Глава первая. Казалось бы, Соболев окончательно смирился с тем, что Рита предпочла его Макарову

Казалось бы, Соболев окончательно смирился с тем, что Рита предпочла его Макарову. Но склеить разбитое сердце не так-то просто. В порыве эмоций он совершает одну ошибку за другой. Неужели Рите, бросившей Москву ради Соболева, он больше не нужен? Неужели Макаров возьмёт реванш и на этот раз?..

Глава первая

В кабинет полковника Ноздрева заглянул дежурный офицер:
— Товарищ полковник...
— Ну я товарищ полковник, — не отрываясь от бумаги, которую читал, отозвался Ноздрев.
— Там к вам родитель.
Полковник раздраженно бросил взгляд на часы:
— Ковалев, ты что, не знаешь, когда у нас приемное время?
— Товарищ полковник... там офицер... и у него что-то срочное.
— У всех что-то срочное, — недовольно буркнул Ноздрев. — Ладно... Офицер, говоришь?
— Так точно.
— Ну так зови, чего стоишь?!
В дверь кабинета вошел моложавый, подтянутый подполковник, вежливо козырнул Ноздреву:
— Здравия желаю, товарищ полковник.
— Здравия желаю, — отозвался Ноздрев, с любопытством разглядывая незнакомца.
Офицеры пожали друг другу руки.
— Подполковник Соболев Юрий Антонович, — представился гость.
— Очень приятно... Полковник Ноздрев, начальник учебной части. Присаживайтесь. Слушаю вас, товарищ подполковник. Только, если можно, сразу суть... — Ноздрев развел руками. — Извините, со временем немного напряженка.
Соболев согласно кивнул:
— Суть так суть... Объясните мне, товарищ полковник, что происходит с успеваемостью моего сына.
Ноздрев от неожиданности не нашелся что ответить, покрутил головой.
— Та-ак, хороший вопрос... А сын у нас, простите, кто?
— Соболев Кирилл, второй курс.
— А взвод какой?
— Простите, но точно не скажу.
— Ну хорошо, — вздохнул Ноздрев. — И в чем проблема?
— Не так давно мы перевелись сюда из московского училища... — заговорил Соболев.
— Так, помню.
— И вот там, в Москве, у него все было отлично, — взволнованно продолжал подполковник. — Мой сын был одним из лучших! А теперь у вас — черт знает что!
— Черт знает что — это что? — нахмурился Ноздрев.
— Да двойки одни! — с досадой отозвался подполковник. — В увольнение не пускают! Откуда такие перепады? То был отличник, а теперь вдруг бац — и двоечник...
Ноздрев поскреб пальцами щеку, вздохнул:
— Бац, говорите... Кхм... Товарищ подполковник, а почему вы ко мне пришли?
Соболев растерялся:
— А к кому мне идти?
— Вы с сыном разговаривали?
— А что мне с ним разговаривать? — дернул плечами офицер. — Это вам с преподавателями надо разобраться! Его тут что, гнобят как новенького, или..?
Ноздрев встал из-за стола, нахмурился.
— Юрий Антонович... Позвольте, я сам буду решать, с кем мне разбираться, а с кем нет. И потом, что это за слово такое — «гнобят»?!
— А как прикажете это называть? — продолжал возмущаться отец. — В Московском училище он...
— Значит, так! — жестко перебил полковник. — Не нравится — документы в зубы и назад в Москву! У нас здесь никого силком не держат и двойки просто так не ставят!
— Товарищ полковник...
Вы даже не разобрались, в чем проблема, а пришли сюда училище хаять!
— Я... — снова попытался возразить Соболев-старший.
— Отставить! Вы со старшим по званию разговариваете!
— Я вообще-то батальоном командую, — усмехнулся подполковник.
— А я — кондитерской фабрикой, да? — парировал Ноздрев. — У меня тут шестьсот человек! А вы даже не знаете, в каком взводе ваш сынок учится! Так вот, довожу до вашего сведения — в третьем!.. Пришли тут права качать... — Ноздрев раздраженно плюхнулся обратно на стул. — Он мог влюбиться, поссориться... да мало ли что бывает в этом возрасте! Сколько у него двоек?
— Две или три... Мне жена сказала...
— «Жена сказала», — усмехнулся Ноздрев. — Сами-то давно с сыном разговаривали?
— Понимаете, у меня служба...
— А у него что? — перебил Ноздрев.
Соболев молчал.
— Ладно, — наконец бросил полковник. — Не переживайте. Если хочет учиться, исправит свои двойки, никуда не денется. Это я вам обещаю.
— Спасибо. — Офицер поднялся. — Извините меня, товарищ полковник, я просто...
Ноздрев устало махнул рукой:
— Да ладно... У меня за день таких, как вы, знаете сколько... И у каждого преподаватель виноват.
— Всего доброго, — попрощался Соболев.
— И вам того же, — кивнул Ноздрев. — А с сыном поговорите.
Когда за подполковником закрылась дверь, Ноздрев снял телефонную трубку:
— Майора Василюка ко мне... Да, срочно!

В учительской БМП, сидя за столом и изредка поправляя прическу, проверяла тетради. Преподаватель химии листал какой-то журнал.
— Хм... занятно... — пробормотал он чуть слышно и повысил голос: — Эмма Владимировна, представляете? В работах Ломоносова очень часто встречается словосочетание «распущенный подонок»...
— Простите, вы это серьезно? — подняла брови БМП.
— Абсолютно, — кивнул химик. — Оказывается, «распущенный подонок» в то время означало «растворенный осадок».
Оба рассмеялись. В учительскую с обычным для него рассеянным видом вошел Палочка.
— Лев Михайлович, — обернулся химик к нему, — а вы слыхали, что в работах Ломоносова...
— Извините, коллега, — покачал головой Палочка, — Ломоносов потом... У меня Некрасов через пять минут.
— А что это вы сегодня так поздно? Транспорт?
— Телевизор.
— Какой телевизор? — удивился химик.
— Обычный. Какой-то умник додумался поставить трансляцию хоккейного матча на час ночи. Представляете? А учитывая, что матч длится около двух часов...
— Действительно, — развел руками химик, — это ни в какие ворота не лезет.
— А еще в те же ворота — три стопки сочинений, — вздохнул Палочка. Он раскрыл портфель, проверяя, все ли на месте. — Та-ак... Ручка здесь... Тетради... Тетради тоже тут.
— И вы что, смотрели весь матч? — недоверчиво спросила БМП.
— Да лучше бы не смотрел, — с досадой отозвался Палочка. — Продули, мазилы.
Он рассеянно перебрал на полке несколько классных журналов, нашел нужный и вышел из учительской. БМП хмыкнула, подняв брови:
— М-да. Я, конечно, могу допустить, что Лев Михайлович у нас хоккейный фанат, но чтобы вот так, по ночам...
— А вы думали, что он по ночам «Войну и мир» перечитывает? — весело отозвался химик.
В дверях снова возник Палочка. Сунул классный журнал на прежнее место и взял другой, соседний.
— Что-то случилось, Лев Михайлович?
— Ничего, — вяло отозвался учитель. — Журнал перепутал.

— Все получили свои работы? — Палочка вопросительно обвел класс из-под очков и, убедившись, что возражать никто не спешит, кивнул. — Тогда все как обычно... Я называю фамилию, вы говорите оценку за сочинение. Антоненко.
— Четыре-четыре, — отозвался кадет.
— Афанасьев?
— Пять-четыре.
В воздухе замаячила рука Сухомлина.
— Лев Михайлович, можно?!
— Сухомлин, вы что, алфавита не знаете? — недовольно поморщился учитель. — Дойдем и до вас...
— Просто у меня оценки нет, — объяснил Илья.
— Как это нет?
— Так, — помахал Сухомлин листком. — Ничего не стоит.
— Не может быть, — нахмурился Палочка. — Покажите.
Сухомлин с готовностью положил листок перед преподавателем. Тот задумчиво повертел его в руках.
— Хм, действительно... А... э... Сухомлин... — Палочка внезапно замялся. — А, ну да, конечно! У вас и не должно ничего стоять.
— Почему это? — опешил суворовец.
— Н-ну... потому что я вам сознательно ничего не поставил, — заявил учитель.
— Как это?!
— А так. Работа написана из рук вон плохо. Это не ваш уровень, Сухомлин.
— Почему? — продолжал недоумевать кадет.
Глаза Палочки сердито блеснули.
— Это я у вас хочу спросить — «почему»! Почему не раскрыты характеры героев произведения? Почему нет анализа их поступков? Я же помню ваши прошлые сочинения! Вы можете, Сухомлин... Мо-же-те. А это — элементарная отписка.
— Лев Михайлович, — растерянно пробормотал Сухомлин, — я же...
— Что? Вы хотите, чтобы я вам поставил то, что вы заслужили?!
— Никак нет.
— Тогда не стойте над душой, а садитесь на место, — миролюбиво кивнул учитель. — И к следующему уроку потрудитесь переписать.

— Вызывали, товарищ полковник? — спросил Василюк, останавливаясь на пороге ноздревского кабинета.
— Не то слово, — буркнул полковник, размешивая в стакане сахар. — Проходи.
— Что-нибудь случилось, товарищ полковник? — осторожно предположил майор.
Ноздрев уселся за стол, зазвенел ложечкой в стакане.
— Догадливый... Скажи мне, майор, а что у тебя с Соболевым?
— С Соболевым? — переспросил Василюк. — А что с ним?
— Здорово, — покачал головой полковник. — Я ему вопрос, а он — мне... Ты его оценки текущие когда последний раз смотрел?
— Час назад, Александр Михайлович, если вы по поводу...
— Да, я по поводу! — повысил голос Ноздрев. — Я без поводов офицеров-воспитателей к себе не вызываю! Откуда у него три двойки за последнюю неделю?
Василюк вздохнул:
— Товарищ полковник, это же учебный процесс... всякое бывает.
— Всякое, говоришь? А ты хоть знаешь, что его к нам из Московского суворовского перевели?
— Обижаете, Александр Михалыч, — развел руками майор.
— Это ты меня обижаешь, майор! Кто у него офицер-воспитатель?
— Я...
— «Я»! А тебе известно, что он в Московском отличником был?
— Так точно, — растерянно отозвался Василюк.
— Тогда объясни мне, почему он у нас так скатился?!
— Пока не знаю... но...
— Что «но»?! — окончательно вскипел полковник. — Офицер-воспитатель ни фига не знает, а я должен сидеть и выслушивать от его родителей всякую чушь про наше училище?! У нас что, педагоги хуже?! Или мы офицеров-воспитателей с улицы набрали?!
Василюк виновато пожал плечами:
— Я все понял, товарищ полковник. Исправим.
— Серьезно? — поразился Ноздрев. — Только что понял или час назад?!
Василюк побагровел:
— Кхм... Я разберусь, Александр Михалыч.
— Естественно, разберешься! И не просто разберешься, а доложишь! Мне о-очень любопытно, почему у нас отличники резко становятся тупыми.

Суворовцы гурьбой вывалили из кабинета литературы в коридор. Растерянный Сухомлин продолжал держать в руках листок со злосчастным сочинением.
— Блин... заколебал... Я ему что, ксерокс? Десять раз переписывать...
— Скажи спасибо, что пару не вкатил, — хлопнул его по плечу Перепечко.
— Да за что пару?! — взвился Илья. — Нормальное ж сочинение! Нате, читайте!
— Ага, — присвистнул Макаров, — делать мне больше не фиг. Я вон свое еле перечитал.
— Мужики, да гадом буду — нормально написал, — продолжал переживать Сухомлин.
— Оно-то, может, и нормально, — рассудительно заметил Трофимов, — только вот характеры не раскрыты и анализа нет.
Кадеты зафыркали. Сухомлин покраснел и поправил очки.
— Да есть там все! Он его, похоже, вообще не читал.
— Как это не читал? — поразился Степа.
— А так — пропустил, и все.
— Ну да, Палочка пропустит, как же, — усомнился Трофимов.
— Да точно вам говорю! — горячо начал доказывать Илья. — И вообще он какой-то мутный сегодня. Он когда мне это лепил, видели, как у него глазки бегали?! Явно на ходу все это придумал!!!
— А по-моему, это ты сейчас все на ходу придумываешь, — хмыкнул Макаров.
— Зашибись! — развел руками Илья. — Ну вот увидите: слово в слово перепишу и сдам!
— Камикадзе, — уважительно произнес Трофимов.
— Да и на фига вообще переписывать? — внезапно осенило Илью. — Этот же листок и сдам!
— Ага, — кивнул Макаров. — Камикадзе-два.
Кадеты дружно расхохотались.

В коридоре училища Василюк обратился к БМП:
— Эмма Владимировна, можно вас на секундочку?
— Ни секундочки, ни полсекундочки, — покачала головой преподавательница. — У меня контрольная.
— Понятно. А когда с вами можно поговорить?
— Давайте после уроков.
— Договорились. — БМП уже собралась было уходить, но вдруг окликнула майора: — Пал Палыч, а что вы хотели?
— Я по поводу Соболева, — вздохнул Василюк. — У него там с алгеброй проблемы, а говорят, что парень способный.
— Способный? Не то слово! Он очень одаренный молодой человек.
— Так в чем тогда проблема? — недоуменно поинтересовался майор.
— Вы знаете, я сама хотела с ним поговорить на эту тему! — пожала плечами БМП. — С ним в последнее время что-то происходит...
— В смысле?
— Ну... Его как будто нет на уроке, понимаете? Рассеянный, несобранный... Я даже не знаю, может, у него в семье проблемы? Или влюбился. Я пыталась поговорить, но он сразу как-то закрылся — никакого контакта.
— Понятно, — хмыкнул Василюк. — Спасибо, Эмма Владимировна.
— Пал Палыч, может, вы с ним по-мужски как-то? Что-то мне подсказывает, что здесь все-таки замешана женщина.
— Кхм... С чего вы так решили?
— Не знаю. Интуиция... — БМП взглянула на часы и ахнула. — Что же это я! У меня же контрольная!

— Товарищ майор, суворовец Макаров по вашему приказу прибыл, — четко отрапортовал Максим, застыв на пороге канцелярии.
Василюк, листавший журнал, неодобрительно покосился на него:
— Суворовец? А я вот вижу, что у тебя на кителе еще какие-то знаки различия имеются.
— Виноват, вице-сержант Макаров по вашему приказанию прибыл, — поправился Максим.
— Так-то лучше. — Василюк захлопнул журнал. — Скажи-ка мне, вице-сержант Макаров, что у тебя во взводе с успеваемостью творится?
— С успеваемостью? — переспросил Макаров.
— С ней, родимой, — подтвердил майор.
— Товарищ майор, вы кого-то конкретно имеете в виду? — осторожно уточнил Макаров.
— Конкретно, конкретно. Что там с твоим лучшим другом происходит?
— С кем это? — напрягся Максим.
— С Соболевым, с кем же еще? — пожал плечами Василюк. — Откуда у него столько двоек за последнюю неделю?
— Не знаю, расслабился, наверное.
— Расслабился, говоришь? — прищурился майор. — А почему?
— Понятия не имею. Он мне не докладывает.
— Да? — хмыкнул Василюк. — Странно. Обычно лучшие друзья как-то делятся...
Он пристально взглянул на Максима.
— Чем делятся, товарищ майор?
— Всем делятся. И последним куском хлеба, и переживаниями. Если они лучшие друзья, конечно. Может, у него конфликт с кем-то во взводе?
— Да нет вроде, — неуверенно ответил Максим.
— Или влюбился в кого? У него девушка вообще есть?
— Да не знаю я, — нервно отозвался Макаров. — Товарищ майор, а почему я должен...
— Потому что ты вице-сержант, ты все должен! — повысил голос офицер. — Или ты думаешь, что тебе лычки просто так повесили?
Максим вздохнул, передернул плечами, словно хотел убедиться в том, что лычки на погонах еще на месте.
— Товарищ майор, я думаю, что это случайность. Он все исправит.
— Естественно, исправит, куда он денется. Ладно, иди.
— Есть!

Через десять минут в канцелярии перед Василюком стоял навытяжку Сырников.
— Ну и расскажи мне, Сырников, за что мы так алгебру не любим? — интересовался майор.
— Почему не любим? — удивился кадет.
— Это тебе лучше знать. Откуда двойка?
— Какая двойка?
— Кривая, какая! Или ты даже не знаешь, как двойка выглядит?
— Товарищ майор, у меня нет никакой двойки.
— Что вы говорите! А это что? — Василюк ткнул пальцем в раскрытый журнал.
Сырников заглянул на страницу и улыбнулся:
— Так это не у меня, товарищ майор, а у Соболева.
— Как у Соболева? — насупился Василюк. — А, да, тут рядом в журнале... Ну, из-вини, Алексей, ошибочка вышла.
— Да ничего, бывает, — отозвался Сырников. — Разрешите идти?
— Иди... Хотя постой. А ты не знаешь, с чего это вдруг Соболев на двойки скатился? Он же у вас задачи повышенной сложности как орехи щелкал.
— Не знаю, — пожал плечами кадет.
— Может, у него случилось что? — продолжал допытываться офицер. — В семье там или у вас в коллективе?
— А вы у него спросите, — логично посоветовал Сырников.
— У него-то я спрошу. Но мне хотелось сначала услышать мнение со стороны.
— Товарищ майор, я стучать не буду, — спокойно отозвался суворовец.
В канцелярии повисла пауза. Василюк побагровел.
— А причем здесь «стучать»? — наконец раздраженно сказал он. — Я тебя что, спрашиваю, кто чем после отбоя занимается? Твой товарищ скатился по учебе! Должна же быть какая-то причина!
— Я ничего не знаю, — помолчав, сухо проговорил Сырников.
— Ладно, иди, — хмуро махнул рукой майор.

...Еще через десять минут перед ним с удрученным видом маялся Перепечко.
— Три тройки подряд, Перепечко! Три-и! — укоризненно тянул майор. — А ты у меня увольнения клянчишь.
— Товарищ майор, — уныло ответил Степа, — тогда просто день такой был.
— Какой? Комета пролетела над училищем? Или магнитные бури конкретно над тобой зависли, Перепечко?
— Я просто после наряда был, не выспался.
— Вот только не надо мне по ушам ездить! — повысил голос майор. — Не выспался он! Думаешь, ты один такой?! Вы куда мне весь взвод тянете?.. Второй курс как-никак! У Соболева вон вообще три двойки! Он что, по-твоему, вообще не спал?
— Так у Соболева там другое, — объяснил Степа, — он из-за девушки...
Василюк нахмурился:
— Из-за какой еще девушки?
— Ну, помните, в казарму приходила.
— Так она же к Макарову приходила.
Степа замялся. Он сообразил, что сболтнул лишнее, и начал неумело выкручиваться:
— Н-ну... Товарищ майор, можно мне идти?
— Подожди-подожди, — остановил его Василюк, — вот с этого места поподробнее...
Перепечко замялся:
— Товарищ майор, я в принципе больше ничего не знаю.
— Так, Степан, — поморщился Василюк, — ну что ты, как в старшей группе детского сада? Сказал «А», так говори уж и «Б»... Ну, рассказывай.
— Товарищ майор, — чуть не плача, пробормотал Степа, — ну я честно ничего не знаю.

— А я вам говорю, что у нас просто так никого из училища не отчисляют! — говорил в телефонную трубку полковник Ноздрев.
— Разрешите, товарищ полковник?.. — Василюк жестом попросил разрешения остаться в кабинете.
Ноздрев махнул рукой и продолжал:
— Трагедией было бы оставить его здесь! У вашего сына нет никакого желания учиться в Суворовском. Это я вам говорю... Да хоть министру обороны! — раздраженно бросил он в трубку после паузы. — Всего доброго!
Подождав, пока полковник немного успокоится, Василюк осторожно напомнил о себе:
— Товарищ полковник, я по поводу Соболева.
— Ну?
— В общем, типичная ситуация, — вздохнул Василюк.
— Лямур-тужур? — поморщился Ноздрев.
— Так точно. Влюбился в девушку друга. Ну а там — сами понимаете...
— Да уж понимаю. — Ноздрев тяжело поднялся из-за стола, подошел к окну. — Любовь, сопли и все такое... Ну ладно, Пал Палыч, но оценки-то ему все равно исправлять надо!
— Я понимаю, — кивнул Василюк.
— Главное, чтобы он это понял. Ты поговори с ним, только так, поаккуратнее... сам понимаешь...
— Сделаем, товарищ полковник.
Ноздрев с тяжелым вздохом отвернулся к окну.
— Эх, майор! Если бы кто знал, как меня заколебали эти... скороспелки. Вот куда они все летят, а?! А?! Им учиться надо, а у них в голове одни «муси-пуси»! — Он прищурился на улицу. — Вон, трутся уже возле забора! Мне что их, палками сбивать?
— Так возраст такой, товарищ полковник, — осторожно заметил Василюк.
— Ты это кому сейчас сказал? — резко обернулся от окна Ноздрев.
— Извините, товарищ полковник, — поспешно пробормотал майор.
На столе тихо зазвонил телефон. Ноздрев взял трубку:
— Полковник Ноздрев слушает! Какой к черту обед? Ты посмотри, что у тебя за забором творится. А вот что хочешь, то и делай! Чтобы в радиусе километра я их не видел!

...По училищному коридору с папкой в руках шел прапорщик Кантемиров. Он, видимо, на ходу пытался разложить бумаги в нужном порядке, но не удержал папку в руках — она шлепнулась на пол, и десятки белых листов разлетелись по всему коридору.
— Ч-черт, — процедил прапорщик, принимаясь поспешно подбирать бумаги.
— Нехорошо, товарищ прапорщик, — раздался над его плечом голос подполковника Ковалева. — Что же это вы? Труд суворовцев не уважаете. Они, понимаешь, драят, убирают, а вы мусорите.
— Главное, чтобы они наш труд уважали, — добродушно пропыхтел в ответ Кантемиров, не переставая собирать с пола бумаги. — Я так думаю.
— Согласен, — усмехнулся Ковалев, нагибаясь, чтобы подобрать лежащий у его ног лист. — Бумаг у тебя, как у министра.
Он вгляделся в текст бумаги.
— Погоди. А зачем тебе справка о доходах понадобилась? Решил перед женой отчитаться?
— Это для банка, товарищ подполковник, — пояснил Кантемиров. — Мы с женой решили квартиру строить, через ипотеку.
— Ну да, слыхал, — кивнул Ковалев. — И как успехи?
-- Да никак пока. — Кантемиров наконец собрал все бумаги и запихал их в папку. — В банке для кредита кучу справок требуют. Из мэрии, из шмэрии... В общем, бегаю, как пионер, макулатуру эту собираю.
— А ты как думал? — улыбнулся подполковник. — Это ж не у соседа до получки сотню стрельнуть.
— Да я понимаю, — махнул рукой прапорщик. — Только мне, чтобы этот кредит взять, еще один кредит брать придется. Нотариусы там всякие... За каждую бумажку дерут. На одних ксерокопиях разориться можно.
— На ксерокопии мог бы и не тратиться. В отделе кадров же ксерокс есть, — напомнил Ковалев. — Забыл?
— Да нет, просто неудобно как-то...
— Неудобно знаешь что? На компьютере с длинными ногтями печатать.
— Понял, товарищ подполковник, — хмыкнул Кантемиров. — Спасибо.
— Да не за что.
— Товарищ подполковник... — помявшись, проговорил Кантемиров. — Тут еще такое дело... Мне надо бы в ЖЭС сегодня подскочить, а они там до шести. Разрешите мне пораньше?
— В ЖЭС, говоришь? Ладно, дуй. Только эта услуга уже платная.
— В смысле?
-- Ну, я тебя пораньше отпускаю, а ты меня на новоселье пригласишь, — рассмеялся Ковалев.
— А-а, так это само собой, — тоже засмеялся Кантемиров. — Спасибо, товарищ подполковник!

В квартире гудел пылесос. Ротмистров, снимая в прихожей верхнюю одежду, негромко позвал:
— Наташа!
— Привет, — откликнулась Наташа, выходя в прихожую с пылесосом.
— Ты чего это? — удивленно кивнул Ротмистров на гудящий пылесос. — Я же вчера пылесосил...
— Не знаю, — виновато пожала плечами Наташа, — не обижайся, Вадик, я как-то посмотрела сегодня... Вроде чисто, а... — Она смущенно улыбнулась. — Хочется еще чище. Знаешь, я тут подумала: может, ковры в химчистку сдать?
— Можно и сдать... — Ротмистров ласково приобнял Наташу. — Только чувствую, тут коврами дело не ограничится.
— Почему?
— Потому что у тебя начался гнездовой инстинкт, — смеясь, объяснил Ротмистров.
— Как ты сказал? — удивилась Наташа.
— Гнездовой инстинкт. Начинается примерно за два месяца до родов. Обостряет чувство чистоты и желание переустроить жилище. Тебе уже хочется переклеивать обои?
— Ну... да, — неуверенно кивнула Наташа.
— А двигатъ мебель?
— Ты просто читаешь мои мысли, — рассмеялась она.
— Не мысли, Наташенька, — Ротмистров чмокнул ее в макушку, — а специальную литературу. Ну, с чего начнем? С ковров?
Наташа серьезно взглянула на мужа:
— Вадик! Я тебя о-бо-жа-ю!
Поцелуй длился несколько минут. Наконец Ротмистров, будто вспомнив о чем-то, спросил:
— Слушай, а Леша дома?
— Нет.
— А он... приходил сегодня вообще?
— Нет, не приходил, — покачала головой Наташа.
— Странно, — задумчиво произнес Ротмистров, — и где это он шляется?
В комнате повисла неловкая пауза. Чтобы ее нарушить, Наташа нарочито весело проговорила:
— А я котлет твоих любимых нажарила! С чем будешь — с гречкой или с вермишелью?
— Спасибо, — рассеянно отозвался Ротмистров, отводя глаза. — И в прошлую субботу его не было...
Наташа молча взялась за пылесос. Ротмистров несколько мгновений смотрел на нее, потом решительно выключил пылесос и обнял жену:
— А давай и с гречкой, и с вермишелью. Я голодный, как кашалот!