В которой Абдулла приобретает ковёр

Диана Уинн Джонс

Воздушный замок

Ходячий замок – 2

Глава первая,

в которой Абдулла приобретает ковёр

Далеко к югу от Ингарийских земель, в Султанатах Рашпухта, в городе Занзибе жил да был юный торговец коврами по имени Абдулла. Был он небогат, как это часто случается с торговцами. Отец его, разочаровавшись в сыне, отписал ему по завещанию ровно столько денег, чтобы хватило на скромную палатку в северо‑западном уголке Базара и на кое‑какой товар. Остаток отцовских денежек и великолепная ковровая лавка в самом центре Базара отошли к родне первой жены отца.

Никто не позаботился объяснить Абдулле, почему, собственно, отец в нём разочаровался. Каким‑то образом это было связано с пророчеством, полученным при рождении Абдуллы. Выяснять подробности Абдулле было лень. Вместо этого с ранних лет он принялся мечтать о том, что бы это могло быть. В мечтах Абдулла видел себя потерявшимся сыном владетельного князя – из чего, само собой, неопровержимо следовало, что его отец на самом деле не был его отцом. Подобные мечты – почти всегда – самые что ни на есть воздушные замки, Абдулла прекрасно это понимал. Все кругом твердили, что он вылитый отец. Глядя в зеркало, он видел несомненно красивого молодого человека с узким ястребиным лицом и вспоминал, что как две капли воды похож на портрет отца в юности – с той лишь разницей, что у отца к тому времени уже были роскошные усы, а Абдулла по сю пору ежеутренне соскребал с верхней губы шесть волосков, не теряя надежды, что вскоре число их увеличится.

К несчастью, все кругом твердили ещё и о том, что характер Абдулла унаследовал от матушки – второй жены отца. Она была женщина робкая, мечтательная и разочаровывала решительно всех. Абдуллу это особенно не тревожило. Жизнь торговца коврами предоставляет относительно мало возможностей проявить отвагу – что в общем и целом Абдуллу устраивало. Палатка у него была малюсенькая, но расположена оказалась удачно – недалеко от Западных кварталов, где в громадных домах, окружённых прекрасными садами, жили богачи. И, что ещё лучше, именно с этой стороны на Базар обычно заходили ковроделы, которые прибывали в Занзиб через пустыню на севере. Обычно и ковроделы, и богачи направлялись в солидные заведения в центре Базара, однако у палатки юного торговца коврами они останавливались на удивление часто, особенно если упомянутый юный торговец кидался им наперерез, с невероятно изысканной учтивостью предлагая им сделки и скидки.

Поэтому Абдулле нередко удавалось перекупать наилучшие ковры, пока их никто не видел, и выгодно их продавать. В свободное от купли‑продажи время он посиживал в палатке и строил воздушные замки, что ему страшно нравилось. По правде говоря, жизнь Абдуллы омрачала лишь родня первой жены отца, неизменно навещавшая юного торговца раз в месяц, чтобы поставить на вид всевозможные недочёты.

– Но ведь ты пускаешь на ветер всю прибыль! – вскричал в один судьбоносный день сын брата первой жены отца Абдуллы Хаким (которого Абдулла недолюбливал).

Абдулла терпеливо объяснил, что, если ему случается получить прибыль, то на эти деньги он обычно покупает хороший ковёр. Так что, поскольку он вкладывает всю прибыль в товар, товар этот становится всё лучше и лучше. На жизнь ему хватает. К тому же, как сказал он отцовской родне, больше ему и не нужно – ведь он не женат.

– Так женись! – вскричала сестра первой жены отца Абдуллы Фатима (которую Абдулла недолюбливал ещё сильнее). – Я уже говорила и снова скажу – молодому человеку вроде тебя и в твоём возрасте положено иметь не меньше двух жён! – И, так как просто высказаться на этот счёт Фатиме было недостаточно, она провозгласила, что на сей раз она лично займётся поисками жён для Абдуллы, отчего Абдулла содрогнулся с макушки до пят.

– И чем более ценный у тебя товар, тем скорее тебя ограбят, а ещё, чего доброго, пожар может приключиться – и всему конец, ты об этом думал? – проворчал сын дяди первой жены отца Абдуллы Ассиф (этого человека Абдулла ненавидел сильнее, чем первых двух, вместе взятых).

Абдулла заверил Ассифа, что всегда спит в палатке и предельно осторожно обращается со светильниками. На что все три родича первой жены его отца покачали головами, поцокали языками и удалились. Обыкновенно это означало, что они оставили его в покое на ближайший месяц. Абдулла вздохнул с облегчением и погрузился обратно в свои мечты.

К этому времени мечты были продуманы в мельчайших подробностях. В них Абдулла был сыном властительного князя, который жил в далёкой восточной стране, такой далёкой, что в Занзибе не подозревали о её существовании. Но в два года Абдуллу похитил свирепый разбойник по имени Кабул Акба. У Кабула Акбы был крючковатый нос, похожий на клюв хищной птицы, а в ноздре он носил золотое кольцо. На поясе у него висела инкрустированная серебром кобура с пистолетом, которым он грозил Абдулле, а в тюрбане пламенел алый камень, придававший своему владельцу нечеловеческое могущество. Абдулла так перепугался, что убежал в пустыню, где его и нашёл тот человек, которого он теперь считает своим отцом. Мечты не учитывали тот неоспоримый факт, что отец Абдуллы в жизни не бывал в пустыне: он постоянно твердил, что все, кто отваживается выйти за пределы Занзиба, определённо не в своём уме. Тем не менее, Абдулла отчётливо представлял себе каждый кошмарный дюйм этого пути – и как ему было жарко, и как пересохло во рту, и как болели ноги, пока он не набрёл на доброго торговца коврами. И дворец, откуда его похитили, он видел до последней чёрточки: и тронный зал с колоннами, вымощенный зелёным порфиром, и женскую половину, и кухни – всё несказанно богатое. На крыше дворца было семь куполов, крытых чеканным золотом.

Однако с течением времени мечты сосредоточились в основном на принцессе, с которой Абдуллу обручили ещё при рождении. Она была не менее знатного рода, чем сам Абдулла, и за годы его отсутствия выросла поразительной красавицей с правильными чертами лица и огромными тёмными глазами с поволокой. Жила она во дворце, таком же роскошном, как и дворец Абдуллы. Идти к нему надо было по аллее, уставленной статуями небожителей, а вход располагался за чередой семи беломраморных двориков, в каждом из которых бил фонтан – чем дальше, тем дороже и великолепней, начиная с хризолитового и кончая платиновым с изумрудами.

Но в тот день Абдулла вдруг понял, что всё это его не очень устраивает. Это чувство часто возникало у него после визитов родни первой жены отца. Ему пришло в голову, что у приличного дворца должны быть великолепные сады. Сады Абдулла любил, хотя почти ничего о них не знал. В основном его впечатления основывались на занзибских парках, где газоны были повытоптаны, а цветы немногочисленны – там Абдулла проводил обеденный час, когда мог себе позволить заплатить соседу, одноглазому Джамалу, чтобы тот присмотрел за палаткой. У Джамала была жаровня, и за медяк‑другой он привязывал перед входом в палатку Абдуллы своего пса. Абдулла понимал, что выдумать подобающий сад он не в состоянии, но, поскольку всё, что угодно, было лучше, чем думать о двух жёнах, которых приискивала ему Фатима, он углубился в колышущуюся зелень и благоуханные закоулки садов своей принцессы.

Или почти углубился. Не успел Абдулла войти во вкус, как его вернул к действительности высокий грязный человек с потёртым ковром.

– Покупаешь ли ковры на продажу, о потомок великого рода? – спросил незнакомец, коротко поклонившись.

Для того, кто хочет продать ковёр в Занзибе, где продавцы и покупатели обращаются друг к другу как можно учтивей и цветистей, манеры этого человека были удручающе сухи. Правда, Абдулла и без этого был раздосадован – ведь его мечты рассыпались в прах под напором реальной жизни.

– Так оно и есть, о король пустыни. Не желаешь ли заключить сделку с таким ничтожным торговцем?

– Сделку, о владыка склада циновок? – переспросил незнакомец.

«Циновок?!» – ахнул про себя Абдулла. Это было оскорбление. Среди ковров и гобеленов, выставленных перед палаткой Абдуллы, было редчайшее стёганое покрывало с растительным орнаментом из самой Ингарии – или Очинстана, как называли эту страну в Занзибе, – а внутри нашлось бы по меньшей мере два ковра, из Инхико и из Фарктана, которыми и сам Султан не побрезговал бы украсить какие‑нибудь небольшие комнаты в своём дворце. Но высказать это вслух Абдулла, конечно, не мог. Занзибские правила хорошего тона не позволяют хвалить самого себя. Вместо этого Абдулла отвесил прохладный поклон.

– Буду безмерно счастлив, если моя убогая палатка с её непритязательными скудными запасами окажется тебе по душе, о адамант среди странников, – сказал он и критически смерил взглядом пропылённый плащ незнакомца, ржавую серьгу у него в ноздре и потрёпанное головное покрывало.

– Они более чем непритязательны, о великий продавец напольных покрытий, – согласился незнакомец. Он взмахнул потёртым ковром в сторону Джамала, который в синих клубах рыбного дыма жарил кальмаров, – Неужели достойная всяческого уважения деятельность твоего соседа не оказывает влияния на твои склады, сообщая им стойкий аромат осьминога? – поинтересовался он.

Абдулла внутренне так вскипел от ярости, что вынужден был с подобострастным видом сложить ладони, чтобы скрыть её. О подобных вещах говорить не принято. А лёгкий запах кальмаров не повредил бы, пожалуй, той тряпке, которую пытается продать незнакомец, подумал Абдулла, оглядывая бурый вытертый коврик в руках собеседника.

– Твой покорный слуга прилежно окуривает внутренность своей палатки дорогими благовониями, о князь мудрости, – произнёс он. – Быть может, поистине героическая чувствительность княжеского носа всё же позволит ему продемонстрировать свой товар?

– А как же, о лилия среди скумбрий, – скривился незнакомец. – Иначе зачем я тут столько торчу?

Пришлось Абдулле раздвинуть занавески и пригласить незнакомца в палатку. Там он зажёг светильник, свисавший с центрального шеста, а принюхавшись, решил, что благовония на этого человека тратить не стоит. В палатке и так достаточно сильно пахло вчерашней вербеной.

– Какую же драгоценность ты намерен развернуть пред моими недостойными глазами? – недоверчиво спросил он.

– Вот эту, о скупщик сокровищ! – отвечал человек и хитроумным движением руки ловко разостлал ковёр по полу.

Абдулла тоже так умел. Торговцам коврами подобные фокусы известны. Поэтому потрясён он не был. Он спрятал руки в рукава, как подобает вышколенному рабу, и осмотрел товар. Ковёр был небольшой. В развёрнутом виде он казался ещё более потёртым, чем представлялось Абдулле поначалу, хотя узоры выглядели необычно – или выглядели бы, не будь они так выношены. К тому же ковёр был страшно грязный, а края обтрёпаны.

– Увы, за эту многоцветнейшую из циновок бедный купец способен выложить лишь три медяка, – заключил Абдулла. – Таковы предельные возможности моего тощего кошелька. Времена нынче трудные, о властитель множества верблюдов. Приемлема ли такая цена?

– Я прошу пятьсот, – объявил незнакомец.

– Пятьсот чего? – уточнил Абдулла.

– Золотых, – добавил незнакомец.

– Повелитель всех пустынных разбойников расположен шутить? – спросил Абдулла. – Или, вероятно, по его мнению, в моей скромной палатке нет ничего, кроме запаха жареных кальмаров, и он предпочитает удалиться и найти более состоятельного покупателя?

– Не особенно, – отвечал незнакомец. – Хотя, если тебе неинтересно, я, пожалуй, пойду, о сосед салаки. Само собой, ковёр этот волшебный.

Подобное Абдулла уже слыхивал. Он поклонился, прижав к груди спрятанные в рукавах руки.

– Говорят, будто ковры обладают многочисленными и разнообразными достоинствами, – согласился он. – Каковы же удивительные свойства этой циновки, по мнению поэта песков? Приветствует ли она обладателя при возвращении в шатёр? Приносит ли она мир домашнему очагу? Или, возможно, – сказал он, многозначительно потрогав обтрёпанный край носком туфли, – она обладает свойством никогда не стареть?

– Этот ковёр летает, – сообщил незнакомец. – Он летит туда, куда велит владелец, о скуднейший из скудных умов.

Абдулла поднял взгляд на мрачное лицо незнакомца, на котором пустыня проложила глубокие морщины. Из‑за усмешки морщины стали ещё глубже. Абдулла понял, что этот человек не нравится ему даже больше, чем сын дяди первой жены отца.

– Тебе придётся убедить этого недоверчивого негоцианта в правдивости своих слов, – проговорил он. – Сначала мы подвергнем ковёр соответствующему испытанию, а уж потом, о лучший из лицемеров, можно будет подумать о сделке.

– Охотно, – сказал высокий незнакомец и шагнул на ковёр.

В этот миг у жаровни по соседству произошло одно из обыкновенных недоразумений. Наверное, уличные мальчишки опять примерились стянуть кальмаров. Так или иначе, пёс Джамала загавкал, разные люди, и в их числе Джамал, завопили, а грохот сковородок и шипенье горячего жира заглушили и то и другое.

Торговля в Занзибе – стиль жизни. Абдулла не позволил себе ни на миг отвлечься от незнакомца с его ковром. Не исключено, что этот человек подкупил Джамала специально для того, чтобы отвлечь Абдуллу. Он упоминал Джамала достаточно часто, словно не забывал о нём. Абдулла не сводил глаз с высокой фигуры и особенно – с грязных ног на ковре. Однако уголок глаза он всё же приберёг для лица незнакомца и увидел, что губы у него движутся. Чуткие уши Абдуллы уловили слова «два фута вверх», несмотря на гомон по соседству. За тем, как ковёр плавно взмыл с пола и замер на уровне коленей Абдуллы, так что поношенное головное покрывало незнакомца едва не коснулось потолка палатки, Абдулла наблюдал ещё более внимательно. Он тщательно исследовал ковёр с изнанки на предмет потайных верёвок. Он пошарил в воздухе – не приделаны ли искусно к потолку какие‑нибудь шнуры. Он взялся за светильник и покачал его из стороны в сторону, чтобы посветить и на ковёр, и под него.

Пока Абдулла производил проверку, незнакомец стоял на ковре, скрестив руки на груди и укрепив на лице усмешку.

– Видишь? – спросил он. – Удовлетворён ли наидотошнейший из неверующих? Стою я в воздухе или нет?

Ему приходилось кричать. Снаружи оглушительно галдели.

Абдулле пришлось признать, что ковёр, по всей видимости, действительно висит в воздухе и никаких потайных механизмов в нём не имеется.

– Почти удовлетворён! – крикнул он в ответ. – В продолжение представления тебе придётся сойти на пол, а мне – полетать на твоём ковре!

– Зачем? – нахмурился незнакомец. – Что прочие твои чувства могут добавить к свидетельству глаз, о саламандра сомнений?

– А вдруг этот ковёр приучен к твоему голосу? – возопил Абдулла. – Как некоторые собаки!

Пёс Джамала заливался снаружи, так что эта мысль пришла Абдулле в голову сама собою. Пёс Джамала кусал всякого, кто прикасался к нему, кроме самого Джамала.

Незнакомец вздохнул.

– Вниз, – велел он, и ковёр мягко спланировал на пол. Незнакомец сошёл с него и с поклоном кивнул на ковёр Абдулле. – Он в твоём распоряжении, проверяй, о падишах прижимистости.

Абдулла с некоторым волнением ступил на ковёр.

– Поднимись на два фута, – приказал он – или скорее проревел.

Судя по воплям, теперь к жаровне Джамала сбежалась Городская Стража. Стражники бряцали оружием и громогласно требовали, чтобы им немедленно всё объяснили.

Ковёр Абдуллу послушался. Он взмыл на два фута так плавно, что у Абдуллы ёкнуло в животе. Абдулла поспешно сел. Сидеть на ковре было невероятно удобно. Он был как очень туго натянутый гамак.

– Мой прискорбно медлительный ум склоняется к доверию, – признался он незнакомцу. – Так сколько ты просишь, о образец щедрости? Двести серебром?

– Пятьсот золотых, – поправил его незнакомец. – Вели ковру спуститься, и мы всё обсудим.

– Вниз, и ляг на пол, – приказал Абдулла ковру, ковёр так и поступил, лишив Абдуллу последних подозрений, что‑де незнакомец успел что‑то пробормотать, когда Абдулла в первый раз встал на ковёр, и его слова заглушил гомон по соседству. Абдулла вскочил на ноги, и торговля началась.

– В моём кошельке лишь сто пятьдесят золотых, – поведал он, – и то если я вытрясу его и ещё пошарю по швам.

– Что ж, тогда достань другой кошелёк или даже пошарь под тюфяком, – отвечал незнакомец, – ибо предел моей щедрости – четыреста девяносто пять золотых, а дешевле я ковёр не продам даже при крайней нужде.

– Что ж, я могу достать ещё сорок пять золотых из подмётки моей левой туфли, – продолжал Абдулла, – и это жалкие последыши моего былого богатства, которые я берёг на случай исключительных обстоятельств…

– Посмотри в правой туфле, – посоветовал незнакомец. – Четыреста пятьдесят.

И так далее. Час спустя незнакомец покинул палатку с двумястами десятью золотыми, сделав Абдуллу счастливым владельцем самого что ни на есть настоящего – пусть и вытертого – ковра‑самолёта. Абдулле по‑прежнему не верилось. Он не мог представить себе, чтобы кто угодно, даже пустынник‑аскет, расстался с настоящим ковром‑самолётом, пусть и истрёпанным, меньше чем за четыре сотни золотых. Такая полезная вещь – лучше верблюда, ведь кормить ковёр не нужно, – а цена хорошему верблюду четыреста пятьдесят, и никак не меньше!

Здесь таился подвох. Абдулла слышал про один такой трюк. Обычно его проделывали с конями или собаками. Приходит некто и поразительно дёшево продаёт доверчивому крестьянину или же охотнику поистине замечательное животное, объясняя, что оказался на грани голодной смерти. Обрадованный крестьянин (или же охотник) на ночь помещает коня на конюшню (или же пса на псарню). К утру животное сбегает, поскольку его научили выскальзывать из уздечки (или же ошейника), и к вечеру следующего дня возвращается к хозяину. Абдулле подумалось, что послушный ковёр можно научить чему‑то подобному. Поэтому, прежде чем покинуть палатку, Абдулла тщательно обернул ковёр вокруг одного из шестов, подпиравших потолок, и обмотал его целым клубком бечёвки, концы которой привязал к железному колышку в углу.

– Теперь не сбежишь! – сказал он ковру и отправился поглядеть, что там с жаровней.

У жаровни было тихо и прибрано. Джамал сидел за прилавком, скорбно обнимая пса.

– Что случилось? – спросил Абдулла.

– Негодные мальчишки раскидали всех кальмаров, – пожаловался Джамал. – Всё, что наготовил на целый день, – в грязи, затоптано, пропало!

Абдулла был так доволен покупкой, что дал Джамалу два серебряка на новых кальмаров. Джамал разрыдался от благодарности и обнял Абдуллу. Его пёс не только не стал кусать Абдуллу, но даже лизнул ему руку. Абдулла заулыбался. Жизнь была прекрасна. Посвистывая, он отправился вкусно поужинать, а пёс остался сторожить палатку.

А когда вечер залил алым светом купола и минареты Занзиба, Абдулла вернулся, по‑прежнему посвистывая, полный надежд продать ковёр самому Султану за неимоверную цену. Ковёр был на месте. А не лучше ли будет найти подход к великому визирю, думал Абдулла, умываясь. А не пожелает ли визирь преподнести ковёр Султану в подарок? Тогда можно будет запросить ещё больше… При мысли о том, каким дорогим стал ковёр, Абдулла снова заволновался, так как вспомнил о конях, подученных убегать из конюшен. Переодеваясь в ночную рубашку, Абдулла так и видел, как ковёр выворачивается из пут и улетает прочь. Ковёр был старый, вытертый и гибкий. Выучка у него наверняка хорошая. Ему ничего не стоит выскользнуть из‑под бечёвки. А даже если он и не сможет выскользнуть, всё равно Абдулле теперь не уснуть до рассвета.

В конце концов Абдулла осторожно разрезал бечёвку и расстелил ковёр на кипе самых дорогих циновок, которая всегда служила ему постелью. Затем Абдулла натянул ночной колпак – без этого было никак, ведь ночью со стороны пустыни дул холодный ветер и по палатке гуляли сквозняки, укрылся одеялом, задул светильник и уснул.

Глава вторая,