Действие третье

Та же комната, вечер того же дня. Штора закрыта, над столом горит лампа, на стене

новый плакат: Будьте скромными и счастливыми!

ХУДОЖНИК. Не пойму – вокруг тени или живые люди? Тени вроде водку не пьют, а

для живых все слишком несуразно. При чем здесь воры,

президент и корыто? Почему все эти люди ко мне повадились?

Приходят и уходят, говорят странные слова, очень похожие на

правду. Может быть, все дело не в них, а во мне, сошедшем с ума?

Тогда почему я не в больнице, а дома? Может быть, жизнь это

не более чем сон, длинный и бестолковый?

Входит сосед, на голове каска.

СОСЕД. Здравствуйте, мне сказали, что у вас корыта летают, а ничего такого нет, зря

предохранялся. Я, конечно, извиняюсь, но когда фикус вернете?

Тут от вас рыжий приходил, уговорил меня, пьяного, унес фикус,

а он редкий, коллекционный. За ним уход нужен, а какой у вас

уход – одни, извините, безобразия. Песни поете, я, даже пьяный,

уснуть не могу, дверь у вас открыта, сквозняки – растение может

завянуть, а мне за него большие деньги предлагали. Может

купите? Вам, как соседу, скидку определю.

ХУДОЖНИК. Фикус, насколько знаю, отбыл в Думу.

СОСЕД. Почему в Думу, кто позволил? Это мое! Отдайте, пока я смирный!

ХУДОЖНИК. Уверяю вас, я здесь не при чем, фикус отбыл в комплекте с депутатом.

Сейчас вернется Шульц и все вам объяснит.

СОСЕД. Кто такой Шульц? Немец?

ХУДОЖНИК. Не знаю, спросите у него сами.

Входит Юрок.

ЮРОК. Художник, добрый вечер, рад тебя видеть, думал, что это мне больше не удастся.

У входа в Думу еле от охраны отбились. Как ты думаешь,

почему они чуть что, сразу норовят арестовывать? Шульц

пытался меня представить как потомка Ивана Грозного,

имеющего право первой ночи и беспрепятственного входа

в Оружейную палату. Вместо того, чтобы проверить эти

сведения, на нас навели автоматы. Хорошо, что депутат все

добро, которое мы ему причинили, не забыл. Привел на выручку,

родная душа, всю свою фракцию. Не знаю, кто подбирал

состав этой фракции, но автоматы охрана сразу побросала.

Мало того, что нас освободили, так Шульца еще определили

помощником депутата с ненормированным рабочим днем и

немедленной выплатой аванса. Рабочее совещание провели в

Александровском саду – у них все продумано. Потом, при

высокой активности туристов, депутат, не выпуская из рук фикус,

произнес яркую речь, заклеймив позором военщину,

стремящуюся поставить грязные сапоги на горло демократии.

Простились мы со слезами на глазах и желанием немедленно

сделать что-нибудь полезное для народа. Подвожу итоги.

Депутата, проявив героизм, мы вернули родной фракции, Шульц

на задании в магазине, корыто только что водружено на законное

место. Кстати, полезная вещь, быстроходная. Кроме того, мы

обнаружили, что можно сидеть не только внутри корыта, но и

снаружи. На обратном пути имели два выгодных предложения по

поводу его продажи. Мы сначала дрогнули, но затем сообразили,

что этот агрегат приобрел значение демократического символа

и продаже не подлежит. Кстати, художник, ты не подскажешь,

почему жажда к вечеру усиливается? (Обращаясь к Соседу).

Ты кто такой и какая от тебя может быть польза

интеллигентному человеку?

ХУДОЖНИК. Это хозяин фикуса, просит вернуть.

ЮРОК. Тебе, милый, возврата долго ждать придется, депутат с фикусом не расстается,

еле пропустили, и удостоверение не сразу сработало. Спасибо

Шульцу, вспомнил, что в Думу депутаты проникали даже с

унитазами – охране крыть стало нечем.

СОСЕД. Где ваш немец? Требую немедленной компенсации!

ЮРОК. Какой немец? Сюда они не доходили.

ХУДОЖНИК. Он подозревает немца в Шульце.

ЮРОК. Я давно это подозреваю, уж больно он прижимистый. Зря мы ему доверили

заведовать реквизитом и финансами. Не успели оглянуться, а

фикуса нет. Хорошо хоть корыто сохранили. Слушай, соседушка,

тебе надо организовать официальное давление на этого

иностранного диверсанта. Пиши заявление, я человек в таких

делах опытный – текст надиктую. Художник, выдай, пожалуйста,

истцу бумагу и карандаш.

СОСЕД. На чье имя писать?

ЮРОК. Так как я добровольно согласился выполнять роль твоего адвоката, сначала давай

обговорим размер аванса, затем мы с тобой торжественно

погрузимся в болото юриспруденции.

СОСЕД. Какой аванс? Караул, грабят! Верните растение, я на него по утрам смотрю!

ЮРОК. Чудак человек, если не хуже. Без официального обращения к общественности или

карающим органам ты ничего не получишь, ничего не вернешь.

Если не веришь, попробуй вытащить фикус из Думы

самостоятельно. Пойди, например, к Спасским воротам, постучи

каской по булыжнику и пару раз громко крикни: караул! Думаю,

этого волшебного слова будет достаточно, чтобы ворота

открылись, но в другом месте. Всю оставленную тебе жизнь

будешь произносить это слово только шепотом, а, кроме того,

приобретешь полезную привычку постоянно оглядываться. Если

уж охрана с трудом пропустила фикус внутрь, да и то в объятиях

депутата, то наружу не выпустит ни за что. Все же я берусь

решить эту тяжелую проблему с учетом стоимости моего

интеллекта, бумаги и карандаша.

СОСЕД. Неужели дело обстоит так плохо?

ЮРОК. Практически безнадежно – из Думы выдачи нет!

СОСЕД. Ну и сколько может стоить возврат фикуса законному хозяину?

ЮРОК. Так как разговор вступил в решающую фазу, предлагаю для сохранения

коммерческой тайны завершить его на кухне. Идем, друг!

(Обнявшись, уходят).

Грохот в прихожей, визг, входят Шульц, Дама первая и Дама вторая.

ШУЛЬЦ. Художник, привет, ты не возражаешь, если наша команда пополнится этими

милыми женщинами? Они с печальным видом стояли у винного

прилавка и мне их стало жалко. Я еще не узнал, как их зовут, но

при первом знакомстве это не важно. Я где-то читал, что

женское общество облагораживает любое другое. Поскольку я

собрался жениться, мне нужны практические навыки общения.

Кому в семье я нужен, беспомощный и неумелый?

ХУДОЖНИК. Ты же знаешь, что мне все равно, делайте все, что хотите.

ШУЛЬЦ. Вот и замечательно, деньги из партийной кассы мне выдали, водку я купил –

жизнь начала налаживаться и сверкать нужными гранями.

Барышни располагайтесь, не стесняйтесь и так далее.

ДАМА ПЕРВАЯ. Мальчики, как у вас тут все запущено, окно не мытое, штора грязная.

Хотите, я приведу все в порядок?

ШУЛЬЦ. Нет, не хотим. При уборке поднимется пыль – первопричина туберкулеза, а

стирку реализовать сложно – корыто все время занято.

Предлагаю ограничиться мытьем стаканов.

ДАМА ВТОРАЯ. (Глядя на мольберт и обращаясь к художнику). Какая красивая...

Она кто? А меня нарисовать можете?

ХУДОЖНИК. Могу, но не хочу.

ДАМА ВТОРАЯ. Миленький, ну хотя бы до пояса. Или только голову, лучше в профиль.

ШУЛЬЦ. До пояса снизу или сверху?

ДАМА ВТОРАЯ. Грубиян, хам, наглец... (Подумав). Впрочем, снизу я тоже согласна.

Входят Юрок и Сосед.

ЮРОК. Здравствуйте всем! Какой сегодня прекрасный день, дамы в дом, аванс в карман...

Шульц, тут на твое имя поступило заявление, прошу

ознакомиться. Хочу представить соседа, он с пятого этажа,

растениевод и вообще милейший человек

ШУЛЬЦ. Не успел стать официальным лицом, как меня уже засасывает бюрократическая

трясина. Сразу предупреждаю, что вопросы, связанные с

расходованием партийных средств, рассматриваются, но не

решаются. Что там у вас, давайте быстрее, мне некогда – дамы

ждут. Читает. Что за бред? Какой фикус? Юрок, дай карандаш.

(Подписывает, обращается к Соседу). Ты, дорогой, должен

гордиться, что твое чахлое растение оживляет зал заседаний

государственной Думы. Пройдет два-три года и его листва

будет пропитана запахом и дымом судьбоносных решений,

направленных на повышение жизненного уровня народа,

твоего в том числе. В результате фикус станет раритетом,

поэтому после его возвращения на родной подоконник ты

сможешь принимать паломников. Вход, естественно, платный,

как в Британский музей. Возьми свое заявление, повесь

на стену в рамке и молись на него время от времени. Дамы,

прошу на кухню, будем колбасу резать и целоваться.

ДАМА ВТОРАЯ. Колбаса – это славно, даже романтично.

ДАМА ПЕРВАЯ. Не успели познакомиться, сразу целоваться. Сначала нужен подход и

галантное обхождение.

ЮРОК. Сколько времени отпускается на подготовительные мероприятия?

ДАМА ПЕРВАЯ. По статистике, поцелуй в щечку реализуется через полчаса, обниматься

можно через час, остальное – по настроению. Алкоголь,

естественно, вносит коррективы.

ЮРОК. Я потрясен таким простым подходом к решению сложных проблем, возникающих

при взаимоотношении полов. Вы какой институт заканчивали?

ДАМА ПЕРВАЯ. Консерваторию, по классу фортепиано.

ЮРОК. У вас преподавали сексологию?

ДАМА ПЕРВАЯ. Нет, я самоучка.

ЮРОК. Преклоняюсь и беру на вооружение. (Обращаясь к Даме второй). Прошу

учесть, что со времени нашего знакомства уже прошло

пятнадцать минут.

ДАМА ВТОРАЯ. Все это глупости, любви нет, где у вас кухня? (Шульц и обе дамы

уходят).

ЮРОК. Художник, а ты веришь в любовь? Я имею в виду – к особам противоположного

пола?

ХУДОЖНИК. Верю.

ЮРОК. Тут мы с тобой едины, я тоже верю, но только не с первого взгляда, а так,

примерно, с десятого.

ХУДОЖНИК. А вы в Бога верите?

ЮРОК. Во что верит Шульц, даже догадываться не буду. Мне начинать верить в Бога уже

поздно – может подумать, что подлизываюсь. Кроме того,

имею опасения… Мой опыт подсказывает, что черти

превосходят ангелов не только нахальством, но и

численностью. К тому же они активно работают ночью,

когда ангелы спят. Кстати, ты не знаешь, почему все черти

рогатые? Может быть, это следствие частых

командировок?

СОСЕД (Читает заявление). Здесь написано – отказать. (Обращаясь к Юрку). Как же так,

вы обещали решить проблему, аванс взяли...

ЮРОК. Проблему мы с тобой уже наполовину решили – заявление до адресата дошло. Ты

видел, как Шульц встревожился – это в нем совесть

зашевелилась. Не горюй, аванс не пропадет, пойдет, даже

побежит по назначению. А этого свежеиспеченного

бюрократа мы немедленно призовем к ответу через

демократическую печать. У тебя есть знакомый неподкупный

журналист?
СОСЕД. А такие бывают?

ЮРОК. По крайней мере, должны быть. Ты где работаешь?

СОСЕД. На заводе числюсь, но зарплату давно не получаю – сижу дома, не знаю, что

делать. А тут еще и фикус пропал – глазу не на чем

отдохнуть.
ЮРОК. Каску ты на заводе слямзил?

СОСЕД. А где же еще, у меня других возможностей нет.

ЮРОК. Давай в знак дружбы эту каску по очереди носить, я днем, а ты ночью.

СОСЕД. А почему я ночью?

ЮРОК. А вот, представь, залезут к тебе ночью воры и увидят тебя в каске. Что они

подумают?

СОСЕД. Догадываюсь.

ЮРОК. Нет, ты не прав. Они подумают, что у тебя есть и пистолет. Уйдут на цыпочках,

ничего не тронув.

СОСЕД. Но у меня и взять-то нечего. Впрочем, я согласен. Но за прокат каски заплатите.

ЮРОК. Какие могут быть счеты между друзьями, ты ведь один у меня остался. Шульц

меня бросил, неблагодарный. Я знаю, чем тебя занять и отвлечь

от мыслей о зарплате, а, может быть, – от мыслей вообще.

Сначала мы напишем гневное письмо в многотиражку твоего

завода с разоблачением гнусного морального облика депутата

и примкнувшего к нему Шульца. Затем начнем раскручивать

спираль интриги и направим письма в мэрию и ООН. Дорого

обойдется им похищение фикуса! Тексты у меня, считай,

готовы, осталось дать импульс творческой инициативе. Ты меня

понимаешь?

СОСЕД. Отчего не понять, опять, значит, платить надо?

ЮРОК. Деньгами ты уже небогат, а я не злодей какой-нибудь. Пойдем к тебе, оглядимся,

оценим и подытожим, что я для тебя сделать смогу. У тебя

стаканы есть?

СОСЕД. Есть чашки и банки, но прокат денег стоит.

ЮРОК. Быстро учишься, хвалю. Крепись, сосед, впереди у тебя интересная жизнь. Так ты

приглашаешь в гости?

СОСЕД (Отчаянно) Приглашаю! А насчет спирали вы здорово завернули.

Юрок и Сосед уходят

ХУДОЖНИК. Как это все трудно переносить – шум, быструю смену персонажей, их

путаные слова. Чувствую себя, как на перроне вокзала. Но

одиночество еще хуже.

Входит Шульц.

ШУЛЬЦ. Ну, я и попал! Одна из дам – та, что блондинка, колбасу съела за пять минут, это

не всякому зверю дано. При этом она еще ухитрялась

разговаривать со скоростью пулемета. Я уверен, что она

закончила консерваторию по классу барабана. Как я ошибся!

Что я Юрку скажу? Художник, умоляю, пойди на кухню,

отвлеки ее разговором о чем-нибудь прекрасном, а то она уже

на крупу нацелилась и курок взвела. Я эти взгляды знаю, они

таким же образом смотрят на жертву в штанах и галстуке.

Проникнет такая мадам в мирный дом, мгновенно оценит

обстановку, наметит объект расправы, разбросает

отравленные приманки, потупит очи – все, сливай пиво!

Художник, выручай, она за неимением колбасы на человека

броситься может!

ХУДОЖНИК. Извините, но в дом ее привели вы.

ШУЛЬЦ. Что делать, весна, томление души, надежды юности беспечной... Разве ты

никогда не ошибался?

ХУДОЖНИК. Ладно, попробую (Уходит).

ШУЛЬЦ, Вот и женись после такого зрелища. Аж мороз по коже! Главное, в кои года

колбаса свежая оказалась

Грохот в прихожей, входит Приезжий с мешком, держась за голову.

ПРИЕЗЖИЙ. Ну и порядки у вас в Москве, в дом заходить опасно – впору каску

покупать.

ШУЛЬЦ. Каски в Москве в большом дефиците. А ты кто такой будешь, странник с

котомкой и тоской во взоре?

ПРИЕЗЖИЙ. С Украины я, у нас тоже не все хорошо, но корыта мы в металлолом

давно снесли.

ШУЛЬЦ. А чего тебе, хлопец, в нашей коммуне надобно и с какой целью нарушаешь

покой людей, измученных борьбой за существование?

ПРИЕЗЖИЙ. Да вот, иду себе и иду, не нарушаю, вдруг будто кто под руку толкнул и

направил сюда. А зачем, не знаю.

ШУЛЬЦ. А я знаю – это тебя к нам Бог послал. Отвечай честно и быстро... (Кричит).

Что в мешке?

ПРИЕЗЖИЙ. (Вздрагивая). Сало, самогонка и листовки. Хочу их разбросать, листовки

то есть, на вашей Красной площади, мне все равно в ГУМ

надо.

ШУЛЬЦ. Ты хоть читал, что там написано?

ПРИЕЗЖИЙ. А как же – слова я сам сочинил. (Кричит). Исправим историческую

несправедливость! Весь чернозем Украине!

ШУЛЬЦ. Мой тебе добрый совет, иди и разбросай эти бумажки на кухне, но перед тем

выставь на стол сало и самогон, может быть тогда морду

не набьют. Хочу напомнить, что на Красной площади есть

Лобное место.

ПРИЕЗЖИЙ. Ну и что? У меня тоже есть.

ШУЛЬЦ. Милый, тебе каска не нужна, она все равно не поможет.

Входит Художник.

ХУДОЖНИК. Что мог, я сделал, но она меня не слышит – разговаривает сама с собой.

ШУЛЬЦ. А что делает вторая?

ХУДОЖНИК. Смотрит в окно и молчит.

ШУЛЬЦ. Проклятье, это еще хуже! (Обращаясь к Приезжему). Пойдем, я тебя

представлю женскому обществу. К дамам прошу отнестись

с должным уважением, но сало на стол сразу не клади.

Художник, спасибо, ты настоящий друг.

(Шульц и Приезжий уходят).

ХУДОЖНИК. Вот и женщины в доме появились, но светлее от этого не стало. Какие-то

они странные, эти женщины, не похожие на тех, прежних.

Как их можно изобразить, если не понимать, что у них на

душе? (Входит Юрок).

ЮРОК. Слушай, художник, хочу посоветоваться. Сосед умоляет его надолго не бросать.

Без фикуса он сам не свой, может наложить руки на себя

или на того, кто первый подвернется.

Благотворительностью я никогда не занимался, но сейчас

чувствую позывы к добру. Может быть мне его

усыновить? Или усыновиться самому? Ты как считаешь?

ХУДОЖНИК. Да, одиночество – это плохо.

ЮРОК. Я рад, что ты меня понимаешь... Корыто на время дашь? Оно, чувствую, принесет

мне счастье.

ХУДОЖНИК. Конечно, берите, вам оно нужнее.

ЮРОК. Вот спасибо, я к нему как-то привязался – полезная и многоцелевая вещь. Предки

были не дураки, понимали, что корыто работает не хуже,

чем сапоги-скороходы или ступа у Яги (Входит Дама

первая).

ДАМА ПЕРВАЯ. Шустрый этот селянин-самогонщик, лихо стал подружку рыхлить и

окучивать. И, вроде, не без успеха. Оно и лучше, пора

девку в стойло ставить.

ЮРОК. Ну и выражения у вас, консерваторских... А в каком таком смысле самогонщик?

Неужели Шульц переквалифицировался? Не завидую

тем, кто выпьет синтезированный им напиток – с

химией у него всегда были сложности.

ДАМА ПЕРВАЯ. Нет, твой Шульц на нас внимания не обращает, локтями сало и самогон

загораживает. Там какой-то с мешком, говорит, что с

Украины.

ЮРОК. Сало? Самогон!? Вот этого я Шульцу никогда не прощу! На минуту отлучился

для спасения заблудшей души и сразу меня перевели в

резерв. Сейчас он у меня запоет в полный голос,

предатель! (Уходит).

ДАМА ПЕРВАЯ. (Художнику). Вы почему такой мрачный? Больны или жена ушла?

Впрочем, это не важно, у всех свои болячки. Вот я,

например, во сне играю Шопена на «Бехштейне» и как

играю! А проснусь – подушка мокрая и пальцы свело.

Приду в себя, осмотрюсь: какой Шопен! Из окна дует,

рыбой пахнет, соседи орут, дети плачут. Из нашего

выпуска вышли три тапера, шесть кухарок при

мужьях и вот я, дура неприкаянная. Можно я у вас

поживу?

ХУДОЖНИК. Нет, нельзя.

ДАМА ПЕРВАЯ. Жаль, у нас могло бы что-нибудь получиться... (Входят Шульц, Юрок,

Приезжий и Дама вторая).

ШУЛЬЦ. Художник, ты не поверишь, но этот парубок перехватил у меня инициативу и

решил жениться, причем немедленно. Она при

свидетелях дала согласие, что приравнивается к клятве

на Библии. Молодые решили провести медовый месяц на

хуторе, слушая бодрое бульканье самогонного аппарата.

Потерпевший решил отказаться от экстремистских

поползновений и посвятить жизнь семье и сельским

утехам. Он от счастья сам не свой, даже мешок оставляет.

ДАМА ПЕРВАЯ (обращаясь к Даме второй). Ты, что, обалдела?

ДАМА ВТОРАЯ. Ты со своими роялями ничего не понимаешь! Жить на хуторе со

свинками – это так романтично! К тому же, я никогда не

была за границей. (Обращаясь к Приезжему). Ты меня

будешь любить, дорогой?

ПРИЕЗЖИЙ. Я уже.

ШУЛЬЦ. Художник, мы поехали на вокзал, надо проводить брачующихся и проследить,

чтобы никто из них не сбежал. Ситуация вышла из-под

контроля, значит впереди еще много интересного и

неожиданного. А чего еще нам надо? До свиданья или

прощай, как получится...

ЮРОК. Прощай, на всякий случай, спасибо тебе за все. Пошли, Шульц, надо еще

свистнуть соседу и переместить его подальше от

подоконника. В таком коллективе, друзья, можно смело

начинать новую жизнь!

(Шульц, Юрок, Приезжий и Дама вторая уходят).

ДАМА ПЕРВАЯ. Вам одному не выжить, если передумаете, приходите в последний день

любого месяца к входу в консерваторию. Мы там

собираемся... По привычке... До свиданья (Уходит).

ХУДОЖНИК. Поздно, моя хорошая, поздно. Душа стала к любви равнодушна. Какая

любовь, если мне пора подводить итоги? Детей после себя

не оставляю, последние знакомые сегодня ушли. Даже

водка не спасает. Мастера из меня не получилось, хотя

что-то такое я в себе чувствовал. Хотя бы понять, чего во

мне больше – хорошего или плохого? Теперь то я знаю,

сколько глупостей наделал... А подлостей? Вроде не было.

ГОЛОС. А ты забыл как пугал малолетнего брата? Может быть поэтому он вырос таким

забитым и равнодушным, спился и рано умер.

ХУДОЖНИК. (Испуганно). Да, виноват, но я сам тогда был не намного старше.

ГОЛОС. Подлость не имеет возраста. А сколько раз ты лгал, хотя этого легко можно было

не делать? Ты лгал родителям, ты лгал и хвастался

женщинам, которым хотел понравиться и которых хотел,

ты лгал друзьям, ты лгал даже себе, что хуже всего.

ХУДОЖНИК. Да, это так, но я сейчас стараюсь говорить только правду. И вообще

меньше говорить...

ГОЛОС. Допустим, но есть еще одна подлость, которую ты совершил, и которую уже не

исправишь, – ты загубил талант, который был тебе

предназначен. Ты уничтожил его с помощью лени, водки

и пустой болтовни. И ты добился своего – стал

посредственностью, стал никаким. А ты еще жалеешь

себя, оправдываясь тем, что тебе одиноко и рядом нет

родственной души! А кому ты, такой безвольный и

равнодушный, нужен?

ХУДОЖНИК. Неужели во мне нет ничего хорошего?

ГОЛОС. Единственное, что хоть как-то покрывает твой долг за подаренную жизнь –

любовь к родителям, о которой они, кстати, не

догадывались. Сейчас ты готов целовать руки отцу и

ноги матери, говорить им слова любви, но это надо делать

при жизни, а не после смерти. Ты понял, что они для тебя

значили, только оставшись один. Да, ты их любишь, ты

стал лучше. Но кто об этом знает? Достаточно ли этого,

чтобы оправдать твое жалкое существование? Подумай и

начинай войну с самим собой. Если уже не поздно...

ХУДЖНИК. Неужели я столько лет прожил и не понял, что я плохой человек?

ГОЛОС. Ты просто человек, не больше и не меньше. Прощай.

ХУДОЖНИК. Ты меня убиваешь... Кто ты? Бог? Совесть? Наваждение? Отвечай!

Не хочет больше говорить. Опять одиночество, только с

этими жестокими словами, которые воткнулись в душу

словно гвозди… Но ведь то, что сказано, – правда, неважно

кем она произнесена. Но что мне, бедному, с этой правдой

делать? Не могу же я переиграть свою жизнь. Может быть,

я смогу предостеречь других людей, но услышат ли они

меня? Боюсь, что нет: в молодости все следуют за своими

желаниями, а, став взрослыми, стараются все забыть – и

доброе, и злое. Что же делать? Надо что-то менять, но как?

Все мои силы остались в прошлом... Мама, мамочка, как

ты мне нужна! Сколько теней мимо прошло, а тебя среди

них не было. Появись хоть на мгновение, мне этого

хватит... Никого нет, тишина и пустота... (Выходит на

авансцену). Люди, добейте меня или помогите!

Закрывает лицо руками. С двух сторон к нему подходят остальные персонажи,

обнимают друг друга за плечи, смотрят в зал. Молчат...

(Занавес)