Глава двадцать девятая

Базиль был более чем обеспеченным человеком. Но хороший капитал заработал не сам, деньги достались от родственников, в частности, от деда. Николай, обожавший внука, никогда ни в чем не отказывал ему, вот Корзинкин и привык, что его вытащат из любой ситуации. Женитьба на Сюзетте только прибавила мужику уверенности. Сюзи из семьи богатых виноторговцев, она принесла мужу великолепное приданое.

Долгое время приятель, как говорится, искал себя. Но что-то у него не получалось. Попробовал заняться торговлей – прогорел, решил наладить производство прохладительных напитков – и тоже облом. Потом в голову пришла мысль об издательском бизнесе. Собственно говоря, Корзинкин мог жить без хлопот на родительские деньги, но ему хотелось самостоятельно добиться успеха, заслужить почет и уважение…

Издательское дело, как, впрочем, любой бизнес, жестоко к дилетантам, к тому же рынок был давным-давно поделен между крупными дельцами. Издавать пользующуюся огромным спросом детективную литературу и любовные романы Корзинкину просто не дали.

Серьезные, пользующиеся популярностью авторы предпочитали иметь дело с солидными фирмами. Но Базилю удалось найти собственную нишу. «Голос» начал работать с советскими авторами-диссидентами, издавал книги, которые не имели никаких шансов появиться в СССР. Корзинкин даже снискал славу борца за правду и справедливость, этакого рыцаря свободы, но, к сожалению, доходов «Голос» не приносил. Наоборот, одни убытки. Приходилось без конца вкладывать в предприятие деньги, франки исчезали, как в черной дыре… Базиль сначала протратил свой капитал, потом влез в деньги Сюзи…

Внешне все выглядело крайне пристойно. У него была огромная квартира в престижном округе, дом в Ницце, машина, прислуга. Сюзетта носила дорогие шубки и красивые драгоценности, но настал момент, когда Базиль понял, что скоро показное благополучие накроется медным тазом, и ему с женой придется, продав все, съезжать в крошечную квартиру, где-нибудь в Пантене, одном из самых бедных районов Парижа.

Пришлось бросаться в ноги к деду. Но Николай неожиданно сурово отказал в дотации, выговорив внуку:

– Не умеешь, не берись. Не стану больше поддерживать твои проекты, деньги текут как вода. Закрывай издательство.

Но Базиль был упрям и, решив самостоятельно выпутаться, заложил квартиру. Стоит ли говорить, что и эта сумма пропала без следа.

Вот таким было положение вещей, когда однажды утром в квартире Базиля зазвонил телефон. Приятный мужской голос сообщал невероятные новости. У Корзинкина есть родственники в Москве! Встречу назначили в самом центре, в кафе на Елисейских полях. Базиль вошел в переполненный зал и принялся шарить глазами по столикам. Сидевший у стены мужчина помахал ему рукой.

Сначала он показал Базилю семейный альбом. Сомнения у мужика разом отпали, когда он увидел первый снимок – хрупкую молодую женщину в белом платье и плотного блондина с пшеничными усами. Точно такое же пожелтевшее фото висело в спальне у Николая. И Базиль знал, что на нем запечатлены родители деда. Потом перед глазами почему-то замелькали его личные фотографии.

– Это же я в отрочестве, – пробормотал Корзинкин, разглядывая снимок, с которого на него глядел серьезный мальчик примерно пятнадцати лет, – только вот не пойму, где засняли?

Алексей Никитин засмеялся:

– Не угадали, вы видите перед собой моего племянника Тимофея, сына сестры Веры. Но он и впрямь безумно похож на вас, та же масть. Кровь причудлива!

– Господи, – всплеснул руками Базиль, – что же вы раньше не объявились?

Алексей вздохнул:

– Недавно узнал, лишь после смерти деда.

– А мне Николай всегда твердил, будто спасся один, остальные якобы погибли…

Алексей Иванович принялся рассказывать о семейных тайнах, о подозрениях Трофима, об обиде за украденное богатство, о боязни признаться в дворянском происхождении…

Живший всю жизнь в демократической Франции, Базиль только качал головой, мысленно осуждая деда…

Проболтали они несколько часов, и наконец Алексей сообщил то, за чем приехал.

В России теперь капитализм и можно заниматься любым бизнесом. У него самого – издательство «Свеча», но только для прикрытия. На самом деле он владеет крупным турагентством «Альбатрос». Правда, оформлено оно на имя его любовницы, но это никакой роли не играет. Десятки маршрутов в разные страны, теперь хочет открыть филиал во Франции. Но как иностранный гражданин должен будет отдать бешеные деньги в казну Республики. Вот если оформить контору на Базиля…

– Турагентство, – хмыкнул Корзинкин, – это даже хуже, чем издательский бизнес, все уголочки заняты, разом прогорим.

И тут Алексей раскрыл карты. Агентство, да не простое. Они давно организуют для богатых, пресыщенных клиентов невероятные, экзотические туры. Базиль слушал, раскрыв рот. «Отдых» на зоне или в тюремной камере, игра в Робинзона Крузо на необитаемой территории, разнообразные сексуальные приключения… Путешествия пользуются невероятной популярностью у немцев, в Германии отлично налажены связи, а во Франции – никого.

– Ты даже не представляешь, какие денежки потекут, – искушал Алексей.

Базиль дрогнул и согласился. Через год он забыл о финансовых неприятностях. Неожиданные барыши объяснял великолепной работой издательства. Кстати, Сюзи муж ничего не рассказал, понимая незаконность предприятия. Женщина так и не знала о московских родственниках, считая Никитина партнером по бизнесу. Дела шли великолепно, правда, теперь приходилось часто ездить в Москву.

Примерно через год Алексей сообщил, что можно расширить услуги. Привозить во Францию увечных людей, уродов, инвалидов, калек на потребу определенному сорту мужчин и женщин. Базиль сначала не поверил, что такое возможно, но прихватил в Париж одну безногую даму. Успех превзошел ожидания, и конвейер заработал. В самом центре они сняли несколько квартир. Корзинкин челноком мотался между двумя столицами. Оформлялось все крайне просто: богатый французский коммерсант бескорыстно оказывает помощь бедным российским калекам. Устраивает несчастных на лечение. Сопроводительные бумаги составлены по всем правилам, да и сами обездоленные люди вызывали у таможенников обоих государств жалость. Естественно, Базиль не собирал с несчастных денег, этим занимался специально нанятый сутенер. Просто раз в неделю он получал увесистый конверт; пятая часть содержимого причиталась ему, а остальное переправлял в Москву.

Сотрудничать бы им и дальше, к обоюдному удовольствию, но тут скончался Николай, рассказавший перед смертью о тайнике, где хранился клад. Подумав, что в дедовых словах может быть правда, Базиль тайком от Алексея приехал в Москву и отправился в Горловку. Но случилось непредвиденное. Корзинкин четко велел Сюзетте, чтобы она никому не говорила, где он. Но когда позвонил Алексей, наивная Сюзи решила, что от партнера тайн нет, и простодушно заявила:

– Да он к вам отправился.

Алексей заволновался, тут же позвонил в гостиницу «Интурист», узнал, что господин Корзинкин приехал и заказывал такси. Дальше дело техники. Сначала Никитин выяснил, что таксист довез пассажира до Рижского вокзала, потом кассирша припомнила, как продавала билет до Качалинска, а там водитель автобуса сообщил, что мужик слез у заброшенной деревеньки Горловка…

Короче, разгорелся скандал. Умирая, Трофим тоже сказал Алексею про клад, но мужик не слишком поверил. Тем более что дедушка путался в деталях, каждый раз называя разные могилы…

– Обмануть меня хотел, – кричал Алексей на Базиля, – твой дед моего деда надул, а теперь ты меня! Отдавай половину сокровищ!..

– А что там лежало? – прервала я Базиля.

– Да ничего, обнаружил пустую, затянутую паутиной нишу, – ответил Корзинкин.

То же самое он сказал и Алексею, но тот ему не поверил. Лаялись всю ночь, потом успокоились и поехали к Никитину домой, чтобы скрепить мир. Хорошо выпили, закусили, и все – больше Базиль ничего не помнит.

Очнулся в маленькой кругленькой комнатке с узеньким окошком-бойницей на самом верху, почти под потолком. На крики явилась Ванда Никитина и спокойно сообщила, что орать нет никакого смысла – обслуга глухонемая, да и в гостинице его никто не хватится, поскольку вещи забрали. Лучше сразу сообщить, где припрятал сокровище, тогда выпустят.

– Станешь упорствовать, – пояснила Ванда, – только хуже будет…

– Так ведь Никитин ушел от Ванды к Лоле, – вырвалось у меня.

– Только для виду, – пояснил Базиль, – он жутко жадный, как только ввели налог на недвижимость, разом представил дело так, будто не живет с Вандой, и переоформил дом на ее имя. У них там бордель для высокопоставленных клиентов, вот и изображали, что Ванда одинокая. А на самом деле Алексей жил в саду, там домик стоит, что-то вроде сторожки. Лола лишь изображала любовницу и хозяйку агентства, за плату, конечно.

Бедный Корзинкин твердил про пустую нишу, даже рассказал, как ее открыть, но ему не верили. Убежать не представлялось возможным. Дверь заперта, а в узенькое оконце с трудом просовывалась рука. Кстати, подтащив стул, Базиль пытался обозреть окрестности и увидел… меня.

– Я кричал, кричал, даже платком махал, а ты села в машину и уехала, – сообщил мужик.

Я схватилась за голову, вспомнив кусок белой материи, мелькавший в бойнице. Ведь стояла рядом! Ну кто мог подумать?!

Через несколько дней в темницу вошла Вера и сказала, что ее сын Тимофей ездил в Горловку и проверил могилу младенца Земцова. Ниша и впрямь пуста, поэтому Корзинкина… отвезут в такое место, где он точно расскажет, куда дел богатство.

– Лучше отдай, – велела Вера.

Но Базиль твердил про пауков и пустую «хованку».

– Ладно, – вздохнула Вера, – начнешь гнить, расколешься!

Влетели два мужика, скрутили, что-то вкололи… Очнулся в автозаке. Привезли в лагерь и бросили в камеру. Каждый вечер к Базилию заглядывал красивый рослый мужик и спрашивал:

– Ну что, вспомнил?

Корзинкин снова и снова заводил прежний рассказ про паутину. Его не били, просто отвратительно кормили, не давали постельного белья и не выводили из вонючей комнатенки.

Но в эту пятницу ситуация изменилась. Вошедший, как всегда вечером, красавец с отеческой заботой сообщил:

– Ну ты как, еще не надумал? Нехорошо нас, родственников, обманывать.

– Вы-то мне кем приходитесь? – огрызнулся Базиль.

– Пока никем, – миролюбиво пояснил мужик, – но моя дочь вот-вот выйдет замуж за Тимофея, сына Веры, тогда и породнимся. И как будущий член семьи от души советую вам признаться, потому что поступил приказ с понедельника изменить к вам отношение. Кстати, по документам вы отвратительный человек, Арсеньев. В личном деле одни красные полосы. Выведут на прогулку, чуть в сторону отойдете, и охрана выстрелит без предупреждения. А что делать прикажете, если вы склонны к побегу и к нападению на конвой? Так что до понедельника! Советую хорошенько подумать!

Базиль приуныл. Еще в башенке его заставили написать дурацкое письмо жене в Париж, и он был уверен, что обиженная Сюзи не станет устраивать поисков. Положение казалось безнадежным, но тут, словно в сказке, явилась я с таблетками циклофосфана в кулаке.

– И как вы только узнали, что мы приедем сюда? – подивился Корзинкин.

– Да, как? – поддакнула я.

Александр Михайлович вздохнул:

– Честно говоря, ждали не вас, а Нину или Тимофея.

– Расскажи скорей, – потребовала я.

Дегтярев поколебался минуту, потом сообщил:

– Ну в общих чертах дело было так. Личность найденного в твоем «Вольво» человека установили сразу. Опознали его Лола и Юля. Они же в один голос твердили, что Алексею Ивановичу Никитину угрожали неизвестные, пугали убийством. Но оперативники, сделав вид, что поверили в мифического киллера, принялись потихоньку изучать ситуацию. Сначала узнали про великосветский бордель у Ванды, затем разобрались с «Альбатросом» и в конце концов поняли, кто убил издателя.

– Кто? – не выдержала я.

– Видишь ли, – проговорил полковник, – его сгубила элементарная жадность. Сначала, чтобы не платить налог, перевел дом на жену, потом оформил «Альбатрос» на Лолу. Ей он безоговорочно доверял.

– Почему?

– Да просто. У милой Лапанальды за плечами две отсидки за кражи. Только в то время даму звали Анной Петровной Каретниковой. Алексей Никитин знал о ее неприглядном прошлом и держал женщину за горло. Так что, как ему казалось, ничем не рисковал.

Первое время у них все шло чудесно. К Ванде регулярно приезжают клиенты, «Альбатрос» работает как часы.

Подавляющая масса сотрудников ничего не подозревает. В деле только свои, близкие друзья, почти родственники.

Вера Ивановна Никитина дружила с мамой Нины Самохваловой. Феликс Михайлович охотно согласился принимать у себя в лагере «заключенных».

Селил их в специальном месте с двумя мошенниками, готовыми ради человеческих условий на все. Да и потом, кто им поверит, этим уголовникам, если начнут болтать. Сама Нина бойко выискивает дурех, согласных ради денег стать калеками. Кстати, у этой милой девушки были налажены связи почти со всеми столичными сутенерами.

В шестьсот шестьдесят второй больнице есть парочка хирургов-живодеров. К тому же в этой клинике открыли тайное, охраняемое отделение.

– Братков за бешеные деньги оперировали и в милицию не сообщали, – вырвалось у меня.

– Откуда знаешь? – удивился полковник.

– А как вы добрались до врачей? – спросила я в ответ.

– В овраге около больницы обнаружили тело Юрия Мамонова, работавшего дворником в доме, где снимала квартиру Нина Самохвалова.

Началось расследование, и снова следы привели к девушке. Потом оказалось, что Юра решил шантажировать Нину. Подстерег девушку возле больницы и начал требовать денег за молчание.

– Он думал, что они перевозят наркотики, вот дурак, – сообщила я.

– Именно, – подтвердил полковник, – только Нина в тот день была не одна, а с Тимофеем. Девушка пообещала мужику большую сумму и привезла его к оврагу. А там Тимофей и убил Мамонова.

– Боже, – ужаснулся Базиль, – он же совсем ребенок, к тому же будущий юрист, студент…

– У этого студента руки по локоть в крови, – вздохнул полковник, – теперь ему скорей всего придется осваивать тюремные университеты, но мы отвлеклись.

В общем, криминальный бизнес давал отличные доходы.

И чем больше Никитин получал денег, тем меньше норовил дать другим членам банды. Постоянно у него находились оправдания – то сунул кому-то взятки, то якобы покупал какую-то мебель в «Альбатрос». Первой поняла, что ее обманывают, Ванда. Муж просто-напросто почти перестал давать жене деньги. Затем начали возмущаться Вера и Лола, последней взбунтовалась Нина. В общем, бабы объединили усилия…

– Кстати, Лола бывала у Ванды, у меня есть ее фотография, сделанная в комнате для гостей!

– Да уж, – крякнул полковник, – наш пострел везде поспел!

На своей сходке «дамы» решили убить Алексея. Бизнес мог великолепно процветать без него. А поскольку посторонних в это дело вмешивать не хотели, роль палача поручили Тимофею.

– Родному племяннику?! – схватился за голову Базиль.

– Когда речь идет о больших деньгах, семейные связи роли не играют, – ответил Александр Михайлович. – Короче, вечер второго ноября, семь часов, на улице непроглядная темень. Алексей Никитин выходит из «Альбатроса» и направляется к своей машине. Его окликает Тимофей, они подходят к «Вольво», племянничек достает пистолет с глушителем и ловко убивает дядю. Затем запихивает тело в багажник и уходит. Расчет прост. Автомобиль принадлежит Никитину, и его долго никто не тронет. Ванда и Лола будут молчать, как партизаны на допросе. На улице холод, процесс разложения замедлен. Ну, может, через неделю начнут поиски. Но время будет упущено, у всех алиби… Так бы и вышло. Подвела роковая случайность. В тот вечер рядом с машиной Никитина стоял точно такой же автомобиль марки «Вольво», даже цвет совпадал – бордовый. До смешного походили и их номера. У Даши – 625 КЕ, у Алексея 652. Тимофей просто элементарно перепутал, очень торопился и скорей всего нервничал. Багажник он приоткрыл заранее отмычкой, начал спорить с дядей, в мгновение ока поднял крышку, выстрелил, втолкнул тело и, произведя контрольный в лоб, захлопнул багажник. Представляете ужас Веры, когда ей через несколько часов сообщили о смерти брата! Ванда, хитрюга, подалась в Карловы Вары, а остальные просто не успели обеспечить алиби, думали, что у них по крайней мере неделя в запасе!

После убийства дождем посыпались неприятности. Во-первых, Вера обнаруживает пропажу сумки, в которой лежал паспорт Корзинкина. Сначала думают, что ридикюль завалился за комод в холле, и Никитина спокойно едет домой. На следующий день с утра перезванивает Юля и успокаивает – в щелке виднеется кусочек ремня, значит, улика и впрямь упала за мебель, но достать ее непросто. Прихожая выполнена на заказ, чтобы пролезть за заднюю стенку, нужно отломать комод, приделанный намертво. Но Вера просит не беспокоиться, главное, что вещь в доме.

Наконец приезжает специалист от мебельной фирмы, отковыривает панель и достает… пояс от кожаного пальто. Дамы впадают в панику – в доме вор! Путем размышлений вычисляют Колосову и отправляют к ней Тимофея. А парень – прирожденный садист. Он пытает несчастную больную женщину, убивает ее, вытаскивает на балкон, обыскивает комнату, но сумка бесследно исчезла… Кстати, он стрелял в мертвое тело. Экспертиза доказала, что Колосова умерла до выстрела, сердце не выдержало мучений.

Преступная группа нервничает. А тут еще господин Корзинкин никак не хочет выдать спрятанное. Нина, Лола и Юля предлагают убрать его, но Вера уверена, что клад есть. Базиля перевозят на зону к Самохвалову и грозят всяческими ужасами. Но господин Корзинкин не колется. Тут на зоне появляется Дарья и делает кучу глупостей! Один перемазанный зеленкой таракан чего стоит! Но мы не вмешиваемся, просто наблюдаем.

– Ты знал?! – оторопела я.

– Капитан Евдокимов, хоть и похож на толстого одышливого енота, на самом деле проницательный и ловкий оперативник. Мы специально внедрили его в лагерь, чтобы размотать клубок. Ну и веселился же он, глядя, как ты, моя радость, носишься по баракам с раствором марганцовки! А уж когда явилась с тараканом, еле-еле сдержался, чтобы не расхохотаться в голос, но смолчал и подыграл тебе.

– Почему не арестовали Самохвалова? – вскипела я.

– Во-первых, было недостаточно улик, во-вторых, мало срезать верхушку, следует удалить и корни. Мы выясняли, кто в лагере в курсе дела, хотели выявить всех участников аферы. Кстати, нити от господина Самохвалова тянулись дальше, в женскую тюрьму Рязани и СИЗО Покальска. И там, и там принимали «туристов».

Я разинула рот от удивления.

– Так что ты, моя радость, здорово нам помешала, – вздохнул полковник, – но решили не трогать «туристку». Честно говоря, не ожидали подобной прыти, из ПКТ практически невозможно выйти, как тебе удалось утащить господина Корзинкина?

– Потом объясню, – гордо пообещала я.

– Она меня чуть до смерти не отравила, – пожаловался Базиль.

Скажите, какой нежный!

– Вконец спутала планы негодяев глупая Элина.

– Где она? – закричала я. – Жива?

– Жива, жива, – успокоил полковник, – чего ей сделается, только нога сломана.

– Боже, – испугалась я, – хотели отрезать?

Александр Михайлович вздохнул.

– Эля – удивительное существо, абсолютно безголовое и наивное до крайности, но в момент опасности даже у нее появляется мыслительная деятельность.

В тот вечер она пошла гулять с Рейчел и встала у ларька, разглядывая конфеты. Тут рядом притормозили «Жигули». Нина ехала домой и решила купить сигарет. Она, конечно, знала, что Эля удрала из больницы, и, наверное, страшно удивилась, увидав беглянку на улице да еще с собакой. Открыла дверцу и крикнула:

– Девушка, скажите, который час.

Не ожидавшая ничего дурного, Эля наклонилась к окну машины и была моментально втащена в салон. Узнав Нину, жертва замерла от ужаса, почти лишившись ума. Но, очевидно, кое-какие остатки разума сохранились, потому что, увидав на Ленинградском проспекте пост ГАИ, Эля открыла дверцу и выкатилась прямо в руки патрульных, сломав правую ногу. Нина умчалась, догнать ее не удалось.

Истерически рыдающую девушку отправили в Склиф, и мы поняли, что пора всех брать. Арестовали Веру, Юлю и Лолу. Дамы моментально принялись топить друг друга, сваливая вину на покойного Алексея… Но Нина и Тимофей, заподозрив неладное, скрылись. Эля вызвала Нину по номеру ее мобильного и жалостливым голосом принялась требовать обещанные ей три тысячи долларов.

Нина согласилась вернуть деньги и спросила, где та остановилась. Элина дала адрес Оксаны…

На квартире устроили засаду. Днем у окна с сигаретой в руках стояла сотрудница милиции в бронежилете под халатом. Она изображала собой Элю. Но никто не пришел. То ли Нина сообразила, что никогда не давала Эле номер сотового, то ли просто почуяла опасность, но группа захвата бесцельно маялась в крохотной квартирке, и тут появилась Дарья!

– Просто безобразие, – в сердцах вскричала я, – как ты мог?! Видел, что ищу Базиля, мучаюсь, и просто наблюдал! Сам же признался, что мешалась у вас под ногами, ну почему не остановил, не объяснил, в конце концов?! Просто садомазохизм какой-то!

Александр Михайлович широко улыбнулся:

– Ну, в конце концов, ты нам все же помогла!

– Чем?

– Хотели отправить в «Альбатрос» под видом туриста своего сотрудника. Думали посмотреть, как работает канал, а тут ты, моя радость, с щенячьим энтузиазмом кинулась с головой в омут, вот «засланный казачок» и не понадобился. Проследили сначала за Лолой, потом за сотрудниками лагеря, которые готовили «посещение». Так что большое спасибо. Хочешь благодарность в приказе, как внештатному работнику, объявлю? А можно часы с гравировкой «За храбрость» вручить, – издевался полковник.

Я потрясенно молчала.

– Впрочем, ты тоже должна меня поблагодарить, – не успокаивался приятель.

– За что?!

– Ну с чего бы это все твои домашние укатили в Петербург?

– Ты хочешь сказать…

– Именно. Просто попросил их на денек убраться из дома, чтобы сумасшедшая мамаша чувствовала себя в безопасности. Я-то понимал, как кипят твои мозги при мысли о том, что нужно придумать, дабы родственники не заметили твоего отсутствия.

– И они согласились? Все?!

– Ну не совсем бескорыстно, – гадко хихикнул приятель, – пришлось потратиться. Две коробки корзиночек с белым кремом, фигурка таксы и баллон суперполироля для «Мерседеса» – вот твоя цена.

Слова не вылетали из горла. Продать мать за пирожные, фарфоровую собачку и автомобильную натирку – непостижимо!

– А что будет со мной? – робко поинтересовался Базиль.

Полковник с сомнением поглядел на Корзинкина.

– В зависимости от того, как поведете себя на следствии. Скорей всего просто выдворят из страны и запретят в дальнейшем въезд в Россию. Вы знали, что людей специально калечили, делали из них инвалидов?

– Нет, нет, – испугался Базиль, – думал, и правда инвалиды детства или жертвы болезни. Конечно, некрасиво, но это давало им заработок… А экстремальный туризм выглядел вообще невинно… Кстати, я ничего не организовывал, лишь находил клиентов. В Москве проблемы решали Никитины.

– Вот и расскажите следователю, – посоветовал полковник, – ладно, поеду переоденусь и на работу.

В дверях он остановился и сказал:

– Не вздумайте куда-нибудь деться, пускаться в бега или прятаться.

Мы остались одни.

– Зачем дал кардиган Тимофею? – спросила я.

– Ничего никому не давал, – возмутился приятель, – все вещи у меня отобрали еще в доме у Никитина.

Так, значит, Тиме понравилась кофта, и он решил ее просто-напросто присвоить. Не подумал, что вещь станет уликой.

Базиль принялся бегать по кухоньке, натыкаясь на мебель.

– Боже, Тимофей! Мальчик! Воспитанный, интеллигентный, говорит по-французски, играет на пианино – и вдруг хладнокровный киллер! Не верю! В роду Корзинкиных никогда не было убийц! На протяжении всей семейной истории – ни одного!

– Вот и нет, – обозлилась я, – твои прапрабабушка и прапрадедушка преспокойненько удавили свою дочь, да еще и ее новорожденного младенца в колыбели. А милый, воспитанный Тимофей напал на одинокую женщину и не постеснялся залезть к ней в лифчик, чтобы украсть документы на дом и землю.

Выпалив эту фразу, я моментально вспотела. Только сейчас поняла, чем рисковала, заявившись в гости к Вере Никитиной!

Базиль растерянно глядел в пустую чашку.

– Слушай, – велела я, – рассказывай теперь, что лежало в могиле несчастного младенца Земцова.

– Ничего, – упорно ответил Корзинкин.

– Хватит! Может, Дегтярев тебе и поверил, но только не я!

– Отчего же!

– Да ты сто раз повторил, что ниша была затянута паутиной… А там чисто, сухо и никаких признаков пауков.

Базиль открыл было рот, но я быстро замахала руками.

– Ой, только не надо врать, будто обтирал тайник носовым платком. Я охотно верю, что, когда ты открыл «хованку», там и в самом деле была паутина, но, когда вытащил сундучок, она порушилась.

Корзинкин вздохнул:

– Да не было там никаких драгоценностей в сундуках.

– А что? Что там лежало?

– Письма.

– Письма? – разочарованно протянула я. – Весь сыр-бор из-за исписанных бумажек?

– Личные послания невинно убиенного императора Николая II к жене Александре Федоровне. Всего двадцать пять штук.

Я онемела. Это почище любых сокровищ! Да сейчас за эти «бумажки» можно получить миллионы долларов!

– Как попала царская переписка к Корзинкиным?

– Мать Николая из семьи дворян Вяземских. Ее старшая сестра служила фрейлиной. Когда стало ясно, что дело худо, близкая подруга императрицы Анна Вырубова стала прятать архив. Что-то увезла сама, что-то раздала особо приближенным с наказом беречь пуще глаз. Елена Вяземская привезла письма в деревню и велела спрятать. Про тайничок в могиле знали все родственники.

У Гликерии Корзинкиной после убийства дочери слегка помутился рассудок. Она принялась замаливать грех, потом вызвала мастера и велела сделать нишу. Хотела, чтобы сын кремировал ее после кончины, а урну поставил в могилу к Насте. Но Андрей не исполнил последнюю волю покойной, похоронил, как подобает по христианскому обряду, на кладбище, а не за оградой… А когда пришлось прятать переписку, вспомнили про «колумбарий», там и сложили. Елена вернулась в Петербург. Дворянство искренне считало, что большевики ненадолго пришли к власти и надо только переждать, пока все вернется на круги своя. Кто же знал, что так печально закончится – Мария и Андрей погибнут, Николай окажется на чужбине, а Трофим всю жизнь проведет под чужим именем! Теперь род Корзинкиных окончательно прервется… У нас детей нет, а Тимофей – убийца… Эх!

Он безнадежно махнул рукой.

«Да и избалованная Риточка, дочурка Алексея, тоже не может считаться лучшим представителем семьи», – подумала я, но вслух произнесла:

– Ну и где документы?

– У Прохора, в Горловке.

– Как? Ты виделся со стариком?

– Да, я велел спрятать шкатулку получше, он и снес в погреб.

Ну, Прохор – кремень. Вот она, старая выучка – ни словом не обмолвился, что знает о приезде Базиля, даже увидав паспорт, не раскололся. Вот это верность!

– Что же не рассказал Алексею о кладе, когда тебя спрятали в башне?

– Он убил бы меня сразу, – сообщил Базиль, – у него так нехорошо блестели глаза, что я понял: если узнает правду, мигом пристрелит. Жадный очень был.

Да и ты, дружок, не лучше!

Корзинкин, однако, продолжал:

– Вот и рассудил: пока молчу – жив. Крепился, как мог, но уже в лагере, честно скажу, из последних сил, все надеялся на что-то, на чудо… И надо же, тут ты!

Кстати, мог и спасибо сказать! В голову не пришло. После всего услышанного Корзинкин нравился мне все меньше и меньше.

– А как узнала, что я открывал нишу? – поинтересовался Базиль.

– Нашла зажигалку возле скамейки, и горничная в гостинице рассказала, что тебя не было какое-то время, а потом явился и затеял постирушку. Вот и подумала: стоял, должно быть, на коленях в грязи и не захотел, чтобы об этом кто-нибудь знал!

– Там дорога идет под уклон, – пояснил Базиль, – пошел назад и свалился прямо в жуткую грязь.

Да уж, грязи в этой истории предостаточно!

Эпилог

Забегая вперед, сразу скажу, что Вера, Лола и Ванда получили минимальные сроки. Хитрые женщины свалили всю вину на Нину и Тимофея. Кстати, их так и не нашли. Они ловко замели следы и легли на дно.

Юлю отпустили, она взяла Риту и исчезла с ней в неизвестном направлении. Дом Никитиных конфисковать не имели права, и сейчас он сдан какой-то фирме. Эля благополучно вышла из больницы, и Александр Михайлович, выправив ей документы, пристроил девчонку учиться на парикмахера.

Феликс Михайлович Самохвалов и ряд работников правоохранительных органов отправились на зону, но уже в качестве заключенных.

Базиль вернулся в Париж. Скорей всего он провез драгоценные письма во Францию, так как продал квартиру, купил дом в предместье столицы и зажил на широкую ногу. Я не выдала его тайну, но в гости к ним больше не хожу, хотя регулярно получаю приглашения.

Однако в тот холодный ноябрьский день, возвращаясь от Оксаны домой, я, естественно, очень многого не знала. Домашние мирно сидели в гостиной. Я налетела на них как ястреб:

– Предатели!

Аркаша с Зайкой уткнулись носом в газету, делая вид, что не слышат. Маруся моментально бросилась мне на шею.

– Мусик! Александр Михайлович так просил помочь! Он говорил, что устал бороться с тенью.

– С кем?

– Ну, он объяснял так: дело страшно запутанное, искать в нем истину – все равно что пытаться обнаружить тень в темноте. Понимаешь? Тень можно увидеть на свету, а не в потемках. Черное в черном!

Я вздохнула и села к журнальному столику.

– Сейчас принесу кофе, – оживилась Зайка. Аркадий выскочил вместе с ней.

Через пару минут детки вернулись, таща огромную сумку.

– Вот, – сказала Ольга, протягивая «Голуаз», – разрешаю тебе курить в гостиной, дыми на здоровье.

– А это, – пробормотал Кешка, расстегивая баул, – лекарство от скуки, читай всласть.

И он выложил передо мной тридцать томов серии «Классика детектива». Все в роскошных кожаных переплетах с золотым тиснением.

– И грызи конфетки, – проорала Маня, протягивая огромную, килограмма на три, коробку моего любимого чернослива в шоколаде.

Я поглядела на их виноватые лица и расхохоталась. Вот хитрецы, точно знают, чем меня купить!

Через неделю праздновали свадьбу Гали и Миши. Невесту одели в элегантное светло-серое платье, ловко скрадывавшее недостатки полной фигуры.

С Мишиным нарядом пришлось повозиться.

– Зачем новый костюм? – отбивался профессор, тряся перед нами пиджаком. – Вот смотрите, я в нем кандидатскую защищал, старая добротная вещь, чудесное качество.

Кешка оглядел залоснившиеся борта и изрек:

– Костюм не коньяк, от возраста лучше не становится. Этот сжечь!

В качестве подарка мы преподнесли им мебель для спальни, и Галя, заливаясь краской, выбирала в магазине самое широкое супружеское ложе.

Впрочем, женщина попросила еще кое-что.

– Дашенька, – пролепетала она, входя ко мне в комнату накануне свадьбы, – буду всю жизнь благодарить вас за все…

– Ладно тебе!

– Мне так неудобно просить.

– Что?

– Отдайте нам собачку Куку, очень к ней привязалась!

Кука и впрямь везде ходила за Галей хвостом.

– А твоя аллергия? – изумилась я.

Галочка подергала носом.

– Знаешь, абсолютно пропала, как не было.

И вот настал торжественный день. Во Дворец бракосочетания явилась уйма народа – все сослуживцы жениха из НИИ имени Курчатова, три незамужние Галины подружки и, естественно, мы в полном составе, кроме близнецов. Здесь же сидела и приукрашенная бантом Кука, надо думать, в качестве свидетельницы невесты.

«Брачующиеся» прибыли в «Мерседесе» Аркадия, украшенном лентами, шариками и куклой, привязанной к капоту. Машину собственноручно украшала Манюня, и брат, когда увидел невероятную красоту, вначале отказался садиться за руль. Но Ольга прикрикнула на него, и Кешка покорился.

– Не боись, – напутствовал жениха Ефим, – страшно только в первый раз.

Неожиданно вышло солнце. Его лучи, проникнув в окна зала, где проходило действо, осветили полную даму лет пятидесяти с красной перевязью на могучей груди. Зазвучал марш Мендельсона, Галины подружки схватились за платки. Да и у меня комок подступил к горлу. Как все здорово, красиво получается, море цветов, кольца.

– Черт возьми, – прошипела над ухом Маня, – недоглядела за ним, вот недотепа!

– Что случилось? – спросила я шепотом.

– На Мишу глянь!

Я окинула взглядом жениха. По-моему, все в порядке. Новый отглаженный костюм, белая сорочка, даже причесан безупречно. Перед выездом Маня уложила густые кудрявые волосы математика феном и щедро обрызгала лаком.

– На ноги, на ноги посмотри!

Я перевела взор на ступни профессора и с трудом сдержала смех – темно-серые обшлага красивых новых брюк нависали над… калошами. Наш садовник надевает их поверх ботинок, когда возится в саду. Ума не приложу, где Миша отрыл мокроступы.

– Не расстраивайся, детка, – шепнула я Марусе, – все подумают, что это супермодные лаковые ботинки.

– Да уж, – вздохнула Манюня горестно, – надеюсь, он их не потеряет на лестнице…

– Ну не переживай так, главное, они счастливы.

– Ладно, – согласилась Маня, – я уже, честно говоря, привыкла, что в нашей семье все не по-людски.

[1]Набор несуществующих слов, похожих на латынь.