Рождение Европы. Мыслитель, он навлекал на себя враждебность многих коллег и некоторых влиятельных прелатов

Бэкон преподавал в Оксфордском университете. Философ и богослов с темпераментом борца и пророка, он имел много недругов; в их числе был, например, доминиканец Альберт Великий, на которого Бэкон яростно нападал. Бэ­кон придавал большое значение астрономии, которая, в сущности, была в то время астрологией, кроме того, ему принадлежит ряд технических изобретений и откры­тий, предвосхитивших открытия будущего, что позволяет говорить о нем как о Леонардо да Винчи XIII века.

В заключение я хочу подчеркнуть три момента, кото­рые свидетельствуют о существенном вкладе схоластики в историю европейской интеллектуальной деятельности.

В XII веке Абеляр, один из главных предшественников схоластов, особо выделил основной урок, полученный от Аристотеля: «Первый ключ к мудрости — постоянная пыт­ливость». Аристотель говорил, что полезно подвергать со­мнению любую мысль. Тот, кто сомневается, склонен к поиску, а кто ищет — обретает истину. Тот же Абеляр сказал в своем «Диалоге между философом, иудеем и хри­стианином»: «Каков бы ни был предмет спора, разумное доказательство имеет больший вес, чем ссылка на целый список авторитетов». Сомнение Абеляра, которое станет сомнением схоластов, занимает, таким образом, решаю­щее место среди новых форм европейского критического духа, впервые появившегося и до сих пор определяющего европейскую мысль, духа, который в XX веке Антонио Грамши воплотил в концепции интеллектуального крити­цизма.

Второе замечание касается обстоятельства, справедливо отмеченного Аленом де Либера, который говорит, что схоластика принесла с собой «великое интеллектуальное освобождение»; иначе говоря, схоластика внесла в евро­пейскую интеллектуальную традицию представление о том, что знание есть освобождение.

Наконец, своим стремлением упорядочить идеи и пред­ставить знания и рассуждения в возможно более ясном

РОЖДЕНИЕ ЕВРОПЫ

виде средневековая схоластика если не создала, то укрепила вкус к порядку и ясности, обычно приписывае­мый Декарту, которого очень часто представляют рево­люционером, осуществившим переход к новому европей­скому мышлению. У Декарта были предшественники, профессора-схоласты, и сам он — блестящий отпрыск сред­невековой схоластики.

Лингвистическая Европа: латынь и местные языки

В университетах преподавание велось на латыни. Ла­тынь оставалась языком знания, и ее абсолютное преоб­ладание подкреплялось тем, что христианскую литургию также служили на латыни. Но за последние столетия суще­ствования Римской империи, между I и IV веками, латынь эволюционировала настолько, что специалисты выделяют «позднюю латынь» как особую разновидность; в частности, по мере того как приходили в упадок школы, массы ми­рян постепенно начинали говорить на языках, которые были уже вовсе не латынью. Поэтому историки задались вопросом, когда же именно перестали говорить на латы­ни и перешли на так называемые местные языки. С дру­гой стороны, народы, обращенные в христианскую веру и влившиеся в христианский мир, говорили на других язы­ках, в основном германских, а латыни учились только кли­рики и элита. Считается, что в IX веке миряне уже не говорили на латыни, и рождение вульгарных, то есть на­родных, языков часто связывают со знаменитым докумен­том, «Страсбургской клятвой», — ее дали в 842 году два сына императора Людовика Благочестивого на двух язы­ках, из которых один был прообразом французского язы­ка, а второй — немецкого. Внутри структур, общих для всей Западной Европы, постепенно складывались струк­туры национальные — так формировалось политическое устройство Европы. Церковь признала законность этих язы-

V. «ПРЕКРАСНАЯ» ЕВРОПА ГОРОДОВ И УНИВЕРСИТЕТОВ. XIII ВЕК 205

ков. Прежде Отцы Церкви признавали три основных язы­ка — еврейский, греческий и латынь. Однако Августин под­черкивал, что нет языка, который был бы лучше других: таков смысл Пятидесятницы, когда Святой Дух снабдил апостолов даром ко всем языкам, без всякой дискримина­ции или иерархии. Отступление латыни на второй план заставляло религиозных и политических вождей раннего Средневековья принимать важные решения в области язы­ка. Синод города Франкфурта в 794 году объявил в духе Августина: «Пускай никто не думает, что Богу можно по­клоняться лишь на трех языках. Богу поклоняются на всех языках, и человеку воздается, если просьба его справед­лива». Но важнее всего было решение Турского собора 813 года, призывавшее проповедников произносить про­поведи на народных языках: «Пускай каждый потрудится перевести свои речи понятным образом на народный язык, романский или германский, чтобы все могли без труда уразуметь, о чем говорят». Этот текст считается «актом рождения национальных языков». В XIII веке эти мест­ные языки эволюционировали еще больше, хотя эволю­ция продолжалась до самого конца Средневековья; но глав­ное, местные языки из чисто разговорных превратились также и в письменные. Возможность писать на различ­ных народных языках привела к появлению литератур на этих языках. И литературы эти нередко порождали ше­девры— песни о деяниях, куртуазные романы, фаблио¹. Каким образом это вавилонское смешение, языковое и ли­тературное, могло вписаться в новую, общую Европу? Вдобавок, та латынь, которой пользовались схоласты, не была ни классической, ни разговорной латынью. Схолас­тическая латынь была искусственной латынью. Но она еще долгое время оставалась пригодной для академических тру­дов, для богословия, философии, рассуждения; этот, по

¹ Песни о деяниях (или жесты) — фр. циклы поэм на основе устного народного творчества; фаблио — стихотворные повести, комич. или сатирич. содержания, культивировавшиеся среди «незнатного люда».