ИНОК ФЕРАПОНТ. Иеродиакон Серафим вспоминает: «Знаешь, что означает в переводе с греческогослово слово «мо­нах»?

«БОГОМ МОИМ ПРЕЙДУ СТЕНУ»

Иеродиакон Серафим вспоминает: «Знаешь, что означает в переводе с греческогослово слово «мо­нах»? - спросил меня о. Ферапонт. - «Монос» - один. Бог да душа - вот монах». Я бы воспринял все как обычный разговор, если бы это мне сказал кто-то другой. Но у о. Ферапонта слово было с силой. Он не просто говорил - он жил так: лишь для Бога и в такой отрешенности от всего зем­ного, что его даже из братии мало кто знал».

Инока Ферапонта мало знали даже те, кто жил с ним в одной келье. Вот был одно время сокелей-ником о. Ферапонта звонарь Андрей Суслов, и все просили его: «Расскажи что-нибудь об о. Ферапонте». «А что рассказывать? - недоумевал Андрей. - Он же молился все время в своем углу за занавеской. Молился и молился - вот и весь рассказ». Запом­нилась Андрею лишь одна подробность: «Ферапонт мне говорил: «Когда я отучу тебя чай пить?» Сам он чаю не пил, но заваривал травки душистые и, наверное, целебные, но я к магазинному чаю при­вык». Иеромонаху Виталию тоже запомнилось протравы: «Шли мы с о. Ферапонтом лесом в скит, и он рассказывал мне о лесных травах - какие из них целебные, от чего помогают, а какие сырыми можно есть». Собственно, это и запечатлелось в памяти - келья инока-лесника, где стоит особенный запах душистых трав.

Когда для газетного некролога понадобились сведения о новомученике, то обнаружилось, что в личном деле инока Ферапонта есть лишь две бу­мажки: автобиография, написанная при поступле­нии в монастырь, и справка о смерти.

Автобиография

«Я, Пушкарев Владимир Леонидович, родился в 1955 году, 17 сентября, в селе Кандаурово Колыванского района Новосибирской области. Проживал и учился в Красноярском крае. Воинскую службу в Советской Армии проходил с 1975 по 1977 год, а с 1977 по 1980 год - сверхсрочную службу. До 1982 года работал плотником в СУ-97. Затем учеба в лесотехникуме - по 1984 год. После учебы работал по спе­циальности техник-лесовод в лесхозе Бурятской АССР на озере Байкал. С 1987 по 1990 год проживал в г. Ростове-на-Дону. Работал дворником в Ростов­ском кафедральном соборе Рождества Пресвятой Богородицы. В настоящее время освобожден от всех мирских дел.

Мать с детьми проживает в Красноярском крае, Мотыгинский район, поселок Орджоникидзе. Стар­шая сестра замужем, имеет двоих детей, младшая сестра учится в школе. 13.09. 1990 г.»

Родился будущий инок на праздник иконы Божией Матери «Неопалимая купина», а прожил он на земле 37 лет и 7 месяцев.

В Оптину пустынь Владимир приехал, а точнее пришел пешком из Калуги в конце июня 1990 года. А 22 марта 1991 года в день памяти Сорока муче­ников Севастийскпх был облачен в подрясник и зачислен в братию. Вот некий знак этого дня - о. Василий произнес проповедь о мученичестве, и в дневнике автора этих строк записано: «Сегодня о. Василий сказал в проповеди: «Кровь мучеников и поныне льется за наши грехи. Бесы не могут видеть крови мучеников, ибо она сияет ярче солн­ца и звезд, попаляя их. Сейчас мученики нам по­могают, а на Страшном Суде будут нас обличать, ибо до скончания века действует закон крови: даждь кровь и приими Дух». А еще он сказал: «Каждый свершенный нами грех должен быть омыт кровью».

И внимал этой проповеди будущий новомученик Ферапонт, сказав позже: «Да, наши грехи можно только кровью смыть». Когда это сверши­лось, покойная ныне блаженная Любушка сказала: «Иначе участь Оптиной и многих была бы иной».

Возможно, был у этого дня и другой сокровенный смысл, если вспомнить о Сорока мучеников Севастийских, когда один бежал от мучений, а на его место встал другой. Во всяком случае бывший по­слушник монастыря, ушедший в мир перед самым постригом, рассказывал в скорби после убийства: «А ведь о. Ферапонта постригли вместо меня. Помню, я спросил его накануне: «А тебя когда постригать будут?» - «Не знаю, - ответил он. - Должно быть, нескоро. Со мной никто еще об этом не говорил». А на следующий день его постригли».

Постриг послушника Владимира Пушкарева свер­шился 14 октября 1991 года на Покров Пресвятой Богородицы с наречением имени в честь преподоб­ного Ферапонта Белоезерского, Можайского. Для самого инока постриг был неожиданным, но сколь­ко же тайной гармонии в том, что его, начинавшего работать Господу в соборе Рождества Пресвятой Богородицы взял под свой молитвенный покров преподобный Ферапонт - основатель двух монас­тырей в честь Рождества Пресвятой Богородицы.

К сожалению, сведения о жизни инока до мо­настыря чрезвычайно скудны. В Оптиной пустыни есть люди, побывавшие на родине новомученика, и впечатление было удручающим: глухой вымираю­щий таежный поселок, где на лесозаготовках платят копейки, и многие бедствуют или пьют. Родная сест­ра инока Наталья рассказывала в письме, что жизнь здесь погибель и все они некрещеные, потому что до ближайшей церкви надо лететь самолетом, а денег на это нет. «Здесь есть только молельни сек­тантского толка, в которые брат запретил нам ходить, - писала она. -И как же мы горюем теперь, что не послушались брата, не согласившись на пе­реезд. А он ведь правду сказал: «Где нет храма - там нет жизни». Крещеными в их семье были толь­ко мать и бабушка, жившая в другом поселке. В этом поселке была средняя школа, и в школьные годы Володя жил с бабушкой.

Сестра Наталья написала о брате: «Я немного помню, как мы росли, и немного, как были взрослыми. Володя любил рисовать и рисовал очень хорошо. Помню, в школе им задали рисунок на свободную тему, и Володя рисовал нашу усталую спящую маму. Жаль, что я не сохранила мамин портрет. Володя очень любил читать и рассказывал нам страшные истории из книг. Друзей у него было много. И хотя мы росли, еще не зная о Боге, Володя верил, что есть какой-то неведомый потусторон­ний мир.

Еще помню, как отслужив пять лет в армии во Владивостоке, Володя работал потом в нашем поселке в бригаде строителей, а еще возил рабо­чих на автобусе. Он никогда не пил, не курил, и все уважали его. У нас в поселке говорили и гово­рят до сих пор: «А зачем он пошел в монастырь? Он и так был святой».

Друг Володи Сергей рассказал мне случай. Володя жил в Ростове и работал в церкви, и вдруг явился Сергею как бы воочию, предупредив об опас­ности, угрожавшей его ребенку. Как же жалел потом Сергей, что не послушал его, потому что ребенок попал под машину и погиб».

Известно, что обращение Владимира к Богу произошло в ту пору, когда он работал в Бурятии лесником на Байкале. И здесь мы столкнулись с одной загадочной историей. Вскоре после погребе­ния на могиле инока Ферапонта побывали проездом паломники из Бурятии, рассказав случившимся там людям следующее. Однажды леснику Владимиру в тайге явился старичок и дал книги по магии, велев изучать их и явиться на это место через год. Колду­нов Владимир не любил и на повторную встречу не явился. А по несерьезному отношению к магии устроил из нее развлечение для деревенских дев­чат - отсылал их в соседнюю избу, велев писать записки, а сам на расстоянии их читал. Он был мистически одарен от природы и, ничего еще не зная о Боге, не понимал, с какими силами вступает в игру.

Игра едва не закончилась трагически - Володя, по словам его друга, пережил собственную смерть. Душа его отделилась от тела и попала в царство ужаса.

Он погибал. И тогда явился ему Ангел Господень и сказал, что вернет его на землю, если он после этого пойдет в храм. И Володя сразу уехал из лесхоза.

Другие паломники рассказывали, что он потом странствовал по Сибири в поисках духовно-опыт­ного наставника в вере и повстречал на своем пути католического миссионера. Говорят, католик долго уговаривал нашего сибиряка принять като­личество. А тот молча выслушал его и пошел в православный храм, а католик после этого долго негодовал.

К сожалению, все эти сведения были переда­ны нам по той цепочке, когда кто-то слышал лично, рассказав другим, а те - следующим. В рассказах такого рода легко допустить неточность, сотворив поневоле легенду. А легенды про молодого лесника в ту пору уже складывали. Он жил тихо, уединенно, как монах, и люди истолковывали эту непонятную жизнь по-своему. Однажды в Оптиной о. Ферапонт сказал, что жизнь его в миру была тяжелой из-за того, что иные считали его - «колдуном». Вот почему при сборе воспоминаний о новомученике начался прежде всего поиск свидетелей, способных под­твердить или опровергнуть рассказы о прошлом сибиряка. Поиск был многолетний, но бесплодный. Уж куда только не посылали запросы, но на письма никто не отвечал. И поневоле рождался вопрос, а может, все это лишь легенда и ничего похожего не было?

И все-таки кое-что было. В армии Владимир пять лет изучал боевые искусства Востока, обнаружив позже, что они замешаны на оккультизме. Один иеромонах вспоминает, как вскоре после поступле­ния в монастырь послушник Владимир сказал ему

с горечью: «Опять в помыслах меч крутил». А инок Макарий (Павлов) запомнил, как однажды рез­чики работали вместе, рассказывая за работой, кто как пришел к вере.

Инок Ферапонт молча слушал и вдруг стал рас­сказывать, как после обращения в православие на него обрушился ад - бесы являлись воочию, напа­дали, душили и... «Ферапонт, кончай этот бред! - оборвал его инок Макарий, подумав позже. - А по­чему бред? Все это есть в житиях древних Отцов». И всетаки не укладывается порою в сознании, что в наши дни оживают, обретая реальность, древние жития времен святых мучеников Киприана и Иустинии. И мы продолжали поиск очевидцев жизни сибиряка.

Через два года к нашим поискам присоединился молодой сибирский священник о. Олег (Матвеев), на­стоятель храма Успения Божией Матери в бурят­ском городе Кяхты. Именно в Бурятии произошло обращение к Богу будущего новомученика. И о. Олег рассказывал о жизни в здешних краях: храмов мало, зато засилие сект самого черного толка, не говоря уже о старичках-чернокнижниках. Отец Олег был убежден, что новомученик Ферапонт Оптинский- это еще и их местночтимый святой, а быв искушен, смо­жет и искушаемым помочь. Сибиряки энергично взялись за поиск, и вскоре мы получили от о. Олега письмо: «Мои личные поиски, а также с помощью редактора газеты Прибайкальского района Бурятии, где много лесхозов и леспромхозов, пока не дали результата. В 80-х годах Владимир Пушкарев в Прибайкальском районе не работал. Попробуем искать в других местах. Господь Бог наш Иисус Христос говорит: «Ищите и обрящете».

Опять искали, но ничего не обрели. Происходи­ло нечто необъяснимое - ведь отыскать человека сегодня несложно, и компьютеры быстро выдают сведения о каждом жителе края. А Владимир три года тут работал, был прописан и состоял на воин­ском учете. Должен же остаться бумажный след! Мы обсуждали эту стойкую неудачу в поисках, гадая, куда бы еще послать запрос. А инок Макарий сказал: «Что вы ищете прошлое, которого нет? Богом моим прейду стену (Пс. 17, 30). Стер Гос­подь прошлое и грех безбожия, если покаялся человек».

Так или иначе, но прошлое сибиряка оказа­лось закрытым до того момента, когда он стал пра­вославным человеком и пришел в храм. Только с этого момента появляются живые свидетели его жизни, сохранившие самую светлую память о моло­дом православном подвижнике.

«Так, может, вычеркнуть из биографии сиби­ряка его языческое прошлое?» - задали мы этот вопрос одному протоиерею, известному своей вы­сокой духовной жизнью. И он ответил: «Это воп­рос веры. В житиях древних мы читаем, как силою Божией благодати становились святыми былые бо­гоборцы, колдуны и блудницы. Господь и ныне все тот же и так же щедро изливает на нас свою благодать, но мы не приемлем его благодати и же­лаем видеть Бога иным».

Всех нас любит Господь, но на любовь отвеча­ют по-разному. И самое поразительное в истории сибиряка - его ответ на благодать: сразу после обращения начинается путь аскета-подвижника, отринувшего все попечение о земном. Отныне он жил только Богом и желал одного - быть с Ним.

Кто ищет у Господа земных милостей, кто не­бесных благ, а инок Ферапонт всю свою краткую монашескую жизнь молил Спасителя о прощении грехов. «Больше вы на этой земле меня не увидите, пока не буду прощен Богом», - сказал он перед уходом в монастырь, и подвиг его жизни - это подвиг покаяния.

Иеромонах Филипп вспоминает: «Однажды мы с о. Ферапонтом работали на стройке на хоз­дворе. Сначала из-за нехватки стройматериалов работа не ладилась, а под вечер пошла уже так хорошо, что жалко было бросать. Но тут удари­ли к вечерне. День был будничный, и я предложил о. Ферапонту: «Может, еще поработаем»? - «А ты что - уже во всем покаялся?» - спросил он. И тут же ушел в храм.

Из проповеди игумена Мелхиседека: «На Страшном Суде мы увидим воочию грехи каждо­го и преисполнимся изумления, узнавая друг дру­га. И кто-то запоздало скажет: «Да ведь этот человек грешил, как я, но успел убелить грехи по­каянием. Нет на нем греха, и чист человек». Ка­кое же потрясение ждет нас в тот день!»

Инокиня Ирина и другие вспоминают, что ис­поведовался о. Ферапонт ежедневно, а когда была исповедь на всенощной, то дважды в день. И в этом неустанном труде покаяния прошла вся его мона­шеская жизнь, начиная от той первой ночи, когда он молился, распростершись ниц пред Святыми вра­тами обители, и до той последней предсмертной исповеди, что так потрясла иеромонаха Д.

«Почему святые так жаждали покаяния и не могли насытиться им?» - сказал однажды на про­поведи игумен Пафнутий. И уподобил покаяние притче о блудном сыне, когда душа говорит Господу:

«Отче! Я согрешил против неба и пред Тобою. И уже недостоин называться сыном твоим. А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги». (Лк, 15, 21-22.) Притча о блудном сыне - это образ соединения души с Господом, и этого жаждал инок Ферапонт. Теперь он с Господом.

«ТОЛЬКО В МОНАСТЫРЬ»

Сразу после обращения к Богу будущий инок Ферапонт ищет себе опытных духовных наставников и ездит по старцам. До переезда в Ростов он побывал на юге России и посетил старца, который открыл ему всю его жизнь и дал наставления. К сожалению монах, которому о. Ферапонт рассказывал о старце, запамятовал его имя. Но достоверно известно, что за благословением на монашество он ездил к архи­мандриту Кириллу в Троице-Сергиеву Лавру и к псково-печерским старцам. Три с лишним года жизни в Ростове были тайным уготовлением к монашеству, и по совету старцев, он ездит во время отпусков по монастырям, присматриваясь и выби­рая обитель.

Из письма ростовской монахини Неониллы: «Много лет я потрудилась в Ростовском кафед­ральном соборе Рождества Пресвятой Богороди­цы. С юности пела тут. А однажды на молебне появился высокий худощавый молодой человек и недвижимо простоял весь молебен. Потом мы убирали храм, пели псалмы, а Володя (о. Ферапонт) остался с нами.

На молебны он ходил постоянно. Потом мы встретились в трапезной, а после, смотрю, он взял метлу и стал мести территорию собора. Часто

видела, как он носил дрова, воду, литературу со склада и делал все во славу Христа.

Он был молчалив и ни с кем не заводил друж­бы. Но однажды я увидела его на молебне с моло­дым человеком. Это был студент четвертого курса медицинского института В., позже инок П. Оба усердно молились, а после службы попро­сили меня побеседовать с ними. Володя спросил: «Как мне жить дальше? Мне уже 30 лет». - «Во­лодечка, - говорю, - в браке жить - это надо и Богу, и людям угодить, а в наше время это очень тяжело. Езжай ты в Троице-Сергиеву Лавру к старцам Науму или Кириллу, возьмешь благосло­вение, да иди в монастырь» Студент В. сказал: «Я оставляю мир и ухожу в монастырь», Володя отозвал меня в сторону и говорит: «Матушка, вы прочли мои мысли. Я хочу только в мона­стырь»,- «Сынок,- говорю,- езжай за советом к старцу Кириллу».

Получив благословение старца Кирилла, Во­лодя уехал в Оптину пустынь. Потом я получи­ла от него письмо, где он с любовью описывал монастырь, какая тут тишина, как прекрасно цветут яблони и как дивно поет хор».

Рассказывает ростовская монахиня Любовь: «Володечку все очень любили. Он работал дворником в нашем соборе, а в отпуск ездил по монастырям. Однажды его спросили: «Володя, что домой не съездишь?» А он вздыхает и говорит: «Родные у меня неверующие и против того, чтобы я Богу служил. Не хочется возвращаться туда, где нет ни храма, ни веры». А еще спросили: «Володя, что не женишься?» Он ответил: «У меня одна мысль - монастырь».

Вот и ездил он по монастырям, присматри­вался. Был в Дивеево, в Псково-Печерском монастыре, в Троице-Сергиевой Лавре. А уж когда по­бывал в Оптиной, то был от нее без ума. Пошел он тогда к нашему Владыке Владимиру, ныне мит­рополиту Киевскому и всея Украины, и говорит: «Владыко, я готов хоть туалеты мыть, лишь бы мне дали рекомендацию в монастырь». Владыка отвечает, что вот как раз в соборе туалеты мыть некому. А выбор Оптиной одобрил: «Хоро­шее, - говорит, - место». И ради возлюбленной Оптиной Володя год мыл туалеты - и мужской, и женский. А ведь не всякий на такую работу пойдет. Чистота у него была идеальная. Придет на рассвете, когда ни души, и чистенько все пере­моет.

Зарплата у Володи на руках не держалась - он ее сразу бедным отдавал, но так, чтоб не ви­дел никто. Одевался скромно, порой бедненько. Ничего ему для себя уже было не нужно, лишь бы Богу угодить. На службе стоял не шелохнув­шись. А после службы обойдет все иконы с зем­ными поклонами и стоит подолгу молясь. В об­щем, приходил в храм раньше всех, а уходил, когда собор запирали.

Был он кроткий, смиренный, трудолюбивый. Молчалив был на редкость, а душа у него была такая нежная, что все живое чувствовало ласку его. Вот кошечки бездомные к собору лепились, а Володя рано утром отнесет им остатки пищи с трапезной и положит в кормушки подальше от храма. Они уже свое место знали. А голуби, за­видев Володю, слетались к нему, потому что он их кормил.

Я тоже на себе его ласку чувствовала. Быва­ло, приедешь в Оптину, а он так рад, что не знает, чем угодить. А уезжаем мы, монахини, из монас­тыря, он нам хлебца на дорогу принесет - то буханку, то четвертинку, благословясъ конечно. И вот будто умел угадать: сколько хлеба даст - столько и хватит на всю поездку.

В последний раз виделись уже перед его смер­тью. На прощанье он принес мне в подарок мо­литвослов, «Ферапонт, - говорю, - у меня свой есть». А он просит: «Матушка, возьмите от меня на молитвенную память». На память взяла, а тут его и убили. Вот и вышло воистину на мо­литвенную память о его чистой прекрасной душе».

Из воспоминаний Елены Тарасовны Тераковой (Ростовская область, ст. Хопры): «В 1987 году в кафедральном соборе, где я работала, мне порекомендовали жильца - Володю Пушкарева. Так и жил он у меня до Оптикой в отдельном, флигеле, и был он мне как родной.

Возвращаюсь, бывало, поздно вечером с рабо­ты, а он меня встречает: «Матушка, поешьте. Я пирожки вам испек». Уж до того вкусные пек пироги - редкая женщина так испечет! «Где ж ты, - говорю, - научился печь?» - «В армии пова­ром был, солдатам готовил, там и научили всему».

Сам он ел мало и посты очень строго держал. По натуре был мирный, добродушный, спо­койный. Особенно это чувствовалось на работе. Ведь какие же нервные люди порой приходят в церковь - сами заведутся и других заведут. А Во­лодя лишь молча подергает себя за усик и так дружелюбно обойдется с человеком, что тот, гля­дишь, успокоился и доволен всем.

Жил он уединенно и все молился. Даже гу­лять не ходил - только в храм. А как встанет с вечера на молитву, так и горит у него свет в окошке всю ночь. До утра нередко на молитве выстаивал. Из наших разговоров помню такое: «Хочу, - говорит, - в монастырь, но сперва хочу поездить, чтобы выбрать место по сердцу». А по сердцу он выбрал Оптину. Еще мне запомнились его слова: «Хорошо тем людям, которые приняли мученическую смерть за Христа. Хорошо бы и мне того удостоиться».

Когда моего дорогого Володечку убили, я была в деревне и не знала о том. Помолилась я, помню, на ночь и только собралась лечь спать, как ком­ната озарилась голубоватым сиянием. Я перекре­стилась, а из сияния голос: «Это тебя Володя посетил». Ничего не понимаю - как это меня посетил Володя, когда он уже инок Ферапонт и находится в Оптиной? А потом узнала - убили его. И желала я в моем горе хотя бы на могилке у него побывать».

Побывать в Оптиной Елене Тарасовне удалось лишь в ноябре 1996 года, но сначала их экскурси­онный автобус остановился на день в Шамордино. После чудесного посмертного посещения инок Ферапонт был для Елены Тарасовны настолько живым, что она подала за него две записки - о упокоении и о здравии, присовокупив к записке молитву: «Святой мучениче Ферапонте, моли Бога о нас!» В Шамордино ей объяснили, что молиться за новомученика как за живого нельзя, и можно подать лишь записку о упокоении. Ночевали тогда паломники в храме. И когда в три часа ночи после полунощницы усталая Елена Тарасовна прилегла прямо в пальто под иконами, над ней склонился инок Ферапонт, подал ей две ручки - белую и фиолетовую, и сказал: «Как писала, так и пиши». И она тут же уснула, решив, что видела сон.

Потом в Оптиной она все ощупывала рукав - там лежало что-то твердое и мешало ей. По дороге в Ростов она подпорола у пальто рукав - там были две ручки, белая и фиолетовая. «Об этом случае я рассказала на исповеди нашему священнику отцу Николаю, - писала из Ростова Елена Тарасовна. - И в ответ на мое удивление, как могло случиться, что о. Ферапонт передал те две ручки, о. Николай сказал, что он, должно быть, святой».

Зачитали мы письмо с описанием дивного чуда отцам Оптиной, надеясь получить разъяснение по поводу молитвы за живых и за мертвых. А отцы лишь заулыбались, возгласив: «Святый мучениче Ферапонте, моли Бога о нас!» - «У Бога ведь нет живых и мертвых, - сказал монах Пантелеймон. - Это для нас по нашей немощи установлено - вот живые, а вот мертвые. А у Бога все живы».

После Елена Тарасовна прислала еще одно такое сообщение: «На могиле о. Ферапонта я просила его помочь моим покойным родственникам и особенно беспокоилась об участи одного из них. Недавно приехала женщина из Батайска, разыскала меня в храме и говорит: «Елена, мне приснился молодой монах и велел передать: «Скажи Елене, которая всегда стоит у Распятия, что за такого-то (он назвал имя) надо много молиться». Я ужаснулась участи этого родственника и поняла, что весточку прислал о. Ферапонт».