. Она вообще мало что понимала. И единственным чувством, которое владело ей в последние несколько часов, был животный страх.

Грузовик вдруг остановился. Послышались шаги громыхнул замок, и дверца распахнулась.

– Выходи! – рявкнул незнакомый хриплый голос женский голос.

Лена неловко выбралась из темного кузова и по приставленной лесенке спустилась на землю. Уже сгустились сумерки, но она хорошо рассмотрела то место, куда ее привезли. Грузовик стоял на мрачном дворе, окруженном высокой краснокирпичной стеной и железными воротами. Перед ней стояла низкорослая толстая женщина в военной форме цвета хаки. На голове у нее была грязная пилотка, на толстых ногах, похожих на перевернутые вверх дном бутылки из‑под шампанского, были надеты сапоги. Рядом с ней стоял «налоговый полицейский»

Дмитриев.

– Значит, она? – хмуро поинтересовалась женщина в пилотке. – Наркотики, говоришь? Ну ничего, тут мы ее отучим от этой гадости – выйдет на свободу с чистой совестью и без вредных привычек. – И хрипло расхохоталась.

– Послушайте! – Лена уже поняла, что ее привезли в тюрьму. – Послушайте!

Я требую, чтобы вы поставили в известность моего начальника Игнатова Владислава Ген…

– Теперь я твой начальник, красавица! – оборвала ее женщина в пилотке. – И со всеми вопросами ко мне! Сейчас мы ее отправим в баню, – понизив голос, сообщила она Дмитриеву, – оформим, а завтра я доложу Езжайте. Мы тут сами управимся.

После этого Лену повели в «баню» – холодную душевую с крохотными окошками под потолком, неровным бетонным полом и стенами, кое‑как выложенными грязно‑белым кафелем. Лену сопровождала все та же тетка в пилотке.

– Раздевайся! – коротко скомандовала тетка.

– Послушайте! – твердо заявила Лена, словно очнувшись наконец от оцепенения, в которое она впала после того как ее упрятали в фургон с надписью «Хлеб». – Я не понимаю, что происходит. По какому праву меня сюда привезли! Я что, арестована или похищена? Я не буду раздеваться. И вообще я требую…

И тут тетка сделала нечто совершенно ужасное: она со всего размаху влепила Лене оглушительную пощечину так что девушка едва не потеряла равновесие.

– Да вы что себе позволяете! – начала было Лена, и вдруг слезы так и брызнули у нее из глаз. Она зарыдала громко, трясясь всем телом и нервно всхлипывая.

– Наркоманка х…ева! – заорала тюремщица. – Тут те не Москва! Ниче! Я тя в два счета обломаю! Будешь у меня в камерах полы мыть и сральники языком вылизывать. Я те покажу «позволяете»! Марш мыться, сука!

Всхлипывая и вздрагивая, Лена поплелась в угол раздеваться. Она ломала голову, теряясь в догадках, что бы это все значило. Одно она поняла сразу: с Владиславом приключилась какая‑то беда. Страшная беда, иначе бы налоговые полицейские, или милиционеры, или кто они там на самом деле, не осмелились вот так вломиться к нему в офис, перевернуть все вверх дном, арестовать его секретаря.

Лена встала под душ – вода текла еле‑еле и была обжигающе холодной.

Тем временем в помывочную вошла еще одна женщина в форме – тощая и высокая как жердь. Она принесла какую‑то ужасную простыню и серое тряпье. Тетка в пилотке ушла. Лена, стесняясь, встала к ней боком и выжидательно стала смотреть.

– Ну че вылупилась? Иди вытирайся и одевайся! – Грубовато бросила жердь. – Что, познакомилась?

– С кем? – не поняла Лена и, прикрывая грудь и пах, подошла.

– С ковырялкой нашей, с Груней‑начальницей. Она начальник СИЗО, – пояснила жердь. – А я тут навроде завхоза. С чем пожаловала к нам?

И Лена вдруг ощутила странное чувство доверия к этой высокой женщине с суровым лицом, но, по‑видимому, незлобивым сердцем. Слезы вновь навернулись ей на глаза.

– Я сама не знаю! Сегодня в Москве налоговая полиция провела обыск у моего начальника – генерального директора крупной фирмы, – торопливо заговорила она, кое‑как вытершись и натягивая на себя казенную рубашку и стираный‑перестираный серый халат. – А я его секретарь. Так пока они рыскали у меня в столе, подкинули мешочек с каким‑то белым порошком. А потом тот, кто его сам и подкинул, понюхал и сказал их старшему, что это, мол, героин…

Завхоз понимающе кивнула:

– Да ясно, будто не знаем, как оно бывает. Ну тогда надейся, пока тебя твой начальник не вытянет отсюда. Сюда тебя не зря привезли с Москвы. Тут у нас знаешь что? Безнадежное СИЗО.

– Где я хоть? – Лена вдруг с изумлением поняла, что даже не знает своего местонахождения.

– В Волоколамске. А что, тебе даже не сказали, куда везут? – удивилась завхоз.

Лена не ответила. Застегнув халат на оплывшие после сотен стирок белые пуговицы, она двинулась к выходу.

Потом завхоз передала ее очередной толстой тетке в форме и в пилотке, и та повела ее по длинному мрачному коридору с бетонированными стенами. Около двери с номером 34 тетка остановилась и тихо скомандовала: «Встать лицом к стене!»

Громыхнул замок, и Лена оказалась в камере – низком душном помещении, заставленном двухъярусными койками. Почти все койки были заняты. На них лежали и сидели женщины. Лена увидела, что свободной оставалась только самая ближняя койка. Она подошла к ней и встала, не зная, что делать дальше.

– Да садись, садись, не боись! – подбодрила ее беззубая баба с морщинистым испитым лицом и набрякшим синим фингалом под глазом. – Что, на вокзале взяли? Дембелю в кустах отсасывала? – И баба разразилась громким мерзким хохотом. Потом, заметив, как лицо новенькой передернулось, злобно прошипела:

– Да ты не кривись, столичная! Привыкай! Мы народ простой, университетов не кончали. И по «метрополям» с иностранцами не блядовали. Мы тут все девки правильные – одну повязали за мордобой, другую за х… с трубой. А тя за что?

Ошеломленная такой словесной атакой, Лена непонимающе заморгала.

– То есть как за что?

– За блядки или за прятки? Вот за что!

Лена села на край железной койки и опустила плечи.

– Не знаю. Мне наркотики подбросили.

– А! – Беззубая соскочила на пол. Она оказалась бабой рослой, под сто восемьдесят. – Ну тогда помарафетимся вместе. – С этими словами беззубая подошла к Лене и, взяв ее за руку, рванула вверх. Потом вдруг задрала ей халат, резко просунула потную пятерню под резинку трусиков и стала ощупывать пах и промежность.

Лена дернулась в сторону, но беззубая крепко держала ее другой рукой за шею.

– Куда, курва! – взвизгнула тетка с синяком под глазом. – Ты не вырывайся, чувара! А то мы тя щас всей камерой разложим на нарах как цыпленка табака и умудохаем насмерть! Стой смирно! Тебе еще наша кума осмотр не устраивала? Баба Груня тебя еще не щупала? И ты ей клитор не сосала? Ну ниче, завтра она тебя осмотрит. – И, вытащив руку, удовлетворенно заключила:

– Хорошая манька. Наверно, мужикам нравится. Наверно, мужики любят тебя там языком лизать. Ну и ладненько, теперь мы тебя полижем. – беззубая снова разразилась срывающимся хриплым хохотом.

Она была на полголовы выше Лены и явно сильнее. Но Лена об этом как‑то не подумала. Отвратительные грязные слова обитательницы камеры и прикосновения ее мерзких похотливых пальцев возбудили в ней вдруг страшную злобу и даже ярость – она низко завыла и накинулась на свою обидчицу с кулаками, но ее слабые удары почти не достигали цели.

Зато беззубая оказалась прыткой и умелой драчуньей. Она схватила Лену за волосы, рванула так, что у Лены слезы брызнули из глаз, а потом ткнула ее коленом в пах, и Лена упала на койку. Беззубая прыгнула на нее сверху, навалилась всем своим внушительным весом и стала душить. Лена инстинктивно вцепилась ей в плечи, пытаясь сбросить с себя. Но силы были неравны. Скоро Лене уже не хватало воздуха, и она беспомощно застонала. Руки ее бессильно упали на одеяло. Она потеряла сознание.

…Когда Лена очнулась, она поняла, что лежит на койке, прикрытая тонким вонючим одеялом. В помещении было темно. Рядом с ней сидела незнакомая женщина в сером халате.

– Ну, пришла в себя? – незлобиво проговорила женщина. – Как тебя зовут?

– Лена. Сорокина.

– Ну вот что, Лена Сорокина. Если хочешь дожить до суда, советую тебе вести себя тихо. И на Бананку руку не поднимай – она и убить может.

– До какого суда? Какая Бананка? – Лена поднесла руку ко лбу. – Вы кто?

Женщина усмехнулась:

– Я Зина.

– Где я?

– Уже забыла? В Волоколамском СИЗО. Наше СИЗО знаменито на всю Россию…

Тихо! – Зина поднесла ладонь к Лениным губам. – Уже отбой был. Разговаривать надо тихо. Если ты девочек разбудишь, завтра могут тебя наказать. А это, поверь мне, не самое приятное удовольствие на свете.

– А мы ее так и так накажем! И ты, Зинка, ее не умасливай! – раздался откуда‑то сверху громкий голос. Лена его сразу узнала: беззубая! – Надо же ее подготовить к бабе‑Груниному осмотру!

Зина наклонилась к Лене и зашептала ей в ухо:

– Это Бананка – она тут вроде старосты. Противная баба, сидит тут уже второй месяц, но что‑то выходить не собирается – похоже, она стукачка.

Начальнице женского отделения стучит на нас. Ты ведь познакомилась с начальницей?

– Это такая низенькая, толстая, в пилотке? вспомнила Лена.

– Она самая.

– А вы тут почему сидите?

Зина ответила не сразу. Она тяжело вздохнула и отрезала:

– Да я своего мужика «прибила».

– Как это прибила? – не поняла Лена.

– Да покак! – грубовато ответила Зина. – Молотком по лбу врезала – он и копыта откинул. Он пил как сволочь. Как напьется – так руки распускает. А напивался он, сволочь, сначала по пятницам, потом еще и по средам, а под конец вообще каждый день. Меня колотил – я бы стерпела, да он дочку Людочку чуть не пришиб. Вот тогда‑то я и не вытерпела… Насмерть. Вот так‑то. Адвокат у меня хороший попался, кстати, из Москвы. Хочет доказать, что я в эффекте его убила.

То есть психанула и своих действий не осознавала.

Зина поднялась с койки и молча побрела прочь. Лена повернулась на правый бок и закрыла глаза. Она старалась поскорее заснуть, чтобы проснуться и осознать, что все случившееся с ней сегодня вечером не более чем жуткий сон.

…Но наутро стало ясно, что это не сон. Обитательниц камеры № 34 подняли в шесть. После нехитрого утреннего туалета принесли завтрак – пшенную кашу, чай. Но Лене есть совсем не хотелось. Она поковыряла глиноподобную массу в алюминиевой миске и отставила.

– Че, жрать не хочешь? Не проголодалась? – гаркнула беззубая Бананка. – Ну ниче! День не пожрешь, два не пожрешь, а на третий ты все схаваешь, да еще и миску сгрызешь! – И она разразилась своим непотребным хохотом.

* * *

Сразу после завтрака пришла надзирательница и вызвала Лену к начальнице.

Баба Груня сидела за общарпанным столом в тесном кабинетике с зарешеченным окном. Она была в форме, но без пилотки. Седоватые сальные волосы были туго стянуты на затылке в пучок. Начальница строго глянула на Лену и завела разговор:

– Ну что, Сорокина, скажешь? Как тебе наше хозяйство? Понравилось?

Лена молча покачала головой.

– Правильно. Ничего тут хорошего нет. И не жди. Вот тебе мой совет – ты лучше не молчи, а расскажи всю правду.

– Какую правду?

– Ты отлично понимаешь, Сорокина, почему ты здесь. У тебя нашли наркотики. Да еще твой начальничек, как выясняется, большой ворюга. Так что ты, можно сказать, подельница, Сорокина.

– Если меня в чем‑то обвиняют, пусть предъявят обвинение! – чуть не закричала Лена.

– Предъявят, предъявят, не сумлевайся! Коли о тебе заботу проявляет сам генерал‑полковник… то, значит, и ты птица немалая! На десять суток тебя сюда поместили, а там, глядишь, и до суда рукой подать. Но я тебя позвала не для того. У нас в Волоколамске тут тихо. Вроде до Москвы близко, всего сотня километров с небольшим, но как будто за Уралом. Кричи – не докричишься, жалуйся – не дожалуешься. Вот так‑то. – Начальница оглядела ладную фигуру Лены и добавила:

– А ты девка славная. Тебе лет‑то сколько? – И, не дожидаясь ответа, продолжила:

– Двадцать три. Может, цепочка еще? Жаль, если тебя в камере испортят.

Баба Груня встала из‑за стола и подошла к Лене вплотную. И вдруг положила свою тяжелую ладонь ей на грудь и крепко прижала.

– И сиськи у тебя сочные. И промеж ног, верно, жарко.

– Что, полизать захотелось? – вдруг вырвался у Лены дерзкий вопрос.

Баба Груня так и вспыхнула – то ли от гнева, то ли от возбуждения.

– А ты на язычок остра, девка! Ну гляди, дохохмишь! – Начальница женского СИЗО вернулась за стол и надавила пальцем на потайную кнопочку под столешницей. В кабинет через боковую дверь в стене тут же вошли два дюжих охранника‑один помоложе, другой постарше, – Вот что, Пахомов, – обратилась начальница к охраннику постарше. – К нам вчера вечером поступила новенькая. По наркотикам проходит и, возможно, по соучастию в организованной преступной группе. Вы познакомьте ее с нашими порядками. А то она пока слабо себе представляет, что у нас тут такое.

«Боже мой, – пронеслось у Лены в голове. – Что она задумала, эта страшная тетка! Владислав, где ты? Что с тобой? Когда же ты вытащишь меня из этого ада?»

Охранники взяли ее под руки и поволокли в боковую дверь. Она не сопротивлялась, понимая, что это совершенно бесполезно и что она полностью во власти этих монстров.

Они оказались в тесной комнатушке без окон. Посреди комнатушки стоял высокий стол на тонких ногах – вроде операционного. Молодой захлопнул дверь.

Второй охранник коротко приказал ей лечь на стол. Она повиновалась, предчувствуя что‑то страшное. Ее заставили снять тюремный халат и привязали руки и ноги к столу. Потом началось самое отвратительное. Молодой охранник взгромоздился на девушку и, грубо и неумело тиская ее груди, вонзил свое горячее орудие…

Она закрыла глаза и закусила губы. «Нет, – решила Лена, – я не стану молить о пощаде, не буду плакать будь что будет».

Охранники по очереди насиловали ее, и, кажется, эти скоты не знали усталости. Чудовищная экзекуция продолжалась долго – может быть, час, а может быть, и два. Наконец они оставили ее в покое. Дверь распахнулась, в комнатушку брызнул поток света.

Лена медленно оделась и пошатываясь вышла в кабинет начальницы. Баба Груня сидела за столом и что‑то писала. Взглянув на узницу исподлобья, она насмешливо поинтересовалась:

– Ну, получила удовольствие? Ладно, иди подумай.

В кабинет вошла надзирательница.

– Уведи Сорокину обратно! – распорядилась начальница.

Уже выходя из кабинета, Лена обернулась и тихо проговорила:

– Теперь моя самая большая мечта – посмотреть на твою рожу, баба Груня, когда тебя найдет Владислав Игнатов!