Глава 27. Время шло, голый костяк моих теоретических познаний мало-помалу одевался плотью личного опыта, и тут я осознал

Время шло, голый костяк моих теоретических познаний мало-помалу одевался плотью личного опыта, и тут я осознал, что в ветеринарной практике есть сторона, о которой не пишут в учебниках. Денежная. Деньги всегда воздвигали стену между фермером и ветеринаром. По-моему, многие фермеры глубоко – возможно, даже на уровне подсознания – убеждены, что о своей скотине они знают больше кого бы то ни было и платить посторонним за лечение этой скотины – значит признать своё поражение.

Чаще всего фермеры проглатывают горькую пилюлю и достают чековые книжки, но некоторые – примерно десять процентов – прилагают все усилия, чтобы как-то увильнуть от этой необходимости.

Отношение Зигфрида к должникам было поразительно противоречивым. Порой он приходил в ярость при одном упоминании их фамилий, а иногда проявлял к ним саркастическую снисходительность. Если мы устроим когда-нибудь званый вечер для своих клиентов, говаривал он, то в первую очередь приглашение получат наши должники, так как все они на редкость обаятельные люди.

Впрочем, один из них такого приглашения не получил бы – некий мистер Хорас Дамблби, олдгрувский мясник. Хотя, как завзятый неплательщик, он, несомненно, отвечал важнейшему условию, но слишком уж мало было в нём обаяния!

Торговля в его лавке на главной улице живописной деревни Олдгрув шла бойко и приносила немалую прибыль, однако наибольший доход он получал, обслуживая окрестные деревушки и фермы. Обычно в лавке управлялись его жена и замужняя дочь, а сам мистер Дамблби совершал очередной объезд. Я часто заставал во дворах ферм его голубой фургон: задние дверцы открыты и фермерша терпеливо ждёт, пока он нарубит мясо. Его дюжая бесформенная фигура наклонялась над колодой, и, когда он выпрямлялся, я успевал увидеть огромное бульдожье лицо и меланхоличные глаза.

Мистер Дамблби и сам был немножко фермер. Он продавал молоко от шести коров, стоявших в небольшом ладном коровнике позади лавки, а кроме того, откармливал несколько бычков и боровов, которые со временем появлялись у него на витрине в виде колбас, фаршей, вырезок и отбивных. Судя по всему, мистер Дамблби успел нажить круглый капиталец и, по слухам, владел кое-какой недвижимостью в Олдгруве и в окрестностях. Тем не менее, Зигфрид редко видел, какого цвета его деньги.

У тех, кто не спешил с оплатой, имелось одно общее качество: они требовали, чтобы ветеринар являлся по первому зову, и не терпели ни малейшего промедления. "Вы приедете немедленно?" "Через сколько минут вас ждать?" "Вы поторопитесь, не правда ли?" "Сейчас же выезжайте, я настаиваю!"

Я пугался, глядя, как на лбу Зигфрида набухают вены, как белеют пальцы, стискивающие телефонную трубку.

После одной такой беседы с мистером Дамблби в одиннадцатом часу ночи, в воскресенье, он пришёл в бешенство и высказал мяснику всё, что накипело у него на душе. Это не заставило мистера Дамблби раскошелиться, но чрезвычайно его обидело. Он явно не сомневался в своей правоте. И с тех пор, когда бы я ни встречал его голубой фургон, мистер Дамблби медленно оборачивался и устремлял на меня пустой взгляд. Но вот что странно: теперь я натыкался на него всё чаще и чаще. Это даже начинало действовать мне на нервы.

Затем дело приняло совсем уж скверный оборот. Мы с Тристаном облюбовали уютный олдгрувский трактирчик, где пиво отвечало взыскательному вкусу Тристана. Прежде я как-то не замечал, что мистер Дамблби был его завсегдатаем и всегда занимал столик в углу. Теперь же, стоило мне посмотреть вокруг, я обязательно встречал укоризненный взгляд его больших печальных глаз. Стараясь отвлечься, я сосредоточенно слушал болтовню Тристана, но всё равно ощущал на себе этот взгляд. Смех замирал у меня на губах, и я невольно оглядывался, после чего прекрасный портер приобретал вкус уксуса.

Редкие часы, которые мне удавалось проводить в трактирчике, обрели оттенок кошмара. Я лихо осушал очередную кружку, я смеялся, шутил, даже пел – и всё время с тайным напряжением ждал минуты, когда не выдержу и обернусь.

Оставалось одно: больше не заглядывать в трактирчик и тоскливо выслушивать лирические восторги Тристана по поводу орехового аромата, который он обнаружил в тамошнем портере. Но трактирчик потерял для меня всякую прелесть: я просто больше не мог находиться под одной крышей с мистером Дамблби.

По правде говоря, я сумел-таки выбросить этого джентльмена из головы, но вскоре вынужден был про него вспомнить, когда в три часа ночи из телефонной трубки донесся его голос. Если телефон на тумбочке трезвонил у самого твоего уха в предрассветной мгле, это почти обязательно означало, что где-то начала телиться корова.

Звонок мистера Дамблби не составил исключения, но вот говорил мистер Дамблби с исключительной бесцеремонностью. В отличие от большинства фермеров он и не подумал извиниться, что звонит в такое время. Я сказал, что приеду немедленно, но ему этого было мало; он пожелал точно узнать, через сколько минут меня ждать. Ещё не совсем проснувшись, я саркастически изложил свой график: столько минут на одевание, столько на то, чтобы спуститься вниз, столько – чтобы вывести машину из гаража... но, боюсь, он не заметил иронии.

Когда я въехал в спящую деревню, в витрине мясной лавки горел свет.

Мистер Дамблби выскочил на улицу почти рысью и, пока я вынимал из багажника верёвки и инструменты, нетерпеливо расхаживал взад и вперёд, ворча себе под нос. "А больше года не платить по счетам ветеринара у него терпения хватает", – подумал я.

Чтобы попасть в коровник, нам пришлось пройти через лавку. Моя пациентка, крупная упитанная корова белой масти, относилась к своему положению с полным благодушием. Время от времени она тужилась, и наружу на несколько дюймов высовывались две ножки. Я внимательно их осмотрел – для ветеринара это первое указание, насколько тяжёлая работа ему предстоит.

Когда в первый раз телится молодая небольшая корова, два широких копытца способны сразу стереть улыбку с моего лица. Эти же копытца были широкими, но в меру, да и, судя по матери, плоду особенно тесно не было. Я прикинул: что же могло нарушить естественный ход событий?

– Я там пощупал, – сказал мистер Дамблби. – Голова близко. А сдвинуть никак не удаётся. Я за ноги дёргаю целых полчаса.

Пока я раздевался по пояс (почему-то комбинезон все ещё казался мне символом изнеженности), у меня сложилось убеждение, что ситуация могла оказаться и гораздо хуже. В каких только ветхих и холодных сараях не доводилось мне снимать рубашку! А это, во всяком случае, добротный современный коровник, где шесть коров с успехом заменяли центральное отопление. И электрическое освещение вместо обычного керосинового фонаря с закопчённым стеклом.

Намылив и продезинфицировав руки по плечи, я произвёл первое исследование. Обнаружить причину затруднения оказалось просто.

Действительно, две ноги и голова. Только принадлежали они разным телятам.

– Двойня, – сказал я. – Вы тянули за задние ноги. Спинное предлежание.

– Задницей, что ли, идёт?

– Да, если вам так больше правится. А второй телёнок идёт головой, но ноги вытянуты вдоль боков. Мне придётся отодвинуть его подальше назад, чтобы он не мешал, и сначала извлечь первого.

Будет-таки тесно! Я в принципе люблю принимать двойню, потому что такие телята обычно бывают очень маленькими, но эти казались довольно крупными. Я прижал ладонь к мордочке, сунул палец в рот и был вознаграждён подёргиванием языка. Жив, значит!

Ровным нажимом я начал задвигать его назад в матку, пытаясь представить себе, как все это воспринимает малыш. Он ведь уже почти появился на свет – от его ноздрей до вольного воздуха оставалось дюйма два, не больше, – и вот теперь его возвращают в исходную позицию.

Не понравилось это и корове. Во всяком случае, последовали могучие потуги – она явно старалась помешать мне. И почти преуспела, поскольку корова заметно сильнее человека. Но я не отнимал напряжённой ладони от телёнка и, хотя потуги отталкивали руку назад, продолжал нажимать, пока не отодвинул его из тазового отверстия. Тут я оглянулся на мистера Дамблби и прохрипел:

– Теперь его голова мешать не будет. Беритесь за ноги и вытаскивайте первого телёнка.

Мясник грузно шагнул вперёд и зажал ноги в тяжёлых кулаках. Потом, зажмурив глаза, пыхтя и гримасничая, вроде бы принялся тянуть. Но телёнок не сдвинулся ни на йоту, и у меня защемило сердце. Мистер Дамблби оказался кряхтелой! (Этот термин появился после того, как однажды во время отёла Зигфрид и хозяин коровы ухватили каждый по ноге, но хозяин предпочёл не напрягаться и только жалобно покряхтывал. Зигфрид поглядел на него и сказал:

"Послушайте, давайте договоримся: вы тяните, а я за вас покряхчу".) Было ясно, что помощи от дюжего мясника ждать нечего, и я решил попробовать сам. А вдруг повезёт? Отпустив мордочку, и попытался схватить задние ноги, но корова меня опередила: мои пальцы ещё не успели сомкнуться на скользкой шёрстке, как она понатужилась – и второй телёнок вернулся на прежнее место. Опять начинай все сначала!

Вновь я упёрся ладонью во влажную мордочку, и мучительный процесс отжимания возобновился. Преодолевая мощные потуги, я невольно вспомнил, что в четыре часа утра человек редко бывает в наилучшей форме. К тому времени, когда я отодвинул голову из тазового отверстия, меня уже начала одолевать необоримая слабость – ощущение было такое, словно кто-то вынул из моей руки значительную часть костей.

На этот раз, перед тем как отпустить голову и вцепиться в ноги, я несколько секунд передохнул, но всё равно опоздал. Корова с помощью точно рассчитанной потуги вышла победительницей из состязания. И голова перекрыла тесный проход в третий раз.

Ну хватит! Тут меня осенила мысль, что и телёнок, наверное, устал от этого скольжения взад-вперед. Дрожа от озноба, я прошёл через холодную пустую лавку на спящую улицу и достал из машины всё необходимое для местной анестезии. Восемь кубиков в эпидуральное пространство головного мозга – и корова, матка которой совершенно онемела, утратила всякий интерес к происходящему. Она даже выхватила из кормушки клок сена и принялась рассеянно жевать.

Дальше всё пошло как по маслу: то, что я отодвигал, отодвигалось и не выталкивалось назад. Когда я всё наладил, единственной трудностью оказалось отсутствие схваток, которые теперь только помогали бы мне. Значит, придётся тянуть самому. Я ухватил одну ногу, принудил пыхтящего от мук мистера Дамблби ухватить вторую, и телёнок, шедший спиной вперёд, скоро был благополучно извлечён. Он успел вдохнуть изрядное количество плацентарной жидкости, но я подержал его вниз головой, и он её выкашлял. Затем я положил его на пол коровника, он энергично потряс головой и попытался сесть.

Тут настало время вернуться за моим старым приятелем, вторым телёнком.

Он лежал теперь в глубине и словно бы дулся. Когда я, в конце концов, вытащил его наружу, он пофыркивал, дёргал ногами и, казалось, собирался сказать:

"Так, значит, вы всё-таки решили, в какую сторону меня двигать?" И надо признать, у него были для этого все основания!

Водя полотенцем по груди, я, как всегда, с особой пронзительной радостью смотрел на двух маленьких мокрых телят, которые барахтались на полу. Мистер Дамблби растирал их пучком соломы.

– Большие для близнецов-то, – пробормотал мясник.

Даже столь умеренное одобрение меня изумило, и я подумал, что не стоит упускать случая.

– Да, отличные телята. Когда они при родах перепутываются, как сегодня, то чаще рождаются мёртвыми. Хорошо, что нам удалось сохранить их живыми! – После паузы я добавил: А знаете, эта парочка немало стоит.

Мистер Дамблби промолчал, и я не понял, попала ли стрела в цель.

Я оделся, собрал свои принадлежности и следом за ним прошёл из коровника через лавку мимо огузков на крючьях, потрохов на подносах и груды свежайших сосисок. У входной двери мясник вдруг нерешительно остановился. Он словно что-то обдумывал. Вдруг он обернулся ко мне:

– Может, желаете немножко сосисок?

Я даже пошатнулся от удивления.

– Благодарю вас. С удовольствием возьму.

Каким невероятным это ни казалось, но мне удалось тронуть его сердце!

Мистер Дамблби прошествовал к сосискам, отрезал фунтовую гирлянду, быстро завернул её в пергаментную бумагу и протянул мне.

Я смотрел на пакет, ощущал в руке его вес – и всё-таки не мог поверить. И тут мной овладела недостойная мысль. Я знаю, это было нечестно – благородные порывы наверняка лишь изредка возвышали душу бедняги мясника, – но какой-то внутренний демон толкал меня подвергнуть испытанию его щедрость. Я сунул руку в карман брюк, побренчал мелочью, поглядел ему прямо в глаза и спросил:

– Так сколько же я вам должен?

Дородная фигура мистера Дамблби вдруг окаменела, и несколько секунд он простоял, не сделав ни единого движения. Повёрнутое ко мне лицо не выражало ничего, но подёргивающаяся щека и нарастающая мука в глазах выдавали кипевшую в нём битву. Наконец он хрипло прошептал, как будто каждое слово извлекали из него клещами:

– Два шиллинга шесть пенсов.