Иррациональность как признак объективности

Мы обращаем преимущественное внимание на рациональную сторону европейской культуры, но это не означает, что внерациональной стороной следует пренебрегать. Надо заметить, что понятие иррационализма настолько неоднозначно, что итальянский социолог В.Парето предлагал для обозначения его онтологии использовать термин «внерациональное».

Иррационализм далеко не во всем совпадает с мистическим опытом. Мистически полученное откровение может быть выражено рационально, что легко подтвердить с помощью, например, теологических трактатов.

Разум как мышление удивленное, любопытствующее и воображающее, как мышление целостное и интенционально направленное, отлитое в форму рациональности и культуры в целом, может трактоваться как проявление духа, скрытого во внутренне неисчерпаемой душе человека. Его основание выходит за пределы наличного культурного опыта. Однако современный рационализм ставит мистику под запрет. И тогда европейский «рационализированный разум» начинает наблюдать в индивидуальных и общественных ситуациях границу собственных познавательных возможностей. Эту границу и то, что за ней скрыто, он называет иррациональностью (неразумностью). А попытки размышлять, опираясь на иррациональный опыт, рождают мифы.

Порою, иррациональное напрямую отождествляют с духовным, это не вполне правомерно. Духовно то, что создано духом. Но ни философия, не, тем более, гуманитарная наука не являются религиями. Они исследуют только культуру и участвуют в ее создании. Единственное, что они могут сказать о духе, он – некая внутренняя необходимость души, смутно улавливаемая в ее основании и он – принципиальная открытость человеческой души вовне, проявляющаяся, например, в искренности и доверии.

Как необходимость, так и открытость делают человека доступным и для духа, и для материальных обстоятельств, а если пользоваться языком христианской религии, то философское понимание духовности есть открытость и для Божественного, и для дьявольского влияния. Любая наука о культуре имеет дело не с духовным в его существе, а с образами духовности: Божественного, дьявольского, иного, возникающими в сознании под явным влиянием культуры. Культура для нее – система, за которой духовное только угадывается, а источник ее остается скрытым.

Иррациональность – сложный опыт, включающий в себя и мистическое основание рационализма, и интуицию, и восприятие объективной реальности, и оценку другого типа разумного мышления (взаимооценка белого человека и индейца в США, русского и чукчи в России, Европы и Китая и т.д.).

Понятие иррациональности появляется в Средние века вследствие характерного для средневековой религиозной философии разделения мира на две взаимно противоположные реальности: потусторонний и посюсторонний мир. Граница между этими реальностями и позволяла сущностные признаки посюстороннего человеческого интеллекта считать рациональными, а угадываемые черты потустороннего Божественного разума обозначать как иррациональность. Преодоление же этой границы со стороны человека представлялось как трансценденция, а пересечение этой границы Божественной духовностью и ее воплощение в явления посюсторонней реальности описывалось как экзистенция.

Не вдаваясь в детали средневекового мировоззрения, укажем только на то обстоятельство, что эта граница и ее осознание появляется в ходе отделения человека от природы и становления рациональности, и она имеет вполне научный смысл, активно используемый в современной гуманитарной методологии.

Основным субъектом общественной жизни является человек, понимаемый, прежде всего, как индивид, индивидуальность и носитель культуры. В качестве такового, человек никогда не обладает всей полнотой научной информации о предметах, вовлеченных в его жизненный мир. Разум же для человеческого индивида, будучи его живым разумом, за исключением проведения целенаправленных научных исследований, является интуитивно обусловленным, культурно оформленным осознанием своей противопоставленности вещам его жизненной реальности. При этом сам человек начинает трактоваться как противоположность осознанию, то есть, как бессознательное. Проще говоря, люди поступают разумно и со стороны воспринимаются как разумные существа тогда, когда знают, что и зачем делают, действуют осознанно, целенаправленно и могут обосновать свои поступки.

Умение встать на позиции индивида и познавать от его лица конкретные объекты реальности становится источником ее проблематизации для социальных и гуманитарных наук, мыслящих с точки зрения современности.

На человека как на предмет исследований распространяется принцип неисчерпаемости предмета для рационального познания. Этот принцип означает, что любая вещь всегда практически используется «целиком», при остром дефиците знаний о ней. Причем использовать ее приходится сейчас, не дожидаясь, когда наука через годы откроет причины, запрещающие ее использовать. Следовательно, человек как предмет самопознания не отдает себе полного отчета в том, кто он таков. Но он и сам живет, и пользуется вещами, мало что зная о них и о себе самом. Отсюда - современные попытки превратить бессознательное в постулат познания.

Таким образом, объективность для современной науки представляет собою не столько непосредственно воспринимаемую, сколько угадываемую за осознанием внерациональность.

Проще говоря, источником проблем классической науки является внерациональность, рассматриваемая с точки зрения абсолютного субъекта, например, всеобщего и единого разума, поиск и моделирование внерациональности как идеализированного объекта, подчиняющегося единым законам природы.

Источник проблем современной науки является та же внерациональность, рассматриваемая с позиции индивидуального человеческого субъекта, поиск и представление внерациональности как бессознательного, многообразно функционирующего в рамках законов свободы.

«Алиберализм» как признак объективности.

С точки зрения абсолютного субъекта, объект подчинен не законам свободы, а объективным законам природы. Именно это позволяет субъекту присваивать объект и преобразовывать его в соответствии со своими взглядами, потребностями и идеалами, ставить его в зависимость от себя и нравственно оправдывать такую политику.

Подобное отношение к объективной реальности вполне конструктивно, если, конечно, объективная реальность вовсе лишена разума. Оно и по сей день находится в основе естественных и технических наук. Но таким же становится и отношение к носителям разума другого типа. Это легко проиллюстрировать, например, «психологией старшего брата» и «двойными стандартами» для себя и для чужих, якобы «менее развитых культур». Оно проявляется в «педагогической практике» России, европейских и североамериканских стран: культурная помощь Азии, Африке, Латинской Америке, «наказание» Югославии, Ирака за отступление от стандартов Запада. Оно прослеживается в колониальной политике XIX века.

Так колониализм нельзя объяснять только поиском дешевой рабочей силы, рынков сбыта, источников сырья и т.п. экономическими факторами. В его основе лежит великий моральный проект, который Р.Киплинг назвал «бременем белого человека». Нравственная суть проекта колонизации заключается в «помощи» неевропейским народам, в подъеме их до уровня метрополий, то есть, в их европеизации. Любопытно, но эта же моральная подоснова присутствовала в отношениях СССР и США в годы холодной войны, обе страны сочувствовали друг другу, навязывая «несчастному врагу» свои ценности.

У разных народов есть различное представление о свободе, даже в самой Европе на разных этапах ее развития оно изменялось. Свобода может быть самообусловленностью, но может быть и свободой выбора между Божественным и дьявольским, как в Средние века, и освобождением от угнетающей необходимости во имя необходимости, более гуманной, и просто непознанной необходимостью. Свобода может представляться и в виде творчества идеального, утопического социального строя, в виде социальной защиты, политической независимости, выбора поступка на основе субъективной воли и в рамках принятого законодательства, политического выбора и т.п.

Сегодня Европа в основном ассимилировала все эти разновидности свободы, подчинив их самообусловленности. Европа же классическая, еще в середине XX века их игнорировала, считая самообусловленность единственным видом свободы. В таком случае, иные типы свободы, конечно, выглядели как зависимость, рабство, угнетение.

С точки зрения индивидуального субъекта, внерациональный объект представляет собою полную неопределенность, ограниченную только субъективной волей к самообусловленности. Однако такое представление внерациональности не дает субъекту считать его основным ориентиром своей жизни. И Бог, и классическая материя в глазах исключительно индивидуального и самообусловленного субъекта теряют статус реальности.

Эта трагическая ситуация стала фактом общеевропейской реальности к середине XX века и сохраняется по сей день, хотя она уже утратила эмоциональную остроту. Вот, например, как о ней писали в ту пору лучшие представители западной философии и литературы:

- Ты называешь свободой право на блуждание в пустоте? (А. де Сент-Экзюпери).

- Я молил, выпрашивал знамение, посылал к небесам призывы, по не получил ответа. Небо не знает ничего, не знает даже моего имени. Каждую минуту я задавал себе вопрос: что я такое в глазах бога? Теперь я знаю ответ: ничто. Бог меня не видит, бог меня не слышит, бог меня не знает. Видишь ли эту пустоту над нашими головами? Видишь эту брешь в дверях? Это бог. Видишь этот провал в земле? Это бог. Это тоже бог. Молчание — это бог. Отсутствие — это бог. Бог — это одиночество людей. (Ж.-П. Сартр).

- Мое существование не имеет никакой цели и смысла, оно по своей сущности абсурдно и обречено на гибель. Что бы я ни сделал, я делаю хорошо, если действительно я сам это делаю. (М.Хайдеггер).

- На какую бы плоскость мы ни встали, границы, которые находит свобода, находятся в самой свободе. Никогда мы не были так свободны, как в период оккупации. (Ж.-П.Сартр).

- Человек есть прежде всего субъективно переживаемый проект, вместо того, чтобы быть пеной, плесенью или цветной капустой. Душа – вакуум, человек – ничто, не оболочка образует сосуд, а его внутренняя пустота. (Ж.-П.Сартр).

Свобода, превратившись в растерянность и дезориентацию человека в мире начинает трактоваться как ответственность человека, прежде всего, перед собой, затем перед другими людьми и как современный гуманизм. Таким образом, самообусловленность перестает быть той романтической свободой, какая характеризовала европейские культуры в Новое время и становится зависимостью от неопределенного бессознательного. А вместе с этим, утрачивается противоположность между субъектом и объектом, рациональным и внерациональным и на передний план начинает выходить парадигма «Я-Другой», оттесняя противопоставление субъекта и объекта.