Как решить проблему, если проблема в Марии

Мария работала на Гранд‑Канале в современной офисной башне, издалека похожей на шахматную доску. Я взялась лично доставить ей лист кувшинки – Адам был уверен, что она спустится на ресепшен, узнав, что это от него. Ему твердо было велено оставаться снаружи, но, если угодно, найти такое место, откуда будет видно, что происходит. Учитывая, что здание состоит из стекла и стальных перегородок, это несложно. Главное, чтобы он ее видел, а она его нет. Я хотела, чтобы воссоединение Адама с Марией произошло, когда он будет к этому полностью готов. Пока что он весьма от этого далек.

У меня было странное чувство в связи с предстоящей встречей с Марией. С этой самой Марией. Женщиной, о которой я знала довольно многое, с которой уже дважды общалась по телефону и которая была не последней причиной его желания покончить с собой на мосту. Я шла по мраморным плитам роскошного холла, так громко цокая каблуками, что рецепционистки, выстроившиеся в ряд за длинной стойкой, отвлекались от дел, чтобы посмотреть на меня. Шла и все больше осознавала, что Мария меня раздражает. Самое время для такого открытия, нечего сказать. Но я не могла не осуждать ее за ту власть, которую она обрела над любящим ее мужчиной, а главное, за безответственность этой власти. У меня кровь закипала от ярости, когда я думала, на что он готов ради нее, притом что она и знать об этом не знает. Опять‑таки неподходящий момент для подобных эмоций, да и не следует мне брать на себя роль его защитницы, я должна быть спокойна и непредвзята, но почему‑то не получается.

Умом я понимала, что Мария не виновата. Если б она была моей подругой и рассказала о том, как вел себя Адам, я бы скорее всего поддержала ее, посоветовала: «Уходи, раз все другие средства ты перепробовала и ничего не помогло». И однако же эта женщина меня бесит. Я знаю, что должна сказать Адаму, чтобы он порвал с ней, а не пытался ее вернуть. Она уже с ним порвала, она ушла к другому, к его другу. Но не добьет ли его ее окончательный отказ? Да, добьет. Точнее, убьет. Я это уже поняла. И Мария сейчас нужна мне, чтобы Адам продолжал жить. Этот факт меня тоже возмущал.

– У меня пакет для Марии Харти из «Ред Липс‑Продакшн».

– Кто отправитель?

– Адам Бэзил.

Я видела Адама, он стоял за углом. Шерстяная шапка низко надвинута на лоб, пальто наглухо застегнуто, лица почти не разглядеть, только торчит красный от мороза нос. Я удостоверилась, что у него хороший обзор и он сможет наблюдать за реакцией Марии. Надеюсь, она не вздумает бросать кувшинку на пол и топтать ее ногами. А то, боюсь, мне не успеть, если он побежит топиться в канале.

Двери лифта открылись, и оттуда вышла красотка в обтягивающих черных джинсах, байкерских ботинках и футболке с игривой обнаженной девицей. Густые черные как смоль блестящие волосы обрамляли хорошенькое кукольное личико. У нее была прямая челка, большие голубые глаза, точеный нос и ярко‑красные губы. Я бы в жизни не подумала, что Мария может оказаться такой. Я ее себе представляла типичной офисной барышней в деловом костюме, но, как только увидела, сразу поняла – это она.

Именно красные губы выдавали ее, даром что косметическая компания, где она работает, так и называется. Да, я ее узнала, но что‑то мешало мне ее окликнуть, когда она торопливо шла к стойке ресепшена. Несомненно, они с Адамом были потрясающей парой, наверняка люди оборачивались им вслед, и это взбесило меня еще больше. Добрая старая женская ревность. Я злилась на себя, ведь раньше у меня никогда подобных чувств не возникало. Это не по моей части. Но, с другой стороны, раньше у меня все было о’кей, я была вполне себе устроена в этой жизни, а теперь все разладилось, и каждый, у кого дела идут хорошо, вызывал раздражение и зависть. Любой благополучный человек разрушал мою и без того шаткую уверенность в себе, и она рассыпалась, как кегли под ударом мяча.

Девушка на ресепшене указала Марии на меня, и она обернулась. Когда Питер с Полом еще со мной разговаривали, то нередко вместо: «Привет, Кристина» – говорили мне: «Привет, Вольная Пятница»^[5]. Да, я люблю ходить в джинсах. Но не просто в заурядных синих портках, а в джинсах самых причудливых расцветок. Они у меня всех цветов радуги, так же как и остальной гардероб. Цель проста – пусть хоть что‑то у меня будет ярким и радостным. Хотя бы одежда, раз уж все остальное, увы, пока довольно серое и унылое. Я сменила черные и серо‑бежевые тона на сочное многообразие красок и стала одеваться, как в юности. Из книжки «Как с помощью гардероба сделать свою жизнь более насыщенной» я узнала, что и физически, и психологически мы зависимы от того, какие носим вещи. Например, черные высасывают нашу энергию. Организм нуждается в ярких красках так же, как в солнечном свете. И однако же – вот Мария, вся в черном, супермодная, как будто только что вышла из дорогущего бутика, и я, больше всего похожая на пакетик с конфетками «скитлс». Длинные вьющиеся волосы песочного цвета выбиваются из‑под полосатой шерстяной шапочки, которая выглядит так, словно я стянула ее у одной из мартышек музыкальной группы «ЗингЗиллы». Моя нарочито небрежная, растрепанная прическа на самом деле требует тщательного ухода – только еженедельное посещение салона и позволяет добиться эффекта небрежности. Мои волосы хихикают и флиртуют, развеваются на ветру, а у Марии… ее ультрамодная аккуратная короткая стрижка с прямой челкой смеется в лицо опасности, она бросает вызов.

Как только Мария заметила лист кувшинки у меня в руках, что было несложно, лицо ее просияло. Я подавила вздох облегчения и с трудом удержалась от того, чтобы обернуться и посмотреть, видел ли Адам ее улыбку, – боялась выдать, что он здесь. Она всплеснула руками и прижала их к губам, потом начала смеяться, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Впрочем, готова поспорить, что очень скоро весь офис будет знать – Марии Харти кто‑то прислал лист кувшинки.

– О боже мой! – Она утерла повлажневшие глаза. Расплакалась и от радости, и от нахлынувших воспоминаний. Протянула руку и осторожно взяла кувшинку. – Это, наверное, самая странная посылка, какую вы когда‑либо доставляли, – с улыбкой заметила она. – Господи, я поверить не могу, что он это сделал. Я думала, он забыл. Это было так давно. – Она бережно держала лист обеими руками. Потом вдруг застеснялась и пробормотала: – Простите, вас, конечно, не интересуют чужие истории. Вам, наверное, надо еще в несколько мест. Где мне расписаться?

– Мария, я Кристина. Мы говорили с вами по телефону.

– Кристина… – Она наморщила лоб, а потом до нее дошло. – О, Кристина. Вас так зовут? Это вы отвечали на мои последние звонки Адаму?

– Да, это я.

– Ох. – Мария оглядела меня с ног до головы, ей хватило пары секунд, чтобы составить обо мне исчерпывающее мнение. – Я не думала, что вы так молоды. В смысле голос у вас по телефону казался гораздо старше.

– Ох. – Откуда‑то изнутри поднялась теплая волна удовольствия, мне очень понравилась ее реакция, хотя я знала, что это нехорошо.

Последовало неловкое молчание.

– Он действительно сорвал ее для меня?

– Безусловно. Полез в ледяную воду. Промок насквозь. Губы посинели, и все такое.

Она потрясла головой.

– Он с ума сошел.

– Да, из‑за вас.

– Это то, что он хотел мне сказать? Что он меня еще любит?

Я кивнула.

– Да, на самом деле любит. – Почему‑то мне трудно было говорить, горло сдавило как тисками. Точно, заболеваю все‑таки. Я откашлялась. – Я думала, надо добавить еще и цветов, но он настоял, чтобы был только лист. Не знаю, может, это что‑то значит и вы поймете.

Мария посмотрела на лист кувшинки и только теперь заметила крошечные шоколадки в форме губ, завернутые в красную фольгу. Адам решил добавить их в последнюю минуту, и неожиданно я все поняла. Теперь я вспомнила шоколадки, которые были разбросаны по кровати в отеле «Грэшем».

– О господи, – прошептала она. Хотела собрать их, но не могла удержать кувшинку одной рукой. Я забрала ее назад, чтобы ей помочь.

– Удивительно, неужели они до сих пор сохранились! Вы знаете, что это?

Я покачала головой.

– Он сделал их в тот год, когда мы познакомились. Красные губы – это… ну, как бы мой фирменный знак. – Она развернула фольгу и засмеялась, обнаружив там шоколадку. – Правда, настоящие!

– Адам умеет делать шоколад? – Я недоверчиво хмыкнула. Мария, конечно, может в это верить, если ей так нравится, но я сильно сомневаюсь.

– Ну, не сам лично, разумеется, но в его компании уж, как вы понимаете, умеют. – Она не могла ими налюбоваться. – Это была пробная партия, не на продажу. Я‑то думала, мы их все съели.

– В его компании… – Я старалась сложить в уме два и два.

– Он придумал их для меня, а потом поручил людям в «Бэзил» сделать конфеты. Там пралине, фундук и миндаль. Это потому, что я твердый орешек, так он говорит. – Она рассмеялась, но почти сразу всхлипнула и едва не расплакалась. – Черт, извините. – Повернувшись спиной к ресепшену, она помахала на лицо руками, чтобы удержать слезы.

Я была крепко ошарашена, но старалась никак себя не выдать. Можно было бы расспросить Марию и узнать об Адаме побольше, но почему‑то мне не хотелось, чтобы она поняла, что я ничего не знала. Ощущение неуверенности, которое возникло, как только я ее увидела, мешало мне сосредоточиться на «служебных» обязанностях.

– Ну что вы, не извиняйтесь. Вспомнить доброе старое время… иногда больно. Но он и вправду хотел вам что‑то напомнить.

– Скажите ему, что я помню.

– Вы знаете, он все такой же. Веселый, непредсказуемый. Может, не точь‑в‑точь как в вашу первую встречу, да это, видимо, вообще невозможно – люди все же меняются. Но с ним весело, я постоянно смеюсь.

Мария пристально на меня посмотрела.

– В самом деле?

Я почувствовала, что краснею. Черт, жарко. Это потому что я в шерстяной шапке, а здесь топят почем зря. Или у меня температура поднялась от купания в ледяном пруду? Но шапку я снимать не собираюсь, еще не хватало предстать с растрепанными волосами перед этой гладко причесанной фифой.

– Вы о нем ведь действительно заботитесь, правда?

– Ну да. – Мне тяжело было выдержать ее изучающий взгляд, поэтому я сунула ей кувшинку. – Вам, конечно, пора возвращаться к работе.

– Надеюсь, он понимает, как ему повезло, что у него есть вы, – с нажимом произнесла Мария.

Мне стало совсем неловко.

– Я просто делаю свою работу, – с лучезарной улыбкой ответила я. Надеюсь, это не прозвучало как реплика супергероя.

– И что это за работа?

– Быть ему другом. Просто другом, вот и все.

После чего развернулась и пошла прочь, щеки у меня так и пылали. Хорошо, что сегодня такой резкий, холодный ветер, подумала я, выйдя на улицу. Он слегка остудит меня. Спиной я чувствовала, что Мария смотрит мне вслед. Наконец я свернула за угол и тут же остановилась, прислонилась к стене, закрыла глаза и мысленно прокрутила наш с ней разговор еще раз. Господи, что на меня нашло? Что за безумие на ровном месте? И почему Мария вела себя со мной так, будто ей обо мне известно больше, чем мне самой? Откуда у меня это чувство вины? Почему – я ничего такого не сделала, просто в принципе сделать не могла. Это невозможно. Моя цель в том, чтобы они снова были вместе, ради этого я и стараюсь, а вовсе не потому, что испытываю к Адаму какие‑то чувства. Нелепо. Просто смехотворно.

– Привет, – радостно сказал он мне прямо в ухо, так что я аж подпрыгнула от неожиданности.

– Господи, Адам!

– Что случилось? Ты плачешь?

– Нет, я не плачу, – фыркнула я. – Простудилась, похоже, – объяснила я, вытирая глаза.

– Ну неудивительно, если зимой купаться в пруду посреди ночи. Что она сказала? – Он подошел ко мне почти нос к носу, взволнованный, нетерпеливо ожидающий ответа.

– Ты видел, как она отреагировала.

– Йо! – Он победительно выбросил вверх сжатую в кулак руку. – Это было отлично. Просто класс. А она плакала? Мне показалось, что да. Ты знаешь, Мария никогда не плачет, вообще. Вы очень долго разговаривали – что она сказала? – Он пританцовывал вокруг меня, подпрыгивал и заглядывал мне в глаза, мечтая узнать все в подробностях.

Я заставила себя успокоиться и поведала ему наш разговор слово в слово, правда, без своих мысленных комментариев:

– Спросила, означает ли это, что ты ее по‑прежнему любишь. Сказала, что, если человек готов полезть в пруд за кувшинкой, когда на улице минус пять, значит, это настоящая любовь. А я сказала – да, так оно и есть.

– Но ведь я не делал этого. – Адам взволнованно смотрел мне в глаза, и у меня заныло сердце. – Это сделала ты.

Мы молча глядели друг на друга, потом отвели глаза.

– Не суть. Суть в том, что она уловила суть. – Я отлепилась от стены и пошла вперед, мне нужно было двигаться.

– Кристина? Ты куда?

– Э‑э… куда‑нибудь. Я замерзла, мне надо согреться.

– Да, правильно. А ей понравились шоколадки?

– Очень. Из‑за них‑то она и расплакалась. Слушай, так ты делаешь шоколад? Ты Адам Бэзил, «Ешь Бэзил, о нем ты грезил»?

Он закатил глаза, но сейчас его волновало другое.

– А что еще она сказала?

– Да она только что не расцеловала их, прямо в восторге была. Значит, ты шоколадный король. Круто, Адам, ты здорово придумал с конфетками.

– Там пралине, фундук и миндаль, потому что Мария твердый орешек, – с гордостью сообщил он.

– Знаю, она сказала.

– Правда? А что конкретно?

Он просто изнывал от желания узнать малейшие детали, и я еще раз пересказала ему наш разговор. Опять‑таки умолчав о том, что Мария спрашивала, какую роль играю во всем этом я. Мне и самой это было не до конца ясно.

– Значит, ты Адам Бэзил из той самой шоколадной компании. – Я изумленно покачала головой, не в силах в это поверить. – Ты должен был сказать мне еще вчера, в парке. А ты все отрицал.

– Ничего я не отрицал. Я сказал: «Да, как базилик».

– Ну ладно. Когда мы разберемся со всеми проблемами, сделаешь мне на заказ шоколадку в благодарность за мои старания.

– Легко. С ароматом черного кофе.

Я фыркнула.

– Очень оригинально.

– В форме кофейной чашки. Эспрессо. – Он пытался меня впечатлить.

– Угу. В общем, я надеюсь, у вас там есть творческие люди, придумают что‑нибудь.

– Ну чего ты? Все равно ты ее есть не станешь, – рассмеялся он. – Ты ж только кофе пьешь.

Мы молча шли по набережной, голова у меня раскалывалась, и я даже не пыталась заставить себя думать. Когда дошли до моста Сэмюэла Беккета, я взяла его за руку. Это было непроизвольно, на уровне охранительного инстинкта. Хотя сейчас он совсем не в том настроении, чтобы бросаться в реку, наоборот, радостный и бодрый. Но Адам не возражал, и мы перешли через мост, взявшись за руки, и на другой стороне Лиффи он не забрал руку.

– А руководство компании, они думают, ты сейчас где?

– У отца. Мне было сказано: оставайтесь с ним, сколько понадобится, работа подождет. Интересно, не подождет ли она до конца моих дней.

– Уверена, они бы пришли в ужас, узнав, что ты готовился приблизить этот конец.

Он резко повернул ко мне голову:

– Откуда им узнать?

– Что ты хотел совершить самоубийство?

Он убрал руку.

– Я тебе сказал: перестань говорить это слово.

– Адам, если бы они понимали, до какого отчаяния тебя доводит мысль о работе, не сомневаюсь, они бы отказались от своего предложения.

– Нет, это не вариант, и ты прекрасно об этом знаешь. И на мосту я оказался не из‑за этого.

Мы долго шли молча.

– Ты должен пойти в больницу и повидать отца.

– Только не сегодня. Сегодня чудесный день. – Он улыбнулся, думая о Марии. – Куда мы теперь?

– Я что‑то устала, Адам. Думаю, надо двигаться домой и передохнуть.

Лицо его выразило разочарование, а потом озабоченность.

– Ты в порядке?

– Ага. – Я бодро кивнула. – Посплю чуток, и все будет отлично.

– Я попросил Пата подхватить нас по дороге.

– Кто такой Пат?

– Отцовский водитель.

– Вот как, – протянула я.

– Отец в больнице, водитель ему сейчас не нужен, а твоя машина временно вышла из строя. Я подумал, Пату все равно заняться нечем, ну и позвонил.

В этот момент он как раз подъехал – на новехоньком «роллс‑ройсе», тыщ за двести пятьдесят. Я плохо разбираюсь в машинах, но Барри, который мало к чему в этой жизни испытывает интерес, неравнодушен к навороченным тачкам. Увидев очередную роскошную машину, он непременно добавлял, что на таких ездят всякие «уроды». А на «роллс‑ройсах», если верить Барри, ездят «полнейшие уроды».

Я поздоровалась с водителем Патом и села в машину. Там было волшебно тепло. Адам замешкался у открытой двери и задумчиво смотрел на меня, что‑то прикидывая в уме.

– Ты чего?

– Лепесток розы, – улыбаясь, ответил он.

– Люблю лепестки роз.

– Да, и шоколадка в форме лепестка.

– Ты молодец, – признала я. – Тем больше причин беречь тебя.

– Хочешь сказать, что причин даже больше, чем одна? – ухмыльнулся он и захлопнул дверцу.

Да, подумала я, теперь это очевидно.