Поэтическое новаторство Фета

Поэты серебряного века ценили Фета не только за его философичность. Некоторые художественные приемы фетовской лирики напоминают поэтику символистов. У него есть излюбленные образы и мотивы, которые переходят из стихотворения в стихотворение, приобретая при этом многозначность и значимость символа (звезды, весны, розы). Некоторые из этих мотивов станут ключевыми и для символистов. Женственный образ невесты-царицы-весны, лирический герой, который «ждет», предсказывают Блока. +безглаголное «шепот, робкое дыханье»

В последние годы жизни Фета молодое литературное поколение объявляет его основоположником модернистской поэзии. Новым поэтам нравится прежде всего его поздняя лирика, особенно 70-90 гг, в которой сказалось увлечение Шопенгауэром. Литература классического периода в целом для модернистов представлялась недостаточно «философичной», «глубокой», поэтому они либо отдавали предпочтение открыто философской лирике прошлого (Тютчев, поздний Фет), либо вкладывали в классическую поэзию специальный филос.смысл, которого там не было (так символисты читали Пушкина).

55. Человек и природа в лирике Тютчева.

Федор Иванович Тютчев родился в старинной дворянской семье, в Орловской губернии. Юные годы провел в Москве. В 1821 году блестяще закончил словесный факультет Московского университета. В чужих краях Тютчев прожил двадцать два года, но не терял духовной связи с родиной, хотя посещал ее нечасто. Стихи Тютчев начал писать еще подростком, но выступал в печати редко и не был замечен ни критикой, ни читателями. Настоящий дебют поэта состоялся в 1836 году: тетрадь стихотворений Тютчева, переправленная из Германии, попадает в руки А. С. Пушкина, и тот, приняв тютчевские стихи с изумлением и восторгом, опубликовал их в своем журнале “Современник”. Однако признание и известность приходят к Тютчеву гораздо позднее, после его возвращения на родину, в 50-х годах, когда о поэте восхищенно отозвались Некрасов, Тургенев, Фет, Чернышевский и когда вышел отдельный сборник его стихотворений (1854 г.). И все же Тютчев не стал профессиональным литератором, до конца жизни оставаясь на государственной службе. Русским языком, он пользовался только в поэзии.

Преобладание пейзажей — одна из примет лирического творчества Ф. И. Тютчева. Однако поэт — не простой созерцатель природы, он стремится проникнуть в глубину ее жизни, познать ее смысл. Вся его лирика отличается глубиной анализа душевных переживаний и восприятия природы. И не удивительно, что природа, как и человеческая душа, как и сама жизнь, кажется ему противоречивой, вызывает совершенно противоположные чувства. В явлениях окружающего мира поэт старается найти отклик на свои переживания. С одной стороны, в природе Тютчев видит полную гармонию, источник загадочной красоты, высшую силу. Грозы, бури, волнения на море, весеннее оживление лесов и полей вызывают у него необыкновенный восторг. Это чувствуется из самих строчек, которыми Тютчев начинает некоторые свои произведения: «Как хорошо ты, о море ночное...», «Люблю грозу в начале мая...» и др. Читая такие стихотворения, как «Весенняя гроза», «Есть в осени первоначальной...» и многие другие, всем сердцем ощущаешь радость, и на душе становится весело и легко. Но, с другой стороны, природа видится поэту в постоянной борьбе, волнении некой всепоглощающей стихии, которую он называет «хаосом» или «бездной». И перед этой стихией человек бессилен и одинок. Красота и сила мироздания недоступна человеку. Сумрачные мысли о трагичности и быстротечности человеческой жизни перед лицом природы. Но какие бы настроения не владели душой поэта — радость, оптимизм, вера в торжество гармонии и красоты или же грусть, тревога и отчаяние — природа у него всегда живая, она, как и человек, имеет душу, живет собственной жизнью. Очень часто в его стихотворениях внешний мир тесно переплетается с переживаниями, мыслями, судьбами людей.

Сознавая обреченность своей короткой жизни, человек обращается к природе, потому что ее существование кажется ему более устойчивым, даже вечным. Несмотря на всю противоречивость, в основе своей все стихотворения Ф. И. Тютчева о природе вызывают оптимистические настроения. Осмысливая жизнь природы в ее взаимодействии с человеческой жизнью, углубляясь в мир своих внутренних переживаний, поэт преодолевает трагическое восприятие действительности и приходит к светлому романтическому пониманию жизни. И, кроме того, его лирические пейзажи, отражающие самые потаенные и волнующие мысли, чувства, стремления человека, передающие искреннее восхищение красотой природы, тонкое восприятие всех красок, звуков, очертаний, в наилучшей степени способствуют развитию у нас, его читателей, эстетического чувства.

56. Антиномии «космоса» и «хаоса», «дня» и «ночи», вершины и дола, Севера и Юга в лирике Тютчева.

В основе худ.мира Т., как показал Ю.М. Лотман, лежит фундаментальная оппозиция «Бытие — Небытие», к-рая м.варьироваться в разных образно-тематических рядах: «Хаос — Космос», «Смерть — Жизнь», «Ночь — День», «Небо — Земля», «Океан (Бездна) — Человек», «Север — Юг». Члены этих оппозиций могут меняться местами. Например, в одних ст-ях день, а значит, космос и жизнь, оцениваются как ложное бытие, т. е. как «небытие». День — «покров <...> златотканный», он наброшен богами «над бездной» специально для слабого человека. Дневной покров поддерживает в ч-ке иллюзию жизни, скрывая от него ночную первооснову мира, «бездну», к-рая рано или поздно заявит о себе и даст почувствовать человеку хрупкость его «дневного» существования («День и ночь», 1839). День часто оценивается как форма духовной смерти, жалкого прозябания, медленного «тления» чел.жизни «в однообразье нестерпимом» («Как над горячею золой...», 1830). День (жизнь, космос, Юг) нередко ассоциируется у Т. с огнем, и в этом случае огонь - сила губительная и разрушительная: «О, как лучи его багровы, // Как жгут они мои глаза!...» («Как птичка, раннею зарей...», 1830-е). В замкнутом пространстве чел.жизни «огонь» и «свет» начинают уничтожать все живое. «Раскаленные лучи», «пламенные пески», «обгорелая земля» — вот атрибуты мира, к-рый называется жизнью («Безумие», 1830?)

Напротив, ночь в ряде ст-ий оценивается положительно и знаменует причастность ч-ка ко всей полноте бытия. Ночь уничтожает ложные границы дневного мира («Святая ночь на небосклон взошла...», 1850), восстанавливает связь ч-ка с первоосновами мироздания, дает ощутить единство своего «я» с породившим его целым: «Все во мне, — и я во всем...». Молитвенный призыв в ст-ии «Тени сизие смесились...» (1830-е), — «Дай вкусить уничтоженья, // С миром дремлющим смешай» — становится лейтмотивом и других «программных» текстов («Как над горячею золой...»; «Весна», 1838; «Смотри, как на речном просторе...», 1851 и др.). Ночь отождествляется с др. субстанцией тютчевского поэтич. мира — хаосом. Несмотря на свою бесформенность, буйство разрушительных сил хаос выступает в качестве созидательной силы мироздания. Он и пугает, и властно манит. В «глухо-жалобных» звуках ветра, поющего «про древний хаос, про родимый», — «мир души ночной» «жадно» «внимает повести дюбимой» («Очем ты воешь, ветр ночной...», 1830-е). В ст-ии «Сон на море» (1833?) именно погруженность души в хаос морских звуков, растворение в беспредельности морской стихии дают ч-ку возм-ть ощутить гармонию бытия: «Земля зеленела, светился эфир, // Сады, лабиринты, чертоги, столпы... <...> // По высям творенья я гордо шагал...»

Хаос в тютчевской космогонии сигнализирует о превращении раздора стихий в космос, т. е. в порядок, а растворение человеческого «я» в безличном хаосе означает не приобщение к небытию, а, наоборот, высший подъем духовных сил, упоение жизнью, сопричастность к полноте бытия. «Певучесть есть в морских волнах, // Гармония в стихийных спорах».

Культ воды. Разнообразие форм — от мир.океана до чел.слез, в к-рых эта стихия м.выступать в кач-ве первоосновы поэтического мира. Образы воды сопровождают описание субстанциональных сил, как бездна, ночь, мировой хаос, и вместе с ними сигнализируют о первоначальной слиянности всех эл-тов мироздания, в т.ч. и человека, к-рые выделились из породившего их хаоса, всеобъемлющего «животворного океана», как нарушившие исходное единство Вселенной подлежат уничтожению и возвращению в породившее их материнское лоно хаоса.

Вина ч-ка - в стремлении поставить свое «я» выше породившего это «я» целого, осмыслить свою индивидуальность и самоценность в качестве единств.реальности бытия. Эта «призрачная свобода» и приводит человека к разладу с природой, к забвению ее языка. И тогда ночь ему «страшна» («День и ночь»), и «дневное», «культурное» сознание человека пугается тех «бурь», того страстного желания слиться без остатка с «беспредельным», того напряженного вслушивания в завывания ветра. И тогда

день уже кажется «отрадным» и «любезным», а «святая ночь» лишь острее дает ч-ку почувствовать свое сиротство и одиночество во Вселенной:

На самого себя покинут он —

Упразднен ум, и мысль осиротела —

В душе своей, как в бездне погружен,

И нет извне опоры, ни предела.

(«Святая ночь на небосклон взошла...»)

В.одних и тех же стихотворениях переживание самого контакта с «бездной», «хаосом», «беспредельным» весьма противоречиво и м.совмещать противоположные оценки.

Лир.«я» Т.испытывает колебания в момент перехода границы между «чел.» и «прир.», м/у конечностью своего ограниченного, но конкретного и знакомого «дневного» бытия и бесконечностью захватывающего дух, но абстрактного и безличного в своей основе «ночного» инобытия — хаоса, всепоглощающей бездныЭто «я» постоянно тяготеет к пограничному, совмещающему несовместимое положению между двумя мирами:

О, вещая душа моя,

О, сердце полное тревоги,

О, как ты бьешься на пороге

Как бы двойного бытия!..

(«О, вещая душа моя...», 1855)

Человек на краю бездны. Этот мотив возникает в рус.поэзии задолго до Т., но именно он выдвигает его в центр худ.мира. Сознание лирика-Т. катастрофично в том смысле, что его интересует именно самосознание человека, находящегося как бы на грани жизни и смерти, полноты смысла и бессмыслицы, невежества и всезнания, реальности привычной, знакомой, повседневной и тайны, скрытой в глубине жизни. Бездна, в которую столь пристально и с замиранием сердца вглядывается или вслушивается т.герой, - это, конечно, бездна Космоса, объятая тайной Вселенная, непостижимость которой манит к себе и одновременно пуает, отталкивает. Но вместе с тем это – бездна, присутствие которой человек ощущает в своей собственной душе.

Катастрофизм мышления Т. был связан с представлениями о том, что подлинное знание о мире оказывается доступным человеку лишь в момент разрушения, гибели этого мира. Политические катастрофы, «гражданские бури» как бы приоткрывают замысел богов, смысл затеянной ими таинственной игра. «Роковые минуты» - это время, когда граница между миром человека и Космосом истончается либо вообще исчезает. Поэтому участник исторической катастрофы оказывается «зрителем» тех же «высоких зрелищ», которые наблюдают их устроители, боги. Человек т.о. приобщается к бессмертию. Участие в истор. Потрясениях оценивается двояко: с одной стороны, она бессмысленна и бесполезна, так как все совокупные усилия смертных в конце концов обречены на гибель. С другой стороны, понимание невозможности «победы» не исключает понимания необходимости «борьбы». Именно способность человека вести «безнадежную борьбу» оказывается едва ли не единственным залогом его нравственной состоятельности.

В лирике Т. нет отчетливой раницы между внешним и внутренним, между природой и сознанием человека. Многие явления природы могут выполнять своеобразную посредническую роль, восприниматься как знаки таинствнной жизни человеческого духа и одновременно как знаки космических катастроф. Приближение к тайне не влечет за собой её раскрытия.

Ночь и день. Противопоставление ночи и дня у Т. ответствует романт. Традиции и является одной из форм разграничения «дневной» сферы повседневного, будничного, земного и «ночного» мира мистических прозрений, связанных с жизнью Космоса. «Дневной» мир связан с суетой, шумом, ночь – с темой самопостижения. День может ассоциироваться с «блестящей» оболочкой природы, с ликованием жизненных сил, с торжеством гармонии и разума, ночь – с хаосом, безумием, тоской. Значимым может признаваться и момент перехода от дня к ночи. (+от одного рвемени года к другому) При этом теряется сама граница между человеком и природой.

Одиночество – естественное состояние лир.героя Т. Одиночество имеет метафизическую природу – смятение и точка человека перед лицом непостижимой загадки бытия.

Природа крайне редко предстает у Т. как пейзаж, фон. Всегда является активным «действующим лицом», всегда одушевлена, воспринимается и изображается как некая система более или менее понятных человеку знаков и символов космической жизни. Не статика, а динамика, не покой, а движение, не подбор одноплановых деталей, а стремление к разнообразию, подчас и к парадоксальным сочетаниям характерны для Т. пейзажей. Характерны обращения к земле и небу, к явлениям природы. Земное и небесное противопоставлени и одновременно взаимосвязаны. Одно отражается в другом.