Глава 13. Глупо отрицать то, что я не понимала происходящее

Глупо отрицать то, что я не понимала происходящее. Глупо также говорить, что я не ждала этого. Глупо говорить, что я знала, что делаю. Глупо. Моё сознание напрочь улетучилось в небытие, я позабыла, как меня зовут и кто я вообще.

Наконец, разум возвращается, и я уже могу мыслить здраво. По крайней мере, я так думаю. Открываю глаза и вижу ту самую надменную ухмылку, или что-то подобное. Не разберу, да и какая разница, мне так противно, я готова снести всё на своём пути.

Разум действительно при мне. Я отталкиваю его с такой силой, что сама и не ожидала. Он плюхается на скамейку и смеётся, а я убегаю прочь, к двери, вон из сада.

- Беги, давай! – сквозь смех выдает Дарриан, но тут смех прекращается, я слышу, как он встаёт, и с опаской оглядываюсь. Он вскочил и пинает летящую мимо листву, приговаривая про себя «Чёрт» или «Идиот».

Я останавливаюсь. Знаете, я хочу его просто убить, нет, задушить, а потом растереть в порошок. Мои руки автоматически сжимаются в кулаки, я, пылая от ярости, разворачиваюсь на каблуках и направляюсь к этому, и правда что, идиоту, который вот вот упадёт. Он меня вообще не замечает, а только занят бессмысленными листьями. Я подхожу всё ближе, а в метрах пятнадцати от скамьи останавливаюсь и говорю себе: «А зачем?». Усмехнувшись, я всё таки исчезла в этот вечер из оранжереи, попрощалась с гостями, с Ли, обнялась для вида с Амор и отправилась домой.

Уснула я на удивление быстро, не поела, правда. Да и ничего. Я пришла домой в десять часов, а позже проснулась от лёгкого шума в гостиной. В два часа, видимо, пришла Амор, поскольку я слышала женское хихиканье и шаги. Ну, то, что это не могла быть одна только моя «нянька», мне стало понятно наутро, когда я после длительных умываний уселась за чашку кофе, застала коварный побег Доджера (не зря такое имя у него) – дружка Амор, который постоянно звонит на домашний телефон. Вообще, я не понимаю, к чему здесь телефоны – ведь у них есть мобильные телефоны, или, как я их называю, «кирпичи». То же, что и домашний телефон, но с большими функциями (в общем, это вне моего понимаения). Более того, если ты вдруг забыл свою ИК (Идентификационную Карту – язык сломаешь), то можно воспользоваться этим чудо устройством, которое есть у всех совершеннолетних слоёв общества Колонии. Мне такую не дали по двум причинам: я не гражданка Колонии (по крайней мере, пока) и мне нет восемнадцати.

Но вернёмся к побегу. Доджер подумал, что я его не вижу, а потому прокрался к двери и уже думал нажать на ручку, как заметно вздрогнул от моего, на удивление, спокойного голоса:

- Мы на ночь закрываем дверь, нужно разблокировать.

Вид у него был, прямо скажем, взъерошенный. Русые волосы, короткие, торчали в разные стороны, рубашка была выправлена и слишком помята, а пуговицы сверху и вовсе путанно застёгнуты. Галстук-бабочка мёртвым видом свисал с шеи, на руках «подстреленный» пиджак и эти лукавые зелёные глаза. Мне кажется, он действительно испугался. Было видно по его реакции, он замялся и готов был кинуть в меня, чем ни будь тяжёлым. Но он начал судорожно жестикулировать своими руками, а потом, слегка заикаясь, произнёс:

- Ну, может, ты это, ну. Разблок…

На этом собственно его речь кончилась. Я, вздохнув, поднялась и ввела наш тайный пароль. Он выбежал, как ветер влетает. Только когда я дверь закрывала, то чуть не прижала его голову, говорившую:

- Эмм, спасибо… Ну…

- Да, да… - я закрыла дверь быстро, хорошо ещё он голову успел свою убрать, а то было бы кровищи…

Ещё один обыденный день. Я снова сажусь за стол, допиваю кофе и при этом листаю историю основания Колонии на планшете. Даже не думала, что всё так детально можно было изучить тогда, ведь в тот день началась паника, суматоха, люди вели себя крайне неразумно. Но, как видно, предков нынешних колониан не сильно беспокоило будущее «непосвящённых в план спасения».

Случилось всё 19 февраля 2096 года, когда в городах недавно образовавшегося тогда Мирового Союза, который просто объединял все оставшиеся страны планеты под одним знаменем и руководством крупнейших стран, поочерёдно в городах просто исчезла энергия. Уличные фонари, осветительные приборы, вся прочая разношерстная электроника потухла, как гаснет свеча от дуновения ветра. Тогда возникали идеи возродить выработку энергии Атомных станций, Гидростанций, но их не поддержали, поскольку вода – самое ценное, ценнее золота. А нефть? Нефть давно отжила своё, больше никому не нужна. Если и найдётся человек, который будет хранить последние капли мифической черной жидкости, то его немедленно доставят властям и будут судить за сокрытие «утерянных ископаемых». Люди боялись всего – ветра, воды, огня... Всего. На ветре можно было продержаться, но подобного энергетического сырья хватало лишь на один дом, а затем снова «пуф».

Этот день назвали Коллапс, просто потому что случился «коллапс», и об этом твердили руководители городов. Начали произрастать волны возмущений, в Каттаре был убит мэр Джеффри Блейк, его семья и заместители бежали, в не менее крупном центре Тедек бурлящая злобная толпа захватила и так увядшую власть, но не смогла долго удерживать изголодавшихся жителей, и приняла органы власти от соседних, меньших по размеру городов, Шенов и Оссон.

Постепенно люди стали покидать свои родные «наэлектризованные» поселения. Собрав всё нужное, они начали переселяться в более неразвитые города, где нет бетона и стали, где можно снова вернуться к истокам цивилизации.

«Разобрать по кирпичику» - лозунг одного из объединений по восстановлению человеческого могущества и господства над Землёй.

Нет больше тех бетонных джунглей, что ранее возвышались над поросшей везде травой. Больше человек не смотрит свысока на всё, что испокон веков окружало его. Теперь он, наконец, слился с природой воедино. Ну, почти.

Но почему всё-таки нить оборвалась? Почему истощилась эта «бесконечная» энергия? Об этом, к сожалению, статья умалчивает. Но, вот что наводит сомнения: основатели Колонии, Питер Джеймс Оверберг, Стейн Ритс, Филлисия Делибер и также некоторые руководители стран, которые посчитали лучшим убежать с тонущего корабля, задолго до «трагедии» начали возводить первые стены Колонии. То есть, они знали, что это произойдёт, и каким-то образом, только возможно, были зачинщиками сей катастрофы. Её возводили в давно заброшенных и никому не нужных «катакомбах метро». Что такое «метро»? Ах, вот! Метро – усовершенствованный вид транспорт, позволявший на рекордных скоростях за рекордное время перемещать грузы, людей в абсолютно разные точки Земного шара. Большая часть шахт для «сверхтранспорта» проходила под водой. Я припоминаю звуки воды, доносившиеся из продолжения туннеля. Что бы было, если бы я пола туда?

Вот фотографии – господин Оверберг и Стейн Ритс подписывают какие-то бумаги, вокруг все с серьёзными, даже каменными лицами, все, кроме Филлисии Делибер. Она, напротив, странно ухмыляется, стоит позади Оверберга. На следующих снимках показаны первые здания, возведённые здесь, семейные фото счастливых детей Оверберга, затем семья Ритса, первая церковь, судебное здание, тюрьмы. Затем пошли также странные кадры, где Ритс сидит на скамье подсудимых, Делибер выступает в роли судьи. Ритс казнён. Далее фото вступление Оверберга в должность руководителя Колонии, рядом с ним его сын. На этом фото кончаются.

Значит, 26 февраля 2096 года группы людей из разных уголков мира под руководством знающих тоннели проводников направились сюда, в Колонию. Вот интервью одного из первых поселенцев:

«Я так рад. Мне удалось привести сюда свою семью, мою дочь Анику и сына Стоула. Я работал в мелком городишке банкиром, заплатил довольно крупную сумму за место и только потом мне выслали документы. Когда нам сказали, что есть электричество, все воодушевились и обрадовались, но когда спустя две недели был введён запрет на прогулки наверху, все начали возмущаться. Прошла череда самоубийств и смертей от удушья, но спасибо, огромное спасибо доктору Ритсу! Он чудеснейший человек! Он спас многих людей, в том числе и мою жену!»

Доктор Ритс, он же основатель колонии, видимо, человек честный и благородный, и, похоже, что он оказался на скамье подсудимых за свою честность. Я чувствую.

Интервью второго поселенца:

«Нас подвели к огромным железным воротам, где мы встретились с другими группами. Здесь было огромное количество людей, все толпились и ругались. Никто не знал, что будет дальше, нам лишь сказали, что мы идём в убежище, куда попадут только те, кто действительно заслуживает спасения и беззаботной жизни. Все люди становились в очереди к небольшим будкам, где проверяли документы из списка, а так же сверяли приглашения. Приглашение прислали только на меня, поскольку моя лучшая подруга была связана с подпольными организациями. На моего полуторогодовалого сына не было соответствующего документа. Его не хотели пускать! Я плакала, а затем подошла к проводникам, и те уже сделали исключение».

Интервью третьего поселенца, последнего здесь:

«Я не осознавал, к чему такая спешка. Секретность, понятное дело. Но спешка. А потом, спустя несколько часов я услышал дикий гул из чащи, а точнее, из той части чащи, откуда мы пришли. Я спросил у своего друга, кто это бы мог быть. Тот расхохотался, обозвал меня дураком, и сказал, что только полный идиот не смог бы различить рёв толпы, жаждущей спасения. В шахте начали зажигаться огни ламп. Каждую группу соответственно эвакуировали поспешно внутрь, бросив проверку. Я заметил в последний момент (кстати, окаймовку шахты образовывала лента из динамита), что один из руководителей групп оставался возле входа в туннели и докуривал сигарету с лёгкой ухмылкой. И тут до меня дошло, что сейчас мы окажемся навсегда отделёнными от мира. Я делаю последний вздох свежего лесного воздуха, и раздается взрыв. Тьма. Больше ничего не помню, только очнулся я в госпитале рядом с взрывателем, который сказал, что «обезьянам сверху нас не достать»».

Значит, люди не знают о выходах на поверхность. И тогда я не понимаю, почему меня не убили, а придали этому делу всеобщую огласку.

«Колония – моя идея, - рассказывает господин Оверберг в отдельном пункте, - она подразумевает собой безопасное место, куда попадают лишь самые наилучшие и квалифицированные специалисты, а также люди, у которых хватило ума, чтобы вовремя приобрести приглашения (смеется, прим. автора статьи). Мой добрый друг, доктор Ритс, изначально предлагал построить сеть таких же поселений, и постараться уберечь от деградации как можно большее количество людей, но где же мы уместим такой воз провинциальной темноты? (смеется, прим. автора статьи)Разумеется, первым руководителем Колонии я. Затем мой сын, мой внук, мой правнук. Да, лёгкая монархия с запашком диктатуры, ну а что вы хотели от миллиардера-основателя? (смеется, прим. автора статьи) Также я планирую ввести собственную систему экономики, в первую очередь. Далее в списке система образования. Чудь дальше различные предприятия, начиная от производителей увлажнителей воздуха заканчивая добычей ценных металлов. Сферы услуг, жильё. И да, чуть не забыл, самое важное. Летоисчисление теперь тоже своё. 19 февраля мы там затеяли переход? Так вот, 19 февраля 2096 года была наша эра, ну а теперь попросту новая эра».

Сумасшедший. Сумасшедший человек. Он запер навеки огромное количество людей, держит их в кулаке, основал слишком уж жёсткое классовое неравенство. Да уж, впечатляет.

А вот фотография нынешнего руководителя колонии (почему бы не присвоить себе королевский титул?) - русые волосы зачёсаны назад, тёмный изысканный фрак, резкие черты, узкие серые глаза, островатые скулы, а губы напоминают скорее полосу, чем рот. Это Генри Оверберг, или Оверберг в 18 поколении. У него есть жена, Парадис Оверберг, две дочери – Монель Оверберг, первая красавца здесь, и чуть менее популярная, Клуи Оверберг. Генри Оверберг владеет многими языками, имеет степень в медицине, а также питает страсть к картинам с местами природы Верхних Земель.

Дата издания – 16 марта 2324 года новой эры.

Я запуталась, голова гудит от слишком большого потока информации. Так, погодите. Сейчас 2332 год, вижу на дисплее. 18 октября. Я здесь уже почти 2 месяца, следовательно, прибыла сюда где-то в конце августа.

Я потихоньку въезжаю.

Но всё равно, сущая глупость затея с новой эрой, ведь новая эра это только для вас, сливок Земного общества.

Я листаю дальше, вижу здания, которые возводились первыми, вижу корпуса госпиталя…

Тишину прерывает шарканье Амор, на которой надета огромная серая майка. Можно сказать, что она даже в ней утонула. Вид у мой квартирантки не очень уж хороший, я бы даже сказала ужасный. Волосы растрёпаны, видны остатки вчерашней укладки. Косметика потекла, помада вообще в разных концах её лица. А в глазах нет того прелестного огонька, который радовал меня. Она – человек настроения. Если всё плохо, то к ней лучше не подходить. А если она на седьмом небе от счастья, то попроси у нее, о чем хочешь – сделано будет!

Вот как раз сейчас, в этот момент к ней лучше за километр не приближаться, потому что, очевидно, Доджер смылся. Но я на него точно не злюсь, потому что понимаю его. Я бы тоже смылась.

- Где Доджер? – спрашивает она хриплым голосом, достаёт припрятанные мною от неё подальше настоящие сигареты (здесь они запрещены, поэтому существуют и своего рода дилеры). Да, видно положить их за пачку хлопьев на последней полке кухни была не лучшая идея.

- Точно не здесь, - ухмыляюсь я.

- Заткнись, - шипит Амор, закуривая сигару, - Что ты делаешь?

Она подходит ко мне, вырывает планшет, я не успеваю среагировать.

- Ага, интересно стало. Да брось, тут чушь написана. Все знают. Знаешь, за что Ритса посадили?

- За что?

- Так Оверберг, думаешь, просто так бы упрятал кого? Ритс под него копал, потому что Оверберг мало того черте что творил, так ещё ходят слухи, мол, из-за него вся фигня с электричеством и наверху всякая зараза.

- А вы года считаете как?

- Ты что, думаешь, мы идиоты? – она рассмеялась, - Сейчас 2332 год. Всем абсолютно всё равно на старческий маразм господина Оверберга.

Мы вместе смеёмся. Это, скорее, первая минута нашего нормального общения после откровенной беседы в кладовой. После того случая она огрызалась на меня, язвила. Меня, безусловно, это задевало, но прошло.

- Так что, закон не предусматривает летоисчисление по Новой эре?

- Нет, его отменил сын основателя, Клиффорд Дилан Оверберг. Его портрет первый висит в зале суда. Мой прапрадед дружил с ним.

Она вдруг резко разворачивается и идёт на кухню. Она рядом с комнатой Амор, я иногда слышу, как она прокрадывается на кухню. Однажды я даже подстерегла её. Оказывается, она ест торты по ночам. Иногда кусочек, иногда весь, по её словам.

Вокруг стола клубится дым, я бы с радостью открыла окно, но, увы, ничего от этого не изменится. Всё равно будет душно и задымлено, даже хуже. Здесь принято включать фильтраторы у потолка, что я и делаю одним нажатием кнопки на панели на стене. Дышать становится легче лишь через пару минут. Я допиваю кофе. Иду на кухню, к Амор, посмотреть, что же она там делает.

Такого человека, как Амор легко обидеть. Очень трудно втереться в доверие, и вообще. С ней трудно. Она закрыта для тех, кто не живёт с ней под одной крышей, не чувствовал те же обиды, что и она, для тех, кто не связан с ней.

Она стояла у окна и смотрела на проезжающие машины, когда я влетела в кухню и взяла со стола яблоко из красивой вазы.

- Ты чего?

Она вдруг начала смеяться. Я недоумевающе смотрю на ее, честно говоря, изуродованное ночным сном и косметикой лицо. Амор протянула мне записку от Доджера:

«Спасибо за всё. Доджер»

- Что смешного?

- Он сбежал, а его мама звонила мне минут пятнадцать назад и пригласила меня к ним на ужин.

Мы заливаемся смехом. Действительно, очень глупая ситуация. Нет, я представляю лицо Доджера, когда он увидит её на своём крыльце. А особенно, я хочу присутствовать на том моменте, когда мама скажет ему, что Амор – чудесная девушка, и что она будет рада принять её в семью. Поверьте, скажет. Потому как они с Амор виделись уже, и не раз. Мисс Пуфф, мамочка Доджера Пуфф, была в восторге от блестящих способностей Амор к науке и всей подобной чепухе, по которой мамочки определяют лучшее для их чад.

***

Я заметно нервничаю. На лбу выступают капельки пота. Я делаю глубокий вдох, вытираю потные ладони о брюки. Повторяю про себя то, что тысячу раз готовила дома. Небольшую речь я набросала на блокноте. Надеюсь, всё сработает, и я смогу ходить по улицам, не опасаясь, что меня закидают камнями. Надеюсь, что кошмар прекратится и всё забудется. Потому что я скорее зла, чем тронута поступком Майерса младшего.

Я стою перед большим частным домом, скорее дворцом. На калитке табличка «Майерсы». Калитка не заперта, я толкаю её вперёд. Повсюду искусственные растения – единственное утешение местных жителей. Даже фонтанчик имеется. Я иду по аккуратной, выложенной щебнем дорожке к широкому крыльцу, покрытому сероватой плиткой. Дом напоминает облако, поскольку его отделкой является белый камень, а рамы окон голубые. Милый домишко. Замечаю первую странность – решётки на окнах второго этажа. Обычно от воров отгораживаются на первом этаже, но в этом случае какие-то чудные намёки. Я иду дальше, к крыльцу. Ступаю на первую ступеньку, и вот я уже протягиваю руку к домофону, как дверь распахивается и чья-то рука втаскивает меня внутрь. Это Лиира. Она смотрит на меня испуганными глазами, а как только я пытаюсь раскрыть рот, подносит к губам палец, в знак того, что мне лучше помолчать.

- Тише.

- Что происходит? – шепчу я, но она меня не слушает, а ведёт меня куда-то по коридору. Двери в комнаты закрыты, в зал ведёт в арка. В зале всё шторы затянуты, наверно, как и в других комнатах. Повсюду висят портреты счастливой семьи. Мисс Майерс, пока я не знаю её имени, очень красивая. У неё такие же глубокие синие глаза, как и у Майерса младшего. Я не хочу произносить в мыслях его имя. Мне оно осточертело.

Мы поднимаемся наверх по винтовой лестнице, каждую ступеньку подсвечивают лёгкие огоньки. Это вселяет в меня лёгкое чувство безопасности. Перила ледяные. Неудивительно, ведь они из мрамора. Здесь явно любят мрамор. Вот и последний рывок на последней ступени. Я стою посреди своеобразной развилки. Впереди висит огромная картина, на которой изображены совсем маленькая Лиира, её отец и мать и брат в костюме выпускника. В этом «коридорчике» есть свет, потому я и могу хорошо рассмотреть лицо матери Ли. Она такая красивая, круглое лицо, идеальные черты подбородка и скул, большие голубые глаза, ровный носик и пышные чёрные волосы. У Лииры, напротив, сероватые глаза, почти как у отца. Но меня снова хватает рука подруги, я сбиваюсь с мысли, и мы идём в одну из комнат, где закрыта дверь. Останавливаемся возле неё.

- Я не знаю, что произошло вчера, - в пол голоса говорит Ли со слишком серьёзным выражением лица, - потому что вчера я вошла в комнату брата, и собирала бутылки из под алкоголя! – она так дивно произносит это слово, как будто никогда раньше его не произносила, - Я увидела. Как она стоит на карнизе и собирается прыгать! Я оттянула его от окна, он сопротивлялся, влетел отец и оттащил его. У него была истерика. Он орал, смеялся, плакал и всё одновременно. Звал маму весь вечер. Потом почему-то полез на рожон с отцом, обвиняя его в смерти мамы. У Дарриана теперь огромный синяк на щеке, - всё серьёзным тоном произносит Ли, а я слушаю, затаив дыхание, - Сегодня я ждала тебя, я знала, что вчера что-то произошло. Этот ничего не говорит, он валяется на кровати уже целый день, не ел ничего. Отец ушёл по делам, утром пришли рабочие завинчивать решётки на окнах. Всю ночь он продежурил в его комнате. Я не знаю, что делать. В общем, иди ты к нему.

Она открывает дверь и впихивает меня внутрь. Здесь темно, не совсем, конечно, но свет с улицы не проникает из-за покрывал, навешанных на окна. Карнизы с синими занавесками валяются на полу среди разбросанной одежды. Обои в комнате светло синего цвета, одну стену делят между собой белая и синяя краски. Уютно было, но бардак испортил всё. Тумбочки развалились, видно, от сильного удара, дверцы белого шкафа у стены открыты, одна из них висит под углом в 45 градусов на одной петле. Экран на стене перед кроватью отображает на всю стенку серые помехи, придавая, так сказать, дополнительное освещение. Сам Дарриан лежит на широкой двойной кровати, простынь где-то под ней, а он лежал спиной кверху на куче подушек, сверху он накрыт лёгким голубым покрывалом (видно, Ли постаралась). Я с опаской, честно говоря, подхожу к кровати, на пути мне попадаются пустые бутылки из-под виски, кое-где в углу комнаты видны следы от разлитого спирта. В воздухе стоит удушающий запах алкоголя, я включаю фильтратор. Сажусь на слегка покосившийся белый стул перед кроватью, а когда сажусь, понимаю, что под ногами что-то лежит. Нащупываю рукой – недопитая бутылка бурбона. Отшвыриваю назад, противно. Дышать трудно, я делаю частые вздохи. Волосы пусть и не очень уж длинные, отросшие после ужасной стрижки (вьются слегка), но всё равно лезут в глаза, я завязываю их в хвост. Мне становится не хорошо. Голова кружится. Я сажусь по-турецки на стуле и начинаю напевать мотив одной песни, который мне поведала Бет, когда укладывала спать. Напеваю тихонько. Расслышать мог бы только тот, кто вслушивается в каждый шорох. А я нервничаю, сама не знаю почему, продолжаю напевать.

- Будь добра, заткнись, - говорит в подушку непробудный пьяница.

Я в ужасе чуть не падаю со стула, потому что тот факт, что он в состоянии говорить был от меня утаён.

- А теперь можешь проваливать… - выдавил в подушку Дарриан.

- Твоя сестра попросила…

- Что попросила?! – он приподнялся на руках, чтобы выкрикнуть мне эти слова. Чёрные волосы растрёпаны, а на правой щеке сияет синим огнём синячище. Под глазами мешки, а сами глаза опухли и покраснели, - Спросить, почему я пытаюсь сдохнуть или почему напиваюсь уже месяц? Спроси у отца, спроси у всех, спроси у каждого! Все знают, что произошло.

Я на него смотрела совсем спокойно, не ожидала такого от себя. На минуту я даже оказалась в другой вселенной. Мне вдруг стало так всё равно, я даже не обращала внимание на то, что на моём собеседнике нет ничего, кроме покрывала, которое, слава богу, отгораживало меня от мысли выбежать.

Он перевернулся на спину и положил руки за голову. Я, конечно, всё понимаю, там не к месту, или не к ситуации, но честное слово, любая бы на моём месте уставилась бы на накаченные руки, чёрт возьми. Я никогда, клянусь. Никогда не видела таких совершенных форм. Говорю, как идиотка, знаю.

- Ты идиот? – спрашиваю я. Глупая, глупая Эл.

- Подай-ка бурбон, - говорит он, и протягивает руку, не поворачивая голову.

- Нету тут его, - вру я на ходу, закусывая губу.

Он протяжно выдыхает, и сам наклоняется, чтобы достать закатившуюся под стул бутылку. Зубами выдирает пробку и с минуту подумав, протягивает мне:

- Будешь? – говорит он непонятно, из-за пробки во рту.

Я колеблюсь, но мне так же хреново, как и ему, так что была, не была. Я хватаю бутылку за горло, и пью, как заядлый любитель алкоголя. Фу, гадость редкостная. Потом делаю ещё один заход. На этот раз чувствую, что кто-то выдирает из рук у меня бутылку:

- Эй, полегче.

Во время «рывка» бутыли, на меня проливается часть жидкости. В общем, белый свитер должен быть выброшен. А если останусь в нём ещё пару минут, провоняюсь, и Амор от меня точно не отстанет.

- У тебя есть свитер? – спрашиваю я, глядя на пьющего Дарриана.

Он отрывается от бутылки, улыбается так, что у него видны ямочки на щеках:

- Ты тут собралась переодеваться?

- Придурок, свитер мне дай! Погляди, что ты наделал! Всё из-за твоего патологического алкоголизма!

- Это бурбон.

- Да плевать я хотела на твой бурбон, если ты мне сейчас же свитер не дашь, я заору, что ты меня бьёшь!

- Схватят тебя, а не меня. Да и что ты приелась к свитеру, на, бери!

Он бросает мне в руки чёрный мешковаты свитерище; он сшит так, что сквозь дыры между толстыми нитями можно голову просунуть, если постараться. Он достал свитер из тумбочки, которая единственная в этой комнате пережила нервные срывы хозяина обители.

Я ловлю его. Встаю со стула, подхожу к целой дверце шкафа.

- Ты хочешь переодеваться в шкафу? – ржёт Дарриан.

- Да пошёл ты!

Я загромождаюсь в шкаф. Одна дверца закрывается, вторая продолжает висеть, сквозь образовавшееся отверстие я спокойно вижу ухмылки этого идиота. Кое как снимаю свой вонючий свитерок, и пытаюсь одеть огромный дырявый мешок, наступаю на какую-то тёплую тварь на полу шкафа, и с криком «Крыса!» с грохотом и свитером на башке вываливаюсь наружу и окончательно доламываю последнюю дверь.

В комнате стоит оглушительный смех Дарриана, мяуканье кота, которому я отдавила хвост и мои ноющие звуки. У меня на голове водоросль из свитера, а это значит... Вот чёрт. Нет, нет, нет. Только не это!

- Третий, так и знал.

Я наконец освобождаюсь от чёрной тучи на голове, напяливаю этот мешок на себя, и понимаю, что минуты две точно стояла в лифчике.

- Я вижу тебе смешно, смейся.

- Ну, ты чуть не убила Твист! Иди сюда, кис кис кис, - он подзывает к себе лысую кошку, страшную, облезлую. Порода такая, видимо. Я не видела таких.

- Что это за тварь?

- Твист, здесь разрешают держать только таких кошек. Типа если у кого аллергия, то сразу шерсть разносит по вентиляционным каналам и всплеск аллергиков обеспечен.

Он гладит кошку, а та не обращая на него внимания, тянется к шкафу. Запрыгивает, и я вижу, как Твист сворачивается там клубочком.

- Её излюбленное место.

Я вдруг пришла в себя, вспомнив, зачем сюда пришла. Моя истинная цель была расставить все точки над и. Но Ли разорвала мои планы в клочья. Поэтому я спрошу так:

- К чему весь этот спектакль?

- Это тебя не касается.

- Ли испугана. Твой отец явно не в восторге, а что сделают власти, когда получат жалобы соседей? Ты эгоист! Посмотри на себя! Ты непроглядно пьёшь…

- Но и ты пьёшь...

- Я сделала так, только потому, что мне ещё хуже, чем тебе. Меня здесь все ненавидит, а Амор изображает из себя опекуншу, будто ей не всё равно, хотя я знаю правду. А ты просто не понимаешь, что есть люди, которые чувствуют себя ещё дерьмовее, чем ты. У тебя есть любящая сестра, отец. Дом, в конце концов! А у меня нет ничего этого! И самое страшное, что это всё моя вина, ничья больше. Я не рада, что полезла во всё это. Жила бы себе преспокойно в глуши, и ничего бы не знала. Всё было бы спокойно.

Он отвернулся, когда я начинала говорить. А сейчас лежал спиной ко мне, но всё слушал. Я уверена.

Я подхожу к кровати. Сажусь.

- Сегодня… Сегодня 4 года как мама умерла… Отец даже не помнил… Он просто забыл, Ли вроде помнит её, но смутно, как сон… После её смерти меня как током стукнуло, я… Я просто сам не свой… Меня тошнит от каждой фотографии, напоминает здесь всё.. А, да тебе не понять.

- Я своих вообще не помню... Их убили.

Он вдруг замолчал. Эгоист. И тряпка. Господи, как же он убивается. Мне его жалко. Ведёт себя как ничтожество.

- Хватит вести себя как тряпка.

Он вдруг приподнимается и резко поворачивается ко мне, плед сполз с него до поясницы. Видны несколько шрамов на его теле.

- Я тряпка?! Гляди, - он показывает на шрам на правой половине груди, как будто на сердце, - Это оставила одна тварь женского пола Сверху, я поклялся, что я прибью её, когда встречу…

Я молчала.

- Мы тогда впервые ходили Наверх первый раз…

- Всё равно, если бы ты не был тряпкой, то пережил бы смерть мамы. А то ведёшь себя. Сестру пугаешь. Отца нервируешь.

- А отцу плевать на меня. Он пытался вырастить из меня машину-убийцу, но иногда всё равно чувства жалости просыпаются. Я не могу убивать просто, ну, раньше не мог. А потом как убили маму…

Дарриан опустил лицо в ладони, провёл пальцами по лбу, издал протяжный выдох. Может он и не тряпка, но точно псих.

- Ты, это, извини за вчерашнее... Я просто, того, ну, перебрал. Еле вспомнил вообще. Да и сегодня тоже, всё из-за проклятого спиртного. Это всё Трэйтор, подсадил меня… - смеётся.

Он произнёс это с улыбкой, резко подняв голову. Он помнит, всё помнит, видно по маленькому огоньку в его глазах. Ну, не признаётся. Да и мне, честно говоря, наплевать.

- Ты о чём? – спросила я специально, чтобы он понял, что я забыла.

- Я о... Ах, да, хорошо, - сообразил-таки.

Минута молчания.

- Ты не могла бы принести мне воды? – спрашивает Дарриан.

- О, да, конечно…

Как только я подхожу к двери, оттуда высовывается рука и протягивает мне бокал воды. Подслушивает, значит. Я отдала воду Дарриану, а сама подошла к двери тихонько и со всей силы как ударю ногой.

- Ау! – слышен звук бьющейся кружки и тоненького голоска.

- А не надо подслушивать, - кричу я.

Пока за дверью Ли собирает осколки чашки, я иду обратно к психологически нестабильному новому приятелю. Сажусь на кровать, и понимаю, что между нами всего ничего расстояние, а он, извините, полуголый, если совсем не голый (дальше увидеть, слава богу, не довелось). Видимо, настолько заговорились, как не заметили это.

- Ну, раз всё у тебя хорошо, я, пожалуй, пойду, - собралась я уходить, как вдруг я почувствовала ужасную слабость, в глазах мутит, я слышу окрики Дарриана, он дёргает меня за плечо, а глаза закрываются. Я погружаюсь в глубокий пьяный сон.