Барсучьи деньги

Есть известная поговорка, что забывать о полученных одолжениях присуще только птицам и зверям. О неблагодарном человеке все и всегда будут плохо говорить. И все‑таки даже птицы и звери выказывают благодарность. Поэтому человек, который не отплатил за добро, хуже бессловесных животных. Разве это не позор?

Давным‑давно жил‑был в хижине в местечке Намэката один старый монах, известный не своей ученостью и мудростью, а тем только, что проводил свои дни в молитве и медитации. У него в услужении не было даже мальчишки, он готовил себе пищу своими руками. Ночью и утром он возносил молитву «Наму Амида Буцу»,[99]сосредоточившись только на этом. Хотя слава о его добродетелях не распространилась далеко, соседи уважали и почитали его и часто приносили ему еду и одежду. А когда крыша или стены его лачуги требовали ремонта, они приходили и чинили их. Поэтому мысли его не были заняты столь бренными вещами.

Однажды в очень холодную ночь, когда монах думал, что на улице вряд ли кто‑то находится, он услышал голос, зовущий:

– Ваша честь! Ваша честь!

Поэтому он поднялся и вышел посмотреть, кто это, и увидел стоящего перед дверью старого барсука. Обычный человек при появлении барсука сильно испугался бы, но монах, будучи не от мира сего, не выказав ни малейшего страха, спросил животное, в чем дело. На это барсук почтительно преклонил колени и сказал:

– До сих пор, господин, мое жилище было в горах, и я не обращал внимания ни на снег, ни на мороз. Но теперь я состарился и не могу выносить столь сильной стужи. Прошу тебя, позволь мне войти и погреться у очага твоего дома. Так я переживу эту горькую ночь.

Когда монах услышал, до какого беспомощного состояния дошло животное, он преисполнился жалости и отвечал:

– Какие пустяки! Входи и грейся сколько хочешь!

Барсук, довольный таким хорошим приемом, вошел в хижину и, усевшись у очага, стал греться, а монах с новым усердием принялся читать молитвы и звенеть колокольчиком перед образом Будды, глядя прямо перед собой.

Два часа спустя барсук откланялся с множеством благодарностей и ушел. И с того времени он стал каждую ночь приходить в хижину. Поскольку барсук обычно собирал и приносил с собой сухие ветки и опавшую листву с гор для растопки очага, монах в конце концов очень подружился с ним и привык к его соседству. Поэтому, если случалось, что наступала ночь, а барсук не приходил, монах скучал без него и беспокоился, почему зверь не появился. Когда зима закончилась и в конце второй луны наступила весна, барсук прекратил свои визиты, и больше монах его не видел. Но по возвращении зимы барсук возобновил свою старую привычку приходить в лачугу. Так прошло десять лет, и однажды барсук сказал монаху:

– По доброте твоей на протяжении всех этих лет у меня была возможность проводить зимние ночи в тепле и уюте. Твои благодеяния таковы, что за всю свою жизнь и даже после смерти я должен их помнить. Что я могу сделать, чтобы отплатить за них? Если есть что‑то, чего ты желаешь, прошу, скажи мне.

Монах, улыбаясь его речам, отвечал:

– У меня нет ни земных страстей, ни желаний. Я рад слышать о твоих добрых намерениях, но мне нечего у тебя просить. Ты не должен волноваться на мой счет. Пока я жив, всегда буду тебе рад.

Услышав ответ, барсук не мог скрыть своего восхищения глубиной щедрости старика. Но, будучи столь благодарным, он почувствовал досаду оттого, что не может отплатить за это. Так как этот разговор часто возобновлялся между ними, монах, в конце концов тронутый величием барсучьего сердца, сказал:

– С тех пор как я побрил голову, отрекся от мира и от казался от удовольствий этой жизни, у меня нет неудовлетворенных желаний, однако хотелось бы мне иметь три рё золотом. Еду и одежду я получаю по милости деревенских жителей, поэтому не обращаю внимания на подобные вещи. Если завтра мне суждено умереть и достичь своего стремления переродиться в следующем мире, те же люди пообещали похоронить мое тело. Таким образом, хотя у меня и нет других причин желать денег, все‑таки если бы у меня было три рё, я отдал бы их в какой‑нибудь священный храм, чтобы за меня помолились и устроили богослужение, с помощью чего смог бы обрести спасение. Однако я не хочу этих денег, если они получены жестокостью или незаконным путем, я только думаю, что могло бы случиться, если бы они у меня были.

Итак, поскольку ты выразил такие добрые чувства по отношению ко мне, я поведал тебе о том, что у меня на уме.

Когда монах закончил свою речь, барсук замотал головой с выражением недоумения и тревоги, так что старик пожалел о том, что выказал желание, которое озадачило зверя, и попытался взять назад свои слова.

– Посмертные почести в конце концов – это желания обычных людей, я же монах и не должен лелеять подобных мыслей или хотеть денег, поэтому прошу, не обращай внимания на то, что я сказал.

И барсук в притворном согласии с тем, в чем монах пытался убедить его, возвратился в горы, как обычно.

С того времени барсук больше не приходил в хижину. Монах счел это очень странным. Возможно, барсук не появляется потому, что не хочет приходить без денег, либо же он убит при попытке украсть их, и монах стал винить себя за то, что добавил себе ни за что ни про что еще грехов, раскаявшись, когда было уже слишком поздно. Он проводил время, молясь за барсука и повторяя молитву одну за другой.

Прошло три года. Однажды ночью старик услышал за дверью голос, зовущий:

– Ваша честь! Ваша честь!

Так как голос был похож на голос барсука, монах вскочил и побежал открывать дверь. И перед ним конечно же был барсук. Монах радостно воскликнул:

– Так ты жив и здоров! Почему же ты так долго не приходил сюда? Я с нетерпением ждал тебя все это долгое время.

Барсук вошел в хижину и заговорил:

– Если деньги, которые ты попросил, предназначались бы для незаконных целей, я легко мог бы добыть столько, сколько ты и пожелать не мог бы, но, когда я услышал, что они предназначаются для храма, для молений за твою душу, я подумал, что, если украл бы спрятанное сокровище какого‑то человека, ты не смог бы использовать для святой цели деньги, которые получены за счет горя другого человека. Поэтому я отправился на остров Садо[100]и, собирая песок и землю, которые были выброшены рудокопами как негодные, переплавлял их на костре заново, и за этой работой провел дни и луны.

Когда барсук закончил свой рассказ, монах посмотрел на деньги, которые барсук протянул ему. И конечно же увидел, что монеты были новыми, чистыми и блестящими. Поэтому он взял деньги со всем почтением, подняв их на уровень головы.

– Значит, ты так усердно и тяжело трудился из‑за моих глупых слов? Исполнилось мое заветное желание, и я очень благодарен.

Когда монах благодарил барсука со всеми вежливыми церемониями, животное сказало:

– Сделав это, я только исполнил собственное желание. Однако, надеюсь, что ты расскажешь об этом людям.

– Действительно, – отвечал монах, – я не могу не рассказать эту историю. Ведь, если я буду хранить деньги в своей бедной лачуге, их украдут воры. Я должен либо отдать их кому‑то на хранение, либо сразу же пожертвовать в храм. И когда я это сделаю, люди увидят бедного старика монаха с суммой денег, совершенно неподобающей его положению. Они сочтут это очень подозрительным, и мне придется рассказать о том, как я получил деньги, но, поскольку я скажу, что барсук, который дал их мне, перестал приходить ко мне в хижину, тебе не нужно опасаться засады. Можешь приходить, как прежде, и спасаться от холода.

В ответ барсук согласно кивнул, и, пока старый монах был жив, он приходил и проводил с ним зимние ночи.

Из этого рассказа понятно, что даже животные испытывают чувство благодарности. В этом отношении собаки превосходят всех остальных животных. Разве рассказ о собаке Тоторибэ Ёродзу не вошел в анналы Японии? Я слышал, что множество подобных рассказов были собраны и изданы в книге, которую, правда, сам не видел, но, поскольку факты, которые я записал, относятся не к собаке, а к барсуку, они кажутся мне довольно странными.