Лена не просто заплакала, а зашлась в плаче навзрыд

С вечера, тщательно закрыв дверь и помня, что через стены ничего не слышно, Лена научила Горбушу, как нужно встречать Стаса, когда он войдет в комнату:

«Стасик кар-роший! Стасик ур-р-ра!!!»

Почти всю ночь она проворочалась, торопя время.

С трудом дождалась утра.

Встала ни свет ни заря.

Помолилась, совершив утреннее правило и снова прочитав молитвы о путешествующем Вячеславе.

И, когда все встали, после короткого завтрака отправилась на машине в аэропорт.

Вместе с Сергеем Сергеевичем.

Свекровь категорически отказалась ехать встречать, как давала понять это всем своим видом — проигравшего сына.

С мужем она тоже не разговаривала.

Было похоже на то, что ночью у них произошел серьезный спор.

И Сергей Сергеевич, несмотря ни на что, остался на стороне Стаса с Леной.

— Кстати, чтобы не забыть! — вдруг вспомнил он и, достав из нагрудного кармана свернутый лист бумаги, протянул его Лене.

— Что это? — не поняла та.

— Рецепты, которые просил передать тебе доктор Кривцов. И — не знаю, чем это ты ему так приглянулась — его визитная карточка. С разрешением звонить, если вдруг возникнут вопросы или проблемы.

— Ага! Чтобы потом просто завалить своими пациентами! — сказала, как это пишется в театральных ремарках «в сторону», свекровь.

Первым желанием Лены было прямо на ее глазах порвать визитную карточку.

Но Сергей Сергеевич, угадав это намерение, погрозил пальцем, и ей ничего не оставалось, как сбегать в комнату и положить бумаги в сумочку.

Сидя теперь рядом, на переднем сидении, она благодарно взглянула на свекра.

Тот, поняв это по-своему, подбадривающе улыбнулся: мол, потерпи, уже совсем немного осталось!

Эта поддержка была как нельзя кстати.

Огорчение от того, что было услышано от окулиста, поведение свекрови, волнение за Стаса, который находился сейчас высоко над землей, переполняло Лену.

Дождь, который по тихонько включенному Сергеем Сергеевичем радио синоптики объявили «ледяным», только усиливал его.

Москва была хмурой, серой.

К тому же машина то и дело останавливалась.

Со скоростью медленно идущего пешехода они еле-еле продвигалась вперед.

Потом минуты две-три мчались, словно наверстывая упущенное.

И снова вставали...

То и дело впереди вспыхивал и долго горел красный свет.

Только теперь Лена поняла, что такое настоящие московские пробки.

Хорошо, что времени у них было, как сказал Сергей Сергеевич не воз, а целый обоз!

В одну из таких остановок он, кашлянув, вдруг сказал:

— Леночка, мой отцовский долг перед тобой — ты же ведь называешь уже меня папой — и перед моим сыном обязывает меня сказать тебе следующее.

Лена вся сжалась.

Неужели свекрови удалось-таки не мытьем, так катаньем уговорить мужа, чтобы тот попросил ее навсегда уйти от Стаса?!

«Нет-нет! Он не может нас разлучить!» — не поверила она.

И не ошиблась.

— Кто бы и что бы тебе ни говорил — ни в коем случае не бросай Стаса, — продолжил Сергей Сергеевич. — Не делай этим несчастным ни его, ни себя!

Услышав это, Лена не смогла больше сдерживать себя.

Все напряжение последних дней вырвалось у нее наружу — слезами.

Она не просто заплакала.

А зашлась в плаче навзрыд.

Закрыв лицо руками.

И уткнувшись лбом в самое родное сейчас — после Стаса — надежное мужское плечо…

— Ну, что ты! Что ты? — показалось, даже испугался Сергей Сергеевич. — Встретишь мужа, а у тебя глаза будут на мокром месте и нос с картошку! Я уверен, ты все вытерпишь, все сможешь и обязательно выздоровеешь!

Лена с новой — после того, как ей казалось, потерянной уже навсегда — надеждой взглянула на него.

И смогла выдавить из себя одно только слово:

— Как?

Сергей Сергеевич достал из кармана платок, протянул его Лене и уже без тени улыбки сказал:

— Лично я, когда не знаю, как быть… например, в случае с безнадежно больным пациентом, который очень и очень хочет жить и без конца заглядывает мне в глаза, или в отношениях с другим, бесконечно дорогим для меня человеком…

Сергей Сергеевич не назвал имя, но Лена догадалась, что это — о жене.

И он, убедившись, что она правильно поняла его, продолжил:

— … то просто беру и, как вычитал в одной духовной книге, полностью отпускаю эту ситуацию. Всецело предаю ее в Божью волю. Нет, конечно, я молюсь при этом и делаю все, что в моих силах. Но во всем уповаю уже на Бога! И, хочешь верь, хочешь нет, несколько больных, которым никакая медицина уже не могла помочь, теперь совершенно здоровы! Ну, а в других случаях нужно еще набраться терпения и ждать…

После очередной пробки, просто каким-то чудом не ударив их, мимо промчалась черная машина с тонированными стеклами.

Сзади вся в каких-то зловещих красных огнях.

С нарисованным на стекле драконом.

И номером — в котором были три шестерки и буквы АД.

— Смотрите! — с ужасом показала на нее Лена. — И как они только не боятся ездить с такими номерами?!

— Жить не боятся — вот что страшно! И не только они…

Сергей Сергеевич помолчал и кивнул на бьющий по лобовому стеклу дождь, с которым едва справлялись быстро работающие дворники.

— То ледяной дождь… то лесные пожары с живым, как назвали его экологи, огнем… - с нескрываемой болью в голосе сказал он. — Конечно, можно искать и найти сотни вполне правдоподобных и даже убедительных причин всему этому. И находят ведь. Кроме самой главной. Что все эти экологические бедствия или, как теперь принято говорить, аномальные явления — последствия умножившегося человеческого греха!

— Надо же, — задумчиво проговорила Лена. — Вы так многому сейчас меня научили. Утешили. Объяснили. Словно… старец!

— Ну, спасибо! — на мгновение выпуская руль, уже шутливо развел руками Сергей Сергеевич. — Называй меня уж тогда сразу — дедушкой!

— Да нет, — остановила его Лена. — Я не в смысле возраста, а — в духовном!

— Тем более!

Сергей Сергеевич несогласно покрутил головой.

И, поразмыслив, вновь серьезно сказал:

— Всего несколько лет назад у меня ведь были совсем другие мысли и совершенно иное — увы, как почти у всех, по крайней мере, моих коллег и знакомых — мировоззрение. Но вдруг — хотя я это только теперь понимаю, что не бывает никаких «вдруг», а все идет строго закономерно, по Промыслу Божьему — в моей жизни появился отец Тихон, а затем — Дим Димыч Вихров…

— А это кто? — с некоторой ревностью — разве можно кого-либо ставить рядом с отцом Тихоном? — уточнила Лена.

— Да так — один пациент… Надеюсь, что нас никто сейчас не подслушивает — генерал спецслужб. Поначалу мне пришлось его откачивать, хотя, если честно, шансов не было никаких, а потом, когда он стал приходить в себя, понемногу разговорились. Я же ведь обязан был собрать анамнез и найти, что могло спровоцировать столь обширный инфаркт. Он рассказал. Семейные неурядицы, завершившиеся уходом жены, причем, в тоталитарную секту, наркомания сына. И все это на фоне нескольких трудных, опасных командировок, последняя из которых была особенно примечательна и, как я теперь убежден, спасла ему жизнь.

Он взглянул на ничего не понявшую Лену и объяснил:

— Этот генерал получил задание выяснить, откуда все эти климатические беды — не ведется ли против нас климатическая война? Полгода он провел в Америке, рядом со строжайше засекреченным объектом. Затем, когда начались страшные пожары в России, срочно вернулся. И, под видом журналиста одной из центральных газет, стал искать основные причины этих пожаров.

Сергей Сергеевич ловко вырулил между несколькими, опасно начавшими съезжаться, машинами.

— Он сам опытным путем определял, не могли ли вызвать их оставленные туристами пустые бутылки на мшаниках? Отчего был задержан участковым и отпущен только благодаря своему удостоверению. Гнался за поджигателями — оказалось, что были и такие. Видел и тех, кто подпаливал свои ветхие дома, а заодно и родную деревню, с целью даром получить новое, дорогое жилье. Но все равно — это были причины для локальных, а не разразившихся в таких огромных масштабах, пожаров. Он так бы и не нашел главную, если бы вдруг не узнал, что в Подмосковье вот-вот сгорит мужской монастырь… А это была, сама понимаешь, горячая тема для газеты, в которую он должен был для прикрытия своей основной деятельности предоставить статью… Можно сказать — сенсация!

Сергей Сергеевич прищурился, припоминая:

— Дай Господь памяти, как же называется этот монастырь… Ах, да! Николо-Радовицкий. Срочно вылетев туда на вертолете, Дим Димыч увидел, что село уже эвакуируется. Кстати, это было то самое «Радово», которое описал в своей поэме «Анна Снегина» Сергей Есенин. Он посещал этот монастырь в детстве. Люди в слезах, взяв документы и самое ценное, забирались в уже заведенные автобусы. А монахи…

Новый лихач, опасно виляя дорогой иномаркой, промчался мимо так, что, на всякий случай, пришлось потесниться, пропуская его…

— Монахи, несмотря на то, что пожарные кричали им, что на монастырь со скоростью курьерского поезда идет огненный смерч, по благословению своего игумена, ушли в собор. И там, перед чудотворным образом святителя Николая, принялись читать акафист. И представляешь, огонь остановился — всего в десяти километрах от монастыря! А дальше — больше. Мы ведь с тобой уже договорились, что случайностей не бывает? — спросил Сергей Сергеевич.

Лена согласно кивнула.

И он продолжил:

— Так вот, представляешь, насельником этого монастыря оказался монах — сокурсник Вихрова, тоже бывший военный журналист! Они с трудом узнали друг друга. Все-таки не виделись тридцать лет. А потом этот монах, не сразу, конечно, а после долгого основательного разговора объяснил Дим Димычу, что главную причину этого страшного пожара лета 2010-го года нужно искать не в материальном а — духовном! Что все это — следствие нашего общего греха! Кстати, и эти ледяные дожди, которые пошли в тот год после пожаров, тоже… И вообще они о многом тогда поговорили. Вернувшись домой, генерал узнал об уходе жены, о том, что с сыном — все кончено. Хотел было застрелиться. Но сокурсник во время их долгой беседы вовремя рассказал ему и о том, что бывает после смерти с самоубийцами… Как волевой человек, Дим Димыч справился со своими эмоциями. Но сердце не выдержало. И он оказался у нас в клинике. Как только появилась первая возможность, сразу попросил меня пригласить священника. Исповедовался — то есть, по милости Божьей, освободился от всех отягощавших его душу и тело грехов. Прособоровался. Причастился. И остался жив! Более того — даже никаких следов от инфаркта на электрокардиограмме не осталось. Что для меня явилось лучшим подтверждением всего того, что он мне рассказал[4]…

Сергей Сергеевич помолчал и, словно извиняясь, добавил:

— Ведь одно дело монах, пусть даже такой, как отец Тихон, который и должен говорить о духовном. И совсем другое, такой же, как я — мирской человек. Да еще и на моих глазах — столь великое чудо!

Лена понимала, что сейчас Сергеевич приоткрывает то, что у него в душе.

С женой об этом говорить было нельзя.

Стас постоянно был занят.

Впрочем, как и он сам.

И вот теперь перед ним был слушатель, который понимал его.

И больше того — сам был таким, как он!

То есть, старался жить не сиюминутным, а самым Главным.

И она часто кивала, соглашаясь с Сергеем Сергеевичем.

Не так, как это бывает в вежливых светских беседах, когда лишь делают вид, что поддерживают собеседника, искренне, от всего сердца, поддакивала.

А он уже словно думал, находясь рядом с близким ему по духу человеком, вслух:

— Вот так, благодаря встрече с отцом Тихоном и нашим беседам с генералом Вихровым, во мне все будто перевернулось. И — встало с головы на ноги. Нет, ничего такого сверхъестественного не произошло. Я просто стал регулярно, вечером каждую субботу и в воскресенье с утра ходить в храм. Исповедоваться. Причащаться. Читать вместе с сыном утреннее и вечернее правило. По силам соблюдать все посты, включая среду и пятницу. И, по благодати Божией, все как-то постепенно, само собой стало меняться. Не только в голове, но и в сердце! Порой, к моему величайшему изумлению, когда я, спустя какое-то время, оглядывался на себя, тогдашнего, то даже не понимал, и как это я мог раньше так неправильно, точнее неправедно — поступать и думать!

— А ведь и я, — подхватила Лена, — иной раз так не хочется идти в храм, да еще и выстаивать целую службу, особенно Великим постом, когда она по несколько часов! И все равно встаешь с теплой постели и идешь по промерзшему селу. Стоишь. Поёшь. Ничего, вроде, такого чудесного в это время не чувствуешь. Только понимаешь, не столько умом, сколько, как вы правильно сказали — сердцем, что без этого никак не спастись… И на следующий день снова встаешь через силу. И идешь… идешь…

— Ты это верно заметила, что идешь, — одобрительно кивнул Сергей Сергеевич. — Главное — куда и к Кому? Ко спасению, к Богу!

За такими разговорами они даже не заметили, как, словно каким-то чудом, дорога перед ними расчистилась.

Светофоры постоянно давали зеленый свет.

И они уже без всякого труда доехали до аэропорта.

Где Лена купила Стасу большую розу на длинном черенке и с нетерпением стала ожидать, когда, наконец, объявят о прибытии его рейса…