Платонов Котлован 4 страница

Трагический финал отряда – последняя глава называется «19». Здесь возникает мотив будущего возрождения. Фадеев говорит, что во время войны человек меняется: показал это на образе Морозки. Он человек, который сделал выбор сам, но в нем много стихийного. Он спасает Мечика. Краткий экскурс в прошлое героя: сын шахтера, внук крестьянина, вырос в рабочем бараке. В течение романа у него меняется чувство к Варе (его жене), но он стыдится своих чувств. Проверка героя на грани жизни и смерти (Фадеев выписывает этот момент). Метелица выписан не так сильно, как Морозка.

Мечик показан в движении. Фадеев использует формулы, близкие Толстому. Изображение Мечика – самое уязвимое место рассказа. Он противопоставлен Морозке. Один идет на подвиг, другой – на преступление. Мечик не может найти себя в отряде. Фадеев показывает его как человека индивидуалиста. Его «Я» выше интересов отряда. Автор поднимает вопрос об ответственности. В изображении Мечика до самоубийства, но отказался от этой идеи.

На первый план снова выдвигается проза. Основной материал - опыт революции и гражданской войны. Главное в 20-е - представление о рев. как стихии. Изобр. рев. как стихию в душах людей и об-ве, художники 20-х годов выразили непреложную правду истории. Всеволод Иванов - "Цветные ветра", Борис Пильняк - "Голый год", Артем Веселый - "Дикое сердце". Формы: внешне не упорядоченое построение, часто по принципу мозаики. Обобщенная символика, гротеск сосуществует с натуралистическими описаниями. Орнаментальная проза - повествователь растворен в речи неизвестного лица или лиц. Ее разновидность – сказ. Эта проза густо уснащена тропами, метафорами, исп. живую разг. речь со всей ее красочностью. Пестроту, скорость, разрушительность событий передать через форму, где выр. стихийность, голос эпохи. Первым о судьбах России, народа и интеллигенции в годы революции - Борис Пильняк. Роман "Голый год". Проза П. вызывала острый интерес современников. Пробы новой литературной техники, открытой Андреем Белым и пробивающей себе дорогу в русской литературе. Революционные годы сорвали покров с человеческих инстинктов и побуждений, поэтому в роман о социальных драмах введен мотив физического влечения людей. Немало людей, застигнутых революцией, как катастрофой. Другой интеллигенции - сохранившей в испытаниях верность духовным и нравственным ценностям, сохранившей их для нас с вами - Пильняк не разглядел. Революционный пролетариат Пильняк не показывает. П. достаточно точно уловил именно национальный характер всего происходившего после 1917 года. О большевиках Пильняк пишет с нескрываемым уважением, но холодно. Привлекает энергия нового чел. типа, уверенность в себе. Это выр. в лексике. Герои П. в кожаных куртках положили начало целой традиции внешне орнаментированной фигуры большевика в кожанке или гимнастерке. Выражение "кожаные куртки" станет нарицательным. "Голый год" - роман вопросов, а не ответов. Тем не менее, у П. стихия всегда права. Стихия революции, считает П., соприродна самой природе.

47. в советское время "серебряный век" определялся чисто хронологически как литература конца XIX - начала XX века, а принципиально новой считалась советская литература, возникшая сразу после революции 1917 г. литература была разделена на три ветви: литературу, именовавшуюся советской, "задержанную" (внутри страны) и литературу русского зарубежья. У них достаточно различные художественные принципы, темы, состав авторов, периодизация. Революция определила чрезвычайно многое во всех трех ветвях литературы. Но великий раскол произошел не в октябре-ноябре 1917 г. "пролетарская" поэзия, возникшая раньше, осталась на периферии литературы, а определяли ее лицо лучшие поэты "серебряного века": А. Блок, Н. Гумилев, А. Ахматова, В. Ходасевич, М. Волошин, В. Маяковский, С. Есенин, внешне как бы затаившиеся М. Цветаева и Б. Пастернак.

У истоков советской литературы оказались два крупнейших и очень разных русских поэта - В. Маяковский и С. Есенин. В конечном счете основоположники советской поэзии стали жертвами советской действительности, как и В. Брюсов, принявший революцию во второй половине 1918 г., и многие другие поэты и прозаики.

литература с конца 1917 г. до начала 20-х годов представляет собой небольшой, но очень важный переходный период. как правильно отмечала эмигрантская критика, это было продолжение литературы предреволюционной. Но в ней новые признаки, и великий раскол на три ветви литературы произошел в начале 20-х.

Поэма "Анна Снегина" справедливо считается одним из наиболее крупных по значению и масштабу творений Есенина, произведением итоговым, в котором личная судьба поэта осмыслена в связи с народной судьбой.

История отношений поэта Сергея и помещицы Анны Снегиной, развивавшаяся в контексте революционных событий, носила условно автобиографический характер. Поэт не скрывал сходства героя с собой.

Поэма писалась в Батуми осенью и зимой 1924-1925 г.г., и Есенин жанр ее определял как лиро-эпическую. Но вопрос жанра поэмы в советском литературоведении стал дискуссионным. В основу поэмы легли события пред- и послереволюционной России, что придало произведению эпический размах, а рассказ о взаимоотношениях лирического героя с "девушкой в белой накидке" придает поэме проникновенный лиризм. "Анна Снегина" - это одновременно и "объяснение с женщиной" и "объяснение с эпохой". При неослабном звучании лирической темы здесь достигнут широкий масштаб изображения народной борьбы и глубокое проникновение в человеческие характеры" В мельнике и его жене сохранились традиционные национальные черты. В Проне проявился родившийся в пору революции национальный тип, он мятежник нового времени. Эпическая тема поэмы выдержана в реалистических некрасовских традициях.

«Емельян Пугачев» Во время поездки в Туркестан С. Есенин постоянно работал над поэмой «Пугачев». Есенин не стремился исторически точно и хронологически выверено написать историю восстания под предводительством Емельяна Пугачева, хотя первоначально он назвал свое произведение «Поэмой о великом походе Емельяна Пугачева». Поэт пытался через художественные образы раскрыть драматические в истории России события, связанные с борьбой за свободу. Показать это в небольшой по объему пьесе было сложно. Есенин раскрывает в образе Пугачева черты могучего бунтаря, который по призванию должен повести казаков и крестьян дорогой мести и борьбы. В «Пугачеве» почти все персонажи соответствуют реальным историческим лицам. О поступках и действиях героев поэмы С. Есенин узнавал из исторических документов о пугачевском бунте. И только один вымышленный герой встречается в поэме. Это казачий сотник Пармен Крамин. Такого имени и фамилии нет в документах о восстании Пугачева.

Поэма С. Есенина "Черный человек" в целом вырастает из его творческого, а значит, - эстетико-нравственного наследия. Основываясь либо на очевидных параллелях в текстах, либо на ассоциативных связях, критики склонны соотносить поэму "Черный человек" с циклом стихов "Москва кабацкая", поэмами "Пугачев", "Страна негодяев"15 и некоторыми другими произведениями начала двадцатых годов. Действительно, в творчестве С. Есенина наблюдается обилие родственных созданным в поэме "Черный человек" образов, настроений, интонаций. Характерно это не только для стихов "Москвы кабацкой",1923 г., но и для произведений, написанных как в конце 10-х - начале 20-х годов: "Хулиган", "Мир таинственный, мир мой древний..." и других, так и в период с 1923-го по 1925-й годы: "Вечер черные брови насопил...", "Годы молодые с забубенной славой..." и др. Творчество С. Есенина строится по принципу разделения на изначально "свой" (родной), "иной" и "чужой" (враждебный) миры. В "Черном человеке" этот принцип стал ведущим. Человек сталкивается с препятствием, путь преодоления которого - это выбор человека. В поэме явлена идея религиозного крестного пути.

«Черный человек» - одно из самых загадочных, неоднозначно воспринимаемых и понимаемых произведений Есенина. Работать поэт начал в 1922 году, и в основном она была написана заграницей, в феврале 1923 года был закончен первый вариант поэмы. Этой поэме суждено было стать крупным последним поэтическим произведением Есенина. В ней выразились настроения отчаяния и ужаса перед непонятной действительностью, драматическое ощущение тщетности любых попыток проникнуть в тайну бытия. Это лирическое выражение терзаний души. Ее разрешения в первую очередь связано с трактовкой образа самого «прескверного гостя» - черного человека. «Черный человек» - это двойник поэта, он выбрал в себя все то, что сам поэт считает в себе отрицательным и мерзким. Эта тема – тема болезненной души, раздвоенной личности – традиционна для русской классической литературы. Ни одно из произведений, где встречается подобный образ, не несет такого тяжкого груза одиночества, как «Черный человек» Есенина. Трагизм самоощущения лирического героя заключается в понимании собственной обреченности: все лучшее и светлое – в прошлом, будущее видится пугающим и мрачно беспросветным. «Дуэль» с черным человеком, какова бы ни была его природа, послужила своеобразным духовным испытанием для лирического героя, поводом к беспощадному самоанализу. Тема двойничества выражена на композиционном уровне. Перед нами два образа – чистая душа и черный человек, а перетекание монолога лирического героя в диалог с двойником – поэтическое выражение подсознательного. В исповедальной книге, читаемой «прескверны м гостем», открываются противоречия мятущегося духа лирического героя. Соотношение монологической и диалогической речи выявляется в ритмико-интонационном строе поэмы. Метафора разбитого зеркала прочитывается ккак аллегория погубленной жизни. Здесь выражена и пронзительная тоска по уходящей молодости, и осознание своей ненужности, и ощущение пошлости жизни. Однако эта «слишком ранняя усталость» все же преодолевается: в финале поэмы ночь сменяется утром – спасительной порой отрезвления от кошмаров тьмы. Ночной разговор с «прескверным гостем» помогает поэту проникнуть в глубины души и с болью совать с нее темные наслоения. Возможно, надеется лирический герой, это приведет к очищению.

48. У Бондарева особая манера изображать эпизодические персонажи. Благодаря характерной черточке внешности, портретной характеристике каждый из них обретает качества живого человека. За несколько минут общения с этими персонажами нам открываются какие-то важные моменты их бытия, четко вырисовываются индивидуальные свойства их облика. Если прибегнуть к сравнению, это напоминает ослепительную вспышку молнии ночной порою, которая на мгновение озаряет все окрестности, увеличивает предметы в объеме и обнажая невидимые при обычном освещении характерные их признаки. Подобные бондаревкие персонажи проживают всю свою жизнь в несколько мгновений. Литературный портрет в известной мере отражает ещё и внутренний мир самого художника, его представления о мире и человеке. Такова природа искусства, которое отличается от всех других сфер человеческой деятельности. Подчеркивая различие между зеркальным отражением и художественным воспроизведением действительности, Достоевский писал: «В зеркальном отражении не видно, как зеркало смотрит на предмет, или, лучше сказать, видно, что оно никак не смотрит, а отражает пассивно, механически. Истинный художник этого не может: в картине ли, в рассказе ли, в музыкальном ли произведении непременно виден будет он сам; он отразится невольно, даже против своей воли, выскажется со всеми своими взглядами, со своим характером, со степенью своего развития». Бондаревский литературный портрет вызывает самые яркие ощущения, вырастает в художественный образ, наполненный идейно-психологическим смыслом. Живописная многокрасочность стиля, ассоциативность художественного мышления Бондарева не могли не сказаться на изображении окружающего мира. Мы можем отложить книгу и продолжать мысленно бродить по местам, писанным в ней, вдыхать свежий воздух, любоваться прощальным блистанием увядающей осенней природы, слышать шорох падающих листьев, шум летнего дождя, ощущать холодный свет луны… Вообще в произведениях Бондарева природа живет своей собственной жизнью и одновременно она связана с миром персонажей, как бы подчеркивая их внутренне состояние, их ощущения в различные периоды бытия. Уже в первых своих произведениях Юрий Бондарев утверждает, что «величайшая ценность данного мира» - человек, всей своей жизнью отстаивающий высокие принципы революционной нравственности. В ранних рассказах и повестях проявился пристальный интерес писателя к нравственной проблематике, к драматическим моментам внутренней жизни человека, воплотились его раздумья о сущности человеческого долга. «Долг, - подчеркивает писатель, - это категория имеющая отношение к смыслу человеческой жизни. Долг - это понятие высшего порядка, оно всегда заключает в себе нравственность на гране быть или не быть».

Писатель не сразу подошел к художественному исследованию судеб своего поколения на войне, необходимо было время для того, чтобы сделать необходимый отбор из пережитого, «сказать о войне то, что еще не было сказано другими».

Суровая правда о войне для Юрия Бондарева - это и «предельная достоверность и действительность деталей времени». Писатель так говорит об истории создания своих произведений: «повести «Батальоны просят огня» и «Последние залпы» родились, я бы сказал, от живых людей, от тех, которых я встречал на войне, с которыми вместе шагал по дорогам сталинградских степей, Украины и Польши, толкал плечом орудия, вытаскивая их из осенней грязи, стрелял, стоял на прямой наводке, спал, как говорят солдаты, на одном котелке, ел пропахшие гарью и немецким толом помидоры и делился последним табаком на закрутку после танковой атаки».

В правдивом описании, казалось бы, локальных эпизодов войны в их трагизме, крови, гибели, в изображении трудной повседневной воинской работы писатель раскрывает героику великой всенародной битвы «ради жизни на земле». Продолжая традиции реализма Л. Толстого, автор повестей показывает «скрытую теплоту патриотизма». «Я совершенно убежден, - подчеркивает Бондарев в статье «Исследование жизни», - что последняя война, исполненные драматизма 40-е годы дают возможность искусству проникнуть в глубинную суть народного характера, в то, что Толстой называл «теплотой патриотизма».

Писателя постоянно интересует сущность героизма советского человека, так ярко и массово проявившаяся в годы войны. «Героизм - это преодоление самого себя и это самая высокая человечность», - пишет он в статье «Взгляд в биографию». В «Горячем снеге» убедительно передано величине героизма миллионов. В романе по сравнению с предыдущими военными произведениями Юрия Бондарева больше охватывается событий - они разворачиваются и в Ставке верховного главнокомандующего, и в штабе командующего армией, и непосредственно на поле боя. Но полнота и насыщенность в передаче героического начала, в воссоздании «мысли народной» (выражение Л. Толстого) достигается не за счет беспредельного расширения изображаемых событий, а за счет глубины и объемности их изображения. Действие романа происходит в начале 70-х годов. Московские писатели Вадим Никитин и Платон Самсонов прилетают в Гамбург для участия в дискуссии «Писатель и современная цивилизация». Совершенно неожиданно Никитин встречает здесь Эмму Герберт, которую полюбил далеко в сорок пятом. Но как давно это было, Никитин почти забыл ее… Эмма же все помнит, она и поныне любит лейтенанта и считает проведенные с ним часы самой светлой порой своей жизни. Встреча эта вызвала у Никитина целую гамму разноречивых чувств, заставила многое вспомнить из своей жизни и как бы вернула его в дни военной молодости, когда он был полон надежд, мечтаний о будущем и безоглядным в дерзости своей.

Однако нынешний Никитин мало похож на лейтенанта Никитина сорок пятого. Изменился, правда, не только герой, изменилась сама жизнь, другим стал мир. Перед нами встают картины конца войны и послевоенного двадцатипятилетия, мы становимся свидетелями острых непримиримых конфликтов и напряженных раздумий над сложными вопросами прошлого и настоящего. Идет трудный поиск важнейших ценностей человеческого бытия и отстаивание их.

Главный герой «Берега» - известный писатель. В концепции произведения выбор профессии для героя не случаен. Творчество, будучи самым увлекательным видом человеческой деятельности, наиболее полно и убедительно выявляет могущество человека, его потенциальные возможности. У Бондарева - не простые служители муз, но одаренные художники, завоевавшие своим талантом и великим трудом широкое признание в нашей стране и далеко за ее пределами.

Конечно, показ жизни творческой интеллигенции, ее специфического труда, психологии творчества - уже сам по себе представляет большой интерес. («Самсонов работал чрезвычайно медленно, по строчкам, по абзацу в день, в сомнениях выдавливал слова с трудолюбивой мукой, веря и не веря в их силу, ненавидя эпитеты и все же густо насыщая ими фразу до предельной густоты… И стоило лишь вообразить страдания Самсонова перед чистым листом бумаги, его пытку неуловимым словом, как Никитин ощущал почти стыдливое чувство - он заставлял себя сидеть за столом часов по десять, но писал легче, быстрее, независимо от нескончаемой правки, и если процесс работы Самсонова можно было назвать мучительной каторгой (четыре часа в день), то его работа была каторгой двойной по протяженности, но все же сладкой».) Любопытны страницы, посвященные художественному процессу восприятия Никитиным окружающей действительности, размышлениям о мироздании и т.д.

Но это, однако, главное для Бондарева - не повествование о специфике и своеобразии писательского труда задача его. Художник стремится обнажить сущность сложнейших проблем современности, увидеть их связи с «вечными» вопросами, над решением которых тысячелетия мучается человечество.

Осмотр памятника в Гамбурге погибшим и пропавшим без вести немецким солдатам и офицерам 1939 - 1945 годах - одна из ключевых сцен в романе, та грань, которая разделяет и в то же время незримыми нитями связывает два этапа в жизни Никитина, а шире - в истории Европы: прошлый, военный и современный, мирный. Здесь проходит как бы перекличка времен, отозвавшаяся в сердце героя новой болью, размышлениями и обобщениями. Памятник этот «был тяжел, мрачен, чернел смоченным дождем камнем, немо, угольно выступали очертания барельефов, будто размытые темной ночи силуэты солдатских фигур, шагающих куда-то плотным слоем - в ад или небытие; оружие, краски, едва различимые, без выражения глаз смертные лица». С годами у Никитина обострился и углубился взгляд на многое в этой жизни, но остались все такими же чистыми и трепетными его отношения к добру, Родине, истории народа. Все так же непримирим он ко злу, как и в военной молодости своей.

Это писатель Никитин, с его понятием совести, гуманизма, любви к своему народу, не может побороть в себе неприязни к врагам. Другие - могут, по крайней мере, копаются в их душах, пытаясь отыскать нечто человеческое, но это неблагодарное занятие!.. Для Никитина же немецкие солдаты пришли на нашу землю как поработители, стремящиеся уничтожить цвет нации, перечеркнуть ее историю, ее культуру, - и нет им прощения. В завоевателе превалирует одна черта - равнодушие и ненависть ко всему русскому, советскому, поэтому никакого сочувствия к себе он вызвать не может. Никитину непонятны, он не воспринимает и никогда не будет должным образом воспринимать тех проявлений человеческих черт в фашистском солдате, которые при известных обстоятельствах могут обнаружиться в нем как в сыне, отце, муже.

Высказанные в ходу дискуссии в Гамбурге Никитиным мысли интересны для нас своим глубоким идеологическим и философским подтекстом. Это и широкий взгляд на мир, и страстный протест против извращения человеческой природы, и бескомпромиссное отстаивание наших социальных, нравственных, эстетических идеалов; это, наконец, его высокий пафос поиска истины, служения правде и красоте. Рядом с Никитиным журналист Дицман выглядит довольно-таки невзрачной фигурой, несмотря на всю его словесную эквилибристику насчет «коммунистического оптимизма», отсутствия идеалов и пресловутой свободы западных немцев.

Иные представления о мире, иной масштаб у Никитина. Отвечая на один из колких пассажей Дицмана, Никитин говорит: «Мы знаем ряд истин, но это лишь слагаемые одной и главной. Мы не знаем конечную сумму истин. В противном случае - если бы мы знали о человеке все - не было бы никакого смысла писать книги, заниматься наукой и вести дискуссии, как мы ведем с вами. Человек - такая же тайна, как и мироздание. Об этом думали и тысячи лет назад. Я уверен, что если бы люди завтра открыли все законы мира, а значит, и человеческой души, то движение истории прекратилось бы…». было бы никакого смысла писать книги, заниматься наукой и вести дискуссии, как мы ведем с вами. Человек - такая же тайна, как и мироздание. Об этом думали и тысячи лет назад. Я уверен, что если бы люди завтра открыли все законы мира, а значит, и человеческой души, то движение истории прекратилось бы…».

Герой «Берега» как бы живет в самом процессе познания, но он не ограничивается размышлениями либо чувственным восприятием мира. Нравственную философию Никитин переносит в сферу деятельного поиска правды. Вот смотрит он на послевоенный Гамбург, его обитателей и хочет понять, что толкало немцев к войне, почему и зачем эти вот благодушного вида люди некогда с такой ожесточенностью и ненавистью пытались поработить народ Никитина.

«- Кто же в конце концов орал «хайль» и стрелял? - заворчал Самсонов. - Все, оказывается, милые, добрые, прекрасные люди… Кто же стрелял?

- Не «кто», наверное, а «почему» и «зачем» - в этом суть».

Это принципиальная поправка. Ибо погиб в этой войне цвет нации, и среди них такие, как Андрей Княжко.

С Княжко читатель впервые встречается в мае 1945 года в небольшом немецком городке Кёнигсдорфе. «Он был очень молод, этот лейтенант Княжко, и так женственно тонок в талии и так подогнан, подтянут, сжат аккуратной гимнастеркой, крест-накрест перетянутой портупеей, и так нежно, по-девичьи зеленоглаз, что каждый раз при появлении его во взводе рождалось ощущение чего-то хрупкого, сверкающего, как узкий лучик на зеленой воде. И хотя это ощущение было обманчивым - нередко мальчишеское лицо Княжко становилось неприступным, гневно-упрямым, - Никитина будто омывало в его присутствии веяние летнего свежего сквознячка, исходящего от голоса, взгляда, от всей его подобранной фигурки. Княжко был из московской профессорской семьи, учился на филологическом факультете, жил на Озерковской набережной, хорошо знал переулки Пятницкой, где жил Никитин; они никогда не встречали друг друга на замоскворецких тротуарах и сблизились только на фронте в конце сорок третьего года. Лейтенант Княжко прибыл, ещё хромая, из госпиталя, был назначен в батарею на место убитого командира первого взвода. До этого он служил в пехоте, командовал на Днепре ротой, но в связи с ранением и хромотой не был взят в стрелковую часть, а направлен по личному желанию в дивизионную артиллерию…»

За внешней сдержанностью и суровым ригоризмом Княжко скрывается способность к романтической мечте, к возвышенным чувствам:»… я хотел бы бать или рыцарем, или Андреем Болконским (мой тёзка)…»- пишет он в письме к санинструктору Гале. Княжко чувствует личную ответственность не только за исход боя с немецкими самоходками, может быть, последнего в этой войне, но и за дальнейшие судьбы всего мира. Именно он по собственной инициативе берёт на себя опасную роль парламентёра, спасая жизнь немецким юношам, обманутым фашизмом, и гибнет от пули эсесовца. В подвиге Княжко, утверждающем высокий гуманизм мира социализма, нашло своё отражение величия народного героизма и трагизм потерь, ценою которых была завоёвана победа, мир на земле.

Княжко на всю жизнь остаётся идеалом, образцом высокого мужества и человечности для Никитина. В его писательской деятельности, в свойственном ему чувстве ответственности за судьбы послевоенного мира, в постоянном стремлении к самосовершенствованию Никитин продолжает борьбу за те высокие идеалы, которые он защищал в боях Великой Отечественной войны, за которые отдал жизнь его лучший друг Княжко. В споре с Дицманом, проповедующим насаждаемые буржуазными идеологами лживые тезисы о несовершенстве, порочности человеческой природы, стремящимся выдать бездуховность и культ потребительства, свойственные буржуазному миру, за всеобщую норму. Никитин защищает высокую гуманистическую сущность революционных преобразований Октября, открывших для каждого человека возможность для невиданного духовного роста. «Революция, - говорит Никитин, - это отрицание безнравственности и утверждения нравственности, то есть веры человека и борьбу и, конечно, совесть как руководство к действию».

За эти внешним рисунком образа чувствуется незаурядность натуры молодого офицера, его высокая нравственность и воинская доблесть. Многие из этих качеств раскрыты при помощи сопоставления, контраста (Княжко - Гранатуров, Княжно - Перлин, Княжко - Меженин). Вот один из примеров. Артиллеристы начали обстреливать дом, в котором засели немцы. Два снаряда разорвались внутри дома, и вдруг страшный вой человеческих голосов вырвался оттуда, вой предсмертного отчаяния и обреченности. «И Никитин увидел бледное, передернутое страданием и удивленное лицо Княжко, теребящего в руках прутик, поодаль лицо младшего лейтенанта Лаврентьева с зажмуренными глазами, зажавшего ладонями уши, увидел Перлина, который с криком и даже хохотом удовлетворенного злорадства взмахивал ракетницей, раскрыл плащ-палатку, и строевой голос его бил по слуху грубым матом: «Сдаются, гады, сдаются, так их!..»

- Хрен вам, сдаются, хрен сдаются!.. - выговорил обрывисто и сипло Меженин. - Еще пару осколочных туда! Шашлык из них… Кучу дерьма из них…

- Стой! Ни одного снаряда! - крикнул Княжко и, швырнув прутик, подошел к Никитину, мертвенно-бледный, сосредоточенный, быстро заговорил перехваченным возбуждением голосом: - Слушай… Это же наверняка мальчишки… Похоже, мы в упор расстреливаем их!.. Сомневаются, пощадим ли мы их. Боятся в плен… Стой, не стреляй!»

Сам Никитин, много лет спустя, вполне резонно отметил во время дискуссии в Гамбурге с Дицманом, что он согласен с русским классиком: «Никто не знает всей правды…» И все-таки Никитин стремится осознать высокость духа Княжко в последнем бою, когда уже, ясно видимый в яркой прозелени травы, он решительно поднял платок над головой и, помахав им, прокричал всего несколько фраз на немецком языке. «Никитин понял едва ли три слова: «Нихт шиссен» и «юнге», но совсем не предполагаемое и отдающее жутью действие Княжко, его приказ не продолжать неравный бой с засевшими в доме немцами, то, что казалось одной гранью правды или всей правдой, было и бессмысленным риском, и выходом из безумия, которое тем же безумным шагом своего трезвого разума хотел прекратить Княжко».

Ясно одно: этот подвиг никто из присутствующих не был готов совершить - ни Гранатуров, ни Меженин, ни Перлин, ни сам Никитин. Во имя идеалов правды и человечности, не задумываясь, взял Княжко на себя «боль других» - и когда защитил слабых и беззащитных Курта и Эмму Герберт от грубой подозрительности Гранатурова, и сейчас, спасая мальчишек-немцев от явной гибели.

Но в тот момент, когда, казалось, все закончилось благополучно, «белые вспышки автоматной очереди из окна мансарды, где кругло темнел силуэт каскетки, как будто толкнули в грудь Княжко, он сделал шаг назад, внезапно споткнулся и сделал шаг вперед, странно и тихо упал на колени, закинув голову, отчего свалилась с головы щегольски аккуратная маленькая пилотка, открыв светлые, всегда аккуратно причесанные на пробор волосы, жестом невыносимой усталости провел носовым платком по лицу и, словно ещё пытаясь оглянуться на орудие, в последний раз увидеть позади что-то, вдруг, уронив голову, повалился грудью в траву, едва различимый на середине сияющей под горячим солнцем поляны». Это не просто описание последних мгновений жизни героя - к подобному приему изображения боя, напоминающему как бы замедленное движение кинопленки, Бондарев никогда не прибегал. Это - реквием. Высокая музыка слов звучит торжественно и свято, обращаясь к памяти людской, к настоящему и будущему…

И становится понятнее тоска Никитина: «Таких, как лейтенант Княжко, я больше не встречал в жизни, мне его не хватает до сих пор», «Когда нет таких, как лейтенант Княжко, то нет и настоящих друзей, и вообще многое в мире тускнеет», «Мне все время нужен был такой друг, как лейтенант Княжко. До сих пор нужен. И такого, как Княжко, нет». Мало осталось, мнится герою, столь смелых, убежденных, преданных и честных людей, у которых не расходились бы слово и дело и не было места сомнению, рефлексии и необязательности.

Опыт героической нравственности, приобретенный народом в Великой Отечественной войне, вынесенные из нее уроки подлинного гуманизма помогают главному герою романа «Берег» в его напряженных поисках истины, в постоянной активности жизненной позиции, определяемой стремлением всегда быть в рядах передовых борцов за коммунистические идеалы.

Изображаемые порознь периоды жизни героя существуют в образной системе романа в тесном взаимодействии, без которого невозможно понять ни сущности драматических нравственных исканий Никитина, ни сложного комплекса идейно-эстетических проблем романа в целом. В «Береге» достигают нового уровня присущие Ю. Бондареву динамика и драматизм воссоздания внутреннего мира героя, пластичность изображения действительности, искусство синтеза сложных жизненных связей и отношений. Автор продолжает творческое развитие традиций реализма Л. Толстого. В романе нашел свое воплощение связанный непрерывными духовными исканиями героев принцип расширяющейся жизненной перспективы, характерной для романов «Анна Каренина» и «Воскресенье».