Глава 11. Ангус поднял тревогу после первого же моего удара в дверь и продолжал лаять, пока мне не открыли

Ангус поднял тревогу после первого же моего удара в дверь и продолжал лаять, пока мне не открыли. Джимми широко распахнул дверь и встретил меня приветливой улыбкой.

– Так‑так, красавица. Входите. Да не бойтесь вы собаки, это всего лишь Ангус. Он не укусит. Так, давайте ваш зонтик, куртку. Повешу, пусть сохнут.

Приятно было после серого тумана и дождя оказаться в теплоте узкой, ярко освещенной прихожей в желтых обоях. Сегодня запахи еды казались не застоявшимися, а свежими и аппетитными. Похоже, он сдержал обещание приготовить ростбиф; окутавший меня насыщенный запах жареного напомнил о том, что я, увлекшись романом, совсем забыла позавтракать, и теперь мне чертовски хотелось есть.

Ангус, увидев, что это я, прекратил лаять, подошел, виляя хвостом, уткнулся мне носом в колени и заискивающе посмотрел мне в глаза, надеясь на внимание. Я наклонилась, чтобы потрепать его по макушке.

– Привет, Ангус. – Спохватившись, я прокрутила разговор на несколько слов назад, чтобы убедиться, что Джимми действительно упоминал при мне кличку собаки. «Упоминал, но впредь нужно быть осторожнее, – приказала я себе, – если хочу притвориться, что вижу Грэма впервые».

– Не желаете шерри? – предложил Джимми. – Моя жена любила немного горького шерри выпить перед воскресным обедом.

– Да, пожалуйста.

Следуя за ним в гостиную, я почувствовала стеснение в груди, явно вызванное ожиданием встречи. Пришлось мне вдохнуть поглубже, чтобы приготовиться. Не в первый раз я увижу Грэма, но это будет первый раз, когда я увижу его после того, как он меня поцеловал. Неудивительно, что я нервничала.

Если бы я не ушла с головой в работу, я бы, наверное, проанализировала этот поцелуй со всех сторон и разобрала бы его по косточкам. К этому времени я бы уже знала, были ли обдуманными и серьезными его намерения, или он уже успел переосмыслить недавнее изменение в наших отношениях.

У Грэма были манеры отца. Едва я вошла в гостиную, он встал, и, когда наши глаза встретились, я поняла, что могу забыть о своих сомнениях. Он смотрел на меня так, словно мы были в комнате одни.

Вот только мы были не одни.

Другого человека, стоявшего слева от меня, я не замечала, пока чья‑то рука не коснулась моего плеча, после чего я ощутила на щеке отдающее виски дыхание Стюарта, когда он с улыбкой наклонился, чтобы приветствовать меня поцелуем.

– Видите, я же обещал, что мы скоро встретимся. – Все еще держа руку у меня на плече, он повернулся к Грэму. – Грэм, это Кэрри. Кэрри, познакомься, это мой брат Грэм.

Несколько выбитая из колеи неожиданным поворотом, я машинально произвела движения, которые полагается производить при знакомстве, и лишь очередной электрический импульс, пробежавший через мое тело от его рукопожатия, привел меня в чувство.

Вежливо, но твердо я сделала шаг вперед, чтобы стряхнуть руку Стюарта, и села в кресло, ближайшее к тому, на котором сидел Грэм. Затем улыбнулась отцу братьев, приближавшемуся ко мне со стаканом, который он наполнил из стоявшей в буфете недавно купленной бутылки сухого шерри.

– Спасибо, – сказала я Джимми. – Судя по запаху, нас ждет прекрасный обед.

– Не знаю, не знаю, станете ли вы его хвалить, когда попробуете.

– Поэтому он нас сначала и поит, – вставил Стюарт, подняв в качестве доказательства свой наполовину пустой стакан.

Не заметив моего маневра с креслами, он сел напротив меня, вытянул ноги и придвинул к себе Ангуса. Пес угрюмо повиновался.

– Итак, – жизнерадостным тоном произнес Стюарт, – как вы тут без меня целую неделю жили?

– Справилась кое‑как.

– Она в Эдинбург ездила, – посчитал нужным добавить Джимми.

Я почувствовала на себе взгляд Грэма, прежде чем Стюарт произнес:

– В Эдинбург? – Брови его удивленно поднялись. – Зачем?

– Просто нужно было кое‑что проверить для книги.

– Да, – продолжил старший из Китов, – всю неделю пропадала. Домой вернулась только в пятницу, и то ночью. Ох, и заставила меня поволноваться. Не люблю я, когда молодая девушка одна по ночам ездит. Неужто невмоготу было до утра подождать? – спросил он меня.

– Я могла вернуться, вот и вернулась, – только и ответила я, не желая открывать того, что попросту боялась пропустить экскурсию с Грэмом, запланированную на субботу.

Если сам Грэм что‑то такое и заподозрил, виду он не подал.

– Вы нашли то, что искали? – спросил он и, когда я повернулась к нему, добавил: – Для книги?

– Да, и немало. – И, посчитав, что это дало мне повод сосредоточиться на чем‑то существенном, я немного рассказала ему о том, что узнала из бумаг Гамильтона.

Стюарт, откинувшись на спинку кресла, осведомился:

– Что за герцог Гамильтон?

– Джеймс Дуглас, – ответил Грэм. – Четвертый герцог Гамильтон.

– Ах, этот. Ну конечно. И как это я забыл? – Он картинно закатил глаза и покачал головой, а Грэм усмехнулся и сказал ему:

– Не будь занудой.

– Знаешь, не все же спят с книжками по истории.

– Герцог Гамильтон, – с расстановкой, словно обращаясь к ребенку, стал объяснять Грэм, – был одним из самых важных людей начала восемнадцатого века в Шотландии. Он открыто называл себя патриотом и был одним из претендентов на шотландский престол. Некоторые протестанты, в том числе и он сам, полагали, что он больше подходит на роль короля, чем любой из изгнанных Стюартов.

– Да кто угодно был лучше Стюартов, – сказал его брат, но, когда он поднял свой стакан, по его ухмылке стало ясно, что он просто дразнил Грэма.

Проигнорировав его замечание, Грэм спросил меня:

– Он в вашей книге главный персонаж?

– Герцог? Нет, но часто появляется на заднем плане. Моя история пока что в основном происходит в Слэйнсе, но вначале у меня есть сцена, где он встречается с героиней в Эдинбурге. Ну, и все мои персонажи, понятное дело, имеют свое мнение насчет связи герцога с унией.

– Как и историки.

Стюарт допил стакан и спросил:

– Вы про меня снова забыли. Какая еще уния?

Грэм, помолчав, сказал мне сухим голосом:

– Простите моего брата. Его представление о прошлом нашей страны ограничивается фильмом «Храброе сердце».

Стюарт скорчил обиженную мину, но это у него не очень получилось. Своим обычным развязным тоном он произнес:

– Ну так давай, просвещай меня.

Грэм снисходительно прикрыл глаза.

– В «Храбром сердце» был Роберт Брюс. Ты помнишь, кто это?

– Ага. Король Шотландии.

– Его дочь вышла замуж за лорда‑стюарда, отсюда и пошло название рода «Стюарт». Эта линия, пройдя через еще двух Робертов и нескольких Яковов, дотянулась до Марии, королевы Шотландии. Ты слышал о ней?

– Хорошая девушка, но неудачные замужества, – ответил Стюарт, входя в азарт.

– Сын Марии, другой Яков, стал наследником английской королевы Елизаветы, которая умерла бездетной. Таким образом, один из Стюартов стал одновременно королем и Шотландии, и Англии, хотя больше внимания уделял Англии, чем Шотландии, и здесь почти не показывался. Как и его сын, Карл I, который оказался чересчур властолюбивым, из‑за чего на сцене появился Оливер Кромвель со своими людьми. Они заявили, что хватит с них королей, сместили Карла и послали его на плаху.

– Пока все понятно.

– Потом, после затяжной гражданской войны, правления Кромвеля и его парламента, англичане решили, что им все же будет лучше с королем, и потому призвали сына старого короля, Карла Стюарта (Карла II), вернуться и занять трон. Когда тот в 1685 году умер, королем стал его брат Яков, в чем не было бы никакой беды, если бы не тот факт, что Яков являлся католиком. Ревностным католиком. Теперь англичане боялись не только того, что он попытается лишить их с таким трудом завоеванной протестантской религии, но и того, что король Яков может заключить союз с другим католиком, их заклятым врагом– королем Франции.

Он замолчал, чтобы сделать глоток из стакана, в котором, как и в стакане его отца, плескалось виски, и продолжил рассказ:

– Английская аристократия начала задумываться о том, чтобы избавиться от Якова и посадить на трон протестанта, поскольку все они были настроены против французов. У них даже был идеальный кандидат на это место – старшая дочь Якова Мария, бывшая замужем за Вильгельмом, принцем Оранским, ярым протестантом, который уже много лет воевал с французами и давно метил на английский престол. И неважно, что он голландец, потому что он – супруг Марии и, следовательно, если ее сделать королевой, понадобилось бы лишь решение парламента, чтобы он стал соправителем. Но случилось неожиданное. Пока аристократы строили планы, вторая жена короля Якова родила сына. Для англичан это стало ударом, потому что наследник мужского рода в праве престолонаследования имеет преимущество перед женщинами. Поэтому они распустили слух, что новорожденный принц вовсе не принц, а простой ребенок, которого Яков, спрятав в грелке для постели, тайком пронес в палату королевы, чтобы обзавестись наследником. Не самая убедительная история, но для противников Якова этого оказалось достаточно. То, что последовало за этим, нельзя назвать войной, это была скорее шахматная партия, в которой крупные фигуры переходили с одной стороны на другую. В итоге через полгода Яков вместе с королевой и маленьким наследником был вынужден бежать во Францию. Такое с ним случилось не в первый раз. Еще в юности, когда его собственный отец Карл I погряз в гражданской войне, мать отвезла Якова во Францию, опасаясь за его жизнь. Отец его был казнен, и Стюартам пришлось какое‑то время жить за границей, но потом англичане сами призвали его вернуться на трон. Помня это, Яков решил, что нечто подобное произойдет и на этот раз, если склонить голову и переждать. Он отвез королеву и наследника в Сен‑Жермен, тот самый замок, где он жил когда‑то подростком, и к весне 1689 года его дочь Мария и ее супруг Вильгельм заняли английский трон. Шотландия, проведя голосование, тоже признала Вильгельма королем. Итак, – продолжил Грэм, – наша страна разделилась на два лагеря: с одной стороны те, кто признал Марию королевой, потому что она шотландка и протестантка, с другой те, кто считал, что она не имеет права царствовать при живом отце и брате, который стоит раньше ее в очереди на престол. Вторая группа – те, кто желал вернуть на трон короля Якова, – получили название «якобиты», от Jacobus – это латинский вариант имени Яков.

Стюарт поднял руку.

– Я могу еще выпить?

– Да. – Грэм улыбнулся и сделал еще один глоток виски, пока его брат ненадолго вышел из комнаты и вернулся с наполненным стаканом и вопросом к отцу:

– Духовку не пора выключать?

– Боже мой! – всплеснул руками Джимми, вскочил и выбежал из комнаты.

Стюарт, заняв свое место, обратился ко мне:

– Еще ни разу не случалось, чтобы он не спалил мясо.

– Но мы все равно его едим, – пожав плечами, возразил Грэм.

– Я просто предупреждаю ее, – сказал Стюарт. – Ну ладно. На чем мы остановились? Кажется, я спрашивал об унии, и ты пока что не ответил. Эти ученые вечно рассусоливают, – пожаловался он мне.

– Итак, с приходом к власти короля Вильгельма, – терпеливо продолжил Грэм, – положение Шотландии катастрофически ухудшилось, беды следовали чередой. В последние годы века случился такой неурожай, что бедняки сотнями умирали от голода, при том, что английские законы и непомерные пошлины попросту душили шотландскую торговлю и судоходство. Когда же Шотландия наскребла достаточно денег для образования колонии в Дарьене – это область в Панаме, – чтобы заняться торговлей вдали от английской Ост‑Индской компании, англичане в ответ прекратили все поставки и помощь, которые могли бы помочь колонистам выжить. Когда Дарьен пал, шотландские инвесторы потеряли все. Шотландия оказалась не просто разорена, страна погрязла в долгах, и нам даже нечего было продать, – сказал он. – Кроме независимости. К этому времени Вильгельм уже овдовел, но еще продолжал воевать с Францией. Он не хотел умирать и оставлять французского короля с козырными картами. До тех пор, пока Шотландия оставалась отдельной страной, всегда существовала угроза того, что король Яков или его сын, младший Яков, могут, заручившись поддержкой Франции, вернуться, что было чревато осложнениями для Англии. Вильгельму пришло в голову, что, раз троны Англии и Шотландии объединились около ста лет назад, то теперь можно объединить и парламенты, образовав единое государство Великобританию.

– Ага, – протянул Стюарт, начиная понимать.

– Вильгельм умер, но передал идею образования унии королеве Анне, сестре его жены, второй дочери старого короля Якова. Анна – дама несколько более приятная, чем ее сестра. По крайней мере в частных беседах она признавала младшего Якова единокровным братом, и многие надеялись, что, поскольку своих детей у нее не было, она именно его назначит своим преемником. Но ее советники имели другие планы и быстро уговорили ее выбрать в наследники другого родственника, представителя немецкого дома Ганноверов. Шотландский парламент на это ответил, что признает ганноверскую линию только в том случае, если получит право влиять на внешнюю политику в тех вопросах, которые противоречат нашим интересам, как, например, война, которую королева Анна все еще вела с испанцами и французами.

– Рискну предположить, – вставил Стюарт, – что Англия не согласилась на это.

– Они нанесли удар, – сказал Грэм, – издав Акт об иностранцах, в котором говорилось, что, если шотландцы не примут участия в переговорах о создании унии, каждый шотландец, живущий в Англии, будет считаться иностранцем. Кроме того, все принадлежащие шотландцам земельные владения на территории Англии будут возвращены короне, и нам запретят продавать товары на экспорт.

– Похоже, у нас не осталось выбора, – вставил Стюарт.

Брат посмотрел на него.

– Выбор всегда есть. Но у богатых шотландских дворян капиталы, как это всегда бывает, были рассредоточены по обе стороны границы, и они не хотели рисковать, из‑за чего в конце концов и согласились на переговоры. Наш друг герцог Гамильтон на очередном заседании парламента внес предложение: представителей Шотландии, которые будут принимать участие в переговорах об унии, должна назначить сама королева Анна. Решение принималось голосованием путем поднятия рук, и, поскольку он специально подгадал момент, когда отсутствовали многие члены оппозиции, предложение было принято с перевесом в несколько голосов, и это автоматически означало, что практически все переговорщики будут сторонниками унии. И это, – добавил Грэм, – лишь один пример его подлости.

– Так что, унию приняли?

Грэм усмехнулся.

– Ты в школу ходил?

– Ну, теперь‑то у нас собственный парламент.

– Да, но он появился совсем недавно. Господи, Стю, ты не такой молодой, чтобы не помнить, какой во всей стране шум стоял по поводу самоуправления! Шотландская национальная партия. Помнишь? Толпы на улицах. – Когда Стюарт с отстраненным видом посмотрел на него, Грэм покачал головой. – Пропащий ты человек.

Стюарт, пожав плечами, ответил брату:

– Наверное, когда все это происходило, я за границей был.

– Скорее, в пабе просидел.

– Возможно, – не стал спорить Стюарт. – А что, это имеет значение?

– Нет, если только твои дети не спросят тебя, когда в нашей стране снова заработал парламент после почти трех веков его отсутствия.

Я, скажу честно, усомнилась в том, что такое возможно. Стюарт Кит был не из тех мужчин, которые женятся и обзаводятся детьми. Жизнь для него была игрой, сплошным весельем, и маловероятно, чтобы он мог, оставаясь с одной женщиной, наблюдать, как она стареет, или возиться с плачущими детьми.

Мне было интересно сидеть в уютном кресле и наблюдать за ними двумя, пока Грэм читал свою лекцию по истории. У каждого из них был свой характер, и все же они были стопроцентными братьями.

За добродушным подшучиванием скрывались искренняя взаимная любовь и уважение, и было видно, что каждому из них нравится разговаривать с братом.

Джимми, который вернулся сообщить, что обед готов, завершил картину, и по тому, как трое мужчин держались в обществе друг друга, я поняла, что эта семья всегда была счастливой.

Кроме этого, я поняла и то, здесь уже давно не было никаких женщин. Дом этот превратился в мужское царство, что проявлялось во всем: от несочетающихся фаянсовых тарелок из разных сервизов до грубой простоты стола, за которым мы ели.

С буфета нам улыбалась фотография в серебряной рамке. Джимми заметил, что я на нее смотрю.

– Моя жена, – сказал он. – Изабель.

Я бы поняла это и без подсказки. Я уже хорошо изучила серые глаза такого же, как у нее, цвета Северного моря зимой.

– Красивая, – сказала я.

– Да. Жаль, что ее нет с нами сегодня. Уж она бы поспрашивала вас о вашей книге. Она всегда мечтала сама писать.

Грэм добавил:

– Она вообще‑то могла бы даже помочь вам. Мать была из семьи, которая очень давно живет в этих краях.

– Это точно, – кивнул Джимми. – Она бы вам, красавица, много чего рассказала. И накормила бы по‑людски.

– Вы отлично приготовили мясо, – заверила я его.

Ростбиф, как и предупреждал Стюарт, получился слегка пережаренный и суховатый, но соус скрадывал эти недостатки, да и морковь с печеным картофелем, хоть и были чуточку передержаны, оказались на удивление вкусными.

– Не хвалите его, – посоветовал мне Стюарт.

Он сел рядом со мной, и теперь его рука время от времени легонько задевала мою. Я, конечно, понимала, что это было не случайно, но не могла же я просто встать и отодвинуть стул от него. Надеялась я только на то, что Грэм, занявший место напротив меня, тоже это понимал.

Однако по его лицу я не могла определить, о чем он думает.

День проходил не так, как я надеялась. Я‑то думала, что мы с Джимми и Грэмом будем втроем, что мы поговорим, а потом он пойдет провожать меня домой, и… Кто знает, что могло бы произойти потом?

Но у Стюарта были свои соображения. Если всю историческую лекцию он высидел спокойно и почти молча, то затем, похоже, вознамерился остаток дня оставаться в центре внимания.

Как только разговор перемещался с него на другую тему, он снова искусно переводил его на себя. Грэм же все больше молчал, позволяя ему делать это.

К концу обеда я разозлилась на обоих братьев: на Стюарта – за то, что он все это время усердно обихаживал меня, как собака, помечающая территорию, давая понять брату, что он не должен посягать на его самку, и на Грэма – за то, что он позволял это Стюарту.

Осталась я только ради Джимми. Когда выпили кофе, он стал собирать тарелки, и я предложила помощь, но старший из мужчин твердо покачал головой.

– Нет‑нет, красавица, поберегите силенки для своей книги.

Что дало мне повод, поблагодарив его за обед, объявить, что мне пора.

– Я утром бросила работу на середине главы и должна ее дописать.

– Хорошо. Только дайте я сначала отнесу вот это на кухню. – Джимми с горой тарелок в руках посмотрел на Стюарта. – Стю, будет тебе языком трепать, бездельник. Сходи принеси красавице ее куртку.

Стюарт вышел, Джимми последовал за ним, и мы остались с Грэмом одни.

Я почувствовала, что он смотрит на меня. Мой взгляд сосредоточился на скатерти, пока я про себя подбирала слова и отсеивала их все, пытаясь придумать, что сказать.

Но молчание нарушил он.

– «Ах, милый, ты не одинок: и нас обманывает рок…»

Он думал, что я улыбнусь, но я не улыбнулась. Тогда Грэм сказал:

– Ты понимаешь, что Стюарт считает тебя своей?

– Да. – Тут я подняла голову и встретилась с ним взглядом. – Но это не так.

– Я знаю. – Голос его был спокоен, он хотел, чтобы я его поняла. – Но он мой брат.

«И как, простите, это понимать?» – подумала я. Раз его брат не скрывает своих планов на мой счет, он не считает правильным вмешиваться? Или, несмотря на мои предпочтения и на тот факт, что между нами что‑то как будто происходит, Грэм решил попросту забыть об этом, отказаться от всего, потому что его брат может возразить?

– Вот, держите, – сказал Стюарт, проскользнув в дверь гостиной с моей курткой в руке.

«К счастью, у эгоистов есть одна хорошая черта, – подумала я. – Они не замечают ничего, кроме себя». Любой другой человек, зайдя сейчас в гостиную, моментально почувствовал бы, что между мною и Грэмом что‑то произошло.

Но Стюарт просто протянул мне куртку. Следом за ним вернулся Джимми.

– Хотите, чтобы кто‑нибудь из ребят вас провел? – спросил он.

– Не нужно, спасибо. – Я снова поблагодарила его за угощение, набросила куртку и, продолжая стоять спиной к Стюарту, каким‑то образом заставила свои губы сложиться в некое подобие улыбки, адресовав ее Грэму. – Я и сама прекрасно доберусь.

«Ничего страшного не произошло, – уверяла я себя. – Для чего я приехала в Краден Бэй? Правильно, писать книгу. Заводить с кем‑нибудь роман у меня все равно нет времени».

Вода в ванной была освежающе прохладной, но я погрузилась в нее по самый подбородок. Мои персонажи заговорили, это случалось всегда, когда я ложилась в ванну, но я попыталась прогнать эти голоса… Особенно спокойный голос Джона Мори, чьи серые настороженные глаза мерещились мне повсюду.

Я пожалела, что сделала его похожим на Грэма. Теперь уже ничего не изменить – он обрел форму и будет сопротивляться, – но и каждый день видеть напоминание о мужчине, который от меня отказался, мне тоже не хотелось.

Голос Мори что‑то произнес. Чуть слышно. Вздохнув, я потянулась за ручкой и бумагой, которые держала у ванны.

– Хорошо, хорошо, – пробормотала я. – Подожди.

Я записала его слова, тут же раздался ответный голос Софии, и уже через минуту я вытащила пробку, поднялась и стала застегивать одежду, чтобы пойти к компьютеру, слабо улыбаясь от мысли о том, как самые неприятные события в моей жизни порой вдохновляют меня на лучшие сюжетные ходы.

Лишь вчера, стоя с Грэмом в конюшне в окружении лошадей и с собакой, свернувшейся в сене, совсем как в описанной мною сцене, я удивлялась тому, как жизнь иногда повторяет искусство.

Теперь же пришло время, когда я задумалась о том, как искусство повторяет жизнь.

VII

Взгляд Мори скользнул к морю, и он неожиданно натянул поводья, останавливая мерина.

Тоже остановившись, София спросила:

– Что там?

Но еще произнося эти слова, она сама увидела то, что привлекло его внимание. Это был корабль, едва показавшийся из‑за вытянутого в сторону юга изрезанного мыса. Флагов она пока что рассмотреть не могла, но то, как он, словно крадучись, подплывал к берегу, заставило ее насторожиться.

Мори, не меняя выражения лица, развернул лошадь.

– Пора возвращаться.

Не став спорить, она тоже развернулась и последовала за ним тем же медленным, размеренным шагом, немногим быстрее, чем молчаливо и неумолимо приближавшийся парусник. София догадывалась, что он ради нее держит этот шаг и что рыцарское благородство не позволит ему пустить лошадь более быстрым аллюром, поэтому сама пустила свою кобылу легким галопом, чтобы ускорить движение.

Мори, не ожидавший этого, немного поотстал, но в считанные секунды снова поравнялся с ней, и, когда они доскакали до конюшен Слэйнса, он поймал рукой уздечку ее кобылы и придержал ее.

Он не улыбался, но в его глазах можно было рассмотреть веселые огоньки.

– Я всегда считал, что когда начинают скачки наперегонки, соперника полагается предупреждать об этом. – Он выпрыгнул из седла, подошел и положил руки ей на талию, помогая спуститься.

София сказала:

– Я не собиралась скакать наперегонки. Я просто…

– Да, – прервал он ее. – Я знаю, что собирались.

Она уже стояла на земле, но он не отнял рук. И держал он ее совсем не так, как Билли Уик, – руки его были нежными, и она знала, что ей достаточно лишь отступить на шаг в сторону, чтобы освободиться, вот только… Воля ее вдруг ослабела, она уже не могла пошевелиться. Лошадь, стоявшая теплым боком к ее спине, превратилась в живую стену, которая загородила ей все, кроме плеч Джона Мори и его лица, обращенного к ней.

– Если вам когда‑либо покажется, что я медлю, вам нужно сказать мне лишь слово.

Она поняла, что говорил он не о скачке, и почувствовала, как кровь начинает разливаться по шее и щекам, но колотившееся в груди сердце вдруг замерло от… От чего? Нет, это был не страх, но какое‑то очень сходное с ним чувство, охватившее ее, когда она подумала о том, что может произойти, если она ответит ему.

– Полковник Мори! – Раздался топот ног, и к ним подбежал Рори, на этот раз не обращая никакого внимания на их близость. Сейчас его занимали другие, куда более важные вещи. Он выпалил: – Ее светлость просит вас к себе, немедленно!

София почувствовала, что его руки соскользнули с ее талии, Мори официально кивнул и спросил разрешения покинуть ее:

– Позвольте оставить вас.

– Конечно! – Она обрадовалась, что голос не изменил ей и даже прозвучал почти естественно. Еще больше она обрадовалась, когда сделала шаг и почувствовала, что дрожащие в коленях ноги вообще могут идти и удерживать ее в горизонтальном положении.

Руки ее все еще были в перчатках Мори. Она неохотно стянула их, но, когда развернулась, чтобы отдать их хозяину, тот уже шел в другой стороне двора, покачивая застегнутым на плечах черным плащом в ритм четкой солдатской поступи. Насилу оторвав от него взгляд, София сжала грубые потертые кожаные перчатки и собралась было спросить Рори, не знает ли он, что за корабль приближается к Слэйнсу, но он тоже оставил ее и уже успел подойти к двери конюшни, ведя за собой обеих лошадей.

Когда София осталась посреди двора одна, ее вдруг охватила паника, и это сильное чувство заставило ее приподнять юбки и броситься бежать сломя голову и не разбирая дороги, подобно ребенку, к большой двери, в которую только что вошел Мори.

Внутри неожиданная темнота на миг ослепила ее, и она столкнулась с человеческой фигурой. Это был не Мори.

– Милая родственница, – произнес граф Эрролл приятным голосом, – позвольте узнать, куда вы так спешите?

– О, простите меня! – воскликнула София, пряча руку с перчатками за спину. – Там корабль…

– Да, «Король Вильгельм». А я между тем искал вас. Мать сообщила мне, что капитан этого корабля печется о вашем благополучии и наверняка захочет увидеть вас в кругу семьи, когда сойдет на берег. – Его улыбка была по‑братски доброй и чуточку насмешливой. – Быть может, вы найдете уместным переодеться?

Она провела по платью свободной рукой, понимая, что оно, должно быть, все в пыли после скачки, но, когда ее пальцы достигли талии, ей вспомнилось тепло ладоней Мори, и Софии вдруг захотелось подольше не снимать это платье, как будто оно и только оно хранило память о его прикосновении.

– Благодарю вас. Нет, – промолвила она и сильнее сжала пальцы на кожаных перчатках.

– Тогда идемте. – Граф протянул руку. – Подождем вашего капитана Гордона в гостиной.

Графиня присоединилась к ним несколькими минутами позже.

– Мистер Мори, – сообщила она, – согласился не выходить из своей комнаты, пока мы не убедимся, что капитан Гордон прибыл один.

– Мудрое решение, – одобрительно кивнул ее сын. – Впрочем, я не уверен, что ему стоит встречаться и с капитаном Гордоном. Как вы думаете?

– Он друг.

– Но пятьсот фунтов – это пятьсот фунтов, – напомнил ей граф. – Людей выдавали и за меньшее вознаграждение.

– Томас Гордон не предатель.

– Что ж, я, как всегда, прислушаюсь к вашему мудрому суждению. – Он завел руки за спину, подошел к окну и принялся смотреть на корабль, который уже встал на якорь недалеко от берега. – Вижу, «Король Вильгельм» уже ходит не под белым крестом святого Андрея.

Его мать тоже подошла к окну и выглянула.

– Что это за флаг?

– Это флаг новой унии – соединенные андреевский и георгиевский кресты, – ответил сын глухим, полным горечи голосом. – Это означает, что шотландского флота больше не существует.

– Что ж, – вздохнула мать. – У нас было всего три корабля.

– Но эти три корабля были наши, – возразил он. – А теперь мы даже их потеряли. Интересно, понимает ли наш друг герцог Гамильтон, какая цена была заплачена за то, чтобы он сохранил свои земли в Ланкашире?

София, пока они разговаривали, решала, как поступить с перчатками Мори, которые все еще держала в руках. Она не думала, что графиня или граф не одобрят ее верховую прогулку с мистером Мори, но они могут удивиться тому, что к ней попала его личная вещь. Не найдя места, где можно было бы спрятать перчатки, она положила их на кресло и села сверху.

Она все еще сидела так, когда доложили о прибытии капитана Гордона.

Он вошел в комнату с запомнившимся ей чванливым видом, красивый, в длинном синем камзоле с золотыми позументами и начищенными до блеска пуговицами. Поздоровавшись сначала с графиней, потом с графом, он подошел к Софии, взял ее руку и поднес к губам, низко наклонившись и очаровательно улыбаясь.

– Госпожа Патерсон, я надеюсь, вы уже отдохнули после недавней гонки верхом?

– Да, сэр, спасибо.

– Рад это слышать.

Когда он распрямился и отпустил ее руку, граф сухо спросил:

– Вы прибыли один?

– Да. Капитан Гамильтон отстал на несколько часов.

– В таком случае, – сказала графиня, – я надеюсь, у вас есть время отобедать с нами.

– Почту за честь. – Направив на нее ничего не выражающий взгляд, он произнес: – Мне сообщили, у вас остановился еще один гость.

– Да.

– Я приехал, как только смог. – Прежде чем продолжить, он посмотрел на Софию, и граф, увидев это, заметил:

– Вы можете говорить при госпоже Патерсон так же свободно, как если бы мы были наедине. Мы ей полностью доверяем. – С этими словами он подошел к Софии, встал за ее креслом и положил руку на спинку, как бы подтверждая свои слова. – Полковник Хук прибыл несколько дней назад, но уже снова покинул нас, отправился через всю страну договариваться с верными нам дворянами. Но он оставил с нами человека, который, если на то будет ваше желание, может ознакомить вас с намерениями нашего юного короля.

Капитан Гордон нахмурился.

– Кто этот человек?

Со стороны двери раздался голос Мори:

– Я думаю, он говорит обо мне. – И затем обратился к графине: – Прошу меня простить, но из окна своей комнаты мне было хорошо видно, что капитан сошел на берег один.

Капитан чуть прищурил глаза, точно силился вспомнить, где мог видеть этого человека, и произнес:

– К вашим услугам, мистер…

– Мори.

Наконец поняв, кто перед ним, Гордон сказал:

– Припоминаю, мы с вами встречались три года назад, когда еще был жив ваш отец.

– Я помню нашу встречу. – В голосе Мори, хотя он и был ровным, тепла не чувствовалось. К тому же, как показалось Софии, звучал он с вызовом.

Капитан Гордон, подумав секунду, сказал:

– Вы тогда состояли на службе у короля Франции.

– Да. Я до сих пор ему служу.

– И это он отправил вас в Шотландию, где за вашу голову назначена награда?

– Солдату незачем знать, кто отдает приказы, – ответил Мори. – Моя обязанность – выполнять указания. Я так же не мог отказаться ехать сюда, как вы не могли отказаться поднять на своей мачте флаг унии.

Графиня вмешалась:

– Томас, мистер Мори прекрасно понимает, какая опасность грозит ему здесь. Поэтому он и решил остаться с нами в Слэйнсе.

Ее голос, как всегда, погасил волны. Капитан Гордон сказал Мори:

– Я и не думал обвинять вас в беспечности.

– В самом деле?

– Да. – С очаровательной улыбкой капитан добавил: – И вы совершенно правы: будь у меня выбор, я бы не стал плавать под флагом унии. Скажу вам по секрету, возможно, я не так уж долго буду под ним плавать.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил граф.

– Быть может, я скоро оставлю службу. – Капитан слегка пожал плечами, выражая некоторую долю сожаления. – Из‑за образования унии мне, как и всем остальным офицерам, в скором времени придется принести клятву отречения. Я должен буду отречься от короля Якова и сказать, что он не имеет права на трон.

– О, Томас! – воскликнула графиня.

– Много лет я с гордостью носил этот камзол, но теперь не собираюсь предавать свою совесть, – твердо произнес капитан Гордон. – Я не принесу клятву.

– Что же вы будете делать? – спросила графиня.

Капитан Гордон снова скользнул взглядом по лицу Мори, и на какой‑то миг Софии показалось, что он, чего и боялся граф, подумал о пяти сотнях фунтов и о той спокойной и сытой жизни, которую за них можно купить. Но у капитана были несколько другие соображения. Он сказал:

– Будь я уверен, что французский король примет меня на службу, я бы с радостью направил свой фрегат к берегам Франции при первом же удобном случае.

Выйдя из‑за кресла Софии, граф напомнил ему:

– Кто знает, если Бог не оставит нас, вы найдете место на службе короля Шотландии.

– Будем же надеяться на это. – Капитан обратил свои мысли на другое. – Что с тем французским кораблем, который привез сюда полковника Хука и вас, мистер Мори?

Граф ответил:

– Мы велели его капитану плыть в Норвегию и возвращаться за нами через три недели. Мы надеемся, что вы не встретитесь с ним.

По красивому лицу капитана скользнула тень.

– Я могу обещать, что не появлюсь у этих берегов в течение пятнадцати дней, и я прошу вас сделать так, чтобы ваш французский капитан не задерживался в этих водах надолго, ибо, если мы будем слишком часто встречаться, я не сомневаюсь, что молодой капитан Гамильтон, который следует за мной на «Королеве Марии» и на которого я не могу положиться, что‑то заподозрит. Как, впрочем, – добавил он, – и моя команда. У меня на борту офицер, три сержанта и три капрала, да еще двое барабанщиков и сорок один стражник. И все они должны оставаться со мной все плавание. Держать столько людей в неведении будет непросто, – заметил он и, немного подумав, продолжил: – Когда в прошлый раз полковник Хук приплывал в Слэйнс, я дал капитану его корабля сигнальные флажки, чтобы я мог узнать его в море. Вы помните их?

Граф не был уверен, но графиня кивнула.

– Да, они все еще хранятся у нас.

– Тогда, если вы передадите их капитану вашего французского корабля, когда он вернется, я постараюсь обойти его стороной, случись нам встретиться. – Он повернулся к Софии и одарил ее теплой улыбкой. – Однако наша беседа, как всегда, слишком скучна для столь очаровательной собеседницы. Мне бы доставило куда большее удовольствие послушать рассказ госпожи Патерсон о ее приключениях в Слэйнсе.

Она увидела, что и графиня улыбается, как видно, довольная тем, что капитан оказывает ей внимание.

– Сэр, – сказала София. – У меня не было приключений.

– В таком случае, – ответил он, – нужно восполнить этот пробел.

Мори молча слушал с безучастным видом, но София чувствовала тяжесть взгляда его серых глаз и даже обрадовалась, когда молодая горничная появилась в дверях и сообщила, что обед готов.

Однако облегчение ее было недолгим. Капитан предложил ей руку:

– Позвольте проводить вас.

Она не могла отказать ему, не обидев почти всех присутствующих, поэтому, кивнув, встала, но забыла про перчатки Мори, которые лежали под ней, и одна из них упала на пол. Капитан Гордон наклонился и поднял ее.

– Что это?

София растерялась. Не зная, что отвечать, она потупила глаза, отчаянно пытаясь придумать приличествующее объяснение, но, прежде чем это ей удалось, она увидела два сапога – Мори подошел к креслу и взял вторую перчатку.

– А я думал, что потерял их.

– Они ваши? – спросил капитан Гордон.

– Да. Вы же не думаете, что это перчатки госпожи Патерсон? – Тон его отрицал всякую связь между перчатками и Софией, однако это не помешало капитану посмотреть на него с особенным любопытством фехтовальщика, оценивающего нового противника.

Капитан слегка улыбнулся.

– Нет. – И, взяв пальцы Софии в свои, сказал: – Таким рукам нужна защита понежнее. – Он протянул вторую перчатку Мори. – В следующий раз запоминайте, где оставляете их, а то, неровен час, потеряете.

Мори ответил:

– Это вряд ли. – Он взял перчатку, сложил ее со второй и засунул за ремень. – Я не так‑то просто теряю то, что принадлежит мне.

Сказав это, он отступил в сторону, пропуская Софию, взявшую руку капитана Гордона, и с едва заметной улыбкой последовал за ними.