Книжные собрания 2 страница

2) С 1906 г., когда Конституция в России была введена впервые, в нашей стране сменилось пять Основных законов. Срок жизни каждого из них в среднем — чуть больше 17 лет. Пришло ли время заменить или, по крайней мере, внести изменения в Конституцию 1993 г., шестую в истории, принятую, как известно, при обстоятельствах чрезвычайных? Нет сомнений, что если решение в закрытых от общества кабинетах будет принято, изменения в Конституцию будут внесены, и контролируемые властями СМИ примутся убеждать граждан, насколько разумны и благотворны задуманные перемены, каковы бы они ни были. Тем более актуальной становится задача оценить и по возможности разъяснить обществу, насколько адекватна сложившаяся политическая система - Конституции и насколько эта Конституция отвечает объективным потребностям общественного развития.

Был ли упущен шанс?

Ни в одной из посткоммунистических стран демократический транзит не был легким и простым. Слишком долго социальную почву усеивали зубами дракона. Их всходы то и дело пробиваются даже там, где, казалось бы, для того уже нет условий и где развитие в общем носило поступательный характер: в Восточной Германии, в Чехии, в Польше. Однако политическое развитие в России, как и в ряде других республик бывшего СССР заметно выбивалось из этого ряда. Вслед за «демократической весной» рубежа 1980-90-х годов, когда были демонтированы важнейшие конструкции тоталитарного режима, пришли острые схватки, и страна оказалась на грани гражданской войны. А затем сначала медленно, но постепенно ускоряясь, шла регенерация авторитаризма. На то были веские и многообразные причины. Среди них часто называют Конституцию, принятую в 1993 г.

Спору нет, реставрация, а затем и упрочение авторитаризма во многом вписываются в нашу Конституцию. Однако ее противоречия, несомненные достоинства и серьезные недостатки невозможно уяснить в отрыве от тех обстоятельств, при которых она разрабатывалась и была принята. В Конституцию было заложено то, что происходило при ее родах. Многое сначала обнадеживало. На I Съезде народных депутатов (СНД) РСФСР в июне 1990 г. было принято решение о разработке новой Конституции и создании Конституционной комиссии. В ней были представлены все парламентские фракции примерно в таком же соотношении, в каком они на Съезде сформировались. Но Конституционная комиссия была слишком многолюдна (102 человека) и далеко не все члены ее обладали необходимым профессионализмом, чтобы вести повседневную работу над сложным юридическим документом. Непосредственной разработкой Конституции занялась рабочая группа во главе с Олегом Румянцевым. По факту группа объединила депутатов и экспертов демократической ориентации. В этом кругу еще раньше был подготовлен исходный проект Декларации о государственном суверенитете РСФСР, которая была утверждена на Съезде 12 июня 1990 г. и стала главным отправным пунктом в конституционном процессе.[2] Председателем комиссии по должности стал Б.Ельцин — признанный лидер демократической, антибольшевистской революции, его заместителем — Р. Хасбулатов, вначале шедший за Ельциным. Это определило основную направленность и содержание первого проекта Конституции, который после ряда уточнений и согласований был подготовлен рабочей группой, принят за рабочую основу на пленарном заседании Конституционной комиссии 12 октября 1990 г. и распубликован в количестве не менее 40 млн. экземпляров в ноябре того же года.[3]

Предполагалось, что следующий шаг будет сделан на II СНД в ноябре-декабре. Этого, однако, не произошло. Просматривая стенограммы заседаний Конституционной комиссии в октябре и ноябре 1990 г., легко заметить, как нарастало сопротивление демократическому проекту Конституции, как исчезали условия, при которых мог быть достигнут компромисс.[4] Обсуждения проекта в палатах ВС также проходили в острых спорах и не смогли завершиться принятием какого бы то ни было решения.[5] По инициативе Б.Ельцина вопрос о новой Конституции был снят с подготовленной в Верховном Совете повестки дня Съезда. Как бы то ни было, поезд конституционной реформы, во второй половине 1990 г. набиравший скорость, был переведен на другой путь — коррекции советской Конституции 1978 г. - «дочернего» отпрыска союзной Конституции 1977 г. Вероятно, это было тактически верное решение: конституционного (а, возможно, даже простого) большинства для дальнейшего продвижения проекта в складывавшейся обстановке собрать было нельзя. Нельзя было совместить в целостном тексте (хотя бы принятом в качестве «рабочей основы») диаметрально противоположные позиции. Первая развилка была пройдена.

Поправки, нередко весьма пространные, вносившиеся в старую Конституцию на каждом Съезде, делали документ эклектичным и внутренне противоречивым. Декларативные советские пласты, которые не позволяло убрать консервативное меньшинство Съезда, обладавшее блокирующим пакетом голосов, соседствовали с прорывными нормами, отражавшими реалии развертывавшегося политического процесса. В Конституцию уже в 1991 г. был введен принцип разделения властей и институт президентства. Но сохранялся в ней и юридический реликт в виде статьи 104, гласившей, что «Съезд правомочен принять к своему рассмотрению и решить любой вопрос, отнесенный к ведению РСФСР», и статьи 107, наделявшей Верховный Совет также и распорядительными функциями. [6] Каждая из сторон разгоравшегося конфликта апеллировала к Конституции.

Параллельно продолжала работу над своим проектом Конституционная комиссия. Некоторые его фрагменты, прежде всего новаторский текст о правах и свободах человека и гражданина был принят в ноябре 1991 г. в виде Декларации Верховного Совета, а в 1992 г. в несколько модифицированном виде введен в старую Конституцию. [7] Однако самые острые противоречия разделили депутатов по двум вопросам — о политической системе и федеративном устройстве. Даже в рабочей группе, где тон задавали демократы, выявились два подхода к конструкции государственной власти.

В первоначальных проектах Конституции это нашло выражение в параллельно представленных в тексте вариантах А и Б. Сторонники варианта А, шедшего под девизом: «Президент – глава исполнительной власти», отклоняли не только парламентскую, но и «полупрезидентскую» республику по французскому образцу: она, утверждали они, «разделяет судьбу всех полумер и полувариантов».[8] Согласно этому варианту президент должен был возглавлять правительство, формировать аппарат исполнительной власти и руководить им. Должность председателя правительства не предусматривалась, министров президент мог назначать с согласия парламента и увольнять без такого согласия. Главы или хотя бы статьи, посвященной правительству, не было, - оно упоминалось лишь при описании президентских полномочий. Вариант Б назывался «Ответственное перед парламентом правительство». В этой концепции роль президента в формировании и деятельности правительства была ограничена: он представлял нижней палате парламента кандидатуру премьера, которая должна была пройти предварительное одобрение фракций, составлявших парламентское большинство. Кроме того, за парламентом закреплялось право утверждать состав правительства, требовать от него отчет и при определенных условиях – отправлять в отставку.[9]

Авторы обоих вариантов – депутаты демократических фракций исходили из того, что необходим баланс, при котором президент и парламент должны взаимодействовать, согласовывая позиции и разрешая возможные конфликты через конституционные институты и процедуры, но расходились в том, как этот баланс лучше и надежнее обеспечить. Так что сегодняшние споры о том, какая Конституция нужна России, восходят к самому началу ее разработки. Когда стало ясно, что с ходу принять новую Конституцию не получается, обозначилась вторая развилка: сформировать несколько альтернативных вариантов решения по спорным позициям и вынести их на референдум, как это намечаловь еще на I Съезде. А затем согласовать устройство государственной власти на основе, приближенной к варианту Б и, что было немаловажно, более приемлемой для большинства депутатов, ревниво отстаивавших права парламента вообще и СНД, избранного в 1990 г., в особенности. Утверждение Конституции посредством конституционных же процедур: референдумом по основным принципам и постатейным голосованием 2/3 депутатов по проекту в целом избавило бы страну от многих бед. Но этот путь, к сожалению, оказался перекрыт.

Новую Конституцию тогда принять не удалось: каждое депутатское объединение, располагавшее блокирующим пакетом голосов, жестко отстаивало свой интерес. Демократы стремились не просто поскорее сбросить в отвал, по выражению Ю.Афанасьева, «болтливую и блудливую брежневскую Конституцию», но и юридически закрепить решительный переход к либеральным реформам, скорейший демонтаж советских структур власти. Многие из них возражали даже против формулы «социальное государство», в которой усматривали реабилитацию социалистического строя; их не убеждали даже ссылки на присутствие этого положения в конституциях ФРГ и Франции.[10] Коммунисты-ортодоксы, поддержавшие альтернативный проект депутата Ю.М.Слободкина, стояли насмерть, отстаивая все, что, по их представлению, делало Конституцию советской и социалистической, включая декларативные положения и терминологию. Многочисленная аграрная группа, блокировавшаяся с коммунистами, яростно боролась против частной собственности на землю. Представители автономий настаивали на том, что раз Декларация о суверенитете РСФСР зафиксировала приоритет республиканского законодательства над союзным, аналогичные права следует закрепить за национально-территориальными образованиями по отношению к Российской Федерации. В результате три года разработка приемлемого для большинства проекта продвигалась со скоростью конной повозки, а сам он все больше выхолащивался.

И все же заметное продвижение конституционного процесса, хотя и с весьма неоднозначными последствиями, было отмечено на трех направлениях: в утверждении суверенитета России в Союзе ССР, в фиксации принципа разделения властей и в учреждении института президентства. Все это было внесено и в действовавшую Конституцию.[11] Согласие было достигнуто в том, где совпали интересы разнородных политических сил, добивавшихся передела власти с союзной государственной элитой. Свой интерес преследовали русские националисты, стремившиеся поскорее освободить Россию от, как они полагали, пут, накладываемых на нее участием в Союзе, и российская бюрократия, торопившаяся занять место в первых эшелонах власти. Но решающий вклад в слом политической системы, восходившей к большевистской революции, внесли демократы. Оказавшись в меньшинстве в союзном парламенте, но добившись кратковременного неустойчивого перевеса в парламенте российском, они бросили вызов глубоко эшелонированной власти коммунистической бюрократии.

Политическая поляризация усиливалась от Съезда к Съезду. Сначала крепли позиции фракций, причислявших себя к демократическому лагерю. К кульминационной точке их влияние в парламенте подошло весной 1991 г., на III и IV Съездах, когда и были внесены важнейшие изменения в Конституцию. Анализ ключевых голосований на Съездах, проведенный экспертами коалиции «Демократическая Россия», показал, что на I СНД число депутатов, голосовавших преимущественно с демократических позиций, достигало 44%, с консервативных — 39-40%, а на долю неустойчивого «болота» оставалось 16-17%. На III СНД эти показатели выглядели как 45:44:11% соответственно.[12]

Однако вплоть до августа 1991 г. политическое развитие и внесение поправок в российскую Конституцию в высокой степени зависело от соотношения сил в Союзном центре, где позиции демократов были слабее, консерваторов и реваншистов — сильнее, а контрольный пакет все еще оставался в руках группы реформаторов в КПСС во главе с Горбачевым. Отказавшись от политических репрессий и отменив цензуру, партийные реформаторы открыли поле для относительно свободной игры политических сил. Но с 1989-1990 гг., испытывая усиливавшийся натиск консерваторов и реваншистов, с одной стороны, и российских суверенизаторов — с другой, они колебались в выборе курса и утрачивали влияние в обществе. Тем не менее, контролируя значительные политические и административные ресурсы, эта группа оставалась сильным актором. И тогда страна подошла к еще одной развилке: удастся ли объединить действия Горбачева и его группы с российскими демократами или она будет выведена из игры (что и произошло в результате августовских событий) — от этого зависело многое. В том, что объединения не произошло, повинны были и сам Горбачев, и демократы, и Ельцин с его ближайшим окружением.

В ожесточении борьбы, опираясь на народные настроения и ведомые собственным нетерпением, не ведая всех последствий своих действий, демократы сделали ставку на харизматического лидера и энергично поддержали создание в стране альтернативного центра власти, вынесенного за пределы парламента и в перспективе от него мало зависимого, - российского президентства. Сильную президентскую власть предусматривал проект Конституции, подготовленный в 1990 г., причем в обоих вариантах – не только А, но и Б. Еще и президент России не был избран, да и президентство не было введено в действовавшую Конституцию, но проект уже наделял будущего президента широким кругом полномочий. Исходили из того, что становление партийно-политической системы находится в зачаточной стадии, большинство депутатов далеко от твердого политического самоопределения, амплитуда голосований в парламенте неимоверно велика. И при таких условиях для проведения последовательного курса исполнительная власть, которой предстояло повседневно принимать сложные решения с далеко идущими последствиями, должна иметь некоторые точки опоры вне парламента. Большие или меньшие – в этом заключалось расхождение между сторонниками упомянутых вариантов, политиками, напомню, одной политической ориентации.

Победа над реваншистским путчем в августе 1991 г. была расценена – и с немалым к тому основанием – как подтверждение правомерности и предусмотрительности конституционных изменений в Российской Федерации, потребовавших политической сноровки и искусных юридических ходов. Но создавая новую политико-правовую конструкцию общество – и в первую очередь его демократический актив – не смогли оценить другую опасность – регенерации авторитарного строя на новой основе и в новом, неожиданном для них оформлении.

Оценить это было тем труднее, что политическая ситуация и расстановка сил в самой России после августа резко изменились. Демократическое развитие уже во второй половине 1991 г. пошло по нисходящей линии. Борьба, развернувшаяся между победителями после поражения путчистов, менее всего способствовала ясному видению вероятной перспективы. Довольно быстро консолидировались две коалиции, между которыми с весны 1992 г. сначала в парламенте, а затем на улицах развернулась ожесточенная борьба. Обе коалиции были разнородны. В одной доминировали консервативные и национал-державнические силы, социальная база которых постепенно увеличивалась за счет слоев, чье и без того шаткое положение было порушено начавшимися рыночными реформами. Сильна была в обществе и ностальгия по обрушившейся империи. В другой коалиции объединились новая бюрократия, успешные участники начавшегося раздела «ничейной» собственности и демократы первого призыв. Последние, однако, вскоре были отодвинуты на периферию воссоздаваемой власти и стали сначала лишь эшелоном ее поддержки, а затем – обозом. Попытки сформировать «третью силу» не удались.

По мере обострения ситуации в обеих коалициях все большее влияние приобретали радикальные элементы. Работу Конституционной комиссии, где демократам удавалось проводить, хотя и ценой ряда уступок, свою линию, новое съездовское большинство, сложившееся к 1992 г., поставило под контроль Верховного Совета. Проект, который снова и снова прогонялся сквозь строй палат Верховного Совета (особенно трудно проходил он в Совете Национальностей: представителям национально-территориальных образований Федерация виделась как государство, основанное на договоре между его составляющими), все очевиднее удалялся от первоначального замысла и постепенно приближался к многократно перекроенной противоречивыми поправками старой Конституции. Но и в таком виде он имел не много шансов получить большинство на Съезде.

Политическая ситуация в 1992-1993 гг. непрерывно накалялась. Изначально заявленные цели отходили на второй план, разворачивалась схватка за власть. Кульминацией стали трагические события осени 1993 г. В том, что они приняли кровавый оборот, повинны были обе стороны. Президент известным указом № 1400, распустившим парламент, вышел за конституционные рамки. Но оппозиция вместо того, чтобы воспользоваться предоставленным ей шансом, — добиваться победы на выборах, подняла вооруженный мятеж, ядром которого стали самые реакционные силы. Подавление мятежа (а не «расстрел парламента») предотвратило развязывание гражданской войны.[13]

В преддверии этих событий проекту Конституционной комиссии, каким он стал в 1993 г., был противопоставлен другой проект, подготовленный вне парламента группой известных юристов и внесенный от имени президента. На нем явственно отпечатался накал политической борьбы. Заложенная в него политико-правовая конструкция предусматривала почти безграничную власть президента, абсолютную зависимость от него всех высших чиновников, слабый неравновесный парламент, главные полномочия которого передавались верхней палате, с гипертрофированным представительством в ней национально-территориальных образований, право президента распускать парламент не только из-за спора о премьере и правительстве, но и «в других случаях, когда кризис государственной власти не может быть разрешен на основании процедур, установленных настоящей Конституцией». Проект не предусматривал ни Счетной палаты, ни Уполномоченного по правам человека. Конституционный суд был отодвинут, а судебную систему увенчивало экзотическое сооружение – Высшее судебное присутствие, в формировании которого решающая роль также отводилась президенту. Оно должно было давать толкование Конституции, решать вопрос об импичменте и отстранять от должности федеральных судей.[14]

Тем, кто трактует ныне действующую Конституцию как «сверхпрезидентскую», не мешало бы вчитаться в этот удивительный проект (который вполне мог быть продавлен в той ситуации), сравнить его с нынешней Конституцией по главным позициям и оценить, какую работу проделало Конституционное совещание 1993 г. в поисках более взвешенных и приемлемых решений, скрестив два конституционных проекта – президентский и парламентский. Нельзя не отметить также, что по ряду важных позиций президент, которому принадлежало последнее слово перед публикацией проекта, выносившегося на всенародное голосование, отступил от запросного варианта.[15]

Так шла Россия к новой Конституции. Подчекркну: опасность возрождения авторитарного режима в новых очертаниях демократы, принявшие активное участие в создании Конституции, недооценили. Но опасность с другой стороны – антидемократического, антиреформаторского реванша, политического и правового отката была тогда слишком реальной и ощутимой. Создавая рычаги противодействия парламенту, который мог, как опасались, вновь оказаться под контролем антиреформаторских сил, и закладывая их в Конституцию, сторонники президента опирались на вождистскую традицию народа, скандировавшего на многолюдных митингах имя своего избранника, и закрепляли его власть. Было ли это опрометчиво? Отчасти так. Но в эпоху революционного перехода нормальные, упорядоченные, правовые механизмы, как правило, оказываются непригодными. Так было не только в России. Историческая обстановка не оставляла широкого диапазона возможностей, а лишь два узких коридора. Действительная ловушка заключалась в том, что авторитарно-персоналистский режим в 1993 и даже в 1996 г. в глазах сторонников радикальных экономических и политических реформ виделся не как зло, а как необходимый инструмент их проведения.[16]

Причины того, что была принята Конституция, не поставившая необходимых заслонов авторитаризму, помимо субъективных и более или менее случайных обстоятельств, - и в ожесточении борьбы, в которой обе стороны сделали ставку на решительную победу, а не на поиск взаимоприемлемых решений, и в разрыве российского конституционного развития в десятилетия большевистской диктатуры, и в наших стародавних исторических традициях. В сознании народа не укоренилось уважение к Закону. Напротив, исторический опыт выработал убеждение, что Конституция, законы – одно, а реальная жизнь – нечто иное, имеющее очень отдаленное к ним отношение. Борьба вокруг Конституции воспринималась сквозь призму повседневных, прагматических нужд и забот. Не было и культуры компромисса, запрета на обращение к насилию: слишком многое всегда решалось «через колено».

Сама Конституция была принята не на референдуме, к проведению которого действовавший еще тогда закон предъявлял достаточно жесткие требования («за» должно было высказаться большинство от списочного состава избирателей), а на «всенародном голосовании», правила которого президент определил своим указом (требовалось голосование большинства от числа пришедших к урнам). 12 декабря 1993 г. за Конституцию проголосовали 57% участников и 31% зарегистрированных избирателей. Кроме того, корректность подсчета голосов вызвала обоснованные сомнения. На запрос депутатов Государственной Думы, усмотревших противоречие в опубликованных цифрах, ЦИК так и не дала ответа.[17] Тем самым вопрос о легитимности утверждения новой Конституции оставался открытым. Однако противники президента, потерпевшие поражение, не имели ни политической, ни физической возможности вынести этот вопрос на общественное обсуждение, а со временем он утратил актуальность. И политический класс, и население приняли Конституцию и учрежденную ею политико-правовую систему как данность. Легитимация состоялась: нынешняя критика Конституции, как правило, не распространяется на порядок ее введения.

Поэтому и ответ на вопрос: был ли в конкретно-исторических условиях рубежа 1980-90-х гг. упущен шанс на относительно более мягкий переход и создание более сбалансированной Конституции, введенной легитимным пуцтем, скорее всего должен быть отрицательным. Или точнее: чтобы воспользоваться таким теоретически мыслимым шансом, мы должны были быть другой страной, с другой историей, другими акторами драмы, разворачивавшейся по сценарию, каждая следующая сцена которого была для ее участников сюрпризом. Хотя, конечно, новая Конституция могла бы войти в нашу жизнь не под аккомпанемент выстрелов из танковых орудий по зданию парламента.

25 билет

1)Эпоха дворцовых переворотов

Петр I умер 28 января 1725 г., не назначив преемника престола. Началась длительная борьба различных дворянских группировок за власть.

В 1725 г. А.Д.Меншиков - представитель новой родовой знати - возвел на престол вдову Петра I, Екатерину I. Для укрепления своей власти в 1726 г. императрицей был учрежден Верховный тайный совет. В его состав вошли соратники Петра I: А.Д.Меншиков, П.А.Толстой, Ф.М.Апраксин, М.М.Голицын. С 1726 по 1730 гг. Совет, ограничив власть Сената, фактически решал все государственные дела.

После смерти Екатерины I наследным императором стал 12-летний Петр II - внук Петра I.

В 1727 г. князья Долгоруковы добились от нового императора ссылки Меньшикова, который держал власть в своих руках. Меньшиков был сослан в г. Березов, где умер в 1729 г. В состав Верховного тайного совета были введены представители Долгоруких и Голицыных. Петр II попал под влияние старой боярской аристократии, фактически отдал власть Верховному тайному совету.

В 1730 г. Петр II умер от оспы, и на царствование была приглашена племянница Петра I, жена курляндского, герцога Анна Иоанновна. До принятия короны она согласилась с условиями ограничения ее власти в пользу Верховного тайного совета, но, став императрицей, сразу распустила совет и репрессировала его членов. С 1730 по 1740 гг. страной управлял фаворит императрицы Э.И.Бирон и его приближенные из немцев. Это было десятилетие засилья иноземцев, время разгула жестокости властей и казнокрадства.

В 1740 г. Анна Иоанновна объявила наследником престола трехмесячного внука сестры, а регентом назначила Бирона.

В ноябре 1740 г. в результате дворцового переворота регентство было передано Анне Леопольдовне.

В ноябре 1741 г. после очередного переворота, вызванного недовольством продолжения немецкого засилья, на престол взошла Елизавета Петровна (1741-1761 гг.)

Поддержанная гвардейцами, при помощи со стороны Франции и Швеции, она арестовала и заточила младенца-императора, сослала в Сибирь И.Миниха, А.И.Остермана и других иноземцев, претендовавших на власть. Во время ее правления произошел возврат к петровским порядкам и их укрепление.

Елизавета проводила политику укрепления прав и привилегии дворянства. Помещикам было предоставлено право продавать крестьян в рекруты. Были отменены таможенные сборы.

Агрессивная политика Пруссии вынудила Россию заключить союз с Австрией, Францией и Швецией. Началась семилетняя война 1756-1763 гг. 100-тысячное русское войско было послано на территорию Австрии против Пруссии.

Летом 1757 г. русские войска, войдя в Пруссию, нанесли сокрушительное поражение пруссакам у деревни Грос-Егерсдорф. В 1758 г. был взят Кенигсберг. В том же году произошло главное сражение с основными силами короля Фридриха II под Цорндорфом. Русская армия под командованием генерала П.С.Салтыкова при поддержке союзных австрийских войск в результате кровопролитного сражения практически уничтожила армию пруссаков. Взятие Берлина в 1760 г. поставило Пруссию на грань катастрофы. От этого ее спасла смерть императрицы Елизаветы Петровны, наступившая 25 дек. 1761 г.

После смерти Елизаветы Петровны на престол взошел ее племянник Петр III(1761-1762), который прекратил войну и вернул прусскому королю Фридриху II все ранее завоеванные земли. Он заключил мир с Пруссией и вошел в военный союз с Фридрихом II. Петр III не понимал верований и обычаев православной церкви и пренебрегал ими. Пропрусская политика вызвала недовольство его правлением и привела к росту популярности его жены - Софьи Фредерики Августы Цербстской. В отличие от мужа она, будучи немкой, приняла православие, соблюдала посты, посещала богослужения. В православии она получила имя Екатерина Алексеевна.

29 июня 1762 г. с помощью гвардейцев Измайловского и Семеновского полков Екатерина захватывает власть. Петр III подписывает акт об отречении и погибает от рук офицеров охраны.

2) Русская и советская культура первой половины 20 века.
ХХ век ни в одной национальной культуре не дал такого взлета, как в России. М.Ахматова, А.Блок, А.Белый, Н.Гумилев, Б.Пастернак, В.Маяковский, М.Цветаева — все они взращены серебряным веком русской культуры. Для художественной культуры характерно, во-первых, усиление взаимодействия ее и западной философии Ф.Ницше, И.Кант, А.Шопенгауэр, Р.Штейнер;

Лидером старшего поколения символизма стал Мережковский. Прорыв к реальности совершили младосимволисты А. Блок, А. Белый. Мир искусства — это организация, возникшая в 1898 г. и объединившая мастеров самой высокой художественной культуры, художественную элиту России тех времен. В этом объединении участвовали почти все известные художники — А. Бенуа, К. Сомов, В. Серов, К. Коровин, И. Левитан, М. Нестеров, Н. Рерих, Б. Кустодиев, К. Петров-Водкин, Благодаря деятельности Дягилева русское искусство получает широкое международное признание. Организованные им Русские сезоны в Париже относятся к числу этапных событий в истории отечественной музыки, живописи, оперного и балетного искусства.

Под редакцией Дягилева с 1899 по 1904 г. издавался журнал Мир искусства, состоявший из двух отделов: художественного и литературного. В последнем отделе публиковались сначала работы религиозно-философского плана под редакцией Д. Мережковского и 3. Гиппиус, а затем — труды по теории эстетики символистов во главе с А. Белым и В. Брюсовым. Можно сказать, что серебряный век русской культуры — это век культуры высокого ранга и виртуозности, культуры воспоминания предшествующей отечественной культуры, культуры цитаты. Русская культура этого времени представляет собой синтез старой дворянской и разночинной культур. Значительный вклад Мира искусства состоит в организации грандиозной исторической выставки русской живописи от иконописи до современности за границей.
Сегодня в советской культуре утвердилось два подхода. Первый объявляет всю советскую культуру люмпенско — маргинальной, не представляющий никакого интереса, второй — это объемный конкретно-исторический подход.
Советская культура — это явление сложное, многоплановое. Сложилось на основе культуры военных, люмпенов и культуры лагерей. Соотношение этих компонентов на разных на разных этапах развития общества было различным.
Именно в этот период складывается культура тоталитаризма. Всякое инакомыслие подавлялось.
В художественном отношении в 30-50 гг. была осуществлена ликвидация различных художественных течений. В 1934 году в СССР была официально-провозглашена доктрина социалистического реализма. Все-другие направления были объявлены вне закона, независимые группировки художников были упразднены. К творческому наследию авангардистов установилось официальное отношение не как к искусству, а как к хламу, не достойному внимания.
Вместе с тем в рамках социалистического реализма создали свои М. Горький, М. Шолохов, А. Фадеев, А. Толстой, Н. Островский и др. В эти же годы широкую известность получили музыкальные произведения Д. Шостаковича, Н.Я. Мясковского, А.И. Шапорина. Подлинными шедеврами киноискусства стали фильмы Эйзенштейна, Всеволода Пудовкина, Александра Довженко. Зачастую произведения были глубже своего жанра. Так, созданные в жанре массовой песни Исаковского Катюша, Враги сожгли родную хату выражали боль, надежду и радость простого человека.