Маленькая смерть

Всех нас объединяют именно эмоции, то, что мы чувствуем перед лицом испытания, а не само испытание.

Анаис Нин

– У меня такое чувство, точно мы где‑то уже встречались.

Зои Брилл подняла взгляд. Знакомое начало, прямо как голос в телефонной трубке, когда первая фраза уже произнесена и отступать некуда – участь всякого ночного ди‑джея в большом городе, где многие не спят и, чтобы скоротать время до рассвета, названивают на радио. Всем кажется, будто они сто лет тебя знают, всякому ты друг. Обычно ее это устраивало, поскольку она искренне любила людей, но, как говорила ее мать, в семье не без урода. И иногда у нее возникало такое впечатление, будто этих уродов, всех до единого, к ней как магнитом тянет.

Молодой человек, который притормозил у ограды уличного кафе, чтобы заговорить с ней в тот вечер, напомнил ей лису. Тонкие, заостренные черты лица, темные глаза, утолки губ приподняты в плутоватой усмешке, волосы рыжие, как у нее самой, но не такие длинные. И кожа, в отличие от ее собственной, смуглая, что наводило на мысль о каком‑нибудь итальянце, арабе или даже индейце, который, покачивая ногами, расположился на одной из веточек его семейного древа. Самоуверенностью от него разило за версту, что всегда раздражало Зои, хотя в остальном он был вполне безобиден. Типичный неженатый молодой яппи, каких пруд пруди, наверняка поклубиться вышел; глядя на него, Зои прямо‑таки слышала заводной ритм дискотечного хита от «Фул Форс» «Двигай телом до утра».

Одевался он хорошо, как и подобает всякому Лотарио: небрежно, но не без шика; вряд ли на нем есть хотя бы одна вещь дешевле двухсот долларов, подумала Зои. Ну разве что коски.

– Если бы мы встречались раньше, я бы наверняка запомнила, – недовольно процедила она.

Но он, похоже, принял ее слова за чистую монету.

– Да, меня немногие забывают.

– Повезло вам.

Стоял один из тех редких, волшебных вечеров поздней осени, теплых, с легким ветерком, которые вклиниваются иногда между неделями минусовых температур накануне зимы. По всей Ли‑стрит, из одного конца рынка до другого, кафе и рестораны распахнули свои веранды и патио, радуясь последним погожим денькам.

– Нет, нет, – приставала наконец сообразил, что он ее вовсе не интересует. – Это совсем не то, о чем ты подумала.

Длинным тонким пальцем Зои постучала по раскрытой книге, которая лежала перед ней на столе, рядом с бокалом красного вина.

– Я сейчас занята, – сказала она. – Может, в другой раз как‑нибудь.

Он наклонился и прочел напечатанное слева вверху название: «Исчезновение через чердачный люк».

– Это ведь О. Б. Хардисон? – спросил он. – Он еще «Вход в лабиринт» написал, кажется?

Зои вяло кивнула и без всякого энтузиазма отметила, что первое впечатление оказалось не совсем верным. «Отлично. Стало быть, ты – типичный неженатый молодой яппи, да еще и начитанный, который вышел поклубиться, но мне все равно нет до тебя никакого дела».

– Техника, – продолжал он, – вот прекрасный пример эволюции, согласна? Взять хотя бы фотоаппарат. Стоит только сравнить любую из современных моделей с лучшими из тех, что были в ходу лет тридцать тому назад, и сразу станет очевидно...

– Послушайте, – перебила его Зои. – Все это очень интересно, и я совсем не хочу показаться невоспитанной, но почему бы вам не попробовать с кем‑нибудь другим? Если бы мне была нужна компания, я бы пришла сюда с другом или подругой.

Он покачал головой:

– Ты не поняла. Я же говорю, я вовсе не пытаюсь тебя склеить. – И он протянул руку. – Меня зовут Гордон Вульф.

По тому, как он произнес свое имя, Зои поняла: он уверен, что она тотчас же его узнает.

Она сделала вид, что не заметила протянутой руки. Как у всякой не лишенной привлекательности женщины, самостоятельно живущей в городе масштабов Ньюфорда, у нее давно развилось шестое чувство, своеобразный радар, который включал у нее в подсознании сигнал тревоги: да‑дамм, да‑дамм, прямо как в фильме «Челюсти», – каждый раз, когда ситуация грозила выйти из‑под контроля и перейти во что‑то нежелательное.

Гордон Вульф еще ничего такого не сделал, но ее подсознание уже послало предупреждающий сигнал.

– Тогда что же вам нужно? – спросила она.

Он вскинул руку и провел по волосам движением таким небрежным, точно это не ему дали только что от ворот поворот.

– Да вот хочу понять, откуда у меня такое чувство, будто мы уже знакомы.

Так, снова здорово.

– Мир полон неразгаданных тайн, – ответила Зои. – Наверное, и эта тоже из их числа.

Она вернулась к своей книге, но парень по‑прежнему торчал у перил. Тогда Зои поискала взглядом официанта, надеясь, что тот поможет ей избавиться от приставалы, но того, как и двух девушек в белых передниках, точно корова языком слизала. Ресторанный дворик пестрел обычной богемной публикой, состоявшей из обитателей Нижнего Кроуси и просто любителей потусоваться: актеры, поэты, художники и музыканты в равной пропорции мешались здесь с теми, кто если не по роду занятий, то хотя бы по стилю одежды и поведения претендовал на место в их славной когорте. Стильно до безвкусицы, как иной раз казалось Зои. Она снова повернулась к непрошеному знакомцу, который стоял по ту сторону ограды как приклеенный.

– Поймите, дело не в том, что вы мне не нравитесь или еще что‑нибудь в этом роде, – заговорила она. – Просто я...

– Напрасно ты решила со мной пошутить, – перебил он. – Я – вестник маленьких смертей. – Его темные глаза сверкнули. – В следующий раз, когда будет умирать частичка твоей души, ты меня еще вспомнишь.

С этими словами он повернулся к ней спиной и зашагал прочь, мгновенно затерявшись в потоке прохожих, который плескался на тротуарах по обе стороны Ли‑стрит.

Зои вздохнула. Ну почему они вечно так и липнут к ней? Что ни придурок или чокнутый, так обязательно ее. Хоть бы раз кто‑нибудь путный привязался. Она уже и забыла, когда нормальный, приличный парень пытался заговорить с ней в последний раз.

И вид у нее не то чтобы уж очень экзотический: бледновата малость, должно быть предки подкачали, зато они же наградили ее рыжими волосами и зелеными глазами, да и вообще до той неестественной вампирической бледности, которой жаждут фанаты британских готических бэндов, от чьих альбомов, занимающих сейчас первые места в студенческих хит‑парадах, ломятся полки независимых музыкальных магазинов, ей далеко. Прикид тоже далеко не так явно отдает блошиным рынком, как у многих из тех, кто оказался с ней в этот вечер в одном дворике, – высокие, до середины лодыжки, черные ботинки на шнуровке, черное платьице, ну, может, чуть коротковатое и тесноватое, зато поверх него – вытертая джинсовая куртка на несколько размеров больше.

Вид, как у всякой слегка богемной самостоятельной девушки, которая по дороге на работу зашла в кафе посидеть за стаканом вина. И где, спрашивается, те слегка богемные приличные парни, которые могли бы составить ей компанию?

Она пригубила вина и сделала попытку снова вернуться к чтению, но скоро поняла, что не в состоянии сосредоточиться. Слова, брошенные на прощание Гордоном Вульфом, то и дело всплывали у нее перед глазами, точно напечатанные в книге.

В следующий раз, когда будет умирать частичка твоей души, ты меня еще вспомнишь.

Она даже вздрогнула, как будто что‑то скользкое и холодное проползло у нее по спине под платьем.

«Поздравляю, – мысленно обратилась она к недавнему приставале. – Не так, значит эдак, но вечер ты мне все‑таки испортил».

Рассчитываясь с официантом, она решила, что пойдет к себе, погуляет с Рупертом, и пораньше отправится на работу. Всю дорогу домой у нее в голове крутилась электронная тема со множеством глубоких, низких басовых нот, этакая помесь «Тэнджерин Дрим» с саундтреком к какому‑нибудь ужастику. Казалось, Вульф рыщет вокруг, преследуя ее по пятам, но сколько она ни озиралась, никого рядом не было. Ее ужасно раздражало это состояние умеренной тревоги, которое он навязал ей на прощание, точно какой‑то мерзкий подарок.

Неизвестно, кто из них двоих радовался больше, когда она объявила Руперту, что они прямо сейчас идут гулять: пес, который, разбрызгивая слюну, носился вокруг нее, или сама Зои, успокоенная тем, что добралась наконец до дома. По опыту зная, какие чудеса способна творить искренняя собачья привязанность, Зои специально выбрала самый длинный маршрут, до станции. И действительно, пока она шагала, ведя своего увальня на поводке, неприятный осадок, который остался в ее душе после стычки с Вульфом, растаял сам собой.

Старая песня «Лавинг Спунфул», бодрая и жизнерадостная, сопровождала ее в этой прогулке. До лета еще, конечно, было далеко, зато ноябрь выдался на редкость теплым, да и вообще климат в Ньюфорде довольно мягкий.

Телефон ожил на четвертом часу ее шоу, которое называлось «Ночной шум». Музыка, как обычно, была самая разная. Итальянская ария в исполнении Кири Те Канавы плавно перетекала в нью‑эйджевую кельтскую мелодию, от которой получила свое название вся программа, за ней должен был подстроиться «Тяжелый путь» Стива Эрла, и тут как раз замигала желтая лампочка телефона, показывая, что в студию поступил звонок.

– Ночной шум, – сказал она в трубку. – Зои Б. у телефона.

– Мы в эфире?

Голос был мужской, незнакомый, но теплый и доброжелательный, с едва заметной напряженной ноткой.

– Извините, – ответила она. – После трех звонки в эфир не выводятся.

С часу до трех она принимала заявки, выслушивала комментарии, просто болтала со слушателями; на это же время приходились интервью, если они вообще были запланированы. Опыт показывал, что до трех звонят нормальные люди, придурки начинают подтягиваться ближе к заре, часикам к четырем.

– Вот и хорошо, – отозвался ее собеседник. – Я как раз с вами хотел поговорить.

Прижав телефонную трубку к уху плечом, Зои покосилась на студийные часы. Едва инструменталка отзвучала, она вывела в эфир Стива Эрла и стала подбирать следующий сет, открывавшийся каверверсией Конкрит Блонд на песню Леонарда Коэна к фильму «Громче звук».

– Ну так говорите, – сказала она, снова перехватывая трубку рукой.

Она почти физически чувствовала его нерешительность. Такое часто случается. Номер набрать смелости хватает, но едва на том конце провода ответят, во рту тут же пересыхает и все заготовленные заранее фразы рассыпаются, как песок.

– Как вас зовут? – спросила она, надеясь, что это поможет.

– Боб.

– Этот не тот, который из «Твин Пикс», случайно?

– Простите?

«Явно не фанат Дэвида Линча», – подумала Зои.

– Ничего, это я так, – ответила она. – Чем могу вам помочь в столь поздний час, Боб? – «Может, сделать для него исключение», – подумала она и добавила: – Хотите, поставлю для вас какую‑нибудь песню?

– Нет, я... это насчет Гордона.

Сначала Зои не поняла. Первым Гордоном, который пришел ей на ум, был Гордон Уоллер из старой британской команды «Питер и Гордон», за ним со скоростью света промелькнул великан рокабилли Роберт Гордон и, наконец, Джим Гордон, ударник, который переиграл со всеми, от Баэз до Клэптона, включая коротенькую остановку с группой «Брэд».

– Гордона Вульфа, – уточнил Боб, точно почувствовав ее замешательство. – Вы разговаривали с ним сегодня вечером в патио ресторана «Рыжий лев».

Зои передернуло. Руперт, который до этого лежал спокойно на своей подстилке у дверей студии, поднял голову и тревожно заскулил, чувствуя, что ей плохо.

– Вы... – начала она. – А вам‑то это откуда известно? Вы что шпионили за мной?

– Не за вами, а за ним.

– А.

Опомнившись, Зои бросила еще один взгляд на часы в студии и, не думая, что она делает, автоматическим движением пальцев скормила компакт‑проигрывателю первую дорожку из следующего сета.

– Почему? – спросила она.

– Он опасен.

Зои вспомнила свое давешнее ощущение, как будто что‑то скользкое и холодное коснулось ее спины, но ей и в голову не приходило опасаться чего‑то с его стороны, по крайней мере до его прощального выпада.

В следующий раз, когда будет умирать частичка твоей души, ты меня еще вспомнишь.

– Кто он такой? – спросила она. – Или нет, скажите лучше, кто вы такой? И зачем вы ходите за этим Вульфом?

– Это не настоящее имя.

– А какое настоящее?

– Не могу сказать.

– Почему, черт побери?

– Не потому, что не хочу, – быстро ответил Боб. – Не могу. Я сам его не знаю. Знаю только, что он опасен и не следовало вам его сердить.

– Господи, – сказала Зои, – только этого мне и не хватало. – Снова взгляд на студийные часы: песня Стива Эрла подходила к концу. – Секундочку, Боб. Рекламу поставить надо.

Она перевела телефон в режим ожидания и вывернула громкость своего микрофона.

– Это был Стив Эрл, – сказала она, – с песней из его последнего альбома, а вы слушаете «Шум ночи». Музыку для всех сов и совушек крутит Зои Б. Горячий металлический сет на подходе, его откроет «Туз пик» команды «Моторхед». А уж они‑то, дорогие мои, далеко не новые парни на этой улице. Но сначала, хоть час у нас и поздний, дадим слово спонсорам.

Она запустила кассету с обязательным для каждой получасовки рекламным блоком и отключила свой микрофон. Но когда она повернулась назад к телефону, лампочка уже не горела. На всякий случай она все же сняла трубку, но услышала только короткие гудки.

– Черт, – ругнулась она. – И когда они от меня отстанут?

Руперт снова посмотрел на нее, потом встал, прошлепал через всю студию и ткнулся большим влажным носом ей в ладони. Папа у него был золотистый Лабрадор, мама – немецкая овчарка, а сам он – сентиментальная туша семидесяти фунтов весом.

– Ну не ты, милый, не ты, – обхватив обеими руками его башку, она потерлась носом о его шерстяной нос. – Ты моя большая детка, правда?

Кассета с рекламой закончилась, наступил черед «Моторхеда». Выбирая другие диски для того же сета, она то и дело поглядывала на телефон, но линия входящих звонков больше не оживала.

– Да, странно, – кивнула Хилари Карлайл. Заправила за ухо беглую прядку волос, лукаво улыбнулась Зои. – И в то же время вполне предсказуемо, разве нет?

– Спасибо тебе большое.

– Я не говорю, что ты их подначивала, но эта история – просто вся твоя жизнь в миниатюре: заведи тебя в комнату, полную абсолютно незнакомых людей, и можно гарантировать, что через десять минут самый тронутый парень из всех окажется с тобой рядом. У тебя просто дар какой‑то. – И она насмешливо ухмыльнулась.

– Этот парень меня и правда напугал.

– Который – Гордон или Боб?

– Да, по правде говоря, оба.

Улыбка Хилари померкла.

– Тебя это и вправду так достает?

– Если бы не этот звонок, я бы просто забыла встречу в «Рыжем льве», и все.

– Думаешь, между ними есть связь?

– Ну конечно, а как же?

– Нет, я понимаю, что есть, – сказала Хилари. – Я хотела сказать, ты думаешь, они и правда договорились?

Зои считала именно так. Она вообще не верила в совпадения. По ее мнению, все на свете было связано со всем, даже если эта связь не видна с первого взгляда.

– Только вот зачем им это? – спросила она.

– Ладно, убедила, – заявила Хилари. И тут же добавила: – Хочешь, оставайся у меня на пару дней.

Они расположились у Хилари в гостиной, выходившей окнами на фасады старинных особняков Стэнтон‑стрит, в южной части которой, на первом этаже просторного тюдоровского дома, и жила подруга Зои. Всякий раз, видя Хилари в этой комнате, Зои вспоминала «Концерт ля‑минор» Мендельсона – та же безупречная гармония солирующего инструмента и оркестра. Картины, занавеси, ковры, мебель – на всем лежал отпечаток причудливого, слегка скособоченного взгляда Хилари на мир: импрессионисты висели у нее бок о бок с полотнами, которые точностью воспроизведения элементов действительности напоминали скорее фотографии; антикварный шкаф служил прибежищем вполне современной стереосистеме; зеркальные полки ломились от старых книг; окна украшали старинные темные портьеры из набивного ситца и отороченный кружевами тюль; куски разных орнаментов взрывами ярких пятен расцвечивали ковер на полу. Деревянные части кушетки, на спинку которой элегантно опиралась Хилари, щетинились тончайшей резьбой из листьев и завитушек; офисное кресло Зои выглядело так, будто в нем зимовал медведь.

Ростом Хилари ничуть не уступала Зои, те же пять футов десять дюймов, но если одна при своей широкой кости производила впечатление крепкой и угловатой, то другая, казалось, сплошь состояла из грациозных округлостей, а ее смуглая кожа приятно контрастировала с синими глазами и водопадом светлых длинных волос. В то утро ока была в белом, простая хлопковая рубашка и брюки сидели на ней с непринужденной элегантностью, как на заправской фотомодели, и вся комната, как это бывало обычно, имела такой вид, словно только для того и существовала, чтобы оттенять ее присутствие.

– Да нет, думаю, все будет в порядке, – сказала Зои. – И потом, со мной же Руперт, он меня защитит, если надо.

Пес, который лежал на полу у ног хозяйки, услышав свое имя, тут же поднял голову и вопросительно посмотрел на нее.

Хилари расхохоталась:

– Ну да, как же. Он у тебя от собственной тени и то шарахается.

– Но он же не виноват. Просто он...

– Да, знаю. Очень чувствительный.

– А я тебе рассказывала, как он прыгнул...

– Прямо в канал и вытащил собачонку Томми, которая туда свалилась? Да всего‑то каких‑нибудь сто раз.

Зои обиженно поджала губы.

– О Господи, – снова прыснула Хилари. – Ну, не дуйся. Ты же знаешь, что со мной делается, когда ты вот этак губки складываешь.

Хилари зарабатывала на жизнь тем, что разыскивала молодые дарования для звукозаписывающей студии, и показала себя весьма талантливой в этом деле. Девушки повстречались года три тому назад на вечеринке по поводу выхода очередной пластинки, и Хилари сразу сделала на Зои стойку. К тому времени, когда она наконец свыклась с мыслью, что новая знакомая предпочитает мужчин и не собирается в ближайшее время пересматривать свои привязанности, между ними обнаружилось столько общего, что было бы просто странно, если бы они не подружились. Но это не мешало Хилари время от времени поддразнивать подругу, в особенности когда та приходила пожаловаться на любовные неудачи. Однако обычные неприятности и в сравнение не шли с тем, что беспокоило Зои сейчас.

– Как ты думаешь, что он имел в виду, когда говорил про маленькие смерти? – спросила она. – Чем больше я об этом думаю, тем страшнее мне становится.

Хилари кивнула:

– Кажется, сон считается чем‑то вроде временной смерти.

Голос Вульфа снова прозвучал у Зои в ушах: я – вестник маленьких смертей.

– Нет, вряд ли он говорил о сне, – ответила она.

– Может, он просто хотел сказать, что ты будешь видеть плохие сны. Знаешь, тоже хорошая тактика: напугать человека для начала, чтобы ему кошмары снились, глядишь, и добьешься своего.

– Но зачем?

– Психам не нужны причины; на то они и психи.

В следующий раз, когда будет умирать частичка твоей души, ты меня еще вспомнишь. Зои снова затрясло.

– Может, я все же останусь у тебя, – сказала она, – если, конечно, не помешаю.

– Помешаешь ты мне, как же. – Хилари взглянула на свои часики: – Мне уже давно пора быть на работе, у нас совещание через час, так что чувствуй себя как дома, квартира в твоем распоряжении.

– Как бы еще заснуть.

– Может, дать тебе чего‑нибудь расслабляющего?

– Вроде таблетки снотворного?

Хилари помотала головой:

– Вообще‑то я имела в виду теплое молоко.

– Тогда давай.

Спала Зои плохо. Кровать была чужая, дневные шумы за окном отличались от тех, к которым она привыкла у себя в квартире, но главное, что не давало ей заснуть, это вчерашние разговоры, они не шли у нее из головы, заставляя ее ворочаться с боку на бок. Наконец она решила не мучиться больше, а встать и начать день раньше обычного.

Она знала, что когда она ненадолго засыпала, ей снились кошмары, но не помнила ни одного. Встав с постели, она, как была, босиком, в мешковатой футболке, зашлепала в гостиную. Там она встала у окна и, не отодвигая тюля, оглядела всю Стэнтон‑стрит из одного конца в другой, потом обратно. Когда до нее дошло, что именно она высматривает – копну рыжих волос, темные глаза, следящие за домом, она разозлилась еще сильнее, чем раньше.

«Все, хватит об этом думать, – сказала она себе. – Не буду больше».

Душ разбудил ее, завтрак и долгая полуденная прогулка с Рупертом в парке университета Батлера придали бодрости, но когда за пятнадцать минут до полуночи она перебирала диски в студийной фонотеке, отбирая музыку для своего шоу, напряжение и раздражительность снова дали о себе знать. С начала программы не прошло и получаса, когда она прервала сет Бобби Брауна, «Айс Ти» и «Ливинг Калор» и включила свой микрофон.

– А это песня для Гордона Вульфа, – объявила она и поставила запись местной группы, «Без монахинь». – Вот из чего состоят воспоминания, Вульф.

Протяжный вой электрогитары наполнил эфир, дико завопила верхняя струна, зажатая на ноте «ми» у четырнадцатого лада, сорвалась на «ре» бас, и ударные подхватили и погнали напористый ритм. Стенания гитары сменились мощными рублеными аккордами, и голос Лорио Манн пробил мелодию, точно удар кулака.

Эй, парень, слюни не пускай,

Мне не нужна твоя любовь,

Меня своей не называй,

Я не желаю быть с тобой.

Эй, парень, не сходи с ума,

Все будет так, как я скажу,

Я, может быть, приду сама,

Тебя в объятьях задушу.

Зои не сводила глаз со студийного телефона. Она сорвала трубку сразу, едва замигала лампочка. «Который на этот раз?» – промелькнуло у нее в голове, пока она произносила обычную формулу.

– "Ночной шум". Зои Б. у телефона.

Выводить звонок в эфир она не стала, на всякий случай.

– Ты что совсем с ума спятила?

Бинго. Это был Боб.

– Расскажи мне про маленькую смерть, – ответила она.

– Я же говорил, он опасен, так нет, тебе...

– Ныть будешь потом, – перебила его Зои, – а сейчас я хочу знать, что такое маленькая смерть.

Тишина на линии стала единственным ответом.

– Гудков я не слышу, – сказала она, – значит, ты еще там. Говори.

– Я... о Господи, – выдавил наконец Боб.

– Маленькая смерть, – повторила Зои.

Последовала еще одна долгая пауза, потом Зои услышала вздох Боба:

– Это такие поворотные моменты в жизни человека, которые меняют ее навсегда: любовь не задалась, не к тому руководителю попал в аспиранту ре, угнал на спор машину и загремел в тюрьму, что‑нибудь в этом роде. Не всякому удается такое пережить безболезненно; человек давно мог бы иметь любящую жену и детей, сделать отличную карьеру, а он все думает и думает о прошлом, о том, как все повернулось бы, не случись тогда того, что случилось. Человек озлобляется, не радуется никаким своим успехам. А это обычно тянет за собой новые маленькие смерти: он впадает в депрессию, испытывает стресс, начинает пить или принимать наркотики, бить жену и детей.

– Подожди, что ты такое говоришь? – переспросила Зои. – По‑твоему, маленькая смерть – это разочарование, что ли?

– Скорее боль, а еще тоска и злость. И причина необязательно в тебе самом. Может, кто‑то из твоих родителей умер, когда ты был маленьким, или с тобой плохо обращались в детстве; это меняет людей навсегда. Невозможно пережить такое и вырасти точно таким же, каким ты вырос бы, если бы этого не произошло.

– По‑моему, то, о чем ты сейчас толкуешь, называется жизнь, – сказала Зои. – Взлеты и падения бывают у всех; надо только научиться принимать их спокойно, а иначе с ума сойти можно. Плохо – терпи, а можешь – сделай так, чтобы всем стало лучше.

«Что это за разговор такой?» – ломала голову Зои, произнося эти слова.

«Без монахинь» отпели свое, и она поставила «Ты такой тщеславный» Карли Саймонса в исполнении «Фастер Пуссикэт».

– Господи, – выдохнул Боб, как только песня пошла в эфир. – У тебя что болезненное стремление к смерти?

– Расскажи мне про Гордона Вульфа.

Стоило ей произнести это имя, и его голос эхом зазвучал у нее в ушах.

Я – вестник маленьких смертей.

– Какое отношение он имеет ко всему этому? – добавила она.

В следующий раз, когда будет умирать частичка твоей души, ты меня еще вспомнишь.

– Он провоцирует невезение, – ответил Боб. – Впечатление такое, что если ты с ним, даже если он просто рядом стоит, то это может вызвать маленькую смерть. Это как... ну, вот как комикс «L'il Abner», помнишь, там еще персонаж такой есть, у него всегда туча над головой. Как его звали?

– Не знаю.

– Где бы он ни появлялся, там всегда начинались неудачи.

– При чем тут он?

– Гордон Вульф точно такой же, только тучи над головой не видно. Ничто не предвещает. Это, по‑моему, и есть самое ужасное: его влияние на людей не зависит от него самого, кроме тех случаев, когда ему кто‑то не понравится. Тогда он будет делать гадости нарочно.

– Серийный убийца людских надежд, – полушутя бросила Зои.

– Вот именно.

– Помогите.

– Это я и пытаюсь сделать.

– Ну да, как же, – возмутилась Зои. – Навешал мне лапши на уши и ждешь, что я...

– По‑моему, он не человек, – брякнул Боб.

Зои была готова услышать что угодно – какие‑нибудь признания, извинения, но только не это.

– И ты, по‑моему, тоже, – добавил он.

– Я тебя умоляю.

– А почему, ты думаешь, его к тебе так тянет? Он что‑то в тебе увидел, я точно знаю.

Голос Вульфа снова зазвучал у нее в ушах: У меня такое чувство, будто мы уже встречались.

– Мне кажется, мы слишком далеко зашли, пора остановиться, – сказала Зои.

На этот раз она положила трубку первой. Лампочка на телефоне зажглась мгновенно. Зои помедлила, потом все же поднесла трубку к уху.

– Я тебе не вру, – услышала она голос Боба.

– Слушай, почему бы тебе не продать эту историю газетчикам – с руками оторвут.

– Думаешь, я не пытался? Да я на что угодно готов, лишь бы его остановили.

– Почему?

– Потому что в этом мире и без того тяжело жить, а тут еще он губит людские надежды направо и налево. Он отец страха. А ты знаешь, что это значит? Это значит плевать на всех, спасай свою задницу. Хочешь, чтобы все такими стали? Люди и сами себе жизнь испоганят, незачем им еще такой... помощник, как Вульф.

Самое жуткое, поняла вдруг Зои, в том, что его голос звучит совершенно искренне.

– А я тогда кто? – спросила она. – Мать надежды, что ли?

– Не знаю. Но мне кажется, он тебя боится.

Тут Зои просто расхохоталась. Вульф нагнал на нее такого страху вчера, что она даже домой после смены пойти не решилась, а тут вдруг выясняется, что это она такая страшная.

– Слушай, мы можем где‑нибудь встретить ся? – спросил Боб.

– Не думаю.

– Где‑нибудь на людях. Приходи с другом, хоть с десятью приходи. Я знаю, что, если мы будем говорить не по телефону, я сумею тебя убедить.

Зои задумалась,

– Это важно, – настаивал Боб. – Ну посмотри на это с другой стороны: допустим, я чокнутый, что ты теряешь от разговора со мной, кроме нескольких минут? Но если я прав, то ты и в самом деле сумеешь – как это ты сказала? – сделать так, чтобы всем стало лучше. Намного лучше.

– Ладно, – согласилась Зои. – Завтра в полдень. Я буду у входа в торговый центр на Уильямсон‑стрит.

– Отлично. – Зои уже собралась повесить трубку, как вдруг услышала: – И еще, Зои, кончай наезжать на Вульфа через эфир, понятно? Ты ведь не хочешь, чтобы он взбесился?

Зои повесила трубку.

– Твоя ошибка, – сказала Хилари, когда они уселись на краешке фонтана во внутреннем дворе торгового центра на Уильямсон‑стрит, прямо напротив входа, – в том, что ты ждешь мужчину, который придет и решит твои проблемы.

– Ну конечно. И как это я сама не сообразила?

– То есть, – продолжала Хилари, не обращая внимания на сарказм Зои, – объяснит тебе, кто ты такая, куда идешь и кем хочешь стать.

Руперт сидел возле хозяйки, придвинув голову к ее коленям, пока та рассеянно ерошила шерсть у него на затылке.

– И что ты предлагаешь взамен? – спросила она. – Искать женщину?

Хилари покачала головой:

– Сначала найди саму себя. Остальное приложится.

– Но я ведь не ищу мужчину.

– Нет конечно.

– Ну, по крайней мере, активно. Да и вообще какая тут связь?

– Прямая. Ты не сидела бы сейчас здесь и всякие странные типы не приставали бы к тебе на каждом шагу, если бы у тебя на лбу не было написано, что ты сама не знаешь, кто ты есть. Люди безошибочно чувствуют такие вещи, пусть и на подсознательном уровне. Посмотри на себя: ты же нормальная привлекательная женщина, у тебя потрясающая кожа, волосы, впечатляющая осанка. Да вся эта придурочная братия и близко к тебе подходить не должна. Как там зовут этого актера, от которого ты без ума?

– Мел Гибсон.

– Вот такие, как он, и должны на тебя западать. Или по крайней мере такие, как тот Гибсон, которого ты себе придумала. Кто знает, что он за тип на самом деле?

За ранним завтраком Зои выложила подруге всю историю второго звонка. Сначала Хилари отнеслась к идее встречи с Бобом скептически, но когда она поняла, что Зои все разно пойдет на это рандеву, с ней или без нее, милостиво согласилась составить ей компанию. Она ушла с работы пораньше, вернулась в свою квартиру, разбудила Зои, они спустились в метро и поехали в торговый центр.

– По‑твоему, я зря трачу тут время? – спросила Зои.

– А по‑твоему, нет?

Зои пожала плечами. Молодой охранник прошел мимо, окинул внимательным взглядом всю троицу, особенно Руперта, но выйти их все‑таки не попросил. Может, принял Руперта за собаку‑поводыря, подумала Зои. А может, ему просто Хилари понравилась. Она обычно всем парням нравится.

Хилари взглянула на свои часики:

– Он уже на пять минут опаздывает, Спорим, он нас продинамит?

Но Зои не слышала. Ее взгляд был прикован к рыжеволосому человеку, который только что вошел с улицы.

– Что случилось? – спросила Хилари.

– Это он, вон тот, с рыжими волосами.

– Мне казалось, ты никогда раньше этого Боба не видела.

– Правильно, – ответила Зои. – Это Гордон Вульф.

Или все же не он? Как и тогда, Вульф был одет типичным мажором, который вышел снять кого‑нибудь на ночь, но что‑то в нем неуловимо изменилось. Все его повадки, жесты стали другими.

И тут Зои все поняла. Ей стало так страшно, что она не смогла унять дрожь. Сначала что‑то мелко затряслось у нее внутри, потом колебания стали нарастать, пока не достигли высокой, почти пронзительной ноты, как голос Мерайи Кэри, когда та демонстрирует все свои семь октав.

– Привет, Зои, – сказал Вульф, подходя ближе.

Зои глядела на него во все глаза, пытаясь понять, в чем же разница. Он был и Вульф, и не Вульф. Голос был точно такой, как по телефону, но ведь его и подделать нетрудно; хороший актер, изменив жестикуляцию, может выдать себя совсем за другого человека. Вульф перевел взгляд на Хилари, вопросительно поднял бровь.

– Ты... ты Боб? – выдавила Зои.

Он кивнул:

– Я знаю, что ты подумала.

– Вы близнецы?

– Нет, дело обстоит немного сложнее. – Он снова глянул на Хилари. – Твоя подруга знает?

– Меня зовут Хилари, и Зои поведала мне печальную историю целиком.

– Вот и хорошо.

Хилари тряхнула головой:

– Ничего хорошего я тут не вижу. И вообще кончай нам мозги парить. Иди кого‑нибудь другого дурачь.

Руперт шевельнулся у ног Зои. От резкого голоса Хилари и напряжения хозяйки в груди у него заворочался рык.

– Я еще и не начинал, – ответил Боб. – Прибереги свой гнев для того, кто его заслуживает.

– Для Вульфа, например, – сказала Зои.

Боб кивнул.

– Твоего брата‑близнеца.

– Скорее моего второго "я", – ответил Боб. – Мы живем в одном теле, правда, он об этом не знает. Только я один понимаю, что между нами есть связь.

– Господи, я тебя умоляю! – не выдержала Хилари. – Скажи еще, что...

Зои положила ладонь ей на колено.

– Погоди‑ка, – сказала она. – Так ты говоришь, что Вульф – шизофреник?

– Я не уверен, что в медицинском смысле это именно так, – ответил Боб.

И он сел прямо на мраморный пол перед ними. Со стороны это, должно быть, смотрелось нелепо: явно небедный молодой человек, по виду менеджер какой‑нибудь преуспевающей компании, сидит, скрестив ноги, на полу, точно попрошайка.

– Просто я знаю, что нас здесь двое, – добавил он и коснулся ладонью груди.

– Ты, кажется, говорил, что ходил с этой историей в газеты? – спросила Зои.

– Пытался.

– Просто не верится, что они не заинтересовались. Только вспомнишь, какую чушь они печатают...

– Что‑то... случалось с каждым репортером, с которым я разговаривал. После третьего я махнул на это дело рукой.

– Какого рода «что‑то»? – спросила Хилари.

Боб вздохнул. Поднял руку и начал считать на пальцах:

– У первого жена погибла в автокатастрофе: какие‑то психи врезались в ее машину; у второй был выкидыш; третьего с позором выгнали с работы.

– Такие вещи случаются, – ответила Зои. – Это ужасно, но ни Вульф, ни ты тут совершенно ни при чем.

– Хотел бы я в это верить, но, к сожалению, знаю, что все совсем иначе.

– Погоди‑ка, – вмешалась Хилари. – Все это происходило после того, как ты говорил с этими репортерами? Значит, и с нами тоже может что‑нибудь стрястись?

Зои повернулась к ней:

– Ты, кажется, считала, что он нам лапшу на уши вешает?

– И считаю. А ты нет?

Но Зои уже ни в чем не была уверена. Конечно, история Боба звучала неправдоподобно, и все же ей не давала покоя одна мысль: а вдруг он не врет? Абсолютная искренность, с которой он – Боб, Вульф или как его там – рассказал ей все, вот что заставило ее усомниться в собственной логике. Почему‑то ей не верилось, что такую искренность можно изобразить. Она была уверена, что слишком хорошо разбирается в людях, чтобы позволить себя провести какому‑нибудь актеру, пусть даже очень хорошему; ситуация, в которой она оказалась, была поистине смехотворной, и все же ей стало бы легче, узнай она, что все это правда. По крайней мере, тогда ей не пришлось бы сомневаться в своей способности судить о людях.

Она, конечно, понимала, что если слова Боба правда, то это все меняет. Мир никогда уже не будет таким, как прежде.

– Не знаю, – ответила она наконец.

– Что ж, лучше раз перестраховаться, чем потом всю жизнь жалеть, – сказала Хилари. Потом повернулась к Бобу. – Ну? – последовал вопрос. – Так мы в опасности или нет?

– Сейчас нет. Зои сводит все способности Вульфа на нет.

– Так вот оно в чем дело, – сказала Хилари. – Теперь я вижу, к чему ты клонишь. Хочешь, чтобы она ходила за тобой как тень, а все ради того, чтобы большой злой Вульф никого больше не обидел, так? Н‑да, слыхала я в своей жизни всякие историйки, но этой остальные и в подметки не годятся.

– Дело вовсе не в этом, – возразил Боб. – Он не может навредить Зои, это правда. А он уже пытался. Начиная с того вечера он не жалея сил и времени старается испортить ей жизнь, но у него до сих пор ничего не вышло.

– Не знаю, не знаю, – отозвалась Зои. – Не могу сказать, чтобы у меня с тех пор все шло так гладко.

– Но больше всего меня беспокоит то, – как ни в чем не бывало, продолжал Боб, – что теперь он, похоже, решил перенести свое внимание на ее друзей.

– Так, – сказала Зои. – Все это слишком далеко зашло. Я иду в полицию.

– Я вовсе не пытаюсь тебя запугать, – сказал Боб, когда она сделала такое движение, будто собиралась встать. – Я просто предупреждаю.

– По мне так это больше похоже на угрозу, парень.

– Я провел годы и годы, пытаясь найти какой‑нибудь способ остановить Вульфа, – сказал Боб. В его глазах застыло такое отчаяние, что Зои невольно остановилась. – Ты – первый лучик надежды, который я увидел за все это время. Тебя он боится.

– Но почему? Я же ничего особенного собой не представляю.

– Я бы мог прочитать тебе целую лекцию о том, какие мы все уникальные, и о том, что каждый из нас важен или важна сами по себе, – сказал Боб, – только речь сейчас не об этом. К тому же твоя суть не просто в неповторимости. В каком‑то смысле вы с Вульфом – одно, только там, где он вредит, ты исцеляешь.

Зои покачала головой:

– Я тебя умоляю.

– По‑моему, мир вообще не такой, каким мы привыкли его представлять, – продолжал между тем Боб. – Мы думаем, что это один целостный мир, а на самом деле их много, тысячи и тысячи, столько же, сколько людей, потому что ведь каждый видит его на свой лад; каждый живет в своем собственном мире. Иногда эти миры пересекаются, чаще на мгновение, изредка на всю жизнь, но обычно мы всегда одни, каждый заперт в своем собственном мире, каждый постепенно умирает в одиночку.

– Глупость какая‑то, – возмутилась Зои.

Но ее по‑прежнему завораживала его искренность. В ее восприятии его слова ложились на какой‑то мистический звуковой фон, шелестящий и мерный, как дыхание, который напомнил ей один альбом из фонотеки их радиостанции с записью игры Р. Карлоса Накая на индейской флейте.

– Мне кажется, ты очень легкий человек, – сказал Боб. – С такими как ты всегда хочется поговорить, особенно тем, кто запутался, потерял путь, кому больно. Ты даешь таким людям надежду. Помогаешь исцелиться.

Зои снова покачала головой:

– Я вовсе не такая.

– А знаешь, я думаю, он прав, – вмешалась Хилари.

Зои ответила подруге угрюмым взглядом.

– Ну сама подумай, – продолжала Хилари. – Все больные, все чокнутые вечно тянутся к тебе. И это твое шоу. «Ночной шум» вообще не может существовать, слишком много разной музыки в нем намешано. Не представляю, как упертые металлисты выдерживают твои оперные арии, а те, кто торчит от классики, терпят рэп, но все как‑то уживаются. Твое шоу – самое популярное из всех ночных программ.

– Ага. Можно подумать, ночью конкуренция бешеная.

– В том‑то и дело, – ответила Хилари. – Конкуренция все же есть, но люди настраиваются на тебя.

– И пятнадцати минут не прошло с тех пор, как ты объясняла мне, что причина, почему ко мне липнут всякие сумасшедшие, в вибрациях неуверенности, которые я испускаю.

Хилари кивнула:

– Наверное, я ошиблась.

– Ох, бога ради.

– Ты и в самом деле помогаешь людям, – настаивала Хилари. – Я же видела, какие письма пишут тебе поклонники, и потом, люди постоянно звонят в эфир. Ты помогаешь им, Зои. В самом деле.

Но Зои это показалось уже слишком.

– Чего ради ты все это говоришь? – напустилась она на Хилари. – Ты сама‑то себя слышишь?

– Я знаю. Звучит глупо. И все же определенный смысл в этом есть. Люди ведь обращаются к тебе за помощью. Не думаю, что все они ждут от тебя решения их проблем; просто им нужен тот проблеск надежды, который ты им даешь.

– И по‑моему, Вульф тоже просит тебя о помощи, – сказал Боб.

– Неужели? – ответила Зои. – И что же я должна сделать? Хорошего психиатра ему найти, что ли?

– В прежние времена, – сказала Хилари, – были такие люди, которые могли изгонять демонов простым наложением рук.

Зои перевела взгляд с Хилари на Боба и обратно и поняла, что они не шутят. Резкий ответ уже вертелся у нее на языке, но ему суждено было умереть, так и не родившись.

День обернулся сюрреалистическим безумием, как если бы «Академия Святого Мартина в Полях»[29]вдруг в полном составе заиграла Хендрикса[30], или «Кэптан Бифхарт»[31]затянул дуэт с Тиффани[32]. Свет в торговом центре, казалось, раскалился добела. Воздух обжигал кожу, и в то же время холод пронизывал до мозга костей.

«Я не хочу, чтобы это было на самом деле», – поймала себя на мысли Зои.

И все же она встала перед Бобом на колени, протянула руки и положила ладони ему на виски.

«Что теперь? – подумала она. – Бубнить всякую чепуху, чтобы это было похоже на настоящий экзорцизм?»

Но никакие слова не шли ей на ум, она...

Перемена застигла ее врасплох, так что замерли все мысли и даже вечно звучащая фонограмма, под которую она жила, остановилась на мгновение. Кончики пальцев покалывало, как будто в них скопилось статическое электричество.

Зои смотрела прямо на Боба, но неожиданно оказалось, что она смотрит сквозь него, в самое его нутро, в самую сущность. Между ее ладоней по‑прежнему была плоть и кровь, но глаза видели только радужные вихри света. От изумления губы ее приоткрылись, с них сорвался сдавленный звук.

«Мы все сделаны из света, – подумала она. – Света и звуков, вибрации клеток...»

Но, приглядевшись, она заметила, что сияние между ее ладонями пронизывают темные прожилки разлада. Едва она поняла это, как паутинки черных нитей слились в непрозрачную тень, продолговатую, как морская галька, которая полетела сквозь свет вниз, вниз, пока совсем не скрылась из виду. Ничто не туманило больше радужные узоры света, которые все меркли, пока не стали плотью, костями, кожей, и вот на нее уже снова смотрит Боб.

Покалывание в кончиках пальцев прошло, руки бессильно упали. Боб улыбнулся ей.

– Спасибо, – сказал он.

Ощущение искренности осталось, только голос изменился. Теперь это был не Боб, а Вульф.

– Будь осторожна, – добавил он.

– О чем ты? – спросила она.

– Когда‑то я был таким, как ты.

– В каком смысле как я?

– Просто будь осторожна, – был ответ.

Она запрокинула голову, когда он встал на ноги, и не спускала с него глаз все время, пока он пересекал мраморный вестибюль торгового центра и выходил на улицу. К двери он даже не прикоснулся, просто шагнул сквозь сталь и стекло на тротуар и пошел дальше. В полудюжине ярдов от входа он растаял, словно какой‑нибудь видеоэффект.

Зои тряхнула головой.

– Нет, – пробормотала она. – Я не хочу во все это верить.

– Во что верить? – спросила Хилари.

Зои посмотрела на нее:

– Ты видела, что произошло?

– Где?

– Боб.

– Так он все‑таки пришел? – И Хилари стала оглядывать прохожих. – А я была уверена, что он нас продинамит.

– Нет, его здесь нет, – сказала Зои. – Он...

И тут ее голос прервался: она поняла. Ей предстоит прожить с этим в одиночку всю жизнь. Что же произошло? Если все было именно так, как ей показалось, то надо признать, что встреча с Вульфом принесла‑таки маленькую смерть: мир, который она знала прежде, умер, и его место занял новый мир, такой, каким она узнала его только сейчас. Все стадо другим навсегда. Она сама стала другой навсегда. Теперь на ней лежит ответственность, которой она никогда раньше не ощущала.

Но почему же Хилари ничего не помнит о встрече? Может быть, потому, что для нее она стала бы такой же маленькой смертью, как и для самой Зои; ее мир тоже переменился бы навсегда.

«Но из‑за меня эффект этой встречи сошел для Хилари на нет. Так же как и для Вульфа, или Боба, или кто он там есть».

Она взглянула на пол, где недавно сидел он, и увидела гладкий черный камешек. Поколебавшись с минуту, она присела и подняла его. Кончики пальцев снова закололо, и она с изумлением увидела, как камешек из черного стал сначала серым и наконец молочно‑белым.

– Что это у тебя? – спросила Хилари.

Зои качнула головой. Зажав камешек в кулаке, она наслаждалась его непонятным теплом.

– Да так, – сказала она, – просто галька.

И она снова опустилась на край фонтана рядом с Хилари.

– Прошу прощения, мисс.

Это вернулся охранник, теперь он не был расположен не замечать Руперта.

– Прошу меня простить, – сказал он, – но, к сожалению, вам придется вывести собаку на улицу. Таковы правила.

– Конечно, – ответила Зои. – Разумеется.

И она вежливо улыбнулась охраннику, а он улыбнулся ей, причем куда более сердечно, чем того требовала ситуация. Можно подумать, она его на свидание пригласила или еще что‑нибудь в этом роде.

«Господи, – пронеслось у нее в голове. – Что же я теперь так и буду каждую встречу по сто раз передумывать? Интересно, а он знает? а она?» Жизнь и без того слишком сложная штука, чтобы после всякого безобидного разговора копаться в себе. Может, это и имел в виду Вульф, когда говорил, что сам был таким же. Может, он просто не вынес напряжения и способность исцелять превратилась у него во что‑то совсем другое.

Просто будь осторожна.

Теперь это уже не казалось ей невозможным. После той благодарности, которую она видела в его глазах, возможным казалось все.

Рядом с ней Хилари поглядела на часы.

– Можно уже и пойти, – сказала она. – Обломал он нас. Уже почти половина первого. Если бы он собирался прийти, то уже давно был бы здесь.

Зои кивнула.

– Видишь, в чем дело, – говорила Хилари, когда они втроем, с Рупертом посередине, шли к выходу, – такие типы, как он, просто не выносят откровенного разговора, глаза в глаза. Если хочешь знать, по‑моему, он никогда больше не позвонит и не появится.

– Наверное, ты права, – ответила Зои.

Но ведь есть, наверное, и другие, которые меняются, уже изменились. Она и сама может стать одной из них, если не будет... ... просто...

Ее пальцы крепче сжали поднятый с пола белый камешек. Она сунула его в передний карман джинсов: пусть напоминает ей о том, что случилось с Вульфом, о том, что это может так же легко случиться с ней, если она не будет...

... осторожна.