Философия. Библия, однако, не единственный источник европейской культуры

Библия, однако, не единственный источник европейской культуры.

Она родилась в древнееврейской среде, и поэтому в высокой степени мистична. Превращение Библейского мистицизма в практику требует рациональности. Проще говоря, если средневековый французский ремесленник хочет жить счастливо, он должен быть христианином. Но если Бог не послал ему веры, то человек должен хотя бы выглядеть христианином. Это вопрос рациональных интерпретаций Библейских откровений. Чтобы интерпретировать, нужны теории, и отсюда большую роль играет в Европе философия, создающая рациональные теории, пригодные для интерпретации откровений.

Концепции Платона и Аристотеля на тысячелетие стали фундаментом рационального понимания Библейского текста. Они привнесли в Европу свои древнегреческие значения. Так известное столкновение Платона с Аристотелем, начавшееся, если верить анекдотам, с простой кулачной драки, превратилось в битву платонизма и аристотелизма в Средние Века. Затем оно обернулось столкновением рационализма и сенсуализма XVI – XVIII веков, противоборством линий Декарта и Бэкона, теорий Канта и Гегеля, и, наконец, борьбой материализма с идеализмом.

7.5.4. Авторы и их «философские фигуры»

И Платон, и Аристотель, и Декарт, и Бэкон, и Кант, и Гегель тоже выступали соавторами европейской культуры. В Библейском романе они прописывали свои сюжетные линии.

Так Платон всю жизнь писал об одном и том же, о смысле бытия, он мечтал, чтоб его поняли, но этого не происходило. Однако Платон был ярок, поэтому его слушали, потом читали. И так до тех пор, пока, столетия спустя, кому-то не показалось, что ему, наконец, раскрылась истина Платона. Он написал комментарии, так же непонятные современникам, как и сам Платон. Затем появились комментарии на комментарии, потом примечания и т.д. Текст, написанный Платоном, продолжал писаться, причем в немалой степени все тем же Платоном, даже спустя тысячу лет после его жизни.

Текст писался, изучался и преподавался, провоцировал идеи. Так или иначе, он усваивался, и культура развивалась. А люди, выросшие под его влиянием, вплоть до сего дня оказываются и библейскими персонажами, и персонажами диалогов Платона.

Короче говоря, в отличие от других культур, европейские культуры имеют явно выраженный авторский характер, а сама история Европы может быть понята как книга, или на языке современной западной философии как метанарратив. Вероятно, поэтому, не смотря на то, что и письменность, и книгопечатание были изобретены не в Европе, именно здесь появилось представление о книге как особой ценности. Книга в Европе становится важнейшим культурообразующим фактором. Европейской книгой является только такой текст, где на переднее место выходит смысл, скрытый в нем и выражающий личное стремление к трансцендентному.

Европейская культура имеет не только книжный, но и личный авторский характер. Говорится, что поэт в России больше, чем поэт. Это не только в России, еще недавно так было на всем пространстве Европы: Августин, Сервантес, Экхарт, Эразм, Рабле, Мольер, Шекспир, Руссо, Сартр и т.д. В них проявлялась сущность европейской интеллигенции, так как действительным, хотя, зачастую, и неосознанным смыслом их творчества была история будущего и человеческая индивидуальность как ее субъект. Поэтому великие писатели привлекали внимание, их изучали и переосмысляли, порою, вокруг таких имен объединялись. Они не знали ответа на вопрос о смысле человеческой жизни, но чувствовали, что ответ можно найти, и заставляли других почувствовать то же самое.

Скрытая в книгах трансцендентная глубина оставляет у их читателей привкус бездны и вечности, а бездна притягивает. Авторы не столько оповещают читателей о том, что нашли, может быть, они вообще ничего не ищут. Но они провоцируют, побуждают читателя угадать в собственной природе то, что автор угадывает в себе. Эта способность превращает и автора, и его героев в «философскиефигуры», в элемент и репрезентант значительного фрагмента культуры. Философская фигура, это – персонифицированный культурный образ, представляющийся ориентиром личностного развития. Проще говоря, когда человека считают философом, то он наделяется «мудростью», знанием ответов на самые глубокие и «проклятые» вопросы жизни.

Такими философскими фигурами, создателями собственных притягательных для читателя путей, порою, оказываются те, кого никогда не было в качестве живых людей. Здесь важен не столько факт биологического существования, сколько выраженная в культуре и превращенная в зримый образ глубина личности. Таковы князь Мышкин, Алеша Карамазов, Гамлет, дон Кихот. Жизненные взгляды Гамлета не во всем совпадают со взглядами У.Шекспира, насколько их можно реконструировать. У.Шекспир не настолько трагичен, ему свойственно жизнелюбие сэра Тобби Бэлча и его друга сэра Эндрю.

Р.Барт, размышляя о нарративном характере культуры, пришел к выводу о том, что Автор является не человеком, а самою культурой, а роль личности в ее авторстве не имеет никакого значения[12]. С позиции субъективности культурно-исторической эпохи дело выглядит именно так, поскольку личность человека легко представляется как превращенная форма культуры. Тем не менее, было бы чрезмерно односторонним анализировать эпоху без учета современности и участвующих в ней действительных индивидов. Для отдельного частного индивида же вся символика эпохи представляет собою совокупность вариантов, выступающих предметами выбора для самоидентификации или дифференциации. Проще говоря, действительному человеческому существу не важны исторические причины происхождения человеческого рода или народа, если он не считает для себя этот вопрос серьезным.

В этом смысле, для конкретных авторов конкретных произведений безразлично, что они создают их, оперируя исторически предпосланным языком и значениями. Эти произведения появляются в результате их выбора, труда, поступка, и авторами являются именно они, а не культура. И в своем творчестве они продолжают жизнь культуры, развивают или преобразуют ее, но никак не наоборот. Частное сознание человека непрерывно находится на ойкуменальной границе, обусловливая ойкуменальный характер и частных действий, оно всегда в огромной мере укоренено в трансцендентности.

Современность существует как противоречивая взаимосвязь множества отдельных творческих актов, содержит, в отличие от эпохи, трансцендентность в своей основе и выступает как непрерывный кризис, источник постоянной противоречивости культуры и неизбежного изменения любой цивилизационной формы.