Евангелие от Матфея, 13, 57

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПРОРОКИ В СВОЕМ ОТЕЧЕСТВЕ: РУССКАЯ ИСТОРИЧЕСКАЯ ЖИВОПИСЬ ЭПОХИ КАРЛА БРЮЛЛОВА, ФЕДОРА БРУНИ, АЛЕКСАНДРА ИВАНОВА

Несть пророка в Отечестве своем.

Евангелие от Матфея, 13, 57

Магия круглых дат всегда для России – и только ли для нее? – обладала особым обаянием. Каждый из веков имеет собственное лицо: XVIII для русской культуры – век Просвещения, вхождения в европейский художественный процесс, когда русское искусство, и в частности, живопись, послушно садится за парту, осваивая накопленный Европой опыт; XIX – время формирования собственной – национальной школы, на вершине которой – русский реализм с его пафосом утверждения социальной справедливости, высокой правды жизни, поиска выхода к духовно-нравственным вершинам.

Однако век не кончается с последним ударом часов, отсчитывающих астрономическое время. Будущее прорастает из прошлого, созревает в нем, скрытое материнским лоном от глаз современников. Прошлое чревато будущим, взращивает его в своих потаенных глубинах.

Первая четверть ХIХ века – это конец периода «портретного видения мира» в русской живописи и одновременно – обретения ею свободы владения европейской изобразительной системой и способности к «пластическому концепированию», когда живопись становится особым средством художественно-образного познания мира. Это время созревания в русском искусстве художника нового типа. Его главное отличительное качество – способность к свободному творчеству, к преодолению ученической старательности и робости.

Академия переживает благодатную пору собирания плодов своей системы: ее питомцы достойно выходят на европейский уровень как представители русской художественной школы, когда осуществляется изначальная цель и «большой исторический род» наконец дает зрелые произведения. Из стен величественного здания на берегу Невы выходят не просто профессионалы – истинные художники-творцы, мыслящие с кистью в руках. Карл Брюллов, Федор Бруни, Александр Иванов, обретая внутреннюю свободу, ставят перед собой задачи, какие и не снились их предшественникам: они становятся судьями своего времени, обращаясь к прошлому не только России, но и всего человечества. Если обнажить мотив, связывающий три главных исторических полотна, ознаменовавших «переходный период» истории русской живописи, мы получаем удивительную цельность глубинной мысли, их связующей: «Последний день Помпеи» – последний день одного из этапов истории, «Медный змий» – страдания человечества на пути из рабства в землю обетованную, «Явление Мессии» – выход на новый духовно-нравственный уровень. Обращаясь к прошлому, «великая триада» пророчествует о будущем: видит конец эпохи, предвидит страдания человека на его пути к этому будущему, провидит спасение – в поиске духовно-нравственного совершенства – и для своего народа, и для всего человечества.

Для того, чтобы были поняты их прозрения, чтобы апокалиптические видения, обретшие плоть в их картинах, были оценены как реальные предостережения обществу, должны были пройти времена, измеряемые столетиями.

Художественный процесс, как все живое, развивается по законам диалектики. Так что одновременно позиции самой Академии художеств ослабевают: к середине века она утрачивает статус вершителя судеб русского искусства. Магистральный путь развития живописи определяют две группы художников: «строптивые ученики» – Карл Брюллов и Александр Иванов и «пришлые», не прошедшие полного курса и потому не деформированные чрезмерной академической выправкой Алексей Венецианов и Павел Федотов. Сама же Академия медленно, но верно утрачивает былой авторитет в обществе и подвергается все более острой критике.