Простое предложение 4 страница

3. В ряду однородных членов автор может соединить то, что обычно не соединяется в нашем сознании. Эта внешняя нелогичность и способствует возникновению комического эффекта. Э. Брагинский и Э. Рязанов так характеризуют главного героя «Зигзага удачи»: «Исключенный Орешников уходил с собрания эффектно, не так, как Лидия Сергеевна. Он умел проигрывать. По прямой мужской линии он происходил от д'Артаньяна, Жерара Филипа и старшиновской тройки из хоккейной команды “Спартак”». Как видим, «прямая мужская линия» оказалась весьма зигзагообразной и соединила в разных эпохах и странах то, что читатель по собственной воле вряд ли когда-либо соединил бы.

3. Наконец, однородные члены участвуют в построении каламбуров. У Э. Кроткого: «Короли и дворники равно должны заботиться о блеске своего двора» – два однородных подлежащих «проявляют» разные лексические значения у слова двор. Мы рассматривали этот афоризм с точки зрения омонимии слова двор, а сейчас показываем его с точки зрения синтаксиса, ведь именно синтаксическая конструкция – ряд однородных членов – обеспечивает игру слов; «Ему пришла в голову мысль, но, не застав никого, ушла» – сказуемое из фразеологизма стало в один ряд с однородным сказуемым, расширяющим устойчивое сочетание, в результате этого возникает буквализация фразеологизма.

Обособленные члены предложения

Обособление – это смысловое и интонационное выделение члена предложения. На этом члене делается дополнительное повышение тона, и интонация законченного высказывания таким образом модифицируется. Мы рассмотрим основные условия обособления, которые могут быть семантическими и структурными, как внутренними, так и внешними.

Семантические причины обособления заключаются в том, что говорящий наделяет член предложения дополнительным смыслом.

1. Определение может наделяться обстоятельственным смыслом, причинным, уступительным, условным, что и показывается автором с помощью интонации обособления: «Собранный в некий волшебный фокус, свет любви и какого-то романтического доброжелательства в рассказах А. Грина радостно воздействует на душу» (М. Щеглов. Корабли Александра Грина). Обособленное определение наделено причинным значением (Воздействует почему? Потому что собран в волшебный фокус).

2. Значение уточнения, как уже говорилось при анализе неоднородных определений, также ведет к обособлению, т. е. именно с помощью интонации мы можем указать на уточняющую функцию одного члена предложения по отношению к другому: «Я был гимназистом последнего класса киевской гимназии, когда пришла телеграмма, что в усадьбе Городище, около Белой Церкви, умирает мой отец» (К. Г. Паустовский. Повесть о жизни). Обстоятельство уточняет предыдущее обстоятельство «в усадьбе Городище».

3. С помощью обособления член предложения может подчеркиваться, произноситься, так сказать, «со значением». Вот отрывок из романа А. Грина «Бегущая по волнам»: «В это время, как на грех, молодой лейтенант вздумал ей сказать комплимент. “Вы так легки, – сказал он, – что, при желании, могли бы пробежать к острову по воде и вернуться обратно, не замочив ног”». Надо ли говорить, что в романе, утверждающем, что чудо подвластно лишь тому, кто его желает, с помощью обособления выделено ключевое слово произведения.

Структурные и структурно-семантические причины обособления связаны с внутренними и внешними условиями бытования слова в предложении.

А. Внутренние условия:

1. На обособление может влиять объем члена предложения. Например, в нашей пунктуации есть правило, которое опирается на эту закономерность. Одиночное деепричастие, стоящее после определяемого слова, не обособляется, а деепричастный оборот, находящийся в этой же позиции, обособляется обязательно: «Идет. Идет по платформе. Идет улыбаясь. Вспоминает о встрече с Вронским на станции, и воспоминание заставляет ее счастливо, радостно улыбнуться. А в глазах – страдание» (В. Утилов. Вивьен Ли). Одиночное обстоятельство не обособлено. Распространим его: «Идет, странно улыбаясь». Как видим, обособление стало обязательным.

2. На обособление влияет стремление говорящего разграничить возможные для данного слова при данном его размещении синтаксические функции. Это наблюдается в тех случаях, когда без обособления слово оказывается одним членом предложения, а при обособлении – другим. Обособление и указывает, какую функцию выбрал для этого слова автор текста. Вот отрывок из повести Э. Брагинского и Э. Рязанова «Старики-разбойники»: «Семнадцатый начальник Мячикова, Федор Федорович Федяев, вызвал однажды своего подчиненного и сказал: – Николай Сергеевич, ограбили обувной магазин!». Выделенный элемент – это приложение к подлежащему начальник. Если бы обособления не было, роли этих слов сменились бы: собственное имя стало бы подлежащим, а слово начальник – приложением. Еще один фрагмент, из романа «Дети Арбата»: «Баранов вышел к ним во двор, заспанный, нелюбезно спросил, в чем дело». Здесь есть обособленное определение, а если бы не было обособления, слово вошло бы в составное именное сказуемое со знаменательной связкой «вышел заспанный». Мы нарисуем совершенно фантастическую картину, если будем утверждать, что писатели были озабочены синтаксической ролью рассматриваемых слов. Были они озабочены тем, чтобы выделить в тексте нужный элемент. Синтаксические функции и обособление – лишь техника, которой носители языка владеют автоматически. Но в теоретическом курсе раскрыть механизм приема, конечно, необходимо.

Б. Внешние условия:

1. На обособление влияет порядок слов: при обратном порядке, который и сам по себе выделяет слово в высказывании, обособление используется чаще. И снова у нас в пунктуации есть правила, основанные на этой закономерности: определение, выраженное причастным оборотом, при прямом порядке не обособляется, если не наделено дополнительным обстоятельственным значением, а при обратном порядке, т. е. когда оно стоит после определяемого слова, обособляется. Сравним два предложения из романа В. Белова «Год великого перелома»: «Гремящий на стыках пустой вагон мотало из стороны в сторону»; «Трамвай рассыпал с дуги сноп красноватых искр, напомнивших литейный цех». При перестановке в первом предложении появится обособление, а во втором исчезнет: «вагон, гремящий на стыках»; «напомнивший литейный цех сноп искр».

Мы говорили о том, что не обособляется одиночное деепричастие, стоящее после определяемого слова, но если поставить обстоятельство перед определяемым словом, оно обособится, хотя его объем не изменится. В следующем предложении из «Повести о жизни» Паустовского речь идет о пчеле: «Я, замерев, следил, как она сердито пятится и выбирается из тесного цветка». Для сравнения вспомним конструкцию «Идет улыбаясь».

2. Обособляются определения, в том числе приложения, при опущенном определяемом слове: «Но он и этого не чует. И, несмотря на общий смех, сидит и в ус себе не дует, каналья, видит лучше всех» (А. Блок. Возмездие). Приложение каналья обособлено, поскольку во втором предложении позиция подлежащего не заполнена словом, а приложение относится к этому опущенному подлежащему.

3. Обособление может быть вызвано тем, что определяемое слово иначе не может быть связано со своим определением. Например, личные местоимения не соединяются с определениями, но с помощью обособления эти элементы можно объединить: «Маленький, седой, с бесцветными добрыми глазами, он все лето жил на пасеке за левадой» (К. Г. Паустовский. Повесть о жизни).

Литература

Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении. М., 1956. С. 412–436.

Вводные конструкции

Вводные конструкции – это элементы, грамматически не связанные с членами предложения и выражающие оценку содержания или формы высказывания. Поскольку в этом случае говорящий открыто выступает в высказывании, семантику этих единиц называют субъективной модальностью.

Оценка содержания высказывания дается с разных сторон, поэтому выделяется несколько семантических разрядов вводных конструкций:

1. Говорящий выражает субъективную уверенность или неуверенность в сообщаемом. В роли вводных слов здесь выступают модальные слова двух семантических разрядов: конечно, разумеется, наверное, вероятно. Кроме модальных слов, эту семантику выражают и вводные предложения: «я не сомневаюсь», «мы уверены»: «Уехал, кажется, всего верст сорок или пятьдесят, а истомеешь, отупеешь и раскиснешь так, как будто собственными своими благородными ногами пробежал верст полтораста. Разумеется, первое дело самовар» (М. Е. Салтыков-Щедрин. Губернские очерки).

2. Выражается логическая – согласие, несогласие – или эмоциональная оценка сообщаемого: «Море кажется беспредельным, когда не видно берегов: но все эстетики утверждают (и совершенно справедливо), что море кажется гораздо величественнее, когда виден бeрeг» (Н. Г. Чернышевский. Эстетические отношения искусства к действительности) – дана логическая оценка содержания; «Сделав над собой великое усилие, Иван Николаевич поднялся со скамейки и бросился назад, туда, где разговаривал с профессором. И оказалось, что тот, к счастью, еще не ушел» (М. Булгаков. Мастер и Маргарита) – авторская речь здесь двуголосая, к ней примешивается голос героя, Ивана Бездомного, и это с его позиции выражена эмоциональная оценка содержания высказывания.

3. Объясняется логический ход изложения: высказывание оценивается как вывод, пример, очередное суждение в цепи изложения: «В качестве охотника посещая Жиздринский уезд, сошелся я в поле и познакомился с одним калужским помещиком, Полутыкиным, страстным охотником и, следовательно, отличным человеком» (И. С. Тургенев. Хорь и Калиныч).

4. К высказыванию привлекается внимание адресата, и, следовательно, показывается, что автор оценивает его как важное: «А приятный это стихотворец Беранже! Из русских, я вам доложу, подобного ему нет! И все, знаете, насчет этих деликатных обстоятельств... бестия!» (М. Е. Салтыков-Щедрин. Губернские очерки).

Оценка формы высказывания тоже дается с разных сторон:

1. Используются метатекстовые вводные конструкции, которые оправдывают экспрессию, подчеркивают те или иные качества формы – краткость, точность, приблизительность: «Необходимо добавить, что на поэта иностранец с первых же слов произвел отвратительное впечатление, а Берлиозу понравился, то есть, не то чтобы понравился, а, как бы выразиться... заинтересовал, что ли» (М. Булгаков. Мастер и Маргарита) – описывается затруднение в выборе слова, выбор дважды оправдывается; «Вместо серьезного изображения человеческой жизни произведения искусства представляют какой-то слишком юный (чтобы удержаться от более точных эпитетов) взгляд на жизнь» (Н. Г. Чернышевский. Эстетические отношения искусства к действительности) – оценивается выбор оценочного слова юный, использованного иронически, с помощью не менее ироничной вводной конструкции отрицательная оценка усиливается и подчеркивается.

2. С помощью вводных слов дастся указание на источник мысли: «Генеральша Холмогорова, как говорят, тоже детей терпеть не может, да у ней своих никогда не было» (А. Ремизов. Крестовые сестры).

Вставные конструкции

Вставные конструкции – это элементы простого предложения, либо не имеющие грамматических связей с его членами, либо имеющие разорванные грамматические связи и вносящие в содержание высказывания дополнительные сведения.

На примерах из диссертации Н. Г. Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности» покажем связи вставных конструкций с предложением:

I Отсутствие синтаксических связей: «Во всей природе видит дикарь человекоподобную жизнь, все явления природы производит от сознательного действия человекообразных существ. Как он очеловечивает ветер, холод, жар (припомним нашу сказку о том, как спорили мужик-ветер, мужик-мороз, мужик-солнце, кто из них сильнее), болезни (рассказы о холере, о двенадцати сестрах-лихорадках, о цинге; последний – между шпицбергенскими промышленниками), точно так же очеловечивает он и силу случая».

2. Разрыв грамматических связей вставностью:

а) «Впрочем, живопись (и скульптура) еще больше, нежели очертаниями или выражением своих фигур, гордится перед природой группировкою». Без вставности это были бы однородные подлежащие. Здесь, однако, связи разорваны, сравните единственное число сказуемого, которое без вставности при таких однородных подлежащих стояло бы во множественном числе;

б) «Искусство имеет своим источником стремление человека освободить прекрасное от недостатков (нами рассмотренных), мешающих прекрасному быть вполне удовлетворительным для человека». Без вставности это было бы обособленное согласованное определение;

в) «Часто достаточно обратить внимание на предмет (что всегда и делает искусство), чтобы объяснить его значение или заставить лучше понять жизнь». Без вставности это было бы присоединительное придаточное предложение, тогда у главного «Часто достаточно обратить внимание на предмет» было бы три придаточных. При вставной конструкции мы имеем главное простое предложение, структура которого осложнена вставностью, и при нем два придаточных целевых «чтобы объяснить его значение», «чтобы заставить лучше понять жизнь».

Семантика вставных конструкций

А. Прежде всего вставные конструкции выполняют логическую функцию дополнения, пояснения, уточнения, иллюстрирования высказывания:

1. «...У Маркса понятие ценности является выражением общественной связи между двумя общественными явлениями, производительностью труда и ценами, причем эта связь в капиталистическом обществе (в противоположность простому товарному хозяйству) представляется сложной связью» (Н. И. Бухарин. Политическая экономия рантье). Вставная конструкция дополняет и поясняет элемент «в капиталистическом обществе».

2. «Живое и неподдельное понятие о судьбе было у старинных греков(то есть у греков до появления у них философии) и до сих пор живет у многих восточных народов» (Н. Г. Чернышевский. Эстетические отношения искусства к действительности). Пояснительный союз точно указывает на семантику вставной конструкции.

3. «Укажите произведение искусства, в котором нельзя было бы найти недостатков. Романы Вальтер-Скотта слишком растянуты, романы Диккенса почти постоянно приторно-сентиментальны и очень часто растянуты. Романы Теккерея иногда (или, лучше сказать, очень часто) надоедают своею постоянною претензиею на иронически-злое простодушие» (Н. Г. Чернышевский. Эстетические отношения искусства к действительности). Согласимся, что поправка автора меняет оценку одного свойства романов Теккерея на противоположную: надоедают претензией на простодушие не иногда, а очень часто. Почему автор не захотел сразу выбрать то слово, которое, по его мнению, более точно (вспомним «лучше сказать» – почему сразу и не сказать лучше)? Это письменная речь, она редактируется автором, и, если такие «неточности» оставлены, значит, они являются приемом. Смысл приема состоит в том, что столкновение неточного и точного выделяет и подчеркивает точное. Таким образом, наиболее важный элемент дан здесь во вставной конструкции. То, что введено якобы как дополнительное, второстепенное, на самом деле является главным. Это расхождение формы и содержания (как нередко и в других приемах – вспомним иронию) подчеркивает авторскую мысль.

4. «Надобно согласиться, что “перевесом идеи над формою” усиливается эффект возвышенного, как может он усиливаться многими другими обстоятельствами, например, уединенностью возвышенного явления (пирамида в открытой степи величественнее, нежели была бы среди других громадных построек, среди высоких холмов ее величие исчезло бы); но усиливающее эффект обстоятельство не есть еще источник самого эффекта» (Н. Г. Чернышевский. Эстетические отношения искусства к действительности). Во вставной конструкции подана иллюстрация к тезису. Такая подача примеров нередка в научных текстах.

Б. Вставные конструкции могут выполнять функцию эмоциональной окраски высказывания:

1. Таковы прежде всего иронические и полемические скобки, в которые заключается критический отзыв о мнении противника, о форме его высказывания, а случается, что и о личности оппонента. Вот отрывок из статьи О. Чайковской о книге К. Симонова «Глазами человека моего поколения. Размышления о И. В. Сталине» («...Но не так уж и страшно»):

«На многочисленных встречах Сталина с писателями никто, разумеется, смелых слов не произносил, здесь просто и даже с оттенком добродушия обсуждались вопросы литературы. Каков был уровень руководящих бесед на темы культуры, нам рассказали С. Эйзенштейн и Н. Черкасов (запись 1947 года). Спросив автора фильма об Иване Грозном, изучал ли он историю, и скромно заметив, что он, “тоже немного знаком с историей”, Сталин сообщил своим слушателям поразительные сведения. Опричнину, оружие дикого царского террора, бандитов, громивших деревни и села, разорявших страну, он назвал прогрессивной регулярной армией; похвалил Ивана за то, что этот “великий и мудрый правитель” не пускал в страну иностранцев (как раз пускал!), “ввел монополию внешней торговли” (не вводил, да и не мог бы ввести!); утверждал, что жестокость Ивана была вполне оправданна (еще бы!), и если бы царь не сделал ошибки, оставив в живых пять (?) феодальных семейств, вообще не было бы Смутного времени. Словом, вождь громоздил нелепость на нелепость, от которых любой, знакомый с русской историей XVI века, мог бы сойти сума».

Мы видим здесь эмоционально окрашенные формулировки отрицательных суждений, эмоциональное ироническое отрицание – нечленимое эмоциональное предложение во вставной конструкции «еще бы!», а также эмоциональные графические скобки (?), которые показывают, что читатель должен переосмыслить сказанное и за ним угадать отрицательную оценку автора. Таким образом, перед нами не вводные элементы, которые просто оценивают сказанное, а именно вставные, сообщающие новые дополнительные сведения фактического характера (суждения, противоположные суждениям оппонента).

В художественном тексте в скобки могут заключаться любые иронические замечания, обнаруживающие повествователя, ведущего рассказ и комментирующего его. В «Возмездии» А. Блока:

В салоне этом без утайки,

Под обаянием хозяйки

Славянофил и либерал

Взаимно руку пожимал

(Как, впрочем, водится издавна

У нас, в России православной:

Всем, слава богу, руку жмут).

2. В художественном тексте во вставной конструкции может выражаться настроение повествователя, лирического героя. В поэме А. Блока «Соловьиный сад»;

Размахнувшись движеньем знакомым

(Или все еще это во сне?),

Я ударил заржавленным ломом

По слоистому камню на дне...

3. В художественном тексте во вставную конструкцию иногда уводятся сравнения, метафоры. Из блоковского цикла «Кармен»:

О, не глядеть, молчать – нет мочи,

Сказать – не надо и нельзя...

И вы уже (звездой средь ночи),

Скользящей поступью скользя,

Идете.

Конструкции, тождественные нечленимому предложению

Структура простого предложения может быть осложнена частицами, относящимися ко всему высказыванию (утвердительными, отрицательными), эмоциональными междометиями, а также обращениями. Проиллюстрируем два первых случая (семантика частиц и междометий описана в соответствующих разделах, поэтому мы не будем говорить о ней здесь подробно), детально же покажем только обращения.

Рассмотрим отрывок из романа А. Ф. Писемского «Тысяча душ»: «– Князя Хилова вы знаете Петербурге? – прибавила она.

– Нет, не знаю... Это тоже брат?

Дама засмеялась.

– О нет, это мой знакомый... Он милый.

– Милый?

– Да, а то вот у него есть друг его, тот – фи! гадкий, толстый, нос красный! Фи! не люблю!

– Гусар тоже толстый.

– Нет, тот добрый, брат добрый.

– Вы, конечно, иностранка, но откуда вы родом? – спросил Калинович».

Мы видим, что выделенные частицы и междометия интонационно осложняют простое предложение и вносят дополнительную модальную и эмоциональную окраску.

Обращения. Как известно, обращение называет адресата. В нашей повседневной речи, в официальных документах это наименования лиц, в бытовой речи – и клички животных. Обращения могут быть нейтральными стилистически, а также оценочно окрашенными. Вот отрывок из романа В. А. Слепцова «Трудное время»:

«– Позвольте мне, господа, прочесть вам, – громко заговорил один из посредников, обращаясь к съезду, – письмо, полученное мною на днях от землевладельца, господина Пичугина.

– Слушаем-с, – ответил председатель и сделал серьезное лицо. Посредник начал читать:

– “ Милостивый государь, Иван Андреевич, не имея я чести быть лично с вами знаком, имею честь довести до сведения вашего следующий анекдот...”»

В отрывке представлены нейтральные обращения «господа», «Иван Андреевич» и официальное «милостивый государь» (мы учитываем, конечно, время).

Рассмотрим употребление обращений в художественном и публицистическом текстах.

1. Мы уже не раз говорили о контактной форме общения с читателем, которую может избрать писатель или журналист. В создании этой формы участвуют глаголы первого и второго лица, местоимения с теми же характеристиками, в число этих средств входит и обращение. А. Аграновский в очерке «Вишневый сад» пишет:

«Наше с вами дело, дорогой читатель, не присудить, а осудить. Осудить морально этого человека и, в еще большей степени, окружение его... Нет, уважаемые, не может быть блага, если обижен ребенок, если унижен человек».

Автор, как видим, не только что-то втолковывает читателю, но и спорит с ним, обращения показывают эти разнообразные отношения автора и читателя. Ту же функцию выполняют обращения и в художественном тексте, ср. в блоковском «Возмездии»: «Теперь – за мной, читатель мой, в столицу севера больную, на отдаленный финский брег».

2. Мы говорили, что в повседневной речи обращения называют лицо или животное. В художественном, особенно лирическом тексте тематика обращений расширяется. Лирический герой не просто описывает предмет или излагает событие – он переживает его, сведения о внешнем мире мы получаем через раскрытие внутреннего мира лирического героя. И в этом переживаемом мире говорящий может обратиться к любому предмету, к любому явлению. Вот несколько риторических обращений в стихотворениях В. Брюсова и А. Блока:

«И я к тебе пришел, о город многоликий, к просторам площадей, в открытые дворцы» (В. Брюсов. Париж); «Вам поклоняюсь, вас желаю, числа! Свободные, бесплотные, как тени» (В. Брюсов. Числа); «И вас я помню, перечни и списки, вас вижу пред собой за ликом лик» (В. Брюсов. Терцины к спискам книг); «Какая дивная картина твоя, о, север мой, твоя!» (А. Блок); «Дроби, мой гневный ямб, каменья!» (А. Блок. Возмездие).

3. Обращения могут быть тесно связаны с идеей произведения, могут выполнять характерологическую функцию. Чтобы подчеркнуть эту связь, используются различные формальные приемы:

а) обращение перекликается с названием произведения. Ф. М. Достоевский в романе «Идиот» разными способами вводит в текст и слово идиот, и семантику, с ним связанную (больной, несчастный, невинный простофиля, дурак, шут). Вводится это слово и на позиции обращения. Сцена разговора Гани и князя построена очень сложно (приводим ее с большими сокращениями):

«Неизмеримая злоба овладела Ганей...

– Да каким же образом, – вдруг обратился он к князю, – каким же образом вы (идиот! – прибавил он про себя), вы вдруг в такой доверенности, два часа после первого знакомства? Как так?

– Этого уж я вам не сумею объяснить, – ответил князь.

Ганя злобно посмотрел на него...

– Да, может быть, вы сами не заметили чего-нибудь... О! идиот пр-ро-клятый, – воскликнул он уже совершенно вне себя, – и рассказать ничего не умеет!

Ганя, раз начав ругаться и не встречая отпора, мало-помалу потерял всякую сдержанность... Но именно чрез это бешенство он и ослеп; иначе он давно бы обратил внимание на то, что этот «идиот», которого он так третирует, что-то уж слишком скоро и тонко умеет иногда все понять и чрезвычайно удовлетворительно передать».

Как видим, вначале герой использует мысленное обращение, которое затем прорывается во внешнюю речь в виде оценочного номинативного предложения, а затем слово цитируется в авторской речи, где смысл его корректируется в соответствии с художественным замыслом.

б) обращение становится предметом обсуждения. И в этом случае либо открыто представлена его связь с художественной концепцией, либо читатель сам устанавливает эту связь через подтекст. Вот с большими сокращениями сцена допроса Иешуа у Понтия Пилата из романа «Мастер и Маргарита»:

«Прокуратор был как каменный, потому что боялся качнуть пылающей адской болью головой. Человек со связанными руками несколько подался вперед и начал говорить: – Добрый человек! Поверь мне... Но прокуратор, по-прежнему не шевелясь и ничуть не повышая голоса, тут же перебил его:

– Это меня ты называешь добрым человеком? Ты ошибаешься. В Ершалаиме все шепчут про меня, что я свирепое чудовище, и это совершенно верно, – и так же монотонно прибавил: – кентуриона Крысобоя ко мне.

<...> Прокуратор обратился к кентуриону по-латыни: – Преступник называет меня “добрый человек”. Выведите его отсюда на минуту, объясните ему, как надо разговаривать со мной. Но не калечить. <...> Пилат заговорил по-гречески: – Так это ты собирался разрушить здание храма и призывал к этому народ? Тут арестант оживился, глаза его перестали выражать испуг, и он заговорил по-гречески: – Я, доб... – тут же ужас мелькнул в глазах арестанта оттого, что он едва не оговорился, – я, игемон, никогда в жизни не собирался разрушать здание храма и никого не подговаривал на это бессмысленное действие. <...> – А теперь скажи мне, что это ты все время употребляешь слова “добрые люди”? Ты всех, что ли, так называешь? – Всех, – ответил арестант, – злых людей нет на свете. – Впервые слышу об этом, – сказал Пилат, усмехнувшись, – но, может быть, я мало знаю жизнь!»

Обсуждение обращения «добрый человек», конечно, связывается читателем с христианской проповедью всеобщей любви, хотя в тексте открыто эта связь не устанавливается;

в) очень интересен прием смены обращений в устах героя. Прием выполняет характерологическую функцию. Вот сцена из драмы А. Блока «Роза и крест»;

«Переход в замке.

Алиса. Святой отец, как вы меня перепугали!

Капеллан. Я не хотел вас пугать, прекрасная дама.

Алиса. Вы, верно, ждете графа?

Капеллан. Нет, не графа.

Алиса. Или, чтобы паж передал графине...

Капеллан. И не граф, и не графиня, и не паж... вы не очень проницательны, моя красавица...

Алиса. Святой отец, я теряюсь в догадках...

Капеллан. (обнимая ее). Дело проще, чем вы думаете, дорогая Алиса.

Алиса. Ваш сан, ваш возраст...

Капеллан. Ну, это я сам знаю, плутовка... ты не откажешься от маленького подарка...»

Это красноречивая смена обращений в устах капеллана (учтем также переход с «вы» на «ты») весьма выразительно рисует его характер;

г) столь же характерологично преобразование обращений-штампов в устах героев произведения. Приведем сцену наказания Варенухи, но не из «Мастера и Маргариты», а из «Великого канцлера»:

«– Что вы, товарищи? – прошептал совершенно ополоумевший администратор, но, тут же сообразив, что слово «товарищ» никак не подходит к двум бандитам, избивающим человека в сортире среди бела дня в центре Москвы, прохрипел: «Граждане!» – сообразил, что и название «граждане» они не заслуживают, и тут же получил тяжкий удар...»

Неуместность привычных обращений специально оговаривается автором через описание переживаний героя.

А вот философское наполнение обращения-штампа в тургеневском стихотворении в прозе «Нищий»:

«Потерянный, смущенный, я крепко пожал эту грязную, трепетную руку... “Не взыщи, брат; нету у меня ничего, брат ”. Нищий уставил на меня свои воспаленные глаза; его синие губы усмехнулись – и он в свою очередь стиснул мои похолодевшие пальцы. “– Что ж, брат, – прошамкал он, – и на том спасибо. – Это тоже подаяние, брат ”. Я понял, что и я получил подаяние от моего брата».

Понятно, что фамильярное обращение «брат» наполнено здесь новым смыслом «все люди – братья»;

д) поскольку обращение часто включается в речь героя, оно может участвовать в имитации разговорной или иноязычной речи, одновременно выступая и характерологическим средством. В рассказе К. М. Станюковича «Нянька» матрос Чижик так обращается к барыне: «– Здравия желаю, вашескобродие! – гаркнул в ответ матрос зычным баском, видимо не сообразив размера комнаты», а со своим подопечным Шуркой Чижик разговаривает так: «Повод к такому разговору подала шалость Шурки. Он запустил камнем в утку и подшиб ее... Та с громким гоготом отскочила в сторону... “Неправильно это, Лександра Васильевич! – проговорил Федос, покачивая головой и хмуря нависшие свои брови. – Не-хо-ро-шо, братец ты мой!” – протянул он с ласковым укором в голосе». Обращения входят в набор средств, позволяющих передать особенности речи простого, необразованного матроса, оказавшегося превосходным воспитателем в силу врожденной деликатности, доброты и житейской мудрости.