Роковые Працены

Но вернемся на наши позиции, в туманное утро 20 ноября. Итак, согласно диспозиции, каждая колонна имела целью достижение конкретного пункта: генерал-лейтенант Д. С. Дохтуров (1-я колонна — 8770 человек) стремился в Тельницы (Теллиц), генерал-лейтенант А. Ф. Ланжерон (2-я колонна — 11 670 человек) выходил на Сокольницы, туда же, сойдя с Праценских высот, шел генерал-лейтенант И. Я. Пржибышевский (3-я колонна — 13 800 человек), 4-я колонна (австрийский генерал-лейтенант Иоганн Карл Колловрат — 25 400 человек) наступал на Кобельницы, и наконец 5-я колонна (фельдмаршал-лейтенант князь Иоанн Лихтенштейн — 70 эскадронов) была сводной, состояла из одной кавалерии и должна была перемещаться между другими колоннами. Гвардия под командой цесаревича Константина Павловича оставалась перед Аустерлицем в резерве (8500 человек). Багратиону, находившемуся на правом фланге русского расположения, предписывалось с места не двигаться, но «как заметит… приближение нашего левого крыла, тогда должен стараться правое неприятельское крыло разбивать и учредить коммуникацию с другими колоннами»". При этом ни 19-го, ни утром 20 ноября русское командование ничего не знало о перемещениях французов и ничего не сделало, чтобы узнать об этом. В Главной квартире (и это нашло отражение в диспозиции) были убеждены, что если Наполеон не бежал, то сидит в оборонительной позиции за ручьем. Как писал военный историк Бюлов, «союзники атаковали армию, которой они не видели, предполагали ее на позиции (за ручьем), которой она не занимала, и рассчитывали, что она (армия) останется настолько же неподвижна, как пограничные столбы»92.

Обязанности главнокомандующего. Остается непонятным, как возможно, чтобы Кутузов — главнокомандующий армией (сколь бы велико ни было давление царственных особ в вопросах стратегии) — не позаботился о тактической разведке силами легкой кавалерии, не воспользовался услугами лазутчиков, не провел лично и с помощью своего штаба рекогносцировку 19 ноября, не учел открытую факельную демонстрацию французов в ночь с 19 на 20-е. Ведь все эти действия входили в его прямые обязанности при любом варианте решения стратегических вопросов. В итоге оказалось, что русское командование не знало о том, что французы перешли ручей и уже стоят в боевой позиции, готовые к удару, в то время как русские и австрийцы двинулись на них походным порядком. В какой-то момент, писал Ермолов, войска неприятеля были удивлены этим «странным явлением, ибо трудно предположить, чтобы могла армия в присутствии неприятеля, устроенного в боевой порядок, совершать подобные движения, не имея какого-нибудь хитрого замысла». Увы! Не было никакого хитрого замысла, были безответственность и непрофессионализм, проявленные и Главной квартирой, и главнокомандующим, и командирами колонн. Чем могло закончиться столкновение войск, готовых к бою, с войсками, двигавшимися на них не в боевой, а в походной колонне, с ранцами за плечами, легко представить по истории позорного бегства батальонов Новгородского мушкетерского полка в начале сражения.

Эти батальоны шли в голове 4-й колонны, и вел их подполковник Монахтин. И. Бутовский писал: «Вдруг из-за бугра, на самом близком расстоянии, показались неприятельские войска. Монахтин скомандовал: “Во фронт! Ранцы долой!” Но в ту минуту, как солдаты, наклонясь, снимали ранцы, французы дали меткий залп, и в рядах поднялись люди только через два и три человека… Оба батальона ринулись назад», несмотря на призывы своего командира93. Этот факт признал и Кутузов в своей реляции 14 января об Аустерлицком сражении: «…батальоны сии не успели вступить в деревню, как вдруг опрокинуты были знатною силою неприятеля, в оной засевшего, и преследуемы мимо левого фланга колонны несравненно превосходнейшим числом неприятеля»94. В реляции же от 1 марта, где по воле императора Кутузов изложил «беспристрастную истину относительно до деяний тех высших и нижних чинов, кои вдень Остерлицкого сражения покрыли себя бесславием», сказано, что два батальона новгородцев «не держались нимало и, обратившись в бегство, привели всю колонну в робость и замешательство»95. Монахтин, рванувшийся со шпагой вперед, оказался один перед неприятелем, а его солдаты за ним не пошли! Это было редчайшим событием в истории русской армии, и позже Новгородский полк сурово наказали. В армии считалось, что командир обязан лично вести солдат в штыковую атаку и, как писал М. С. Воронцов в своем «Наставлении господам офицерам… вдень сражения», «быть в полной надежде, что подчиненные, одушевленные таким примером, никогда не допустят одному ему ворваться во фронт неприятельский»96. С командиром новгородцев случилось обратное, и только позже казаки сумели освободить его.

В довершение всего позор новгородцев видел сам государь, оказавшийся поблизости. Вероятно, для него это было тяжелым и непривычным испытанием — на полях под Красным Селом его доблестные войска вели себя иначе. Примечательно, что в мемуарах фрейлины Софьи Шуазель-Гуфье сохранились сведения о том, что накануне наступления французов Наполеон якобы отпустил пленного русского полковника с тем, чтобы он от имени императора французов предложил Александру «удалиться, так как на ту сторону, где находилось Его величество, должен был направиться огонь артиллерии»97. Большего оскорбления для государя, выехавшего на свое первое поле битвы, трудно придумать.

Итак, еще до рассвета 20 ноября армия выступила в поход, «опасаясь, по-видимому, чтобы неприятель не успел уйти далеко» (слова Ермолова). Над окрестностями Аустерлица стоял густой туман. Об этом пишут все участники событий — пресловутое солнце Аустерлица поднялось позже, в самый разгар сражения. А пока в тумане были слышны ругань и крики: как пишет Ермолов, колонны, двинувшиеся по новой диспозиции на свои места, «начали встречаться между собою и проходить одна сквозь другую, отчего произошел беспорядок, который ночное время более умножало. Войска разорвались, смешались, и, конечно, не в темноте удобно им было отыскивать места свои. Колонны пехоты, состоящие из большого числа полков, не имели при себе ни человека конницы, так что нечем было открыть, что происходит впереди, или узнать, что делают и где находятся ближайшие войска, назначенные к содействию»98. Это подтверждает полное отсутствие тактической разведки силами легкой кавалерии и казаков. Вся кавалерия союзников была сосредоточена в 5-й колонне Лихтенштейна: там были русские драгуны, уланы и 22 эскадрона австрийской кавалерии. Как писал тот же Ермолов, «ни одна из колонн не имела впереди себя авангарда»99. Почему кавалерийские разъезды (а в русской армии их обычно составляли казаки) не были определены для сопровождения походных колонн при движении их по незнакомой местности? Известно, что в этих случаях конный авангард, как и оцепление обязательны как для обеспечения безопасности движения колонн на случай внезапного нападения противника или действий его одиночных стрелков, так и для пресечения возможных побегов солдат и, наконец, для сбора и сопровождения отставших. Здесь же походные колонны пехоты шли «голыми», без всякого кавалерийского прикрытия. Лишь перед корпусом Дохтурова двигался сводный отряд австрийского генерала Михаэля Кинмейера, состоявший из двух полков казаков, трех полков венгров и пяти батальонов кроатов. Но, судя по результатам действия колонны, пользы от них оказалось мало. Словом, на начальной стадии сражения Кутузов и начальники колонн допустили элементарные тактические ошибки. И это, в числе прочего, стало одной из причин катастрофы.

Впрочем, начало операции могло показаться успешным: войска Дохтурова атаковали Тельниц и взяли его. Что делать дальше, согласно диспозиции, Дохтуров не знал. В это время в густом тумане по Тельницу в штыки ударил Даву и выбил русских и австрийцев из деревни. Однако вскоре контрудар командующего левым крылом генерала от инфантерии Ф. Ф. Буксгевдена привел к тому, что Тельниц остался за союзниками.

Вторая колонна А. Ф. Ланжерона уперлась в крепкую позицию французов по ручью между деревнями Тельниц и Сокольницы и тут застряла. Третья колонна Пржибышевского, дойдя до Сокольниц, начала штурмовать замок, в котором и вокруг которого засели французы. Так в первые три часа битвы Наполеону удалось выполнить первую свою задачу — связать малыми силами наступление русско-австрийского левого фланга. По подсчетам историка Леера, 12,5 тысячи французов держали здесь почти половину союзной армии — 42 тысячи человек. Наступило время проведения второй и главной фазы сражения — наступления. Накануне, собрав маршалов, Наполеон сказал, что не хочет просто отбить удар неприятеля, а намерен разгромить его: «Позиции, нами занимаемые, неодолимы. В то время, как они будут обходить меня справа, они мне подставят фланг»100.

Два часа спустя, около 9 утра, с Праценских высот двинулась 4-я колонна Колловрата, при которой находился Кутузов. Это движение связано было с прибытием к войскам императора Александра. Существуют две версии разговора главнокомандующего с государем. Согласно воспоминаниям генерала Г. М. Берга, бывшего свидетелем этой встречи, император спросил Кутузова: «Ну что, как вы полагаете, дело пойдет хорошо» Старый полководец, но вместе с тем ловкий царедворец, улыбаясь, ответил: «Кто может сомневаться в победе под предводительством Вашего величества». Император возразил: «Нет, вы командуете здесь, я только зритель». На эти слова Кутузов ответил поклоном. Когда же государь несколько удалился, Кутузов обратился к генералу Бергу и сказал ему по-немецки: «Вот прекрасно! Я должен здесь командовать, когда я не распорядился этою атакою, да и не хотел вовсе предпринимать ее»101. По воспоминаниям же князя Волконского, царь, прибыв со свитой на поле сражения, подъехал к ставке Кутузова и, «видя, что ружья стояли в козлах… спросил его: “Михаил Ларионович! Почему не идете вы вперед” — “Я поджидаю, — отвечал Кутузов, — чтобы все войска колонны пособрались”. Император сказал: “Ведь мы не на Царицыном лугу, где не начинают парада, пока не придут все полки”. — “Государь! — отвечал Кутузов, — потому-то я и не начинаю, что мы не на Царицыном лугу. Впрочем, если прикажете!” — и дал распоряжение, войска начали становиться в ружье и строиться в походную колонну».

Впоследствии некоторые историки именно этим эпизодом объясняли неудачу сражения, в котором якобы воля Кутузова была подавлена невежественным вопросом императора. На самом деле все выглядит иначе. Все колонны были собраны и выступили из лагеря в 7 часов утра, причем, согласно диспозиции, 4-я колонна должна была двигаться одновременно и в том же направлении, что и 2-я и 3-я, но чуть левее их — между Сокольницами и Кобельницким прудом. По диспозиции, она «равняет голову сей колонны с вышесказанными тремя колоннами»102, образуя с ними некий единый фронт наступления на правый фланг неприятеля. Почему Кутузов не выполнил это положение диспозиции, неясно. Некоторые историки считают, что Кутузов противился оставлению Праценских высот, интуитивно чувствуя опасность, которая грозит армии, если она оставит эти господствующие над местностью позиции.

После того как 4-я колонна двинулась с высот вниз, она и наткнулась на «заготовку» Наполеона. Увидав, что Праценские высоты очистились от стоявших на них войск союзников, Наполеон приказал начать контрнаступление: ударить по приближающейся 4-й колонне превосходящими силами корпусов Сульта, Бернадота, Мюрата, Удино и гвардии103 с тем, чтобы занять Праценские высоты и разрезать союзную армию надвое: с одной стороны окажутся войска Багратиона и гвардии, а с другой — три колонны, остановленные ранее на линии Теплиц — Сокольницы. Гений Наполеона проявился здесь в том, что он, уступая в общей численности союзникам, сумел в нужном месте и к нужному часу собрать ударный кулак — больше половины своей армии — 32,5 тысячи солдат (38 батальонов пехоты и 100 эскадронов кавалерии Мюрата, да еще резерв — 12,8 тысячи пехотинцев и 8 тысяч кавалеристов) — и ударить в центре по одной из колонн неприятеля, максимальная численность которой составляла 25 с половиной тысяч человек (32 батальона, в том числе 20 австрийских; всего 22,4 тысячи пехотинцев и 3 тысячи кавалеристов). Маршал Никола Жан Сульт, командующий IV пехотным корпусом, начал атаку в 8.30 утра, сразу же взяв 4-ю колонну в клещи. По словам А. Ф. Ланжерона, 4-я колонна «была раздавлена и рассеяна меньше, чем в полчаса»104. Позже, уже на острове Святой Елены, Наполеон вспоминал, что исход сражения под Аустерлицем решило своевременное начало наступления в центре, ибо «успех в войне до такой степени зависит от глазомера полководца и от одной минуты, что я бы проиграл Аустерлицкое сражение, если бы атаковал шестью часами прежде». В итоге, как писал А. И. Михайловский-Данилевский, «так с самого начала сражение приняло в центре другой вид: из наступательного положения мы были обращены в оборонительное и атакованы, когда шли атаковать. Завеса, таившая от нас замыслы Наполеона, поднялась и открыла намерение разрезать нашу армию на две части… На месте, где так внезапно собралась гроза, распоряжались императоры Александр и Франц, Кутузов, русские и австрийские генералы, бывшие при монархе и четвертой колонне»105. Можно представить себе, какая польза была от этого коллективного командования. Впервые за все время наступления Кутузов как будто проснулся и начал распоряжаться, но было уже поздно — французы прорвались к Працену, заняли высоты, вокруг завязались бои отдельных частей союзников с французами, в которых было проявлено много отчаянного мужества. Тут-то и погиб со знаменем в руках зять Кутузова, флигель-адъютант граф Фердинанд Тизенгаузен, который повел в атаку полк и был сражен пулей в сердце. Эта история отчасти отразилась в романе «Война и мир», когда князь Андрей Болконский был тяжело ранен в момент подобной же атаки. В бой вступила и бригада графа С. М. Каменского 1-го, который шел в арьергарде колонны Ланжерона, но, увидав прорыв французов по центру, повернул два свои полка (Фанагорийский и Ряжский) на неприятеля. Трижды бригада бросалась в атаку, и трижды французы отбрасывали ее. Кутузов дал Каменскому приказ отступать к Клейн-Гостиерадеку. Тем временем командующий 3-й колонной Ланжерон, услышав шум боя в тылу и получив от Каменского известие о прорыве французов по центру, перебросил на помощь фанагорийцам и ряжцам из Сокольниц Курский полк, но опоздал — остатки бригады Каменского уже отошли. Курский полк встретился с превосходящими силами французов и почти целиком полег на поле битвы…

К 11 часам 4-я колонна был частью уничтожена, а частью обращена в бегство. Этим позором запятнали себя и военачальники. Один из них, генерал-майор И. А. Лошаков, позже был судим и разжалован в рядовые (уникальный случай!)106. Паника охватила и Главную квартиру — причем настолько, что свита потеряла императора, и Александр до вечера находился в компании только своего лейб-медика Я. В. Виллие, конюшего и двух казаков.

После этого сражение распалось на несколько локальных боев. В отличие от союзников, утративших связи между колоннами и общее руководство (впрочем, ни того ни другого, откровенно говоря, и не было с самого начала наступления), Наполеон продолжал управлять своим боевым «оркестром». Между прочим, грохот орудий и ружейная пальба не заглушали звуков воинских оркестров. Как вспоминал Бутовский, «такое смешение ужаса с веселыми звуками кларнета и флейт ободряло наших солдат» — точно так же, как и французских, у которых тоже были свои музыканты.