Социологическая школа» в этнологии

Самым крупным из продолжателей Дюркгейма считается Марсель Мосс (1872—1950). Племянник своего учителя, подобно ему чисто кабинетный ученый, никогда не ведший полевой работы, Мосс вначале покорно шел по стопам учителя, но в более поздних своих работах сумел в значительной мере освободиться от односторонности взглядов Дюркгейма и попытаться проложить новые пути науки, расширяя сферу приложения социологического метода и включая в круг своих интересов значительно более разнообразные вопросы.

Ранние работы Мосса были посвящены вопросам духовной культуры. Вместе с Анри Юбером он напечатал в «Annee Sociologique» в 1897—1898 гг. этюд о жертвоприношении, а в 1902—1903 гг. с тем же соавтором — о магии. Последний очерк особенно интересен. Авторы пытаются в нем преодолеть видимое противоречие в дюркгеймовском понимании магии и ее отношении к религии, согласно которому магия есть своего рода антитеза религии, ибо религия есть явление сугубо социальное, а магия — дело личное, индивидуальное и как бы антисоциальное.

В 1906 г. Мосс напечатал очень интересную статью о сезонных изменениях в структуре эскимосского общества в зависимости от сезонного чередования хозяйственных занятий. Наибольшую известность приобрел труд Мосса о дарении. Это один из первых в буржуазной науке опытов этнографического изучения ранних форм экономических отношений. Автор пытается уяснить себе особенности обычаев дарения, связанных с ранними формами обмена: обмен — не между индивидами, а между коллективами; он принимает форму обязательного «дарения» и окружен особыми церемониями с элементами соперничества (потлач в Северо-Западной Америке); предметы обмена — не только материальные вещи, но и нематериальные ценности (обряды, праздники). Мосс называет это явление «тотальными поставками» (prestations totales). Современные западноевропейские этнографы считают, что именно работа Мосса о дарении послужила первым толчком, породившим позже и «функционалистское», и «структуралистское» направления.

Наконец, еще более своеобразна статья о «технике тела» («La technique du corps»), где Мосс трактует уже совсем непривычные, никем не затрагивавшиеся вопросы об этнических (а также половых, возрастных) различиях в элементарных бытовых действиях людей: способы ходьбы, бега, прыжков, плавания, разные способы держать руки, носить, толкать, бросать, поднимать вещи, сжимать кулаки, разные положения при родах, разные способы кормить и носить детей, приемы личной гигиены, техника еды и питья и пр. Мосс ставит вопрос о закономерности этих различий, о зависимости их от социальных условий, от воспитания, от религиозных доктрин.

В постановке всех этих столь разнообразных проблем Мосс пошел значительно дальше Дюркгейма и действительно указал направления исследования, до тех пор никем из этнографов не замечавшиеся.

Очень показателен «Учебник этнографии» Мосса («Manuel d'ethnographie». P., 1947) — запись его университетских лекций, читавшихся с 1926 по 1939 г. По нему воспитывалось не одно поколение французских этнографов, учатся по нему и сейчас. Наряду с очень полезными советами по методике полевой этнографической работы (требование тщательного внимания к мельчайшим деталям, точной записи наблюдений, строго объективной их фиксации без привнесения собственных понятий и оценок, охвата явлений со всех их сторон), Мосс излагает здесь и свое принципиальное понимание социальных явлений. Это тот же дюркгеймовский позитивизм и эмпиризм со всей его противоречивостью, старание понять объективную связь явлений.

Совсем особняком стоит в этой плеяде французских социологов-философов-этнографов Люсьен Леви-Брюль (1857— 1939), труды которого, однако, невозможно рассматривать вне связи с идеями Дюркгейма и его последователей. Леви-Брюль не может считаться учеником или продолжателем Дюркгейма: по возрасту он был на год старше последнего, да и печататься начал раньше него. Но первые труды Леви-Брюля, посвященные чисто философским вопросам, были далеки от всякой этнографии. По собственному позднейшему признанию ЛевиБрюля, две книги толкнули его на путь изучения особенностей мышления внеевропейских народов, и это были не книги Дюркгейма, а «Исторические записки» китайского историка Сыма Цяня и «Золотая ветвь» Фрэзера». Под их впечатлением он занялся изучением духовной культуры «примитивных народов» и специфических черт их мышления и, начиная с 1910 г., напечатал об этом предмете целую серию книг. Наиболее известна первая из них: «Мыслительные функции в низших обществах». Все работы пронизаны одной общей идеей — о своеобразии «первобытного мышления» (mentalite primitive), качественно отличного от нашего «логического» мышления.

Исходное понятие всех исследований Леви-Брюля — это понятие «коллективных представлений» (representations collectives), выработанное школой Дюркгейма. Напомним, что коллективными представлениями последователи этой школы называли те идеи (верования, моральные понятия и пр.), которые не заимствуются человеком из его собственного жизненного опыта, а внедряются в сознание человека через общественную среду — воспитание, общественное мнение, обычаи. Однако Дюркгейм и его ученики хотя и пользовались часто понятием «коллективных представлений», но не исследовали их специально и не ставили вопроса об особых законах, ими управляющих. Именно эту задачу и поставил перед собой Леви-Брюль.

Леви-Брюль решительно восстает против перенесения законов индивидуальной психологии на коллективные представления. «Коллективные представления имеют свои собственные законы», и их надо изучать специально. Этнографы, исследовавшие до сих noip умственную жизнь отсталых народов (Тэйлор, Фрэзер и др.), искусственно подгоняли ее под наши нормы мышления, исходя из постулата одинаковости законов мышления у всех людей и на всех стадиях развития. Но этот постулат, «ли эта «аксиома», нуждается, по мнению Леви-Брюля, в доказательствах. Задача «объяснить» первобытные верования, мифы и пр. не так проста, как думали названные выше этнографы. Они исходили из индивидуальной психологии человека, тогда как все эти верования, мифы и прочее суть социальные явления и потому связаны не с индивидуальными, а с коллективными представлениями. Кроме того, Тэйлор и другие ссылаются на чисто интеллектуальные идеи «первобытных народов», тогда как, по мнению Леви-Брюля, верования, магия, мифы, обряды этих народов основаны скорее на аффектах, на «коллективных чувствах», чем на чисто умственной деятельности.

Критикуя, таким образом, своих предшественников, Леви-Брюль приходит — на основе самостоятельного изучения обильных фактов — к радикально новому выводу: законы, управляющие «коллективными представлениями» отсталых народов, совсем не похожи на наши логические законы мышления. Во-первых, эти представления отнюдь не отделены от эмоций и волевых актов, а, напротив, включают их в себя. «Коллективные представления», особенно когда они касаются религиозных обрядов, действуют резко возбуждающе на нервную систему, заражая человека эмоциями страха, религиозного ужаса, страстного желания, надежды и пр. Во-вторых, эти виды психической деятельности мистичны в смысле веры в таинственные силы и в общение с ними. Для первобытного мышления с его «коллективными представлениями» сама внешняя реальность мистична. Первобытный человек вовсе не ищет «объяснения» явлений окружающей действительности (как думали этнографы классической школы), ибо эти явления он воспринимает не в чистом виде, а в сочетании с целым комплексом эмоций, представлений о тайных силах, о магических свойствах предметов.

В связи с этим восприятие мира при господстве «коллективных представлений» совсем иначе ориентировано, чем наше восприятие: мы стремимся к объективности познания, а там, напротив, преобладает субъективизм. Поэтому «первобытные люди» смешивают реальные предметы с нашими представлениями о них, не различают, например, сновидение и реальность, человека и его изображение, человека и его имя, человека и его тень; отсюда боязнь околдования через имя. По той же причине первобытное мышление не чувствительно к опыту. Опытная проверка не может разубедить первобытного человека в его вере в колдовство, в таинственные силы, в фетишей. Мышление первобытного человека «непроницаемо для опыта».

Словом, в первобытном мышлении господствуют свои особые законы. Место наших логических законов тождества, противоречия и прочих там занимает явление, которое Леви-Брюль назвал «законом сопричастия» (loi de participation). Предмет может быть самим собой и одновременно чем-то иным. Он может находиться здесь и в то же время в другом месте. Например, люди племени трумаи (Бразилия) верят, что они — водяные животные, а люди бороро — что они красные попугаи. Человек чувствует себя как-бы «мистически единым» со своим тотемом, со своей «лесной душой» и т. д. Такой тип мышления Леви-Брюль обозначил как «дологическое» (prelogique), оговариваясь, впрочем, что это не то же самое, что «нелогическое» или «антилогическое»; это мышление просто «не стремится... подобно нашему избегать противоречия», и оно «подчинено закону партиципации». Присутствующие в нем идеи Леви-Брюль называет «предпонятиями» (prenotions) или предсвязями (preliaisons).

Леви-Брюль не раз повторял во избежание недоразумений оговорку, что все эти особенности «первобытного мышления» присущи только «коллективным представлениям», а не вообще мышлению отсталых народов. В сфере своего личного практического опыта «первобытный человек» рассуждает и действует вполне аналогично нашим рассуждениям и действиям. «Если он, например, убил две штуки дичи и подобрал только одну, то он задаст себе вопрос, куда девалась вторая, и всячески будет ее искать. Если его захватит врасплох дождь, то он станет искать убежище. Если он встретит дикого зверя, то он постарается убежать от него, и т. д. и т. д.». Но лишь только дело коснется «коллективных представлений», тут логика пасует и вступает в силу «дологическое мышление» с его «мистицизмом» и «законом сопричастия».

Большую часть своих работ Леви-Брюль посвятил выяснению того, как действует и как проявляется «дологическое мышление» в разных сферах жизни и сознания отсталых народов, или «низших обществ

По мнению Леви-Брюля, «коллективные представления» вовсе не исчезают и в нашем европейском обществе. У людей всегда останется потребность в непосредственном общении с окружающим миром, общении, которое не заменяется чисто научным его познанием. Наука объективирует мир и тем самым как бы отделяет его от человека. Человек же стремится к живому общению с предметом. Больше всего эта потребность сказывается в религии и в области моральных понятий и обычаев, где крепче всего удерживаются как раз «коллективные представления». Лев-и-Брюль считает поэтому, что «дологическое» мышление может существовать и будет существовать наряду с логическим, что «закон сопричастия» и «мистическая» настроенность и впредь будут удовлетворять неискоренимые потребности людей.

Таким образом, по Леви-Брюлю, как и по Дюркгейму, — «коллективные представления» налицо в любом обществе, включая и современное. Но место, занимаемое ими в мышлении «низших обществ», относительно гораздо больше. Как и Дюркгейм, Леви-Брюль считал, что разным типам обществ присущи и разные типы мышления. «...Человеческие общества, как организмы, могут иметь структуры, глубоко различные между собой, а следовательно, и соответствующие различия в высших умственных функциях».

Теория «дологического мышления» Леви-Брюля произвела большое впечатление в науке. Однако наиболее известные ученые высказались против нее — одни резко, другие более осторожно. При этом на вид Леви Брюлю ставили не только действительно слабые места его взглядов, но и то, что было скорее неверным пониманием его мыслей. В чрезмерном схематизме и односторонней характеристике умственной жизни отсталых народов упрекали Леви-Брюля и другие ученые: Боас, Лоуи, Гольденвейзер, Риверс, Малиновский.

Леви-Брюль под конец своей жизни постарался смягчить, отчасти под влиянием критики, некоторые свои утверждения. В опубликованных после его смерти Морисом Леенгардтом «Записных книжках» Леви-Брюль дает более уклончивое выражение своим идеям, например, предпочитает говорить не о «законе сопричастия», а о «акте сопричастия». Но такие смягчения, не меняли существа его взглядов.

Несмотря на множество возражений, которыми была встречена концепция Леви-Брюля, ее влияние на науку было заметным и положительным. Это влияние испытали на себе многие ученые и в Европе, и в Америке. Под сильным влиянием идей Леви-Брюля находился, например, академик Н.Я.Марр с его теорией «космического мышления». Можно, пожалуй, сказать, что идеи Эмиля Дюркгейма и его школы в целом повлияли на этнографическую науку больше через труды Леви-Брюля, чем через книги и статьи самого Дюркгейма и его ближайших учеников.