Мыслефон?! — ошеломленно переспросил Сергей Сергеевич

Вернувшись в комнату, Стас достал из коробочки крест-мощевик и виновато прошептал:

— Прости за то, что сегодня я так легко дал эту уступку себе и пошел на футбол. Но обещаю, что она точно была первая и последняя!

Невидимый святой молчал.

Но на душе неожиданно стало легче.

По крайней мере, теперь можно было хотя бы выпрямить вдох.

Мысли продолжали крутиться вокруг полученного письма.

Этого страшного грома посреди ясного неба!

«Эх, Ленка, Ленка! Что ж ты наделала…»

«Ничего, — сжав кулаки покрепче, решил Стас. — Сейчас я заставлю себя не унывать даже от такого! Ибо уныние — это тоже грех!»

За дверью все громче и громче слышался шепот родителей.

— Сережа, ему надо помочь: утешить, объяснить, успокоить!

— Ты сама успокойся сначала! Иди, прими сердечные капли!

— Нет, я лучше пойду к нему!

— Не нужно. Ты только все испортишь! Я сам!..

Сергей Сергеевич осторожно вошел в комнату и посмотрел на сына.

Стас сидел перед включенным компьютером с таким видом, будто и не получал никакого письма от Лены.

Сергей Сергеевич опустился на диван и тоже, словно ничего не случилось, завел разговор совсем о другом.

— Знакомая картина! — кивнул он на усыпанный бумажными комками пол. — Когда я писал диссертации, у меня тоже так было в кабинете. С одной только разницей, что листки были вырванными из тетрадей!

— Так значит, это у меня генетически? — одними губами усмехнулся Стас.

Его голос был совершенно спокойным. Таким спокойным, что отец с тревогой посмотрел на него, но взял себя в руки и тоже спокойно сказал:

— Да, особенно если брать во внимание генофонд всего человечества!

Сергей Сергеевич с удовлетворением заметил, что в глазах его сына появился интерес и с воодушевлением продолжил:

— Дело в том, что мысленный идеал всегда расходится с его словесной реализацией…

«Исполнением…» — вспомнив Владимира Всеволодовича, мысленно поправил отца Стас и действительно с интересом стал слушать дальше.

— Все писатели, художники, музыканты стремятся к этому идеалу. — Но он недостижим никогда. К нему можно только приблизиться. Отсюда и муки творчества. Постоянная неудовлетворенность самим собой. Долгие годы труда. И все равно этот вечный разрыв между словом и делом остается непреодолимым…

Услышав это, Стас невольно нахмурился.

Сергей Сергеевич решил, что он неосторожно напомнил сыну о слове, от которого освободила его невеста и, сердясь на себя, кашлянул в кулак:

— Ты вот что… ты сильно не переживай! — как-то виновато попросил он.

— О чем ты? — недоуменно взглянул на него Стас, думавший на самом деле о недостижимости этого разрыва.

— Как это о чем? Точнее, о ком… О Лене!

— А-а… — будто припоминая что-то давно забытое, кивнул Стас и пожал плечами: — А что тут переживать? Собственно, ничего особенного не случилось. Я все равно не хотел, чтобы у нас было все быстро. Ей надо учиться. Мне еще — тоже. Причем, много и срочно!

— Так ты вроде и так учишься… — озадаченный последними словами сына, напомнил отец.

— Да нет, я решил на будущий год поступать еще в один институт! — нетерпеливым голосом перебил Стас.

— В какой?! Надеюсь, в родственный твоим факультетам? В какой-нибудь историко-архивный?..

— Нет, наоборот — в технический. Точнее, связанный с электроникой! — твердо ответил Стас и, видя, как меняется лицо отца, поспешил успокоить его: — Не беспокойся — заочно!

— Как это не беспокойся?! Совмещать учебу на двух гуманитарных факультетах с техническим… — Сергей Сергеевич взглянул на сына, как, наверное, смотрел на самых трудных своих пациентов, и покачал головой: — Боюсь, такого не выдержит даже такая светлая голова, как твоя! Зачем тебе это?

— Понимаешь… — Стас кивнул на замусоренный пол и, старательно подбирая слова, чтобы было понятней, объяснил: — Я решил избавить человечество от мук творчества.

— Что?!

— Ну, как бы это тебе понятнее объяснить. Коротко говоря — изобрести прибор, который смог бы записывать мысли человека. Назовем его условно — мыслефон.

— Мыслефон?! — ошеломленно переспросил Сергей Сергеевич. — Но ведь это же невозможно!

— Когда-то и диктофон, да что там — вообще запись человеческой речи казалась невозможной. Однако вот ведь — изобрели!

Стас кивнул на диктофон и победно взглянул на отца.

— Да ты хоть представляешь, какие знания потребуются для этого?! — уже с нескрываемой тревогой воскликнул тот. — Тут мало электроники и вообще всех технических наук! Нужно еще знать, как устроен и работает человеческий мозг!

— Значит, поступлю и в медицинский! — как о само собой разумеющемся невозмутимо сказал Стас.

— Все учеба, учеба, а жить когда? Тебе ведь нужно будет создавать семью, обзаводиться детьми!

— Зачем? — снова равнодушно пожал плечами Стас. — Я ведь теперь никогда не женюсь. Как говорится, все, что ни делается — все к лучшему. Семья была бы мне только помехой на пути к такой цели. А так, спасибо Ленке, теперь как следует выучусь, изобрету мыслефон и первый же воспользуюсь им!

Видя, что сейчас переубедить сына нет никакой возможности, Сергей Сергеевич поднялся с дивана, неопределенно пожал плечами и вышел из комнаты.

Стас резко повернулся к компьютеру. Задача была поставлена. Надо было начинать ее выполнение прямо сейчас. Он с детства не привык откладывать серьезных дел на потом.

Но тут за дверью снова послышались голоса родителей:

— Ну… как он там?

— Все нормально. Переживает, но держится молодцом!

— Сережа, ты что-то утаиваешь от меня…

— Да ничего я не утаиваю! Просто он решил поступать еще в один институт…

— О, Господи!

— Наверное, для того, чтобы забыться… Он же ведь весь в меня — однолюб!

Стас только головой покачал, услышав эти слова отца. В самую точку, в самую боль сердца попал — вот уж поистине кардиолог!

Неожиданно ему чуть ли не до слез стало жалко родителей. Нужно было прекращать хоть их мучения. Он решительным движением выключил компьютер, вышел из комнаты и, потирая ладони, как можно непринужденней сказал:

— А вот — и я! Надеюсь, мои любимые оладышки еще не остыли?..