Хроника Быховца 14 страница

⁸⁰ Там же, с. XI.

⁸¹ Там ж, с. X.

должности ⁸². Разница, конечно, невелика, но она наводит на размышления относительно возможных расхождений и в других местах. Ничего не сказал Елеонский и о том, что, по данным настоятеля, Орест учился в иезуитской школе и что, вероятнее всего, раньше был униатом.

Располагая такими скупыми сведениями относительно автора «Записок», видим в нем прежде всего человека для своего времени высокообразованного, старавшегося по возможности полнее представить историю родного ему края. Как лицо духовное, он прежде всего интересовался вопросами религии, не проявляя фанатизма. Более широкие вопросы – относительно жизни всей Белоруссии и тем более России – его интересовали мало; во всяком случае, в своей работе он уделил этому очень мало внимания. Как и Сурта, Орест из событий, связанных с национально-освободительной войной украинского и белорусского народов в середине XVII в., отметил лишь те, которые непосредственно касались Могилева. Как и другие авторы могилевских летописей и хроник Могилевского края, он отзывается о нападениях на Могилев Матюши и Наливайко крайне враждебно.

Если Орест стал монахом в 1803 г., то в это время ему было (весьма приблизительно, конечно) около 25 лет. Значит, его убеждения складывались в основном в конце XVIII в., когда Могилевщина уже находилась в составе России.

При всех неясностях относительно биографий составителей могилевских хроник и летописей, при краткости, а иногда и неверности содержавшихся в них данных нужно сказать, что ни один город Белоруссии не имеет такого богатого историографического наследства, как Могилев.

************************************************

Согласно утверждению Елеонского, «Записки» составлены главным образом на основании документов, помещенных в «Белорусском архиве», летописи Сурты – Трубницкого (Елеонский считал хронику Сурты – Трубницких произведением одного Трубницкого без указания его имени), «Унии» Н. Н. Бангыш-Каменского и отчасти исходя из наблюдений самого автора. «Белорусский архив» – издание, вышедшее в 1824 г.,– действительно был использован составителем «Записок», однако далеко не в такой мере, чтобы считаться основным источником (тем более что хронологически «Записки» охватывают период гораздо более широкий, чем «Белорусский архив»). Елеонский отметил, что игуменом были использованы документы, помещенные в «Белорусском архиве» под №11, 12, 14–21, 23, 27, 30, 32–35, 40 и 42, всего 19 номеров; перечисленные документы охватывают период с 1561 по 1672 г.

Из примечаний Елеонского следует, что составитель «Записок» будто бы переписывал или, во всяком случае, пересказывал грамоты, содержащиеся в «Белорусском архиве» («Сия грамота писана на рус-

^{=============================}

⁸² Рукописный отдел Библиотеки Академии наук Литовской ССР, F. 19.323, с. 834. Обращает на себя внимание тот факт, что от начала следствия (1813 г.) до вынесения приговора Синодом (1827 г.) прошло 14 лет.

ском старинном языке, напечатана в „Белорусском архиве" под № 12»,– пишет Елеонский). На самом же деле игумен Орест использовал материалы «Белорусского архива» иначе и, надо сказать, разумнее, чем это изобразил Елеонский: он переписывал в свои «Записки» только заголовки отобранных из «Белорусского архива» документов, лишь изредка прибавляя к заголовку отдельные слова от себя. Приводим в качестве примера два заголовка из «Белорусского архива» и «тексты» документов, помещенных в «Записках»:

«Белорусский архив»

«Грамота жалованная (подтвердительная) Сигизмунда III могилев-скому духовенству: о беспошлинном медоварении во время храмовых праздников, на основании прежних королевских привелегий, кои вместе с другими актами истреблены огнем при вторжении в Могилев казаков под предводительством Наливайки» (№ 27, с. 73).

«Грамота Сигизмунда, подтверждающая постановление могилев-ских граждан о поспольстве, или об избрании ими по праву магде-бургскому двенадцати особ из своего сословия для распоряжения общественною казною совместно с радою, или магистратом» (№ 23, с. 59).

«Записки» игумена Ореста

«1596 года дана привилегия жалованная подтвердительная Сигизмундом III могилев-скому духовенству о беспошлинном медоварении во время храмовых праздников, на основании прежних королевских привилегий, кои вместе с другими актами истреблены огнем при вторжении в Могилев казаков под предводительством Наливайки. Сия привилегия дана по прошению Моги-левской Спасской церкви протопопа Козьмы Романовича и всего могилевского духовенства» (с. V). В подстрочном примечании к документу Елеонский указал, что список его хранится в Могилевской семинарии. «1589 года дана Сигизмундом III привилегия, подтверждающая постановление моги-левских граждан о поспольстве, то есть об избрании ими по праву магдебургскому двенадцати особ из своего сословия для распоряжения общественною суммою совместно с радою, то есть магистратом. Оные 12 особ именовались посполитыми мещанами» (с, V).

Следовательно, хотя игумен действительно заимствовал немало данных из «Белорусского архива», но это было не переписывание находившихся там документов, а передача их сути.

Елеонский, публикуя «Записки» игумена Ореста, знал о хронике Сурты – Трубницких только по слухам и лишь отчасти по тем отрывкам, которые были напечатаны в «Могилевских губернских ведомостях». Игумен брал из «Белорусского архива» те сведения, которые представляли для него наибольший интерес, а вместе с тем помещал в свой труд немало материалов из других источников.

Игумен читал хронику Сурты – Трубницких, и не только те отрывки, которые печатались в «Могилевских губернских ведомостях», а, возможно, весь текст, причем в записи за 1681 г. он отметил, что сведения о страшной грозе, при которой было убито перуном (молнией) много скота, взяты им из «летописца» Трубницкого: «Сие происшествие случилось при бытности и в глазах летописца Трубницкого и других могилевских жителей» ⁸³. Как отмечалось выше, это происшествие произошло на глазах не у Трубницкого, а у Сурты, что может служить показателем того, что игумен тоже не держал в руках полного списка хроники, а лишь сокращенный, иначе он, наверное, не написал бы,

АСД, т. II, с. XXV.

что это взято им из хроники Трубницкого. Вместе с тем ясно, что хроника была ему известна. Основным доказательством этого служит то, что у игумена, как и в хронике, существует перерыв с 1709 по 1744 г. В хронике последняя запись за 1709 г. датирована 5 февраля, и говорится там о посылке делегации могилевцев в Воронеж к царю Петру, а затем следует запись за конец 1744 г.

В «Археографическом сборнике» начало сообщения, датированное 5 февраля, дословно совпадает с текстом хроники, но далее в хронике помещено сообщение о посылке в Воронеж представителей Оршанского повета, с которыми ездил белорусский епископ князь Четвер-тинский, а затем о том, что через Могилев проходил отряд смоленской шляхты. В «Записках» есть краткое сообщение об отправке послов в Воронеж (однако указания, что ездил и Четвертинский, нет), закапчивающееся известием, что послы получили от Петра грамоту, разрешающую «вновь строится». Затем помещено известие о второй грамоте, полученной также от Петра, к гетману Скоропадскому о свободном пропуске могилевцев на Украину (с. LXV). Следующее известие «Записок» относится к 15 июля 1740 г. (о закладке епископом Волчанским в Могилеве церкви св. Спаса) и несколько записей о разных происшествиях в Могилеве в 1745 г., но сообщения о конце Ващилы нет (с. LXVI–LXVII).

Такое совпадение (отсутствие сообщений за более чем 30 лет) не может быть случайностью. Вместе с тем местами в «Записках» отсутствуют сообщения, которые имеются в хронике, и наоборот. Очевидно, кроме материалов хроники, игумен использовал еще ряд источников, возможно устных сообщений, не говоря о том, что изложил собственные наблюдения. Как лицо духовное, притом интересующееся почти исключительно делами Могилева, игумен включал в свои «Записки» прежде всего данные, которые касались церковных дел (будучи много лет работником Могилевского архиерейского дома, он должен был хорошо знать церковные дела по своему служебному положению). Это не значит, правда, что его «Записки» посвящены главным образом религиозным вопросам, просто он уделял им больше внимания, чем Сурта – Трубницкие. Вместе с тем в «Записках» отсутствуют данные, которые в большом количестве находятся в тексте Юрия Трубницкого и касаются событий, происходивших за пределами Могилева,– в Польше, России. Нет в них и насмешливых замечаний в адрес русских, которые имеются в хронике. О некоторых расхождениях между хроникой и «Записками» свидетельствуют приводимые ниже примеры:

Хроника Сурты – Трубницкого

1633 г. По данным Сурты, могилевды утверждали, что православные церкви закрыты «по зависти униатов».

1654 г. Могилев сдался русским потому, что не мог выдержать осады.

1655 г. Сообщение о смерти гетмана Золотаренко.

То же, но слов «по зависти униатов» нет {с. X).

Причины сдачи опущены, но добавлено, что война началась из-за того, что правительство Речи Посполитой не хотело уничтожить унию {с. XII).

Нет,

Хроника Сурты – Трубницкого «Записки» игумена Ореста

1655 г. Константин Поклонский, ============= Евреи были истреблены за их коварство (с. черниговский попович, истребивший XIII–XIV).

могилевских евреев, был заурядным

разбойником.

1659 г. Ряд сообщений о ============= Нет.

войне с русскими и извещение об их

разгроме под Дяховичами.

1661 г. Ротмистр Сурин неожиданно === ==Сурин был приглашен на свадьбу Мещерским и

наехал па свадьбу русского князя захватил жениха в плен коварством (с. XX)

Мещерского и захватил его в плен

1665–1666 гг. Заключение. =============Нет.

Андрусовского перемирия.

Рассказ о польской королеве.

1670 г. Описание разных чудес============ То же с исключением некоторых

и непонятных происшествий. деталей (с. XXIV).

1684 г. Турки под Веной. Нет.

1692 г. Поход польских войск под Сучаву. ========Нет.

Война Франции с Турцией.

1695 г. Поход Петра I под Азов. ==================Нет.

1696 г. Поход Петра I под Азов; его письмо патриарху.= Нет.

Нет в «Записках» и ряда сообщений о начале Северной войны, которые имеются в хронике. Вместе с тем в хронике нет сообщений, имеющихся в «Записках» за 1672г., о полученных православными жителями Могилева привилеях на постройку церквей и о прибытии в Могилев иезуитов ⁸⁴. В некоторых случаях «Записки» уточняют данные, имеющиеся в хронике. Например, в хронике сказано, что в 1700 г., когда был хороший урожай, мерка ржи в Могилеве «продаваема была по 50 грошей» ⁸⁵, в «Записках» же, кроме того, отмечено, что мерка была «могилевской меры» ⁸⁶, в другом случае, когда цены в хронике указаны в злотых ⁸⁷, в «Записках» пояснено, сколько это означало в переводе на русские деньги ⁸⁸; в хронике сказано, что через Могилев проходили 12 хоругвей (вооруженных отрядов) ⁸⁹, а в «Записках» добавлено, что хоругви состояли из шляхты ⁹⁰⁾.

Третьим источником «Записок», согласно Елеоыскому, являлось исследование Н. Н. Бантыш-Каменского об унии. Эта работа, содержащая главным образом материалы об угнетении православных униатами и католиками, использована игуменом в небольшой степени. Больше всего таких документов помещено в т. V, и так как это просто перепечатка, притом не всегда высококачественная, то исключение их Елеонским было вполне оправдано. Выписки из работы Н. Н. Бантыш-Каменского только увеличивают размер публикации, притом за счет неправильно перепечатанных текстов из «Унии»,

Безусловно, кроме названных рукописных и печатных источников, игумен пользовался еще какими-то, вероятно, из архивов монастырей и магистрата. Всего явственнее это проявляется, когда он перечисляет

^{==================}

⁸⁴ Там же, с. XXIV–XXV.

⁸⁵ ПСРЛ, т. XXXV, с. 252.

⁸⁶ АСД, т. II, с. XXXIV.

⁸⁷ ПСРЛ, т. XXXV, с. 262.

⁸⁸ АСД, т. II, с. XLII.

⁸⁹ ПСРЛ, т. XXXV, с. 253.

⁹⁰ АСД, т. II, с. XXXV.

фамилии могилевских мещан, ставших в результате избиения русского гарнизона помещиками и дворянами. Список этих фамилий, очевидно, дан не по преданиям, а на основании письменного источника.

Наконец, последний источник – личные наблюдения. Много прожив, игумен много видел, однако его личные наблюдения отражены в «Записках» слабо; вероятнее всего, они касаются только событий 1812 г., но и записи за 1812 г. небогаты по содержанию. Из 18 страниц, которые находятся в т. II «Археографического сборника» и касаются 1812 г., больше всего места отведено делу архиепископа Шишацкого.

Если учесть дополнения, помещенные в т. V «Археографического сборника», то оказывается, что ненапечатанным из рукописи осталось совсем немного, и притом самое несущественное. Что касается точности передач и текста, то можно сказать, что расхождения между «полной» рукописью и печатным текстом имеются, но они очень немногочисленны и появились или в результате стилистической правки редактора, или, что кажется более вероятным, вследствие плохо проведенной корректуры (почти все виленские археографические издания той поры пестрят опечатками). Вместе с тем в «Археографическом сборнике» нет некоторых мелких сообщений, которые есть в Ленинградском списке. Так, в «Археографическом сборнике» отсутствуют предание о происхождении названия «Могилев» от разбойника «Могила» (л. 12–13 рукописи), ссылка на «Историю» Н. М. Карамзина, где сказано, что князь Свидригайло Любартович, властвуя в Витебске, овладел Оршей и Мстиславлем (л. 15). (Кстати, князя Свидригэйло Любартовича вообще не было; очевидно, здесь имелся в виду Свидригайло Ольгердович.)

В т. II «Археографического сборника» сказано, что король Казимир построил шесть церквей «в память спасения от утопления супруги своей Елены» (с. II). В действительности жену Казимира Ягайловича звали Елизаветой. В этом месте в «Археографическом сборнике» поставлен вопросительный знак ^9I. В рукописи имени королевы нет (л. 15). В рукописи сказано, что «с 1447 г. по присоединении (здесь, согласно рукописи, следует, что Казимир в 1447 г. присоединил Белоруссию и Литву к Польше.– Я. У.) польские короли начали титуловаться литовскими князьями, хотя же после сего и были в Литовском княжестве особые князья, но они были в зависимости от польских королей» (л. 16). В «Археографическом сборнике» этого нет. Возможно, редактор, видя, насколько в рукописи перепутаны данные, исключил их. В «Археографическом сборнике» отмечено, что грамота под № 11, помещенная в «Белорусском архиве», написана на «русском старинном языке» (с. III). В рукописи же сказано, что она написана на «латинском и русском языках» (л. 21 об.). В «Археографическом сборнике» указывается, что униатская Полоцкая епископия по приказу Николая I превращена в православную в 1839 г. (с. V), а по рукописи это произошло в 1833 г. (л. 28). В «Археографическом сборнике»

⁼⁼⁼⁼

⁹¹ Елена, дочь великого князя Ивана III Васильевича, была женой литовского великого князя Александра Казимировича.

напечатано, что в 1619 г., когда в Могилев ехал Кунцевич, «на валах. вокруг города и вежах расставили народ с оружием» (с. VII). В рукописи же об этом сказано: «и на вежах расставили народ с ратными»-(л. 36), т. е. текст там искажен.

Б рукописи местами ощущается воздействие польского правописания при передаче фамилий, тогда как в «Археографическом сборнике» этого нет. Уже упоминалось, что фамилия «Козёл» в рукописи написана как «Козюл»; в «Археографическом сборнике» – «Ярмоло Местцев» (с. VIII), а в рукописи – «Месцюв» (л. 37).

Учитывая, что игумен Орест учился у иезуитов, т. е. в то время, когда польское влияние в Белоруссии было неизмеримо более сильным, чем в 60-е годы XIX в. (когда печатался «Археографический сборник»), можно думать, что воздействие польского языка в рукописи было более явственным и что редактор, готовя к печати текст «Записок», постарался это воздействие по возможности уменьшить. Поэтому есть основание предполагать, что особенности написания, которые имеются в Ленинградском списке, ближе к оригиналу, чем напечатанный текст. Однако правка редактора не была настолько значительной, чтобы сколько-нибудь заметно изменить оригинал.

Написанные в конце 20-х и в 30-х годах XIX в. «Записки» представляют собой не историческое исследование, а хронику, вернее летопись. Здесь преобладает интерес составителя к церковно-религиозным вопросам, но, будучи игуменом православного монастыря, он (вопреки" правилам своего времени) проявил себя очень терпимым к другим религиям; во всяком случае, резких выпадов против инаковерующих у него нет.

Таким образом, игумен Орест был последним летописцем Белоруссии ^я2. Его труд имеет значение и как исторический источник, и как показатель состояния культуры и общественной мысли, и политических настроений, но не как историческое исследование. Кстати, вышедший вскоре после смерти игумена (в 1857 г.) первый опыт создания истории Белоруссии, который написан Турчиновичем ^эз, в научном отношении стоит не на много выше «Записок». Если к этому прибавить, что почти до самой революции трудов, специально посвященных истории Белоруссии, вышло считанное количество, то печальное состояние исторической науки Белоруссии видно более чем отчетливо.

В начале этой главы упоминалось не о двух могилевских хрониках, а о трех, причем третья названа анонимной 8⁴. Нет сомнения, что это отдельное произведение, включенное в «Записки» чисто механически. Добавим, что чуть ли не почасовая информация об осаде русскими войсками Старого Быхова служит основанием для предположения, что в Быховежил свой «летописец», делавший очень краткие записи. Итак, можно сказать, что в Могилеве – Быхове в XVIII в. работали четыре летописца (если считать всех Трубницких как одно лицо).

^{==========================}

⁸² Некоторые из записей Трубницких сделаны после смерти игумена Ореста, но это были случайные добавления к труду, созданному значительно раньше. Поэтому мы называем игумена Ореста последним летописцем Белоруссии.

⁹³ Турчанович О. В. Указ. соч.

⁹⁴ АСД, т. V, с. 217–230.

Витебская летопись Панцырного и Аверки

Витебск в письменных источниках (в Витебской летописи) впервые упоминается под 947 г.⁹⁵, вторично– под 1021 г. В 1021 г. это был уже значительный населенный пункт, который киевский князь Ярослав Владимирович уступил полоцкому князю Брячиславу Изяславичу ⁹⁶. С 1101 г. Витебск становится центром удельного княжества и в нем правят потомки Брячислава Изяславича. В 1320 г. Витебск с княжеством был отдан в виде вена за витебской княжной Марией Ярославной сыну литовского великого князя великому князю Ольгерду. С того времени и до 1772 г. Витебск находился в составе Великого княжества Литовского, позже Речи Посполитой в качестве великокняжеского, потом королевского города. В 1506 г. Витебск стал центром воеводства. В 1597 г. он получил магдебургское право, которого был лишен в 1623 г. в связи с убийством униатского архиепископа Иосафата Кунце-вича; в 1635 г. магдебургское право городу было возвращено. Находясь недалеко от границы с Россией, город часто страдал от военных действий, особенно значительный урон был нанесен ему во время войны 1654–1667 гг. и еще больше в Северную войну, когда его жители осуществляли бесконечные поставки на армию; в 1708 г. Витебск был сожжен почти целиком.

Расположенный на Западной Двине, т. е. на большой торговой дороге к Балтийскому морю, Витебск относительно быстро оправлялся от разорений, однако он никогда не занимал выдающегося положения ни в экономике, ни в культуре. Во второй половине XVIII в.– в период, когда Витебская летопись приобрела тот вид, который имеет сейчас,– в Витебске насчитывалось несколько больше 10 тыс. жителей и он был вторым по численности населения городом Белоруссии. Примерно столько же жителей было в нем и в середине XVII в.⁹⁷

Несмотря на древность этого города и на то, что он длительное время был столицей удельного княжества, никаких признаков ведения летописания до второй половины XVII в. не обнаружено. Лишь краткие записи Чарновских, включенные в Витебскую летопись, возможно, были сделаны в первой половине XVII в. Лехапись же Панцырного и Аверки создавалась примерно с середины XVII в. и был а" за кончен а в 1768 г.

Летопись Панцырного и Аверки хранится в Отделе рукописей Государственной Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина

^{==================}

^Sb В летописи Панцырного и Аверки говорится об основании Витебска киевской княгиней Ольгой в 974 г. (ПСРЛ, т. XXXII, с. 193), но так как эта княгиня умерла в 969 г., то Б. А. Рыбаков и Л. В. Алексеев предложили считать, что посещение произошло в 947 г., т. е. что переписчик по ошибке переставил цифры (Рыбаков Б. А., Аляксееу Л. В. Кал! быу заснаваны Вітебск.– Помнікі гісторііi культуры Беларусі, Мінск, 1971, №2, с. 12). В данном случае придерживаемся мнения указанных авторов.

⁹⁶ Это сообщение есть в Воскресенской летописи (ПСРЛ, т. VII, с. 328), Тверском сборнике (ПСРЛ, т. XV, с. 143), Московском своде конца XV в. (ПСРЛ, т. XXV, с. 374).

⁹⁷ Псторыя Беларускай ССР, т. i, с. 374.

в Ленинграде.IV.105). Рукопись в четвертку, бумага рыхлая, белая, с сильным желтоватым отгенком, боковые поля узкие, нижних и верхних полей нет. Переплет картонный, корешок кожаный, всех листов-39, На верхней части л. 39 об. запись той же рукой, какой писана вся рукопись: «Rok. 1775», затем еще раз: «1775» и потом два раза: «1776». В нижней части л. 39 запись: «В сей книге тридцать девять листов. Библиотекарь И. Бычков». Летопись написана на польском языке с примесью белорусского. Почерк везде одинаковый, буквы крупные, чернила светло-коричневые.

¹ Рукопись состоит из трех частей. Автором первой был Михаил Панцырный; второй–Ян Марковский, использовавший записи своего-деда, имя которого не указано; третью часть писали Гавриил Кириллович Аверко и его сын Стефан Гаврилович Аверко. Последний как бы. смонтировал труды своих предшественников – летом 1768 г. он переписал все в одну тетрадь и дописал конец-j

Судя по тому, что С. Г. Аверко писал себя и своего отца с отчеством, часто ссылался на «русский календарь», а в то же время Иосафата Кунцевича называл «блаженным», оба принадлежали к униатам. М.Панцырный, возможно, был православным. Все они, хотя и называли свой край Белой Русью и не были католиками, писали по-польски и читали книги главным образом на польском языке.

Летопись издана в переводе на русский язык А. П. Сапуновым в 1883 г.⁹⁸, в оригинале (на польском языке) напечатана Киевской археографической комиссией в 1888 г.^ЙЭ Киевская комиссия отметила, что С. Аверко включил в свою летопись краткие выписки из работ Мехов-ского, Кромера, Длугоша, Бельского и других польских хронистов. Редакция не оговорила своих правил публикации, но явно, хотя и не совсем последовательно, переделывала текст применительно к польской графике XIX в., ставя почти везде, где это требовалось, знаки смягчения над буквами н, с, ц (и, s, с) и носовое а (а.) вместо «он» в оригинале. Полностью в оригинале летопись напечатана в т. XXXII ПСРЛ (с. 193– 205).

Впервые в печати о существовании Витебской летописи сообщил в 1859 г. Константин Тышкевич ¹⁰⁰. В то время один из списков летописи находился в библиотеке графов Тышкевичей в Логойске (имение Тышкевичей, расположенное недалеко от Минска). Тышкевич писал, что сообщение о приезде Петра I в Витебск по дороге в Биржи на свидание с польским королем Августом II, а также о его приезде в Витебск на обратном пути, когда Петр направлялся в Смоленск, было помещено на л. 11 его рукописи. В списке, находящемся в Государственной Публичной библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, это сообщение

^{========================}

⁹⁸ Летопись г. Витебска, списанная с рукописи М. Панцырного, 1760 г., Степаном Дверкою, с собственными и отца его прибавлениями.– В кн.: Витебская старина / Составил и издал А. Сапунов. Витебск, 1883. т. 1, с. 455–475.

^9В Сборник летописей, относящихся к истории Южной и Западной Руси, изданный Ко-миссиею для разбора древних актов. Киев, 1888, с. 213–236. В предисловии о Витебской летописи на с. XLVI–XLVIII.

¹⁰⁰ Tyszkiewicz К. Wiadomosс historyczna о zamkach horodyszczach і okopiskach starozyinych na Litwie i Rusi Litewskiej. Wilno, 1859, s. 162.

помещено на л. 14 об. Значит, в Ленинграде хранится не тот список, который был в Логойске.

Сапунов, очевидно, готовя к печати т. 1 «Витебской старины», в начале 80-х годов XIX в. запросил Тышкевича, имеется ли у него (у какого-то другого Тышкевича, так как К- Тышкевич к тому времени умер) рукопись, и получил отрицательный ответ ¹⁰¹.

Специальных работ, посвященных летописи Паыцырного и Дверки, нет, но Сапунов, издавая летопись, сделал палеографическое описание рукописи.

В летописи очень определенно сказано, какую часть писал тот или иной составитель, давая таким образом возможность уяснить, что собой представляли эти лица, так как данные, имеющиеся в самой летописи, слишком краткие.

По инвентарю 1641 г., одна из рыночных лавок в Витебске принадлежала Захару Павловичу Чарновскому, ему же принадлежали два дома на Богородицкой улице ¹⁰². По инвентарю 1667 г., на Узгорском предместье города был дом Петра Чарновского, а на Подвинской улице– дом Дмитрия Аверко¹⁰³. Располагая только такими данными, даже имея в дополнение свидетельство С. Г. Аверки, что все авторы летописи были витебскими мещанами, трудно судить, что они собой представляли хотя бы в материальном отношении (тем более неясно, были ли они в какой-то связи с теми, кто писал), но ясно, что это был народ зажиточный. Что касается Стефана Гавриловича Аверки, то о нем прямо сказано, что в 1764 г. он как житель Узгорской сотни должен был явиться на парад с собственным огнестрельным оружием ¹⁰⁴. Это тоже указывает на его принадлежность к зажиточной части населения.

Из людей, участвовавших в создании летописи, больше всего сделал М. Панцырный. Его часть летописи не только больше по объему, чем все последующие, вместе взятые (занимает 22 рукописных листа из общего объема в 39 листов), но и богаче по содержанию. Параллельно с Панцырным записи вел Ян Чарновский, продолжая записи, начатые его дедом. Записи Чарновских охватывают 1601 –1733 гг. Они предельно краткие и касаются исключительно Витебска. Записи за 1704–1757 гг. сделаны Гаврилом Кирилловичем Аверко, они очень немногочисленны и тоже касаются исключительно Витебска (включая появление кометы, которую видели в Витебске в 1704 г.), все остальное принадлежит Стефану Гавриловичу Аверке. С. Г. Аверко отмечает, что он переписал текст Панцырного в 1760 г. «слово в слово»; очевидно, то же было и с текстами других авторов. Аверко отмечает, что он переписал из книг как Панцырного, так и Чарновского. Однако если текст Панцырного действительно мог занимать книгу, хотя бы и небольшую, то текст Чарновского вмещается в 2,5 листа небольшого формата, т. е. назван книгой никак быть не может.

----------

101 Витебская старина, т. 1, с. 640.

¹⁰² Там же, с. 358.

¹⁰³ Там же, с. 372.

¹⁰⁴ ИЮМ. Витебск, 1889, т. XIX, с. 187.

М. Панцырный аттестован С. Г. Аверко как витебский мещанин, о Яне Чарновском сказано «пан», что было обычной формой вежливости. Очевидно, Чарновский тоже был мещанином, притом ничем не выдающимся, поскольку о нем больше ничего не говорится. Что касается Гавриила Кирилловича Аверки, то он занимал высокий пост: был бурмистром и «виделантвойтом» города, т. е. вторым (после войта) лицом в магистрате. Стефан Аверко, очевидно, не занимал такого поста, так как об этом ничего не сказано.

Судя по тому, что записи М. Панцырного закончены в 1709 г., можно думать, что он умер или в указанном году, или вскоре. Ян Чарнов-гский, переживший его, вел свои записи совершенно независимо от него. Одновременно с Я. Чарновским вел записи и Г. К.Аверко; по характеру они очень напоминают тексты Чарновского, однако по содержанию.не совпадают. Каким образом и когда тексты, написанные предшественниками, попали к С. Г. Аверко, неизвестно, так как, хотя Аверко отметил, что летопись Паннырного он переписал в январе 1760 г., но у кого была эта летопись в течение предыдущих 50 лет, не сообщил.

Часть летописи, написанная М. Панцырным, по своему характеру больше всего «летописная», т. е. события излагаются в ней в хронологической последовательности, и если этот порядок нарушается, то очень редко (вслед за 1323 г. следует 1307 г., после 1452 г. идет 1439 г., за 1453г. следует 1332 г.). Годовая запись, как правило, начинается с типически летописного «в лето» (Roku), и хотя события и у Панцырного редко даны в развернутом виде, но в общем не так кратко, как у других витебских летописцев.