Неприятности 2 страница

VII

Сухая речка большим полукругом огибает Блудово болото. На одной сторонеполукруга воет собака, на другой - воет волк. А ветер нажимает на деревья иразносит их вой и стон, вовсе не зная, кому он служит. Ему все равно, ктовоет, дерево, собака - друг человека, или волк - злейший враг его, - лишь быон выл. Ветер предательски доносит волку жалобный вой покинутой человекомсобаки. И Серый, разобрав живой стон собаки от стона деревьев, тихонечковыбрался из завалов и с настороженным единственным ухом и прямой половинкойхвоста поднялся на взлобок. Тут, определив место воя возле Антиповойсторожки, с холма прямо на широких махах пустился в том направлении. К счастью для Травки, сильный голод заставил ее прекратить печальныйплач или, может быть, призыв к себе нового человека. Может быть, для нее, вее собачьем понимании, Антипыч вовсе даже не умирал, а только отвернул отнее лицо свое. Может быть, она даже и так понимала, что весь человек - это иесть один Антипыч со множеством лиц. И если одно лицо его отвернулось, то,может быть, скоро ее позовет к себе опять тот же Антипыч, только с другимлицом, и она этому лицу будет так же верно служить, как тому... Так-то скорее всего и было: Травка воем своим призывала к себеАнтипыча. И волк, услыхав эту ненавистную ему собачью "молитву" о человеке, пошелтуда на махах. Повой она еще каких-нибудь минут пять, и Серый схватил бы ее.Но, "помолившись" Антипычу, она почувствовала сильный голод, она пересталазвать Антипыча и пошла для себя искать заячий след. Это было в то время года, когда ночное животное, заяц, не ложится припервом наступлении утра, чтобы весь день в страхе лежать с открытымиглазами. Весной заяц долго и при белом свете бродит открыто и смело по полями дорогам. И вот один старый русак после ссоры детей пришел туда, где ониразошлись, и тоже, как они, сел отдохнуть и прислушаться на Лежачем камне.Внезапный порыв ветра с воем деревьев испугал его, и он, прыгнув с Лежачегокамня, побежал своими заячьими прыжками, бросая задние ножки вперед, прямо кместу страшной для человека Слепой елани. Он еще хорошенько не вылинял иоставлял следы не только на земле, но еще развешивал зимнюю шерсточку накустарнике и на старой, прошлогодней высокой траве. С тех пор как заяц на камне посидел, прошло довольно времени, но Травкасразу причуяла след русака. Ей помешали погнаться за ним следы на камне двухмаленьких людей и их корзины, пахнущей хлебом и вареной картошкой. Так вот и стала перед Травкой задача трудная - решить: идти ли ей последу русака на Слепую елань, куда тоже пошел след одного из маленькихлюдей, или же идти по человеческому следу, идущему вправо, в обход Слепойелани. Трудный вопрос решился бы очень просто, если бы можно было понять,который из двух человечков понес с собой хлеб. Вот бы поесть этого хлебцанемного и начать гон не для себя и принести зайца тому, кто даст хлеб. Куда же идти, в какую сторону?.. У людей в таких случаях является раздумье, а про гончую собаку охотникиговорят: собака скололась. Так и Травка скололась. И, как всякая гончая в таком случае, началаделать круги с высоко поднятой головой, с чутьем, направленным и вверх, ивниз, и в стороны, и с пытливым напряжением глаз. Вдруг порыв ветра с той стороны, куда пошла Настя, мгновенно остановилбыстрый ход собаки по кругу. Травка, постояв немного, даже поднялась вверхна задние лапы, как заяц... С ней было так однажды еще при жизни Антипыча. Была у лесника труднаяработа в лесу по отпуску дров. Антипыч, чтобы не мешала ему Травка, привязалее у дома. Рано утром, на рассвете, лесник ушел. Но только к обеду Травкадогадалась, что цепь на другом конце привязана к железному крюку на толстойверевке. Поняв это, она стала на завалинку, поднялась на задние лапы,передними подтянула себе веревку и к вечеру перемяла ее. Сейчас же послетого с цепью на шее она пустилась на поиски Антипыча. Больше полусутокистекло времени с тех пор, как Антипыч прошел, след его простыл и потом былсмыт мелким моросливым дождиком, похожим на росу. Но тишина весь день в лесубыла такая, что за день ни одна струйка воздуха не переместилась и тончайшиепахучие частицы табачного дыма из трубки Антипыча повисали в неподвижномвоздухе с утра и до вечера. Поняв сразу, что по следам найти невозможноАнтипыча, сделав круг с высоко поднятой головой, Травка вдруг попала натабачную струю воздуха и по табаку мало-помалу, то теряя воздушный след, тоопять встречаясь с ним, добралась-таки до хозяина. Был такой случай. Теперь, когда ветер порывом сильным и резким принес вее чутье подозрительный запах, она окаменела, выждала. И когда ветер опятьрванул, стала, как и тогда, на задние лапы по-заячьи и уверилась: хлеб иликартошка была в той стороне, откуда ветер летел и куда ушел один измаленьких человечков. Травка вернулась к Лежачему камню, проверила запах корзины на камне стем, что ветер нанес. Потом она проверила след другого маленького человечкаи тоже заячий след. Можно догадываться, она так и подумала: "Заяц-русак пошел прямым следом на дневную лежку, он где-нибудь тут же,недалеко, возле Слепой елани, и лег на весь день и никуда не уйдет. А тотчеловек с хлебом и картошкой может уйти. Да и какое же может быть сравнение- трудиться, надрываться, гоняя для себя зайца, чтобы разорвать его исожрать самому, или же получить кусок хлеба и ласку от руки человека и,может быть, даже найти в нем Антипыча". Поглядев еще раз внимательно в сторону прямого следа на Слепую елань,Травка окончательно повернулась в сторону тропы, обходящей Слепую елань справой стороны, еще раз поднялась на задние лапы, уверясь, вильнула хвостоми рысью побежала туда.

VIII

Слепая елань, куда повела Митрашу стрелка компаса, было местопогибельное, и тут на веках немало затянуло в болото людей, и еще большескота. И уж, конечно, всем, кто идет в Блудово болото, надо хорошо знать,что такое Слепая елань. Мы это так понимаем, что все Блудово болото, со всеми огромнымизапасами горючего, торфа, есть кладовая солнца. Да, вот именно так и есть,что горячее солнце было матерью каждой травинки, каждого цветочка, каждогоболотного кустика и ягодки. Всем им солнце отдавало свое тепло, и они,умирая, разлагаясь, в удобрении передавали его, как наследство, другимрастениям, кустикам, ягодкам, цветам и травинкам. Но в болотах вода не даетродителям-растениям передать все свое добро детям. Тысячи лет это добро подводой сохраняется, болото становится кладовой солнца, и потом вся этакладовая солнца, как торф, достается человеку в наследство. Блудово болото содержит огромные запасы горючего, но слой торфа невезде одинаковой толщины. Там, где сидели дети у Лежачего камня, растенияслой за слоем ложились друг на друга тысячи лет. Тут был старейший пластторфа, но дальше, чем ближе к Слепой елани, слой становился все моложе итоньше. Мало-помалу, по мере того как Митраша продвигался вперед по указаниюстрелки и тропы, кочки под его ногами становились не просто мягкими, какраньше, а полужидкими. Ступит ногой как будто на твердое, а нога уходит истановится страшно: не совсем ли в пропасть уходит нога? Попадаются какие-товертлявые кочки, приходится выбирать место, куда ногу поставить. А потом итак пошло, что ступишь, а у тебя под ногой от этого вдруг, как в животе,заурчит и побежит куда-то под болотом. Земля под ногой стала как гамак, подвешенный над тенистой бездной. Наэтой подвижной земле, на тонком слое сплетенных между собой корнями истеблями растений стоят редкие, маленькие, корявые и заплесневелые елочки.Кислая болотная почва не дает им расти, и им, таким маленьким, лет уже посто, а то и побольше... Елочки-старушки не как деревья в бору, всеодинаковые: высокие, стройные, дерево к дереву, колонна к колонне, свеча ксвече. Чем старше старушка на болоте, тем кажется чуднее. То вот одна голыйсук подняла, как руку, чтобы обнять тебя на ходу, а у другой палка в руке, иона ждет тебя, чтобы хлопнуть, третья присела зачем-то, четвертая стоя вяжетчулок, и так все: что ни елочка, то непременно на что-то похожа. Слой под ногами у Митраши становился все тоньше и тоньше, но растения,наверно, очень крепко сплелись и хорошо держали человека, и, качаясь ипокачивая все далеко вокруг, он все шел и шел вперед. Митраше оставалосьтолько верить тому человеку, кто шел впереди его и оставил даже тропу послесебя. Очень волновались старушки елки, пропуская между собой мальчика сдлинным ружьем, в картузе с двумя козырьками. Бывает, одна вдруг поднимется,как будто хочет смельчака палкой ударить по голове, и закроет собой впередивсех других старушек. А потом опустится, и другая колдунья тянет к тропекостлявую руку. И ждешь - вот-вот, как в сказке, полянка покажется, и на нейизбушка колдуньи с мертвыми головами на шестах. Черный ворон, стерегущий свое гнездо на борине, облетая по сторожевомукругу болото, заметил маленького охотника с двойным козырьком. Весной и уворона тоже является особый крик, похожий на то, как если человек крикнетгорлом и в нос: "Дрон-тон!" Есть непонятные и неуловимые нашим ухом оттенкив основном звуке, и оттого мы не можем понять разговор воронов, а толькодогадываемся, как глухонемые. - Дрон-тон! - крикнул сторожевой ворон в том смысле, что какой-томаленький человек с двойным козырьком и ружьем близится к Слепой елани ичто, может быть, скоро будет пожива. - Дрон-тон! - ответила издали на гнезде ворона-самка. И это означало у нее: - Слышу и жду! Сороки, состоящие с воронами в близком родстве, заметили перекличкуворонов и застрекотали. И даже лисичка после неудачной охоты за мышаминавострила ушки на крик ворона. Митраша все это слышал, но ничуть не струсил, - что ему было трусить,если под его ногами тропа человеческая: шел такой же человек, как и он, -значит, и он сам, Митраша, мог по ней смело идти. И, услыхав ворона, он дажезапел: Ты не вейся, черный ворон, Над моею головой. Пение подбодрило его еще больше, и он даже смекнул, как ему сократитьтрудный путь по тропе. Поглядывая себе под ноги, он заметил, что нога его,опускаясь в грязь, сейчас же собирает туда, в ямку, воду. Так и каждыйчеловек, проходя по тропе, спускал воду из мха пониже, и оттого на осушеннойбровке, рядом с ручейком тропы, по ту и другую сторону, аллейкой вырасталавысокая сладкая трава белоус. По этой, не желтого цвета, как всюду былотеперь, ранней весной, а скорее цвета белого, траве можно было далековпереди себя понять, где проходит тропа человеческая. Вот Митраша увидел:его тропа круто завертывает влево, и туда идет далеко, и там совсемисчезает. Он проверил по компасу, стрелка глядела на север, тропа уходила назапад. - Чьи вы? - закричал в это время чибис. - Жив, жив! - ответил кулик. - Дрон-тон! - еще уверенней крикнул ворон. И кругом в елочках затрещали сороки. Оглядев местность, Митраша увидел прямо перед собой чистую, хорошуюполяну, где кочки, постепенно снижаясь, переходили в совершенно ровноеместо. Но самое главное: он увидел, что совсем близко, по той сторонеполяны, змеилась высокая трава белоус - неизменный спутник тропычеловеческой. Узнавая по направлению белоуса тропу, идущую прямо на север,Митраша подумал: "Зачем же я буду повертывать налево, на кочки, если тропавон рукой подать - виднеется там, за полянкой?" И он смело пошел вперед, пересекая чистую полянку. - Эх, вы! - бывало, говорил нам Антипыч, когда мы провалимся в болото,придем домой грязные, мокрые. - Ходите вы, ребята, одетые и обутые. - А то как же? - спрашивали мы. - Ходили бы, - отвечал он, - голенькие и разутые. - Зачем же голенькие и разутые? А он то-то над нами покатывался. Так мы ничего и не понимали, чему смеялся старик. Теперь только, через много лет, приходят в голову слова Антипыча, и всестановится понятным: обращал к нам Антипыч эти слова, когда мы, ребятишки,задорно и уверенно посвистывая, говорили о том, чего еще вовсе не испытали. Антипыч, предлагая ходить нам голенькими и разутыми, только недоговаривал: "Не знавши броду, не лезьте в воду". Так вот и Митраша. И благоразумная Настя предупреждала его. И травабелоус показывала направление обхода елани. Нет! Не знавши броду, оставилвыбитую тропу человеческую и прямо полез в Слепую елань. А между тем тут-товот именно, на этой полянке, вовсе прекращалось сплетение растений, тут былаелань, то же самое, что зимой в пруду прорубь. В обыкновенной елани всегдабывает видна хоть чуть-чуть водица, прикрытая белыми прекрасными купавами,водяными лилиями. Вот за то эта елань называлась Слепою, что по виду ее былоневозможно узнать. Митраша по елани шел вначале лучше, чем даже раньше по болоту.Постепенно, однако, нога его стала утопать все глубже и глубже, истановилось все труднее и труднее вытаскивать ее обратно. Тут лосю хорошо, унего страшная сила в длинной ноге, и, главное, он не задумывается и мчитсяодинаково и в лесу, и болоте. Но Митраша, почуяв опасность, остановился ипризадумался над своим положением. В один миг остановки он погрузился поколено, в другой миг ему стало выше колена. Он еще мог бы, сделав усилие,вырваться из елани обратно. И надумал было он повернуться, положить ружье наболото и, опираясь на него, выскочить. Но тут же, совсем недалеко от себя,впереди, увидел высокую белую траву на следу человеческом. - Перескочу, - сказал он. И рванулся. Но было уже поздно. Сгоряча, как раненый, - пропадать, так ужпропадать, - на авось, рванулся еще, и еще, и еще. И почувствовал себяплотно охваченным со всех сторон по самую грудь. Теперь даже и сильнодыхнуть ему нельзя было: при малейшем движении его тянуло вниз, он могсделать только одно: положить плашмя ружье на болото и, опираясь на негодвумя руками, не шевелиться и успокоить поскорее дыхание. Так он и сделал:снял с себя ружье, положил его перед собой, оперся на него той и другойрукой. Внезапный порыв ветра принес ему пронзительный Настин крик: - Митраша! Он ей ответил. Но ветер был с той стороны, где Настя. И уносил его крик в другуюсторону Блудова болота, на запад, где без конца были только елочки. Однисороки отозвались ему и, перелетая с елочки на елочку с обычным их тревожнымстрекотанием, мало-помалу окружили всю Слепую елань и, сидя на верхнихпальчиках елок, тонкие, носатые, длиннохвостые, стали трещать, одна вроде: - Дри-ти-ти! Другие: - Дра-та-та! - Дрон-тон! - крикнул ворон сверху. И очень умные на всякое поганое дело сороки смекнули о полном бессилиипогруженного в болото маленького человечка. Они соскочили с верхнихпальчиков елок на землю и с разных сторон начали прыжками свое сорочьенаступление. Маленький человечек с двойным козырьком кричать перестал. По егозагорелому лицу, по щекам блестящими ручейками потекли слезы.

IX

Кто никогда не видел, как растет клюква, тот может очень долго идти поболоту и не замечать, что он по клюкве идет. Вот взять ягоду чернику, - тарастет, и ее видишь: стебелечек тоненький тянется вверх, по стебельку, каккрылышки, в разные стороны зеленые маленькие листики, и у листиков сидятмелким горошком чернички черные ягодки с синим пушком. Так же брусника,кровяно-красная ягода, листики темно-зеленые, плотные, не желтеют даже подснегом, и так много бывает ягоды, что место, кажется, кровью полито. Ещерастет в болоте голубика кустиком, ягода голубая, более крупная, непройдешь, не заметив. В глухих местах, где живет огромная птица глухарь,встречается костяника, красно-рубиновая ягода кисточкой, и каждый рубинчик взеленой оправе. Только у нас одна-единственная ягода клюква, особенно раннейвесной, прячется в болотной кочке и почти невидима сверху. Только уж когдаочень много ее соберется на одном месте, заметишь сверху и подумаешь: "Воткто-то клюкву рассыпал". Наклонишься взять одну, попробовать, и тянешьвместе с одной ягодинкой зеленую ниточку со многими клюквинками. Захочешь -и можешь вытянуть себе из кочки целое ожерелье крупных кровяно-красных ягод. То ли что клюква - ягода дорогая весной, то ли что полезная и целебнаяи что чай с ней хорошо пить, только жадность при сборе ее развиваетсястрашная. Одна старушка у нас раз набрала такую корзину, что и поднять немогла. И отсыпать ягоду или вовсе бросить корзину тоже не посмела. Да так ипомерла возле полной корзины. А то, бывает, женщина нападает на ягоду и, оглядев кругом - не видит ликто, - приляжет к земле на болото и ползет. Вначале Настя срывала с плети каждую ягодку отдельно, за каждойкрасненькой ягодкой наклонялась к земле. Но скоро из-за одной ягодкинаклоняться перестала; ей больше хотелось. Она стала уже теперь догадываться, где не одну-две ягодки можно взять,а целую горсточку, и стала наклоняться только за горсточкой. Так она ссыпаетгорсточку за горсточкой, все чаще и чаще, а хочется все больше и больше. Бывало, раньше дома часу не поработает Настенька, чтобы не вспомнилсябрат, чтобы не захотелось с ним перекликнуться. А вот теперь он ушел одиннеизвестно куда, а она и не помнит, что ведь хлеб-то у нее, что любимый браттам где-то, в темном болоте, голодный идет. Да она и о себе самой забыла ипомнит только о клюкве, и ей хочется все больше и больше. Из-за чего же ведь и весь сыр-бор загорелся у нее при споре с Митрашей:именно что ей захотелось идти по набитой тропе. А теперь, следуя ощупью заклюквой, куда клюква ведет, туда и она, Настя, незаметно сошла с набитойтропы. Было только один раз вроде пробуждения: она вдруг поняла, что где-тосошла с тропы. Повернула туда, где, показалось, проходила тропа, но тамтропы не было. Она бросилась было в другую сторону, где маячили два деревасухие с голыми сучьями - там тоже тропы не было. Тут-то бы, к случаю, ивспомнить ей про компас, как о нем говорил Митраша, и своего-то брата,своего любимого вспомнить, что он голодный идет, и, вспомнив, перекликнутьсяс ним... И только-только бы вспомнить, как вдруг Настенька увидела такое, что невсякой клюквеннице достается хоть раз в жизни своей увидеть... В споре своем, по какой тропке идти, дети одного не знали, что большаятропа и малая, огибая Слепую елань, обе сходились на Сухой речке и там, заСухой, больше уже не расходясь, в конце концов выводили на большуюПереславскую дорогу. Большим полукругом Настина тропа огибала по суходолуСлепую елань. Митрашина тропа шла напрямик возле самого края елани. Несплошай он, не упусти из виду траву белоус на тропе человеческой, ондавным-давно бы уже был на том месте, куда пришла только теперь Настя. И этоместо, спрятанное между кустиками можжевельника, и было как раз той самойпалестинкой, куда Митраша стремился по компасу. Приди сюда Митраша голодный и без корзины, что бы ему было тут делать,на этой палестинке кроваво-красного цвета? На палестинку пришла Настя с большой корзиной, с большим запасомпродовольствия, забытым и покрытым кислой ягодой. И опять бы девочке, похожей на Золотую Курочку на высоких ножках,подумать при радостной встрече с палестинкой о брате своем и крикнуть ему: - Милый друг, мы пришли! Ах, ворон, ворон, вещая птица! Живешь ты, может быть, сам триста лет, икто породил тебя, тот в яичке своем пересказал все, что он тоже узнал засвои триста лет жизни. И так от ворона к ворону переходила память о всем,что было в этом болоте за тысячу лет. Сколько же ты, ворон, видел и знаешь,и отчего ты хоть один раз не выйдешь из своего вороньего круга и неперенесешь на своих могучих крыльях весточку о погибающем брате?! Ты бы, ворон, сказал им... - Дрон-тон! - крикнул ворон, пролетая над самой головой погибающегочеловека. - Слышу, - тоже в таком же "дрон-тон" ответила ему на гнезде ворониха,- только успей, урви чего-нибудь, пока его совсем не затянуло болото. - Дрон-тон! - крикнул второй раз ворон-самец над девочкой, ползающейпочти рядом с погибающим братом по мокрому болоту. И это "дрон-тон" у вороназначило, что от этой ползающей девочки вороновой семье, может быть, ещебольше достанется. На самой середине палестинки не было клюквы. Тут выдался холмистойкуртинкой частый осинник, и в нем стоял рогатый великан лось. Посмотреть нанего с одной стороны - покажется, он похож на быка, посмотреть с другой -лошадь и лошадь: и стройное тело, и стройные ноги, сухие, и мурло с тонкиминоздрями. Но как выгнуто это мурло, какие глаза и какие рога! Смотришь идумаешь: а может быть, и нет ничего - ни быка, ни коня, а так складываетсячто-то большое, серое, в частом сером осиннике. Но как же складывается изосинника, если вот ясно видно, как толстые губы чудовища пришлепнулись кдереву и на нежной осинке остается узкая белая полоска: что чудовище таккормится. Да почти и на всех осинках виднеются такие загрызы. Нет, невидение в болоте эта громадина. Но как понять, что на осиновой корочке илепестках болотного трилистника может вырасти такое большое тело? Откуда жеу человека при его могуществе берется жадность даже к очень кислой ягодеклюкве? Лось, обирая осинку, с высоты своей спокойно глядит на ползущуюдевочку. Ничего не видя, кроме своей клюквы, ползет она и ползет к большомучерному пню. Еле передвигает за собой корзинку, вся мокрая и грязная,прежняя Золотая Курочка на высоких ножках. Лось ее и за человека не считает: у нее все повадки обычных зверей, накаких он смотрит равнодушно, как мы на бездушные камни. А большой черный пень собирает в себя лучи солнца и сильно нагревается.Вот уже начинает вечереть, воздух и все кругом охлаждается. Но пень, черныйи большой, еще сохраняет тепло. На него выползли из болот и припали к теплушесть маленьких ящериц; четыре бабочки-лимонницы, сложив крылышки, припалиусиками; большие черные мухи прилетели ночевать. Длинная клюквенная плеть,цепляясь за стебельки трав и неровности, оплела черный теплый пень и, сделавна самом верху несколько оборотов, спустилась по ту сторону. Ядовитыезмеи-гадюки в это время года стерегут тепло, и одна, громадная, в полметрадлиной, вползла на пень и свернулась колечком на клюкве. А девочка тоже ползла по болоту, не поднимая вверх высоко головы. И такона приползла к горелому пню и дернула за самую плеть, где лежала змея.Гадина подняла голову и зашипела. И Настя тоже подняла голову. Тогда-то наконец Настя очнулась, вскочила, и лось, узнав в нейчеловека, прыгнул из осинника и, выбрасывая вперед сильные, длинныеноги-ходули, помчался легко по вязкому болоту, как мчится по сухой тропинкезаяц-русак. Испуганная лосем, Настенька изумленно смотрела на змею: гадюкапо-прежнему лежала, свернувшись колечком в теплом луче солнца. Настепредставилось, будто это она сама осталась там, на пне, и теперь вышла изшкуры змеиной и стоит, не понимая, где она. Совсем недалеко стояла и смотрела на нее большая рыжая собака с чернымремешком на спине. Собака эта была Травка. И Настя даже вспомнила ее:Антипыч не раз приходил с ней в село. Но кличку собаки вспомнить она немогла верно и крикнула ей: - Муравка, Муравка, я дам тебе хлебца! И потянулась к корзине за хлебом. Доверху корзина была наполнена, и подклюквой был хлеб. Сколько же времени прошло, сколько клюквинок легло с утра до вечера,пока огромная корзина наполнилась? Где же был за это время брат голодный икак она забыла о нем, как она сама забыла себя и все вокруг? Она опять поглядела на пень, где лежала змея, и вдруг пронзительнозакричала: - Братец, Митраша! И, рыдая, упала возле корзины, наполненной клюквой. Вот этот пронзительный крик и долетел тогда до елани, и Митраша этослышал и ответил, но порыв ветра тогда унес крик в другую сторону.

X

Тот сильный порыв ветра, когда крикнула бедная Настя, был еще непоследним перед тишиной вечерней зари. Солнце в это время проходило внизчерез толстое облако и выбросило оттуда на землю золотые ножки своего трона. И тот порыв был еще не последним, когда в ответ на крик Насти закричалМитраша. Последний порыв был, когда солнце погрузило как будто под землю золотыеножки своего трона и, большое, чистое, красное, нижним краешком своимкоснулось земли. Тогда на суходоле запел свою милую песенку маленький певчийдрозд-белобровик. Несмело возле Лежачего камня на успокоенных деревьяхзатоковал косач-токовик. И журавли прокричали три раза, не как утром -"победа", а вроде как бы: - Спите, но помните: мы вас всех скоро разбудим, разбудим, разбудим! День кончился не порывом ветра, а последним легким дыханием. Тогданаступила полная тишина, и везде стало все слышно, даже как пересвистывалисьрябчики в зарослях Сухой речки. В это время, почуяв беду человеческую, Травка подошла к рыдающей Настеи лизнула ее в соленую от слез щеку. Настя подняла было голову, поглядела насобаку и так, ничего не сказав ей, опустила голову обратно и положила еепрямо на ягоду. Сквозь клюкву Травка явственно чуяла хлеб, и ей ужаснохотелось есть, но позволить себе покопаться лапами в клюкве она никак немогла. Вместо этого, чуя беду человеческую, она подняла высоко голову изавыла. Мы как-то раз, помнится, давным-давно тоже так под вечер ехали, как встарину было, лесной дорогой на тройке, с колокольчиком. И вдруг ямщикосадил тройку, колокольчик замолчал, и, вслушиваясь, ямщик нам сказал: - Беда! Мы сами что-то услыхали. - Что это? - Беда какая-то: собака воет в лесу. Мы тогда так и не узнали, какая была беда. Может быть, тоже где-то вболоте тонул человек, и, провожая его, выла собака, верный друг человека. В полной тишине, когда выла Травка, Серый сразу понял, что это было напалестинке, и скорей, скорей замахал туда напрямик. Только очень скоро Травка выть перестала. И Серый остановилсяпереждать, когда вой снова начнется. А Травка в это время сама услыхала в стороне Лежачего камня знакомыйтоненький и редкий голосок: - Тяв, тяв! И сразу поняла, конечно, что это тявкала лисица по зайцу. И то,конечно, она поняла - лисица нашла след того же самого зайца-русака, что иона понюхала там, на Лежачем камне. И то поняла, что лисице без хитростиникогда не догнать зайца и тявкает она, только чтобы он бежал и морился, акогда уморится и ляжет, тут-то она и схватит его на лежке. С Травкой послеАнтипыча так не раз бывало при добывании зайца для пищи. Услыхав такуюлисицу, Травка охотилась по волчьему способу: как волк на гону молчаостановится на круг и, выждав ревущую по зайцу собаку, ловит ее, так и она,затаиваясь, из-под гона лисицы зайца ловила. Выслушав гон лисицы, Травка точно так же, как и мы, охотники, понялакруг пробега зайца: от Лежачего камня заяц бежал на Слепую елань и оттуда наСухую речку, оттуда долго полукругом на палестинку и опять непременно кЛежачему камню - и затаилась тут в густом кусту можжевельника. Недолго пришлось Травке ждать. Тонким слухом своим она услыхаланедоступное человеческому слуху чвяканье заячьей лапы по лужицам на болотнойтропе. Лужицы эти выступили на утренних следах Насти. Русак непременнодолжен был сейчас показаться у самого Лежачего камня. Травка за кустом можжевельника присела и напружинила задние лапы длямогучего броска и, когда увидела уши, бросилась. Как раз в это время заяц, большой, старый, матерый русак, ковыляяеле-еле, вздумал внезапно остановиться и, даже привстав на задние ноги,послушать, далеко ли тявкает лисица. Так вот одновременно сошлись: Травка бросилась, а заяц остановился. И Травку перенесло через зайца. Пока собака выправлялась, заяц огромными скачками летел уже поМитрашиной тропе прямо на Слепую елань. Тогда волчий способ охоты не удался: до темноты нельзя было ждатьвозвращения зайца. И Травка своим собачьим способом бросилась вслед зайцу и,взвизгнув заливисто, мерным, ровным собачьим лаем наполнила всю вечернюютишину. Услыхав собаку, лисичка, конечно, сейчас же бросила охоту за русаком изанялась повседневной охотой на мышей... А Серый, наконец-то услышав долгожданный лай собаки, понесся на махах внаправлении Слепой елани.

XI