Реальность можно исследовать не как структуру, а лишь как абсолютно бесформенный хаос

9.6.2.1. «Ризома».

Основная работа, которую Ж.Делез написал вместе с Ф.Гваттари, «Ризома», содержит описание их конструктивной методологической идеи анализа общественной жизни в аспекте ее культуры. Проблематика книги такова: если в реальность хаотична, то как можно изучать хаос, не прибегая к сравнениям, измерениям или оценкам, не навязывая хаосу наши взгляды?

Это можно делать, опираясь на метафору ризомы, указывающую на внерациональный аспект действительности.

Ризома – это – корневая основа, напоминающая суммарный подпочвенный массив корней травы и кустов на лугу. Корни переплетаются, различные стебельки, волокна и волоски непрерывно шевелятся, растут и отмирают, прорастают друг в друга и постоянно обмениваются со средой. Ризому еще можно сравнить с многомерным лабиринтом, чей план неизвестен, но по которому мы идем - популярный образ постмодернистской литературы. Лабиринт наряду с уроборосом (змеей, глотающей свой хвост) являются символами и метафорами, вообще указывающими на принадлежность произведения к литературе постмодерна. Ризома, это – своеобразное представление хаоса и аморфности в основе вещей, внутренне бесструктурная целостность, применительно к ней понятие различия теряет смысл, а значит, сама ризома уже не имеет строгого понятийного характера.

При этом ризома выступает сущностью общественной жизни, и свои свойства переносит на нее как на целое. Следовательно, и общественная жизнь оказывается хаосом и должна пониматься и изучаться именно в этом качестве.

Вспомним, что у социальных и гуманитарных наук имеется существенное различие в самих предметных областях, которое не следует игнорировать. Если естествознание имеет дело с объективной реальностью и, в конечном счете, с чувственным опытом, то гуманитарное знание иначе, чем естественная наука трактует саму объективность, и ее опыт – экзистенциальный. Тогда в естественнонаучном познании субъект противостоит предмету, а в гуманитарном он тождественен ему. В естественных науках мышление является мышлением о предмете, а в гуманитарных, это – мышление самого предмета. И следовательно, гуманитарное и социальное познание создает такие теоретические модели, какие непосредственно и выдают приверженность ученого к некоторому порядку общественной жизни, и выступают его публичными демонстрациями своих предпочтений, и являются его рекомендациями социальной реорганизации, адресованными обществу.

Отсюда следует, что рост числа постмодернистских взглядов как в литературе, науке, искусстве, так и в жизни, в массовом сознании сам собой является показателем кризисного состояния цивилизации.

В условиях же тотального постмодернизма любая, даже классическая теория оказывается постмодернистской уже потому, что лишается права претендовать на владение истиной. Напомню только, что есть постмодернисты и постмодернисты. Есть такие, кто социокультурный и межцивилизационный кризис воспринимает как естественное социальное состояние и свое собственное бытие, а есть те, кто хочет найти способ преодоления постмодерна и выхода из него, уже сейчас выступает носителем будущей, по его мнению, цивилизованности и предпочитает быть субъектом новой цивилизации.

И вместе с этим, «постмодерн» и «классичность» оказываются выражениями двух диаметральных, но неразрывных состояний: изменчивости и устойчивости, хаоса и порядка, творчества и рутинерского воспроизводства.