Билет 28. Особое место в латинской литературе средних веков занимает поэзия вагантов (от латинского слова: vagantes—«бродячие люди»)

Особое место в латинской литературе средних веков занимает поэзия вагантов (от латинского слова: vagantes—«бродячие люди»), или голиардов, встречаемых в Германии, Франции, Англии и Северной Италии. Расцвет поэзии вагантов приходится па XII—XIII вв., когда в связи с подъемом городов в странах Западной Европы начали быстро развиваться школы и университеты. Это поэзия вольнодумная, подчас озорная, далекая от аскетических идеалов средневекового католицизма. Ее широкое распространение в ряде европейских стран свидетельствует о том, что даже в клерикальных кругах (из которых главным образом и выходили поэты-ваганты), начиная о периода раннего средневековья, неизменно жил протест против аскетического изуверства, против алчности, лицемерия, неправосудия и других пороков католической церкви, возглавляемой папской курией. Среди вагантов мы находим студентов (бурсаков), переходивших из одного университета в другой, представителей низшего духовенства, клириков без определениых занятий и др. Будучи тесно связаны с традициями ученой латинской поэзии так называемого каролингского Возрождения, ваганты в то же время гораздо смелее, чем каролингские поэты, идут по пути чисто светской литературы. В звучных стихах воспевают они простые радости земной жизни. Их идеал—беспечное веселье, несовместимое с постной моралью хмурых благочестивцев. Очень громко в поэзии вагаитов звучат сатирические антиклерикальные ноты. Ваганты обрушиваются на многочисленные пороки папского Рима или же пародируют библейские и богослужебные тексты. Нередко в поэзии вагантов слышатся отзвуки античной, языческой поэзии, а также поэзии народной, особенно в песнях, восхваляющих весну, любовь и застольные радости. Вполне понятно, что церковь с глубокой неприязнью относилась к вагантам. Она не уставала всячески преследовать «вольнодумных» поэтов за то, что они посмели возвысить свой голос против пороков папская курии, а также в противовес аскетической догме восславить радости здешнего земного мира.

Интересно отметить, что из латинских застольных песен вагантов впоследствии сложились многочисленные студенческие песни, например «Gaudeamus igitur» и др.

КЕМБРИДЖСКИЕ ПЕСНИ.

Названы так по местонахождению этой рукописи XI в. Собрание латинских стихотворений, необычайно разнообразное по содержанию, включает вместо с отрывками из классических поэтов и образцами ученой и культовой поэзии ряд стихотворных новелл и любовных песен, предвосхищающих некоторые черты поэзии вагантов. К числу их нринадлсжит и приводимый нами фрагмент любовной песни (№ 49), значительная часть которого выскоблепа чьей-то рукой из манускрипта и восстанавливается исследователями.

Приходи, мой избранный,

С радостию призванный,

Ах, я беспокоюся,

От тоски изною вся.

Если ты придешь с ключом,

Без труда войдешь ты в дом.

CARMINA BURANA

Составленное в первой четверти XIIT в. большое собрание латинских стихотворений—лирических и эротических, дидактических и сатирических, в том числе пародий на культовые тексты, — дает наиболее яркое представление о характере и направленности вагантской ноэзии. О том, что собрание составлено в Германии, свидетельствуют сопровождающие некоторые латинские стихотворения строфы па раннем средпеверхненемецком языке. Сборник «Carmina burana» назван его первым издателем Шмеллером (1847) по месту нахождения рукописи (Бенедиктипский монастырь в Bеurеn).

ОРДЕН ВАГАНТОВ

«Эй, - раздался светлый зов,

началось веселье!

Поп, забудь про часослов!

Прочь, монах, из кельи!»

Сам профессор, как школяр,

выбежал из класса, о

щутив священный жар

сладостного часа.

Будет ныне учрежден

наш союз вагантов

для людей любых племен,

званий и талантов.

Все — храбрец ты или трус,

олух или гений —

принимаются в союз

без ограничений.

«Каждый добрый человек,—

сказано в уставе,—

немец, турок или грек

стать вагантом вправе».

Признаешь ли ты Христа,—

это нам не важно,

лишь была б душа чиста,

сердце не продажно.

Все желанны, все равны,

к нам вступая в братство,

невзирая па чины,

титулы, богатство.

Паша вера — не в псалмах!

Господа мы славим

тем, что в горе и в слезах

брата не оставим.

Кто для ближнего готов

спять с себя рубаху,

восприми наш братский зов,

к нам спеши без страху!

Наша вольная семья —

враг поповской швали.

Вера здесь у пас — своя,

здесь — свои скрижали!

Милосердье — наш закон

для слепых и зрячих,

для сиятельных персон и

шутов бродячих,

для калек и для сирот,

тех, что в день дождливый

палкой гонит от ворот

поп христолюбивый;

для отцветших стариков,

для юнцов цветущих,

для богатых мужиков

и для неимущих,

для судейских и воров,

проклятых веками,

для седых профессоров

с их учениками,

для пропойц и забулдыг,

дрыхнущих в канавах,

для творцов заумных книг,

правых и неправых,

для горбатых и прямых,

сильных и убогих,

для безногих и хромых и

для быстроногих.

Для молящихся глупцов

с их дурацкой верой,

для пропащих молодцов,

тронутых Венерой,

для попои и прихожан,

для детей и старцев,

для венгерцев и славян,

швабов и баварцев.

От монарха самого

до бездомной голи —

люди мы, и оттого

все достойны воли,

состраданья и тепла

с целью не напрасной,

а чтоб в мире жизнь была

истинно прекрасной.

Верен богу наш союз

без богослужений,

с сердца сбрасывая груз

тьмы и унижений.

Хочешь к всенощной пойти,

чтоб спастись от скверны?

Но при этом, по пути,

не минуй таверны.

Свечи яркие горят,

дуют музыканты:

то свершают свой обряд

вольные ваганты.

Стены ходят ходуном,

пробки — вон из бочек!

Хорошо запить вином

лакомый кусочек!

Жизнь на свете хороша,

коль душа свободна,

а свободная душа господу угодна.

Не прогневайся, господь!

Это справедливо,

чтобы немощную плоть

укрепляло пиво.

Но до гробовой доски

в ордене вагантов

презирают щегольски

разодетых франтов.

Не помеха драный плащ,

чтоб пленять красоток,

а иной плясун блестящ

даже без подметок.

К тем, кто бос, и к тем, кто гол,

будем благосклонны:

на двоих — один камзол,

даже панталоны!

Но какая благодать,

не жалея денег,

другу милому отдать

свой последний пфенниг!

Пусть пропьет и пусть проест,

пусть продует в кости!

Воспретил наш манифест

проявленья злости.

В сотни дружеских сердец

верность мы вселяем,

ибо козлищ от овец

мы не отделяем.

НИЩИЙ СТУДЕНТ,

Я — кочующий школяр...

На меня судьбина

свой обрушила удар,

что твоя дубина.

Не для суетной тщеты,

не для развлеченья —

из-за горькой нищеты

бросил я ученье.

На осеннем холоду,

лихорадкой мучим,

в драном плащике бреду

под дождем колючим.

В церковь хлынула толпа,

долго длится месса,

только слушаю попа

я без интереса.

К милосердию аббат

паству призывает,

а его бездомный брат

зябнет, изнывает.

Подари, святой отец,

мне свою сутану,

и тогда я наконец

мерзнуть перестану.

А за душеньку твою

я поставлю свечку,

чтоб господь тебе в раю

подыскал местечко.

Архипиита

Дошедшие под этим псевдонимом поэтические произведения, сохранившиеся в немногочисленных рукописях, позволяют установить некоторые обстоятельства жизни гениального ваганта и приурочить ее к середине XII в., но не дают возможности раскрыть псевдоним. Приводимое ниже стихотворение, шутливо использующее формы исповеди, написано около 1161— 1162 гг. и обращено к покровителю поэта — архиепископу Кельнскому и имперскому канцлеру Рейнальду.

ИСПОВЕДЬ

Осудивши с горечью жизни путь бесчестный,

Приговор ей вынес я строгий и нелестный;

Создан из материи слабой, легковесной,

Я — как лист, что по полю гонит ветр окрестный.

Мудрецами строится дом на камне прочном,

Я же, легкомыслием заражен порочным,

С чем сравнюсь? С извилистым ручейком проточным,

Облаков изменчивых отраженьем точным.

Как ладья, что кормчего потеряла в море,

Словно птица в воздухе на небес просторе,

Все ношусь без удержу я себе на горе,

С непутевой братией никогда не в ссоре.

Что тревожит смертного, то мне не по нраву;

Пуще меда легкую я люблю забаву;

Знаю лишь Венерину над собой державу;

В каждом сердце доблестном место ей по праву.

Я иду широкою юности дорогой

И о добродетели забываю строгой,

О своем спасении думаю не много

И лишь к плотским радостям льну душой убогой.

Мне, владыка, грешному, ты даруй прощенье:

Сладостна мне смерть моя, сладко умерщвленье;

Ранит сердце чудное девушек цветенье;

Я целую каждую — хоть в воображенье!

Воевать с природою, право, труд напрасный.

Можно ль перед девушкой вид хранить бесстрастный?

Над душою юноши правила не властны:

Он воспламеняется формою прекрасной...

Кто не вспыхнет пламенем средь горящей серы?

Сыщутся ли в Павии чистоты примеры?

Там лицо, и пальчики, и глаза Венеры

Соблазняют юношей красотой без меры.

Ипполита в Павии только поселите —

За день все изменится в атом Ипполите;

Башни Добродетели там вы не ищите;

В ложницу Венерину все приводят нити.

Во-вторых, горячкою мучим я игорной,

Часто ей обязан я наготой позорной,

Но тогда незябнущий дух мой пеоборный

Мне внушает лучшие из стихов бесспорно.

В-третьих, в кабаке сидеть и доселе было

И дотоле будет мне бесконечно мило,

Как увижу на небе ангельские силы

И услышу пенье их над своей могилой.

В кабаке возьми меня, смерть, а не на ложе!

Быть к вину поблизости мне всего дороже;

Будет петь и ангелам веселое тоже:

«Над великим пьяницей смилуйся, о боже!»

Да, хмельными чашами сердце пламенится;

Дух, вкусивший нектара, воспаряет птицей;

Мне вино кабацкое много слаще мнится

Вин архиепископских, смешанных с водицей.

Вот, гляди же, вся моя пред тобою скверна,

О которой шепчутся вкруг тебя усердно;

О себе любой из них промолчит, наверно,

Хоть мирские радости любы им безмерно.

Пусть в твоем присутствии, не тая навета,

И словам господнего следуя завета,

Тот, кто уберег себя от соблазнов света,

Бросит камень в бедного школяра-поэта.

Пред тобой покаявшись искренне и гласно,

Изрыгнул отраву я, что была опасна;

Жизни добродетельной ныне жажду страстно.,»

Одному Юпитеру наше сердце ясно.

С прежними пороками расстаюсь навеки;

Словно новорожденный, подымаю веки,

Чтоб отныне, вскормленный на здоровом млеке,

Даже намять вытравить о былом калеке.

К кельнскому избраннику просьба о прощенье;

За мое раскаянье жду я отпущенья;

Но какое б ни было от него решенье,

Подчиниться будет мне только наслажденье.

Львы и те к поверженным в прах не без пощады;

Отпустить поверженных львы бывают рады;

Так и вам, правители, поступать бы надо:

Сладостью смягчается даже горечь яда.

ПРАЗДНИЧНАЯ ПЕСНЯ.

Радость, радость велия!

День настал веселия.

Песнями и пляскою

Встретим залихватскою

День освобождения

От цепей учения.

Школяры, мы яростно.

Славим -праздник радостный.

Пук тетрадей — в сторону!

Па съеденье ворону —

Творчество Надоново,

Хлама груз ученого!

Пусть, как знают прочие,

Мы спешим к Венере

И толпой бесчисленной

К ней стучимся в двери.