Глава 14 Возвращение отца

Наконец я услышала, что приехала мать. Она поднималась по лестнице, смеясь и оживленно болтая с горничной. Я заторопилась, чтобы перехватить ее в коридоре.

– Мама!

Она быстро обернулась на мой крик.

– О, Ли! А мы с Тони только что говорили о тебе. Он сказал, что все идет замечательно. Я очень рада. Позволь, я приму душ и переоденусь, а потом расскажу тебе о поездке. Спектакль был потрясающий! А отель, где мы останавливались… это вообще неземная роскошь. – И она поплыла дальше.

– Мама! – снова крикнула я, останавливая ее. – Мне надо поговорить с тобой немедленно!

– Немедленно! – Она покачала головой. – Честное слово, Ли, мне нужно время, чтобы прийти в себя. Ты же знаешь, как я ненавижу путешествия.

– Но мама…

– Я позову тебя, когда буду готова. Я недолго, – пропела она и исчезла, прежде чем я успела возразить.

Однако ее «недолго» обернулось двумя часами ожидания. За это время она успела помыться, одеться, причесаться и накраситься с особой тщательностью, так как к ужину, конечно, ожидались гости.

– Так что за спешка такая? – поинтересовалась она, когда я вошла в ее спальню. Мать, разумеется, сидела за туалетным столиком и доводила до совершенства волосы и макияж.

– Это работа над куклой…

Она, казалось, не слушала меня. Ее больше занимали локоны на лбу.

– Я не могу больше позировать! – выдохнула я и заплакала.

– Что? Что такое? – Мать вскочила и быстро закрыла дверь. – Только не устраивай сцен! Ты хочешь, чтобы услышали слуги? К тому же гости будут с минуты на минуту. Да в чем дело, в конце концов?

– Мама, я не могу нагишом стоять перед Тони! Он так смотрит на меня, он все время трогает меня…

– Трогает? Постой, Ли, что-то я не пойму. Перестань хлюпать и расскажи спокойно.

Я вытерла глаза и села поближе к матери. Мой подробный рассказ о сеансе позирования она слушала внимательно, но бесстрастно, только глаза чуть сузились да скривились губы.

– И все? – спросила она, когда я замолчала.

– Все?! Тебе недостаточно?

Мать вновь повернулась к зеркалу.

– Но тебя никто не обижал, Ли. Ты сама сказала, что Тони заботится о том, чтобы тебе было удобно, чтобы ты не устала. По-моему, он держится достойно и внимательно по отношению к тебе.

– Но почему надо трогать меня, щупать? При чем здесь живопись?

– Его можно понять, – сказала она. – Я читала однажды о слепом скульпторе, который «видел» руками и создавал удивительные по красоте вещи.

– Но Тони-то не слепой! – возразила я.

– Ну и что? В творческом процессе принимают участие все органы чувств. – Мать провела по губам помадой. – Ты делаешь очень хорошее, важное дело. Тони так увлечен, так доволен. По правде говоря, Ли, пока он не взялся за эту новую коллекцию, он был невыносим. Я думала, он меня с ума сведет. Каждую ночь он стоял у моей двери, требуя к себе внимания. Он очень требовательный, очень эмоциональный человек, которому не так просто угодить. Такой мужчина, как Тони, любую женщину изведет своей чувственностью! – Она улыбнулась. – Ты должна думать о новой коллекции игрушек Таттертона, Ли. Увидишь, скоро о ней заговорят все. И о тебе в первую очередь.

– Как раз об этом я и думаю, мама.

– И что?

– Этот эскиз… эта кукла… он неправильно делает это, понимаешь?

– Что за вздор, Ли? Тони блестящий художник. Я видела многие его работы.

– Я не говорю, что он плохой художник, мама. Он прекрасно сделал мое лицо, уловил черты, оттенки, но…

– Но что? Что? Говори толком, иначе я к ужину опоздаю! – На мамином лице появилось легкое раздражение.

– Кроме лица, моего ничего нет в его картине! Тело твое, ясно? – выкрикнула я. Мать замерла на мгновение. Я облегченно вздохнула. Наконец-то она поняла! Но мать неожиданно улыбнулась.

– Это чудесно, – заявила она. – Это просто потрясающе.

– Что?

– Какой талант! Он сумел соединить наши образы! Впрочем, ничего удивительного. Этот мужчина просто заворожен мною. Ни днем, ни ночью он не расстается с мыслями обо мне, – томно протянула мать, поигрывая локонами. – Ты не должна винить его за это, Ли. Он ничего не может поделать со своей страстью. Надеюсь, теперь ты поймешь, почему порой я стараюсь спрятаться от него и почему ему необходимо в буквальном смысле ползать за мной на коленях. – Она вздохнула. – Честное слово, иногда я жалею, что Тони не похож на твоего отца. Тот был такой спокойный. – Она взглянула на свои усыпанные бриллиантами часики. – Надеюсь, ты не собираешься в таком виде спускаться к ужину, дорогая? Оденься поэлегантнее. Сегодня мы ждем влиятельных и солидных гостей. Я хочу, чтобы ты произвела хорошее впечатление. – И она снова принялась созерцать свое отражение.

– Значит, ты считаешь, что все нормально? – недоверчиво спросила я.

– Безусловно. И не притворяйся глупенькой, маленькой девочкой, Ли. Не так долго вам с Тони осталось работать. Я даже жалею об этом немного – это так отвлекает его.

Мать взглянула на меня еще раз и принялась копаться в ларчике, выбирая подходящее кольцо.

Я медленно встала и вышла. На пороге я обернулась и увидела, как она с сомнением качает головой, сокрушаясь о том, что в ее запасах нет нужных украшений. И поняла, что мои тревоги она уже выбросила из головы.

Возможно, мать что-то сказала Тони о нашем кратком разговоре, потому что на следующем сеансе он воздерживался от прикосновений ко мне. Он был так увлечен творчеством, что временами казалось, будто он вовсе не видит меня, довольствуясь образом, существующим в его воображении. До перерыва отчим едва ли сказал несколько слов, чаще вздыхал или бормотал что-то себе под нос. Немногословен и рассеян он был и за ленчем, даже пару раз подбегал к мольберту, будто силясь вспомнить нечто важное. Почти полдня он работал над ногами и ступнями. Я даже задремала на своей кушетке. Если он и заметил это, то виду не подал.

Так и шла наша работа. Я немного успокоилась. К концу первой недели портрет был полностью закончен. Ежедневно за столом, где непременно собирались гости, заходил разговор о работе над первой куклой. Однако я обратила внимание, как мать и Тони избегают упоминать о том, что я позирую Таттертону в обнаженном виде.

Матери я больше ни на что не жаловалась, просто изнемогала от ожидания, когда же кончится эта «пытка искусством». В начале следующей недели Тони объявил, что приступает к ваянию самой кукольной фигурки. С удивлением я обнаружила, что и на этом этапе нужна ему в студии.

– Наступает самый ответственный момент! Нет ничего труднее, чем сделать пространственное изображение, – терпеливо объяснил он.

Как это я сразу не сообразила, что он имел в виду! Прежние его прикосновения были шуткой по сравнению с тем, что началось сейчас. Он хватался за мое тело чуть ли не каждые пять минут, будто впитывал руками его очертания. А называл это «художественным осмыслением натуры». Он замирал, сжав в ладонях мое лицо, или положив руки на талию, или схватив руку, а потом опрометью бросался к столу, где лежали еще бесформенные куски глины. Глаза его были затянуты поволокой, но за нею явственно читалась одержимость. Фигурка на моих глазах обретала очертания. Я уже знала, какие следующие движения предпримет Тони, как будет «читать» мое тело. Он закончил голову, шею, потом принялся изучать пальцами ключицы, скользнул ниже, стремясь запомнить каждую ложбинку, чтобы перенести ее на глину. Когда он коснулся моей груди, я вздрогнула. Меня обожгли не только его руки, меня обжег его неистовый взгляд.

– Тише, тише, – прошептал Тони. – Все правильно, все работает. Мои пальцы запомнят тебя и воплотят в образе.

Он держал на моей груди руки гораздо дольше, чем на прошлых сеансах… просто невыносимо долго. Меня колотила дрожь, но если он и почувствовал это, то предпочел не признаться. Наконец Энтони отошел и жадно набросился на глиняный торс. Потом подходил ко мне еще и еще раз, впитывая руками мои округлости. Я вся уже давно была перемазана глиной, но работа продолжалась. Тони опустился на колени, проводя пальцами по животу, бедрам, ягодицам, забираясь во все потайные ямки, после чего бежал к скульптуре, страстно повторяя на ней эти подробности. Как же мне хотелось оттолкнуть его, закричать от негодования, но я боялась, что мои протесты только затянут пытку, и молчала. Не один час прошел, прежде чем Тони позволил мне одеться.

– Натура мне больше не нужна, осталось завершить кое-какие мелочи, и день можно будет считать успешным, – сказал он.

Наскоро умывшись и одевшись, я вышла посмотреть изваяние. Как и на портрете, лицо было копией моего, а вот тело принадлежало матери.

– Ты мне несколько дней не понадобишься, – не глядя на меня, произнес Тони. – Для «отделки» достаточно эскиза и портрета. Думаю, будет еще только один сеанс – последний, контрольный, так сказать.

Он ошпарил меня взглядом и тут же отвернулся. Я молча кивнула. У меня не было сил говорить. День оказался мучительным. Я была смущена и взволнована. Внутри горели неведомые желания, но все перекрывало стремление убежать отсюда, исчезнуть, никогда больше не видеть ни портрета, ни этой скульптуры.

Домой я отправилась одна. Лабиринт уже не представлял для меня препятствия. Его зеленые коридоры не пугали меня, и, вырвавшись из их переплетений, я испытала облегчение, будто освободилась из лап маньяка. Опрометью я бросилась в дом и в холле столкнулась с матерью. Они с подругой выходили из музыкального салона.

– Ли, дитя мое, как прошел сеанс сегодня? – пропела мать.

Я лишь взглянула на нее. Говорить не отважилась, боялась, что снова расплачусь и раздосадую ее… А она в ответ на мое молчание рассмеялась нежным, хрустальным смехом – будто кнутом ударила. Я рванулась наверх, содрала с себя одежду и поспешила забраться в ванну. Чувство облегчения, а главное, очищения появилось только минут через пятнадцать. Я даже задремала в теплой воде, положив под голову подушечку. И в этот момент распахнулась дверь и на пороге ванной комнаты возникла мать.

– Что с тобой происходит, Ли, почему ты так ведешь себя, особенно перед этой миссис Уэйнскот? – сурово спросила мама. – Ты что, не знаешь, какая она сплетница?

– Мама, сегодня сеанс был просто страшный! – Я решила не обращать внимания на ее истерики. – Тони… он везде совал свои руки! Он измучил меня! – выкрикнула я, а мать все покачивала головой, и я видела, что она не слышит меня. ЧТО может заставить ее внять моим воплям? – Он то мял, то разглаживал меня, как глину, мама! Он просто не отходил от меня!

Мать фыркнула.

– А мне Тони сообщил сейчас, что работа почти закончена и что ты проведешь с ним еще один сеанс – и все. Это правда?

– Да, но…

– Тогда прекрати хныкать! Ты сделала очень важное дело. Успех будет блестящий. Однако, – продолжала она, – я вовсе не за этим пришла. Тебе сегодня звонили из Бостона. Завтра у тебя встреча в городе. Вернулся наконец-то твой отец.

– Папа возвращается? – ахнула я. Слава Богу, слава Богу, стучало в голове. Теперь кто-то выслушает меня и поможет. Папа дома!

На следующее утро я проснулась в страшном возбуждении. Что надеть, как причесаться? Я металась от шкафа к зеркалу и вдруг замерла, увидев свое отражение. Как же я похожа на мать, чуть ли не с отчаянием подумалось мне. Может быть, в этом и кроется причина более чем странного поведения Тони? Или во всем виновата я сама? Эта мысль смутила меня, но я отогнала ее прочь. В конце концов, Тони взрослый человек, он мой отчим. Я ни в чем не виновата.

С яростным старанием я причесывала волосы. Для украшения выбрала ярко-розовую ленту – так любил папа. Из косметики позволила себе лишь светлую губную помаду. Воздушное голубое платье, жемчужные серьги, полученные от папы в подарок, – и я была готова к долгожданной встрече.

Вглядываясь в зеркало, я искала в себе иные черты. Как хотелось выглядеть взрослой! Как хотелось, чтобы отец всерьез отнесся к моим бедам, ведь я намеревалась обо всем рассказать ему, и прежде всего о сеансах позирования для кукольной коллекции. В глубине души надеялась, что папа наймет мне учителя и возьмет с собой в следующее путешествие. Мне было крайне важно показать ему, что я повзрослела, что со мной не будет никаких проблем в быту. Он непременно должен понять, почему мне необходимо уехать отсюда, почему я жажду расстаться с матерью, а главное, с Тони. Единственно, о ком я жалела, – это о Трое. Но иного выхода не видела.

Чем дальше от Фартинггейла я отъезжала, тем сильнее волновалась. Каким я увижу отца? Он по-прежнему с бородой? Такой же улыбающийся и загорелый? Мне не терпелось вдохнуть любимые запахи старомодного одеколона и трубочного табака, прижаться к его широкой груди, ощутить на лбу град его поцелуев. Я так стремилась сердцем к дорогому мне человеку, что даже упустила из виду неприятную и печальную правду: я знала, что он не был мне родным отцом.

Прибыв в отель, где остановился отец, я сообщила портье о своем приходе и стала ждать. Ждать – не то слово. Я готова была уже сейчас ринуться ему навстречу, броситься в его объятия… С колотящимся сердцем я следила за огоньками лифта – пятый, четвертый, третий, второй… двери раскрылись, и появился папа. Но я не рванулась к нему.

Он стоял рука об руку с высокой, худощавой женщиной. Ее черные с проседью волосы были коротко острижены и заколоты за ушами. Одета в невыразительный темно-синий костюм и туфли на низком, «старушечьем» каблуке. Отец широко улыбался мне, но не отпускал руку женщины, которая тоже улыбалась. Наконец они двинулись ко мне, а я оцепенела. Я поняла, что вижу женщину, осветившую папину жизнь. Я вижу Милдред Пирс.

– Ли! – воскликнул папа, протягивая ко мне руки. Я обняла его, но совсем не так, как хотелось. Рядом стояла Милдред Пирс. Я вгляделась в нее. Эта женщина ничем не походила на мою мать. У Милдред было худое, немного скуластое лицо, тонкие губы, которые как резинки растягивались в короткой улыбке.

– Ты стала еще взрослее и красивее, – произнес отец, придерживая меня за плечи.

– Спасибо, папа, – промолвила я. Как я мечтала о наших первых радостных восклицаниях, но оказалось, что сейчас все это не имеет значения. Рядом стояла эта женщина.

– Познакомься, Ли, это Милдред, – сказал отец.

– Здравствуй, Ли. Я очень много слышала о тебе и давно мечтала познакомиться, – произнесла она, протягивая для пожатия руку. Пальцы у нее были тонкие и твердые, а ладонь, скорее, мужская, не то что у моей матери.

– Здравствуйте! – Я быстро ответила на рукопожатие.

– Ты голодна? – спросил отец. – Вообще-то я уже заказал столик в ресторане при гостинице. Но если у вас есть другие предложения, я готов пойти навстречу. Милдред у нас лучше всех умеет планировать любые мероприятия, правда? – Отец снова взял ее под руку.

– Ну что ты, Клив. Я просто стараюсь, чтобы всем было удобно.

– Вот, пожалуйста, еще одно ее качество. Она обязательно стремится преуменьшить свои заслуги.

– Давайте не будем говорить обо мне, лучше пойдем и сядем, и Ли нам все расскажет. Я хочу как можно больше узнать о тебе. – Она уже увлекла меня по коридору. – Ты знаешь, у меня ведь тоже есть дети – двое, – сообщила она.

– Правда?

– Да. Они уже взрослые, у них есть свои дети, так что мне давно уже некого нянчить. – Она улыбнулась.

– Я уже не маленькая, чтобы меня нянчить, – вспыхнула я.

– Конечно, нет, дорогая! – Женщина подмигнула отцу. – Ты уже юная леди, в этом нет сомнения.

Мы вошли в ресторан, и метрдотель подвел нас к заказанному столику. Папа помог сесть за стол Милдред, а мне пришлось довольствоваться любезностью метрдотеля. Наконец я внимательнее пригляделась к папе. Внешне он почти не изменился с тех пор, как мы с ним виделись в последний раз. Однако выражение лица у него было теперь оживленным, а глаза сияющими. Он чуть укоротил бороду, немного изменив стиль, хотя по-прежнему был в своей «униформе», как называла бороду мать.

– А теперь расскажи, как идут дела в школе, – попросил отец.

– Нормально.

– Нормально – это как?

– Школа прекрасная, – вынуждена была признаться я. – Но в обычной, муниципальной школе мне больше нравилось. Я до сих пор вспоминаю своих учителей, не говоря уж о товарищах.

Отец объяснил Милдред, что даже после долгих путешествий у меня не было проблем с уроками, настолько хорошие были у нас учителя.

– Я жду не дождусь, когда снова поеду с тобой в путешествие! – с жаром воскликнула я.

Папа улыбнулся, но немного рассеянно, и почему-то не предложил отправиться в ближайший круиз, на что я так надеялась.

– Как поживает твоя мама? Чем занимается?

– Она вполне довольна жизнью – бридж, театры, подруги, магазины…

– А как идут дела у мистера Таттертона?

Вот она, возможность поговорить о самом больном, об этих проклятых сеансах позирования, но я не могла сейчас использовать эту возможность. Рядом была Милдред Пирс. Я решила подождать, когда мы с папой останемся наедине.

– Похоже, все у него в порядке. Папа, я так скучала без тебя! – быстро выговорила я. Мне не хотелось тратить время на пустые беседы о других, мне хотелось просто быть с папой. Но рядом сидела эта женщина. А папа все кивал и улыбался, но не говорил того, что я так жаждала от него услышать. Он не говорил, что извелся без меня, что он за меня переживает и болеет, что хочет лишь одного – жить вместе со мной. Отец не строил планов относительно нашей будущей жизни, наших путешествий, он не мечтал вслух о праздниках и буднях, которые мы проведем вместе… он внимательно изучал меню. А рядом сидела Милдред Пирс.

– Пора делать заказ, – после долгого молчания произнес отец. – Я умираю с голоду.

А мне наплевать было на еду, на этот дурацкий ресторан… и на Милдред Пирс.

– Вчера мы брали здесь жаркое по-лондонски, – тем временем говорила она. – Удачное блюдо. Если хочешь, можно повторить.

– Так вы здесь вчера были? – ахнула я, содрогнувшись от такого неприятного открытия.

Они переглянулись.

– Да, Ли… мы в Бостоне уже неделю, но я не хотел звонить тебе, прежде чем не нашел время встретиться с тобой. Дел после возвращения было ужасно много.

Я не знала, что на это сказать. Как мог отец несколько дней быть в городе и не позвонить мне? Для чего же тогда он писал все эти ласковые письма? Для чего уверял, будто скучает? Я не могла скрыть огорчения.

– Я был просто завален работой, – начал объяснять отец. – Дело не только в отчетах о работе филиала. Мы планируем новые маршруты. Идеи есть замечательные! Например, Милдред предложила круиз на Аляску! Представляешь? Понимаю, что большинство людей воспринимают этот край как ледяную пустыню, а напрасно. Летом на Аляске редкая благодать. Милдред неоднократно бывала там, может подтвердить, – оживленно сообщил отец.

– Меня Аляска совершенно не интересует, – резко проговорила я. Глаза уже щипало от слез, но я крепилась.

– Ты невежлива, Ли, – спокойно произнес отец.

– Ничего страшного, Клив. Я понимаю ее состояние. Тебе не следовало говорить об этом. – Она посерьезнела. – Все дело в том, что у твоего отца были другие заботы на этой неделе.

– Да, если честно, бизнес сейчас ненадолго отступил. Мы с Милдред поженились два дня назад.

Я хотела тут же вскочить и выбежать из ресторана. Умчаться как можно дальше, чтобы меня никогда не нашли. В груди вдруг стало пусто. Сердце гулко забилось, а отец с нежностью поцеловал руку своей новой жены и ласково улыбнулся ей. И только потом посмотрел на меня.

– Мы решили, что во всех отношениях будет лучше, если мы обойдемся без огласки и шумных церемоний. Милдред не любит подобных мероприятий, и в этом мы с ней похожи, как и во многом другом, – сказал отец.

У меня было ощущение, что каждое произнесенное слово отдаляет нас друг от друга, при этом с такой огромной скоростью, с какой осенний вихрь уносит желтый листок, постепенно превращая его в маленькую точку на сером небе.

– Моим детям тоже еще ничего не известно, – вступила женщина, намекая на то, что мне первой сообщили о важном событии. Но мне это было безразлично.

Потом отец добавил:

– Завтра мы уезжаем в штат Мэн.

Я молчала.

– Там живут дети Милдред. Хотим преподнести им сюрприз.

– Как преподнесли мне, – с горечью молвила я.

– Я ведь писал тебе, Ли, – негромко проговорил отец. – Ты могла бы догадаться.

Конечно, догадалась, только не хотела признаваться в этом. Отказывалась видеть правду, отчаянно надеясь, что наш с папой мир будет существовать и дальше. Я была счастлива в этом мире и не хотела с ним расставаться. Но вот все лопнуло. Я осталась в пустоте.

– Понимаю, что тебе нелегко, дорогая, – сказала Милдред, накрывая ладонью мою руку. – Тебе здорово досталось за последние месяцы, но поверь, я сделаю все возможное, чтобы ты жила легко и приятно. Может быть, ты даже когда-нибудь назовешь меня второй мамой. Приходи ко мне с любой бедой, я помогу и советом, и делом.

Я посмотрела в глаза этой чужой женщины, которая была полной противоположностью моей матери. Деловитая, практичная, сдержанная Милдред Пирс. И это та самая Милдред, которая украла у меня папу! Более того, она собиралась увезти его далеко-далеко и поселить среди других людей, собиралась вручить ему своих детей и внуков! Что, теперь он будет заботиться о них? Может, любить их станет? Неужели даже меня забудет?

– В чем моя жена истинная мастерица – так это в искусстве давать советы, – весело произнес отец, поворачиваясь к ней. – В Лондоне я не один раз мог убедиться в этом. Даже не знаю, что делал бы без ее подсказки.

Но почему ты не говоришь этого обо мне, папа? Неужели ты знаешь, как обойдешься без меня, без наших игр, прогулок, бесед? Почему ты с такой легкостью покидаешь меня?

– Милдред мудро все распланировала, – продолжал отец. – Тебе не о чем беспокоиться. Особенно обо мне.

О тебе? А обо мне ты не беспокоишься, папа? Никто не слышал моих безмолвных воплей.

– Проведаем детей – и на Аляску, верно, Милдред? Должен же у нас быть медовый месяц. А Мы его совместим с деловой поездкой. Разумно, практично, интересно! Потом снова в плавание. Зимой вернемся в Бостон, но ненадолго, потому что нас ждут весенние Карибы, а главное, отдых в штате Мэн, в кругу семьи. А следующим летом…

– А как же я, папа?! – не удержалась я от восклицания.

– Видеться будем непременно, – заявил отец. – Милдред уже все продумала.

Опять Милдред! Она и моей жизнью теперь распоряжается? Почему отец позволил ей взять в руки все!

– Да, дорогая, – сказала женщина, – я как раз думаю над ближайшей программой: когда ты отправишься с нами в плавание, когда будешь жить у моей родни. Конечно, мы могли бы прямо завтра забрать тебя в Мэн, но…

– Я не желаю ехать в Мэн! – отрезала я.

– Послушай, Ли… – Отец как-то по-новому поднял брови.

– Меня не интересуют такие поездки.

– Напрасно, – сказал он. – Как настоящая леди, ты должна проявлять больше любезности.

Милдред холодно смотрела на меня. Я уткнулась в меню. В груди стояла невыносимая тяжесть. Казалось, слезы, которые грозили хлынуть из глаз, застряли в сердце.

– Итак, моя девочка, что будем заказывать? – миролюбиво поинтересовался папа.

– Советую остановиться на традиционном жарком, – заявила Милдред.

– Я ненавижу жаркое! – выдохнула я. – И ресторан этот мне противен, а вы – в первую очередь!

Итак, я сорвалась. Недобрые слова будто сами по себе слетели у меня с языка. А слов, как известно, не воротишь. Я вскочила, молнией промчалась через холл и вылетела из ресторана на улицу.

Майлс мирно дремал за рулем. Я резко постучала в окно. Он встрепенулся, явно изумленный моим состоянием. Еще бы: слезы так и бежали из глаз.

– Что случилось? В чем дело? – заволновался он.

– Отвезите меня в Фартинггейл, Майлс, – бросила я, усаживаясь. – Я хочу домой.

– Но…

– Пожалуйста, отвезите меня домой.

Он включил двигатель. Через окно я видела, как на улицу вышел отец. Он заметил лимузин и приблизился. Майлс сбавил и без того маленькую скорость.

– Ли, подожди! – позвал отец.

– Вперед, Майлс, – скомандовала я властно, точь-в-точь как это делала моя мать. Лимузин отъехал от гостиницы. Обернувшись, я увидела, что отец смотрит мне вслед, а сзади к нему подбирается его драгоценная супруга. И тут я разревелась так, что заболела грудь, голова, даже спина. Но к моменту, когда мы проезжали знаменитые фартинггейлские ворота, слезы иссякли. Я была опустошена и обессилена.

Не задерживаясь ни секунды в холле или на лестнице, прошла к себе и упала на кровать. Я ошиблась, думая, что ни слезинки больше у меня не осталось. Я вновь зарыдала, да как! Сколько это продолжалось, не знаю, поскольку заснула. Пробудилась только тогда, когда меня начал теребить Трой. Он, вероятно, давно пробрался в мою комнату. Малыш был нарядно одет и пребывал в прекрасном настроении, пока не увидел мои опухшие глаза и зареванное лицо.

– Тебе не понравилась прогулка с папой? – спросил мальчик.

– Ох, Трой… – простонала я и обняла его.

– Что-нибудь случилось, Ли? Почему ты плачешь? – Он смотрел на меня с любопытством и трогательным беспокойством.

– Все изменилось, Трой. У меня нет больше прежнего папы. Зато у него есть новая жена.

Реснички малыша затрепетали. Я могла прочитать его мысли, которых он и не скрывал.

– У тебя есть вторая мама?

– Нет. Та женщина мне не мать и не станет ею НИКОГДА! НИКОГДА!

Трой внимательно вглядывался в мое лицо. У этого маленького человечка не было ни мамы, ни папы. Его недоумение можно было легко понять. Наверняка сам он мечтал обрести новых родителей, и моя «расточительность» казалась ему, по меньшей мере, странной.

– Мой папа больше не любит меня, как раньше, – пояснила я. – Он любит свою жену, а у нее, между прочим, есть своя семья, свои дети. Значит, и у него.

Глазенки мальчика блеснули: он кое-что понял и кивнул.

– Может, пойдем поиграем в железную дорогу? – предложил он, желая утешить меня. Я улыбнулась и поцеловала мальчика. Как ни странно, но я ощутила здоровое чувство голода. Утром так нервничала перед долгожданной встречей, что не могла толком позавтракать, ни куска не съела я и в ресторане, потому что вылетела оттуда, прежде чем на столе появились первые блюда. К тому же эмоциональный всплеск обострил все ощущения.

– Знаешь, Трой, я сначала загляну на кухню. Может, Райс угостит меня чем-нибудь, – предположила я. – А потом мы с тобой поиграем.

– Я с тобой, – быстро отозвался Трой и терпеливо ждал, когда я смою водой следы слез и страданий.

Я привела себя в порядок, быстро причесалась, взяла мальчика за руку, чтобы идти вниз, но… тут раздался телефонный звонок. Это был отец.

– Только не бросай трубку, Ли, – сразу сказал он, угадав мое первое желание. – Ты слушаешь, Ли? – обеспокоенный моим молчанием, переспросил отец.

– Да, папа, я слушаю тебя.

– Прости меня, Ли. Я виноват, что не появился сразу после приезда. Я виноват, что огорошил тебя известием о нашей свадьбе. Это было неразумно и даже жестоко по отношению к тебе. Прости меня. Милдред тоже огорчена. Она так хотела тебе понравиться. Честное слово. Ты веришь мне, Ли?

– Да, папа, – сухо произнесла я.

– Милдред говорит, что все события последних месяцев были для тебя слишком тяжелы. Подростки трудно переносят подобные жизненные испытания. Милдред прекрасно разбирается в детской психологии – она ведь вырастила свою дочь. И сына. Надеюсь, ты скоро познакомишься с ними.

Я не отвечала, и он продолжил:

– Я бы непременно взял тебя в Мэн, но…

– Я не могу ехать в Мэн, папа. Я позирую для новой коллекции кукол, – сказала я. – Я очень занята сейчас.

– Неужели? – удивился отец.

– Я бы рассказала тебе об этом, папа, если бы мы были одни.

– Ты вполне могла бы рассказать об этом днем, Ли. Милдред моя жена, она хочет стать матерью для тебя.

– У меня есть мать.

– Тогда просто другом, близким человеком. Значит, ты позируешь? Интересно. Тебе нравится?

Я замялась. Я лихорадочно соображала, надо ли выкладывать по телефону то, что я собиралась сказать ему с глазу на глаз? Приедет ли он в Фартинггейл немедленно, потребует ли объяснений от Таттертона, от матери? Заберет ли меня прочь из этого дома? Или?..

Однако тогда мне придется начинать новую жизнь среди чужих людей, рядом с этой тощей Милдред, рядом с ее детьми. Хочу ли я этого?

– Да, папа, мне нравится, – твердо заявила я. – Я скоро стану знаменитой. Ведь первая кукла будет иметь мое лицо, – добавила я.

Отец помолчал.

– Что же, я рад за тебя, Ли. Как ты смотришь на то, чтобы нам вместе поужинать?

– Нет, папа, спасибо. Мне надо рано лечь спать. Завтра с утра сеанс, я должна быть свежей и бодрой.

Отец не спрашивал, как проходят сеансы, а я не рассказывала.

– Может быть, встретимся после нашего возвращения из штата Мэн?

– Может быть.

– Ли, пожалуйста, верь мне. Я действительно люблю тебя.

– Я верю тебе, папа, – поспешно промолвила я.

– Помни, что ты всегда останешься для меня маленькой, любимой принцессой, – произнес отец, и его слова вызвали вихрь сладостных воспоминаний. Как мне хотелось, чтобы папа сейчас оказался рядом, чтобы он крепко обнял меня и расцеловал, как раньше. Но папы рядом не было. Был только голос в трубке – далекий, немного грустный.

– До свидания, Ли. Мы позвоним, когда вернемся.

– До свидания, папа. – Я медленно опустила трубку на рычаг. И начала тихо всхлипывать.

Трой сразу подбежал ко мне и обнял.

– Не плачь, Ли. Только не плачь.

– Не буду, Трой, обещаю. Все в порядке. – Я нашла в себе силы улыбнуться. – Пойдем на кухню, посмотрим, чем порадует нас Райс Уильямс.

После ленча мы уселись играть в комнате мальчика. Вскоре зашла мама, явно желая узнать подробности нашей встречи с отцом. Я ничего не скрывала. Мать была удивлена тем, что отец женился второй раз, и, конечно, начала расспрашивать о его жене.

– Она высокая, тощая и длинноносая, – сообщила я. – Бледное лицо все в оспинах, а волосы тусклые, седые и даже грязноватые.

– Мне неизвестно, что такое седина, – быстро отреагировала мать. – Хотя любая женщина может справиться с этим.

– Она угловатая и нескладная, – продолжала я «расправляться» с новой папиной супругой, – но отцу нравятся ее деловые качества, и прежде всего практичность.

– Думаю, такая женщина ему подойдет. Бедняжка Ли! Невеселая у тебя получилась прогулка.

– У нее семья, взрослые дети и даже внуки! – воскликнула я.

– Ну и ну! Потрясающе! А где же ее первый муж? – поинтересовалась мать.

Я пожала плечами:

– Об этом они не рассказывали.

– И что, вы намерены часто встречаться?

– Нет. Сейчас они едут к ее родне, а потом на Аляску, совместят деловую поездку и медовый месяц.

Мать расхохоталась так, что даже Трой, который все время тихо возился со своими игрушками, позволил себе несмело улыбнуться.

– Ну, это совсем в его стиле! Он даже медовый месяц умудрился в бюджетные расходы воткнуть! – Мать поплыла к выходу, но на пороге остановилась. – Кстати, ты не говорила ему, что позируешь для коллекционной куклы?

Сказано это было как бы между прочим, но по ее напряженному взгляду я поняла, что это не простое любопытство.

– Да, мама, говорила, – кратко сказала я. Если ее так интересуют подробности, пусть спрашивает. Я не собиралась облегчать ей жизнь – она же ни в чем не идет мне навстречу.

Мать пристально смотрела на меня. Неужели в ее взгляде беспокойство и даже… страх? Да-да, ошибки быть не может. Она боится! Вон как судорожно она сглотнула, вон как нервно шевелит пальцами! Даже голос ее стал слегка хрипловат.

– И что на это сказал тебе отец?

Я не отвела взгляда.

– Он сказал, что это замечательно. А что еще?

Она едва сдержала шумный вздох облегчения. Мать поняла, что я не открыла отцу всей правды.

– Ты очень, очень благоразумная юная леди, Ли. Я горжусь тобой. Да, мы с Тони приглашены сегодня на ужин к Эмберсону. Ты слышала о нем?

Я молчала.

– Это миллионер, промышленник, владелец крупнейшего бумажного производства. У него горы денег. Он может позволить себе все, что душа пожелает. Абсолютно все!

Какой смысл мать вкладывала в слова «абсолютно все»? Блага? красивые вещи? антиквариат? недвижимость? Неужели ее страсть к богатству перекрыла любовь ко мне, к собственной дочери? Увы, каждый следующий день приносил все новые тому подтверждения. Мы с ней вышли в коридор.

– Между прочим, Тони сказал, что завтра утром он лишь ненадолго займет тебя. Это означает, что работа над первой куклой вот-вот будет завершена. Ну не чудо ли?

Прежде чем я успела открыть рот, она уже поплыла в свои апартаменты – одеваться, краситься, причесываться. Как же, ведь ее ждет очередной выезд.

В бешенстве я вернулась в комнату Троя. Малыш испуганно и недоуменно смотрел на меня. Мне дико хотелось наорать на мать, оскорбить ее. Она только что – в который раз – переступила через меня, в угоду своим развлечениям. С каждым днем паутина, которую она плела вокруг меня, становилась все плотнее. И страшнее. Каков же будет конец ее игр?

Утром в столовой я не увидела Тони. Мать сообщила, что он сегодня поднялся очень рано и сразу отправился в студию, проще говоря, в хижину. Мне надлежало сразу после завтрака бежать туда. Это вынудило меня есть как можно медленнее. Заодно пришлось выслушать охи и ахи относительно вчерашнего ужина у Эмберсона. Однако скоро мамин голос начал отдаляться, и я погрузилась в свои мысли, делая вид, что внимаю ее рассказам. Предстоящий последний сеанс беспокоил меня больше, чем все предыдущие. Возможно, сказывался вчерашний срыв, слезы.

Бесконечно оттягивать пытку было нельзя. Я причесалась и, нога за ногу, поплелась в хижину. Утро было солнечное, жаркое. Океанский бриз едва достигал угодий Фартинггейла. Даже птицы щебетали не так весело и громко. Некоторые даже пугали меня своими круглыми, непроницаемыми глазами-бусинами. Не шелестели листья, не жужжали пчелы. Мир, казалось, превратился в огромное живописное полотно. В лабиринте покой и безмолвие производили гнетущее впечатление. Тени были гуще, темнее, чем обычно. Пряные запахи хвои и зелени дурманили голову. Возникало ощущение, что по этим сумрачным коридорам я ухожу в мир зловещих тайн. Особняк давно скрылся за зелеными стенами. Вдруг мне стало так страшно, что я припустила бегом. Скоро показалась хижина. Тони углубленно работал. Руки его по локоть были в глине. Он бросил на меня пронзительный взгляд.

– Я уже целую вечность тебя жду, – сказал он. – Хочу закончить. Садись. – Отчим указал на кушетку. – Сегодня надо доработать лицо. – Замелькали инструменты. – Значит, вчера ты встречалась с отцом?

– Да.

– Не очень удачно? – Я спрятала глаза. – Мне Майлс сказал. Однако маме твоей я не докладывал. – Он подмигнул. – И ты, как я понимаю, тоже.

– Я не хотела огорчать ее. А вообще я почти все ей рассказала.

– Ясно. Так что же огорчило тебя? Голову чуть-чуть направо. Еще. Вот так хорошо.

– Отец женился.

– Ты не знала об этом?

– Не знала.

– Мы, мужчины, народ чудной, – с улыбкой покачал головой Тони. – Что, не поладили с его новой подругой?

– Все это меня так расстроило. Я считаю, это нечестно, несправедливо. Хотя, наверное, я повела себя неправильно, – сказала я, думая, что зря отказалась поужинать с папой. А сегодня он уже на пути в Мэн.

– По-моему, ты не можешь вести себя неправильно, Ли. Просто ты очень эмоциональный человек. А характер у тебя удивительно милый и приятный. Я же вижу, как вы общаетесь с Троем. А к нему подход найти нелегко. – Тони снова улыбнулся и продолжал: – Сознаю, что не могу во всем заменить тебе отца. Знаю, ты считаешь меня слишком молодым, но поверь, у меня достаточно жизненного опыта. Состояние, бизнес, маленький брат – все это состарило меня раньше положенного срока. – Тони обошел фигуру с другой стороны и вновь принялся за работу. – Во всяком случае, – после недолгого молчания заговорил он, – помни, что если у тебя будут проблемы, о которых ты не захочешь беседовать с мамой, приходи ко мне. Буду рад помочь.

– Спасибо, Тони.

– Да не за что.

Я поняла, что он уже отвлекся, углубившись в какие-то мелкие черточки кукольного лица. В молчании прошел почти час. Я сидела в оцепенении и вдруг услышала, как Тони убирает инструменты.

– Все, – объявил он. – Осталась техника – обжиг и прочее. А вот портрет твой я сохраню как самостоятельное полотно.

Неужели все? Не надо больше нагишом стоять посреди студии? Не надо трепетать, волноваться? Вдруг я сообразила, что изваянной фигуры еще не видела.

– Можно взглянуть?

– Конечно. – Таттертон отступил от рабочего стола и жестом пригласил оценить его творение. Я медленно подошла, посмотрела… и вспыхнула алым цветом, задохнулась от смущения. Кровь застучала в висках, меня бросало то в жар, то в холод. Лицо куклы было совершенной копией моего, но фигура… Тони с такой тщательностью повторил все физиологические подробности, что куколка казалась какой-то порнографической забавой. А ведь все люди, женщины, мужчины, мальчики, смогут увидеть это!

– В чем дело? – Тони прищурил свои голубые глаза.

– Нельзя всему миру показывать такую работу. Я считаю это чрезмерностью. У кукол не бывает… не бывает…

– Гениталий? У кукол обычных – не бывает. А это коллекционная работа. Портрет. Произведение искусства. Я же говорил тебе.

– НЕТ! – выкрикнула я. – Я не позволю, чтобы эта кукла имела мое лицо. Я не согласна.

– Но ведь это будет только твоя кукла. Никто не возьмет ее в руки, если ты не захочешь. У других будут кукольные портреты.

– Но они могут догадаться…

– Кукла будет одета. Никто не догадается.

– Тогда зачем ты вообще сделал это?

Токи не отвечал. Он тихо, любовно поглаживал свое глиняное творение. Глаза его были рассеянны и непроницаемы.

– Но это же произведение искусства…

– Нет! Я не позволю! Я запрещаю! – вопила я.

Он вздрогнул, очнулся и бросил на меня холодный взгляд. Голос его был раздраженным:

– Хорошо. Я внесу изменения. Ты свободна. Работа закончена.

С порога я вновь посмотрела на него. Он стоял неподвижно, как кукольное изваяние, с которого он так и не убрал рук. Я бросилась бежать, стремясь как можно дальше скрыться от ощущения своей наготы, едва не ставшей достоянием всего света.