А что тут думать? — удивилась Виктория

Если бы зима вдруг превратилась в лето, и это было бы ничто по сравнению с тем, что происходило сейчас со Стасом и Леной!

Скорее, это даже напоминало весну.

С ее теплыми, нежными проталинами.

Ярко-синим, бездонным небом.

Казалось, только тронь — и зазвенят от переполнявшего их счастья подснежниками.

Оглушительным щебетанием птиц.

Несмотря на то, что невесть откуда поднявшийся ветер неожиданно нагнал низкие лохматые тучи, отчего стало пасмурно и повалил густой снег, им по-прежнему казалось, что по-прежнему ярко сияет солнце.

Но, как только они вернулись домой, радостный и вместе с тем тревожный взгляд мамы, недовольное лицо Виктории и раскатистый голос Вани, который с деревянной лопатой стоял посередине прямо на глазах превращавшегося в сугроб двора, быстро вернул их к действительности.

— Все на снег! — увидев входящих в калитку Стаса с сестрой, скомандовал он.

— Что — прямо ложиться? — притворно ужаснулась Лена.

— Нет, это касается только мужчин! — отрезал Ваня. — Ты давай на кухню, вместе с Викой — капусту тушить!

— А она что — горит?

— Кто — капуста?!

— Ну, не Вика же…

Виктория с недоумением — что, у твоей сестры не только со зрением не все в порядке? — показала мужу взглядом на Лену.

Но тот жестом дал понять: нет, все в порядке, потом объясню.

И продолжал.

— Смирна-а!

— Смирна, Ванечка, — остановила его Лена, — это большой город в Малой Азии во времена античности. По преданию, возможно, даже родина Гомера. И уж совсем точно здесь проповедовал святой апостол Павел и проживал ученик Иоанна Богослова и духовный собрат священномученика Игнатия Богоносца, сам принявший мучения за Христа почти через полвека после него — епископ Поликарп Смирнский.

— Я не ошибаюсь, Стасик?

— Нет-нет, что ты! — удивляясь таким тонким познаниям Лены, как во всемирной истории, так и в истории христианства, одобрил Стас.

— Тогда, Ванечка, — подытожила Лена, — пора тебе переходить от этого твоего командирского «смирного» — к «мирному»!

— Почему? — возмутилась Виктория. — Как будущий военный человек пусть даже дома ведет себя, как в строю. Как, например мой папа! — и передразнивая Лену, кивнула не знавшему, кого и слушать, Ване: — Продолжай, Ванечка!

Ваня потер через шапку затылок и снова командным голосом продолжил:

— Ставлю боевую задачу. Я нагружаю тележку. Стас возит. Приказываю убрать весь этот снег от меня и до следующего пня!

Стас с Леной переглянулись и расхохотались.

— Отставить смехи! — прикрикнул на них Ваня.

— Вань, — умоляюще попросил Стас. — Пощади наши уши: слово «смех» употребляется только в единственном числе.

— Разговорчики! У нас так сам НШ говорил!

— Кто? — не понял Стас.

— НШ — это начальник штаба! — шепнула ему Виктория и с укором сказала мужу: — Вань, я сколько уже раз тебя просила — с кого-кого, а с него не следует брать пример. Он ведь только один язык в совершенстве знает, и тот нецензурный. Вот и Стас тебе говорит, что слово смех не бывает во множественном числе!

— А если смеются сразу несколько человек? — упрямо возразил Ваня.

— Ну что ты с таким будешь делать? — вздохнула Виктория.

И вместе с Леной, которой не хотелось даже на несколько минут покидать Стаса, ушла в дом.

Здесь они вдвоем — мама пошла по селу делать лежачим больным уколы — принялись хозяйничать на кухне.

Праздничный ужин, судя по всему, намечался на много человек, и работы было предостаточно.

Лена, поглядев на ногти Виктории, наращенные до размеров, которым, пожалуй, позавидовал бы саблезубый тигр, ожидала, что вся тяжесть ляжет на нее.

Но жена брата неожиданно проявила большое умение и сноровку.

Такие ногти словно и не мешали ей!

Она ловко чистила картошку, резала мясо, крошила лук.

В два счета разделала курицу.

И — Лена всегда перекладывала на маму эту работу, потому что жалела живую рыбу — крупных, в полторы Ваниных ладони, карасей.

— Хорошенькие! — даже залюбовалась она ими. — Что — с рыбного рынка?

— Вроде того, — улыбнулась наивности этого вопроса — ну разве в селе может быть такой рынок? — Лена. — Прямо из речки!

— А ну да, конечно, — сообразив, что сказала глупость, нахмурилась Виктория и, желая продолжить светскую беседу, спросила: — Их что — сачками у вас ловят?

— Можно и без очков, — ответила по своему обыкновению Лена. — Сетью. Как это делает наш сосед. Только ты при папе этого не скажи.

— Почему?

— А он у нас по должности сам ловит тех, кто ими ловит!

— Ох, Ленка, я уже не понимаю, где ты шутишь. А когда говоришь всерьез! — покачала головой Виктория.

— Тогда я тебя предупреждать буду! — пообещала Лена. — Вот сейчас скажу на полном серьезе: Ваньке удивительно повезло.

— Потому что я — генеральская дочка? — как о само собой разумеющемся уточнила Виктория.

— Нет, при чем тут это… Я к тому — что теперь у него такая хозяйка! Мне бы так, чтобы радовать Стасика… — вздохнула она и с уважением посмотрела на принявшуюся, почти не глядя, тонко и ровно нарезать огурцы жену брата. — И где ты так ловко научилась готовить?

— Жизнь заставила! — с горечью усмехнулась Виктория. — Мама-то у меня умерла, когда я была еще совсем маленькой… А папа больше всего на свете любит вкусно поесть! Вот, чтобы в доме не завелось второй мамы — чего уже больше всего на свете боялась я — мне и пришлось стараться, как только могла…

Лена сочувственно посмотрела на нее.

Хотела спросить, как звали маму, чтобы записать ее в свой помянник.

Но тут на кухню ввалился Ваня.

Он зачерпнул из ведра полный ковш воды.

И, шумно отдуваясь, принялся пить.

— Надо же, часы где-то посеял… — с досадой сказал он.

— Вон они, на подоконнике — полить? — с готовностью отозвалась Лена. И с беспокойством спросила: — Ты там Стасика не загнал совсем с непривычки?

— Да он сам сейчас кого хочешь загонит! Мы с ним, пока работали, так решили: будем две свадьбы одновременно играть!

— Ну, с первой все ясно. А на вторую у меня хоть согласия спросили? — поинтересовалась Лена.

— А ты что не согласна?! — опешил Ваня.

— Почему? Обеими руками — за!

— Тогда для чего же спрашиваешь?

— А для порядка!

— И из уважения к женскому полу! — добавила Виктория.

— Да ну вас! Спелись, как я погляжу! — отмахнулся Ваня. — А мы головы ломаем, как все это чисто технически сделать?

— Что — места разве на всех не хватит? — удивилась Лена.

— Места будет более чем достаточно! — важно пообещал Ваня. — Мы ведь Ника пригласили!

— Что, Ник приедет?! — обрадовалась Лена. И пояснила Виктории: — Это тоже наш друг, сын одного очень богатого человека, может быть, даже — олигарха, который сам теперь занимается большим бизнесом.

— Таким большим, что сначала даже ехать не хотел. Некогда, говорит. Но когда узнал, что будет сразу две свадьбы, немедленно согласился. Поговорил с мамой, спросил для чего-то у нас со Стасом данные наших, паспортов, потом, Ленка, записал все твои габариты, то есть, прости рост и размер, вплоть до головного для свадебной формы одежды. Я у мамы спросил и передал. Хотел и с нас с тобой мерки снять, но я сказал, что ты настояла, чтобы я был в военном, а у тебя свадебное платье и так есть. Причем такое, что закачаешься, все-таки отец — генерал! Да, еще он сказал, что арендует для такого случая самый большой коттедж, тот, что министру принадлежал, а потом перешел к его внучке Рите. Кстати, он вместе с ней и прилетит. Она как раз этот коттедж продавать собирается, что ли…

Эта новость понравилась Лене меньше.

Когда-то Рита проявляла интерес к ее Стасу, и хотя получила полный равнодушный отказ, если не ранка, то маленькая заноза в сердце осталась.

И еще болезненное сомнение.

Все-таки у нее появился серьезный недостаток.

А Рита уже тогда была на загляденье.

— Гляжу, вы там время даром не теряете, — стараясь не подавать виду, заметила она. — А чего же тогда не получается?

— Самое главное: как тебя по-быстрому выдать замуж за Стаса, ведь он не солдат-срочник, чтобы вас можно было расписать в три дня!

— Я больше недели здесь не выдержу! — мгновенно становясь совсем чужой, предупредила Виктория.

— Вот видишь… — кивнул на нее Ваня.

— Ничего, — уверенно сказала Лена. — Стасик изучит по интернету все законы и что-нибудь придумает.

Ваня, согласно кивнул.

Добавил, что тоже подумает.

И вышел.

— А что тут думать? — удивилась Виктория. — Твоя мама, насколько я поняла, в ФАПе работает?

— Да: в фельдшерско-акушерском пункте.

— Ну так пусть сделает тебе справку!

— Зачем? Я и так на инвалидности.

— Вот наивная! Другую — что ты в положении.

— Да ты что?! — возмутилась Лена. — Я ведь целовалась только раз в жизни! И — сразу такое?!!

— Но ведь это же только формально. Так же как и у меня.

— Нет, — категорически отказалась Лена. — Я не хочу, чтобы наши семейные отношения со Стасиком с самого начала строились даже на капле лжи.

— Нет, ну ты совсем ненормальная! Да как же теперь в жизни без этого?

— А вот так! — твердо ответила Лена. — Жизнь ведь она — что поле. Только один сеет рожь. А другой — ложь! И когда начинает жать урожай, то никак не может понять — почему у него все наперекосяк: семья разрушилась, дети болеют, сплошные неудачи и скорби. А что удивляться? Что посеешь, то и пожнешь! Покаяться бы — да не просто на словах, а делом. То есть, солгал — так хоть после остановись! Но люди часто даже в мыслях бояться признаваться себе в этом. Предпочитают забывать, на каком фундаменте попытались когда-то построить свое счастье. Куда легче все валить потом на других!

Она хотела продолжить.

Но тут вдруг… до нее дошел смысл других слов Виктории.

— Погоди! — с недоумением сказала она. — А почему у тебя это — формально? Ты что, разве не ждешь ребенка?

— Ну… в прямом смысле нет, — поморщившись от досады, что, кажется, проговорилась — да еще кому, этой, она и слово-то подобрала не сразу — святоше? — проворчала Виктория. — Хотя по законам природы он и должен быть!

— Ничего не понимаю… — пробормотала Лена.

— А чего тут понимать? Мы с Ваней еще не пожили в свое удовольствие. И ребенок нам будет только помехой. Слу-ушай! — вдруг протянула Виктория. — А твоя мама мне не поможет?

— Что?! — вздрогнула, как от удара, уже все начинавшая понимать Лена.

Судя по всему, эта красивая молодая женщина забеременела лишь для того, чтобы женить на себе ее Ваню!

И теперь, как это становилось все более очевидным, собиралась избавиться от сделавшего свое дело ребенка.

Лена открыла форточку, потому что ей внезапно стало нечем дышать.

Всю возникшую было симпатию и жалость к Виктории, с детства росшей без материнской ласки, словно сквозняком, загулявшим по кухне, унесло во двор, на жестокий мороз.

«Бедный Ванечка! Он же так любит детей…»

А Виктория совершенно невозмутимо, словно речь шла о только что разделанных ею карасях, и даже как будто торгуясь, продолжала:

— Ну — аборт сделать! Тогда, глядишь, я еще на несколько дней смогу задержаться. Какая разница, где время терять? Тем более что по-свойски всегда лучше сделают!

— Да моя мама ни разу в жизни аборты не делала! Ни сама, ни другим! Грех ведь это. Страшный грех! — с негодованием воскликнула Лена. — Наоборот, она отговаривала от этого всех. И, к счастью, у нее это всегда получалось. Ведь ребенок, который в тебе, это не просто зародыш, а уже такой же, как и мы, только совсем еще беспомощный и полностью зависящий от нас живой человек. Который, между прочим, как это уже неоспоримо доказала наука, слышит и понимает — все. В том числе и то, что ты сейчас сказала!

— Ну, ладно, хватит! Лично меня уже не отговорить! — отмахиваясь от Лены, усмехнулась Виктория. — Ни твоей маме, ни, тем более, тебе!

Видно было, что она уже пожалела о своей излишней откровенности.

Один лишь страх перед тем, что Ваня раньше намеченного ею плана узнает обо всем, а ведь его нужно хорошо подготовить или просто обмануть — мол, выкидыш был, пожалей, милый! — остановил ее от того, чтобы высказать все, что она думает.

— Ты только Ване пока об этом не проговорись, — попросила она и не без угрозы в голосе добавила: — А то сама потом пожалеешь! Мне ведь в Москве еще надо будет твоего Стаса от своих, ох каких броских и липучих, подруг защищать! Ну так как — договорились?

— Хорошо, Ване я ничего не скажу, — отчетливо выделяя имя брата и оставляя таким образом для себя честную возможность поделиться этой ужасной новостью со Стасом, который и здесь может быть что-то придумает, пообещала Лена.

Между ней и Викторией сразу словно выросла крепостная стена.

Причем, непреодолимая с обеих сторон.

И они, больше не разговаривая ни о чем и не глядя друг на друга, продолжили — каждая свою — работу…