Поэзия Овидия периода ссылки

друзья отвернулись опального поэта, в защиту его никто не выступил. В отчаянии он сжег рукопись «Метаморфоз», поэма сохранилась лишь благодаря копиям, имевшимся уже у его друзей. В море его застигла буря, поэт едва не погиб, а когда сошел на берег, увидел Томы, то, вероятно, пожалел о том, что не погиб. Городишко этот был населен греками, окружали его племена еще почти совсем диких сарматов, воинственых, жестоких, часто совершавших набеги на ближние селения. Жил он в маленьком темном доме, питался непривычной едой, пил гнилую воду. Особено тяжким было для Овидия отсутствие книг, знающих латынь собеседников. Здесь он написал две своих последних книги: "Скорбные элегии", "Письма с Понта", отсюда посылал он императору умоляющие о прощении письма, но прощения так, не дождался, а выучил местный язык, сочинял стихи на местном наречии, сблизился наконец с жителями Том. Он лечил их, учил их детей, давал полезные советы. Овидий был добрым человеком, люди это быстро поняли. Его освободили от всех налогов, единственого чужеземца, его наградили лавровым венком после поэтического выступления на местном празднике. В сборниках «Скорбных стихотворений» варьируют несколько основных тем: жалоба на суровый климат Скифии, на неверность друзей, прославления преданой жены, признательность тем, у кого сохранились дружеские чувства к изгнанику, просьба о заступничестве, о переводе в другое место ссылки, восхваления поэзии, как единственого утешения в печальной жизни. В заключительном стихотворении 4-й книги Овидий рассказывает свою автобиографию.

В четырех книгах «Понтийских посланий» Овидий уже называет своих адресатов. У него иногда появляются, особено в более поздних письмах, сравнительно бодрые тона, он как бы освоился с обстановкой, принимает знаки почета от окружающих, составляет на местном гетском языке стихотворение в честь императорского семейства. Стилистически стихотворения эти становятся все более небрежными, былой реторический блеск угасает.

Когда 60-летний Овидий умер, на земле его изгнания поставили бронзовый памятник. Официальный Рим продолжал жить так, будто Овидия никогда, не было.