Оружие нашей победы

Эта жизнь, Богом данная, настолько драгоценна, что мы долж­ны ценить ее, дорожить ею и радоваться без конца. Ведь Бог со­творил мир для радости, для добра, для любви, чтобы мы как дети радовались, веселились. А у нас нет такой радости. Я вот только радовался в жизни, когда окончилась война.

А сейчас война еще не кончилась. Она идет, продолжается. По всей России —духовная война. Это-то мы видим. И будущее страшит нас ужасно. Как дальше жить? Везде обман, насилие раз­личное, убийство. Что нам дети скажут на это? Могут ли они нам сказать благодарное слово за то, что мы приготовили им для жиз­ни? Ничего умного, ничего доброго нет. Все одно — папиросы, ху­ление, насилие, нравственная грязь. Мне даже страшно порой, что мы с нашими детьми делаем. 99

Однажды во время встречи в школе один мальчик спросил меня:

— Батюшка, а почему нам теперь стали говорить, что Бог есть? Ведь нам все время говорили, что Бога нет. Что Он — в отпуске, что ли был, Бог?

Видите: до чего нам мозги туда и сюда крутили, детей замучи­ли. Как же не защитить нам таких обманутых деточек? Не расска­зать им о правде, о курсе духовной науки?

Так что наша жизнь — это школа, и школа, и школа. Гонение на Православие — оно от сотворения мира. Оно было и в революцию, и в сталинское, и в хрущевское время. И всегда человек стоял пе­ред выбором. И сейчас стоит, хотя гонений внешних нет. Но гонит враг наше сознание христианское, совесть нашу теснит, чтобы мы дрогнули, чтоб с креста, данного нам Господом, сошли. А выбор — он всегда перед нами. Или Христос — или дьявол. Другого нет. Вспомним и осознаем, как нас искушали, что было — прежде и те­перь. Это все наши экзамены на то, какие мы христиане.

«КОММУНИСТ, ДАЙ НАМ ХЛЕБУШКА!..»

В начале 90-х годов около года я служил в рабочем поселке Колывань, под Новосибирском, где работал на восстановлении храма Александра Невского. Один работник местного поссовета рассказал об обмане, который придумали коммунисты в первые годы советской власти, чтобы отвратить детей от Бога.

Человек этот был тогда совсем малышом, ходил в детский сад, который устроили в доме сосланного священника. Время было голодное — хлеба не было. На втором этаже батюшкиного дома был резной тесовый балкончик. Туда поставили корзину с наре­занными кусками хлебушка, привязали к корзине веревку, посади­ли туда человека. А внизу гуляли дети — двенадцать или четыр­надцать малышей. Ребятишкам снизу этих приготовлений к «спек­таклю», конечно, видно не было. И вот один «агитатор» так заго­ворил с детьми:

—Детки, вы, наверное, кушать хотите? Да? Тогда кричите, гром­ко кричите: «Боженька, дай нам хлебушка!»

Детки, конечно, кричат, стараются.

— Ребятки, Боженька вас не слышит, еще громче просите! Дети громче выкрикивают:

— Боженька, хлебушка нам дай!

— Почему же Боженька не отвечает? — спрашивает тот «агитатар». — А может, никакого Боженьки и нету вовсе? А раз нету — никто вам хлебушка не даст... А теперь кричите: «Коммунист, дай нам хлебушка!»

Они только крикнули — как сверху, с балкона, опускается на веревочке корзинка с хлебом, как бы сама собой.

Вот видите, дети: никакого Боженьки нет, а есть коммунисты! Нате, дети, кушайте! Будем теперь жить с коммунистами, а Бог нам не нужен.

На деток малых тогда этот дешевый прием безбожной «пропо­веди» произвел впечатление, тем более, что тогда кусок хлеба дорого стоил.

Но что сейчас нас, взрослых и умудренных, заставляет верить, когда, как и в прежние времена, нам лгут о Боге? Скольким таким обманам мы готовы верить? Лукавые заморские проповедники, всякие «благодетели» травят нам души своими байками, а мы ис­кренне считаем, что они хотяд просветить нас. Строители глобалистского мира внушают нам, что христианство устарело, и мы верим, что оно мешает благоденствию. Поверим ли новым льсти­вым словам против Христа? Предадим ли веру и родную жизнь? Вот выбор для каждого из нас.

«СНИМИ КРЕСТИК!..»

Может, и очень скоро, настать время, когда каждого из нас спро­сят: в кого веришь? Исповедуем ли тогда Христа безбоязненно? Или отречемся ради сытости и спокойствия?

Для укрепления в вере нам почаще надо обращаться к жизни исповедников, потерпевших за веру.

Во время моей службы в Самарканде я познакомился со ста­реньким священником отцом Кондратом и псаломщицей Агрип­пиной Ивановной Меленчук. Удивительны их судьбы. Обе из Бе­лоруссии. Обе старенькие. Обе калеки. Обе по 10 лет отсидели. Что они земляки, узнали в храме: батюшка обратил внимание на седенькую старушеньку Агриппину Ивановну — пела она хорошо. Такой дивный голосок у нее был! Поставил псаломщицей.101

Агриппина пострадала за крестик — то есть за крест Христов, который она не сняла даже перед угрозой тюрьмы и ссылки. Ро­дителей ее — «врагов народа» — арестовали, ее же отдали в дет­дом. Когда выросла, устроилась работать в Минске на ткацкую фабрику. Мастер ее цеха заметил, что носит она крестик, подо­шел к ней:

—Агриппина, сними крестик.

Она молчит — ничего не сказала. Мастер и на другой день к ней с тем же требованием. Она опять ничего не ответила и кре­стик не сняла, хотя могла, как многие, для вида снять или запря­тать куда-то. На третий вечер мастер говорил с ней резко, почти кричал:

—Агриппина, ты почему крестик не сняла?!

Вот так, значит. Помешал им крестик. Она опять ничего не от­ветила. На четвертый вечер ее вызвали в контору. В кабинете ди­ректора сидели два человека в черных кожаных пиджаках.

—К нам поедете, — сказали ей.

Та было упираться. А директор успокаивать стал:

т- Да поезжай, Агриппина, что ты — боишься, что ли? Ведь никуда не денешься — привезут тебя обратно...

Когда за машиной закрылись двое железных ворот, сердце у Агриппины стукнуло: «Ой, куда привезли?» Закричала:

—Отпустите меня!

Да уже поздно было. Усадили арестованную за стол — и по­шли допросы: где родилась, кто родители, родные — всю подно­готную выспрашивали. Следователи менялись один за другим, начиная сначала одни и те же вопросы задавать, а она все это время на табуретке сидела. Тогда она говорит:

—Так сколько вы манежить меня будете? Я есть хочу!
Принесли ей кусок хлеба и кружку кипятка. Потом крестик уви­дали. Потребовали:

— Сними крестик!

— Нет, не сниму — я крещеная.

Настаивать не стали, но подошли трое охранников:

—Снимай платье!

—Нет! Убейте — не сниму платье! Я девица.
Бесполезно протестовать. Грубо осмотрели ее: нет ли каких

пятен на теле, родинок, бородавок — особых примет на случай побега. Она тогда все еще не поняла, к чему дело идет. Потребо­вала после допроса:

—Везите меня домой!

—Куда тебя ночью везти? Отдохни у нас.
Завели ее в кладовку, где хранились доски, уложили на голый деревянный топчан. Уснула она крепко — намучилась на допро­сах. Утром соскочила, хотела свой крестик поцеловать, хвать — а крестика нет. Шарила, шарила — нигде нету. Ночью, пока она спа­ла, пришли и сняли крестик.

На фабрику Агриппина так и не вернулась. Ее без всякого суда отправили в заключение на 10 лет в красноярскую тайгу. За что — никто не сказал. Приговора не было. Десять лет проработала на лесозаготовках. А после освобождения поехала не в Белоруссию, а в Узбекистан, где и познакомилась со своим земляком, отцом Кондратом, стала псаломщицей.

А батюшка был поистине чудотворцем. Под конец жизни вы­сох совсем, тяжело ему стало. Матушка Агриппина слышала, как он встал перед иконами (а икон у него было — от пола до потол­ка!) и попросил:

— Господи! Благослови меня умереть безболезненно!

— Батюшка, ну что ты делаешь, чего ты просишь? — говорит ему Агриппина. — Зачем смерти просишь?

— Мать, я устал. Не могу- Тяжело. Ну, куда я — старый? Пора умирать, — отвечает отец Кондрат и снова молится, — Пресвятая Богородица! Помоги мне умереть безболезненно...

Только к иконе подошел — как упал и умер. В 1977 году это было. Позвонили мне — я приезжал на похороны. Тогда матушка Агриппина все и рассказала — про него и про себя. Какую она школу жизни прошла. 10 лет в лесу провела — за то только, что крестик носила.

Кто-то крест, как украшение, в ушах носит — смеется над свя­тыней, а есть певцы и певички — и вовсе непристойно с крестом обращаются, кощунствуют. А простой русский солдат Евгений не снял креста, как того от него требовали в обмен на жизнь, и при­нял мученическую смерть от руки чеченских бандитов. И сегодня живо исповедничество в сердцах православных.103

«ТЫ ОПОЗОРИЛ НАС…»

Трудно верующему ребенку учиться среди атеистов, особенно если неразумные учителя во что бы то ни стало хотят заставить его отречься от Бога. Но Бог и детям дает силы для исповедничества.

Вот какая «битва» происходила в конце 60-х годов вокруг мое­го старшего сына Володи, который учился в Колпашеве с 1-го по10-й класс в школе № 3 на одни пятерки, четверки бывали лишь изредка. Все эти годы был он старостой в классе. Все учителя и школьники очень его уважали. Он на олимпиаде по математике занял первое место в области. На всех собраниях только и слы­шали:

— Володя... Володя... Такие успехи...

Говорю это не для того, чтобы похвастаться. Дело в том, что сын никогда не выставлял напоказ свою веру, потому директор и не подозревал, что гордость школы, будущий золотой медалист (об этом все в школе говорили открыто), на самом деле «отста­лый человек», как тогда говорили о верующих. Но, видно, пошли какие-то разговоры, или кто-то сказал директору, что лучший уче­ник, оказывается, «мракобес» — в церковь ходит. Как бы то ни было, но во время сдачи экзаменов директор школы Анатолий Иванович вызвал Володю к себе в кабинет и задал странный во­прос:

— Володя, какая разница между космическим кораблем и цер­ковью?

— Анатолий Иванович! Вы не по теме задали вопрос, — не растерялся Володя, чувствуя, видимо, подвох.

— Как не по теме?

— А мы не проходили ни церкви, ни космического корабля. У нас не было таких предметов.

Последовала пауза. Затем директор, выйдя, видимо, из тер­пения, спросил в лоб:

—Ты, наверное, крестик носишь?

Тогда Володя вытащил из-под рубашки крестик и показал ему. Анатолий Иванович начал ерзать по креслу, побледнел:

—Ты опозорил нас, убил! Теперь наша школа пропала...
И давай допекать сына, попрекать его:

—Ишь ты, за лестницу прячешься в церкви, а люди все равно видят тебя, знают, что ты за лестницей на коленях молишься!..

Целый час его мучил. Володя в директорском кабинете кре­пился. А когда пришел домой, у него хлынули слезы. Портфель — в угол, сам бросился на диван. Я уж на что глухой — артиллерист — и то услышал, как стучит его сердце. Подошел к нему и вижу: лежит Володя на диване, а на нем рубашка прыгает — так сердце колотится, что готово из груди выскочить. Мне стало жутко. Я бро­сился к нему:

— Володя, ты что? За тобой гнался кто-то?

— Нет.

Мать подошла:

—Володенька, сынок, что с тобой такое?

Долго молчал — ничего не отвечал. Потом тихо говорит:

— Анатолий Иванович ругал меня за церковь.

— О-о-о!.. Так вот, сынок, что скажу тебе. Ты Библию читал? Знай, что как на Христа было гонение, так и на тебя будет гоне­ние. За веру. Приготовься.

Мать намочила полотенце холодной водой, смочила сыну лоб и грудь под рубашкой. Он даже не мог сидеть от потрясения — так его, совсем еще ребенка, жестоко били словами, унижали! Он ведь до этого случая ни от кого не слышал никакого грубого слова. Немного успокоившись, Володя сказал:

—Мам, Анатолий Иванович велел, чтоб ты завтра к двенадца­ти часам подошла к нему в кабинет.

Жена моя, Антонина Яковлевна, пришла назавтра в школу — а в директорском кабинете девять человек собрались, что-то вро­де педсовета. Директор начал с обвинений:

— Антонина Яковлевна! Почему вы детей калечите?! Завуч предлагает:

— Надо лишить ее материнства!!!

Жена моя выпрямилась, чуть не заплакала:

— За что?!

— А за то, что калечите детей. Тогда она отвечает им:

— Не вы ли на каждом собрании говорили: «У Володи по уче­бе и поведению пятерки одни»? Вы сами — не я — представили его к золотой медали за усердие, несмотря на то, что он не был пионером и комсомольцем. Вся школа знает об этом. Так за что же вы хотите лишить меня материнства? Чем я искалечила сына?

Им нечего ответить, только поддакивают друг другу- «искале­чила сына» да «лишить материнства». Тогда жена раскрыла су­мочку и стала записывать. Анатолий Иванович спрашивает:

— А что это вы пишете?

— Я вас переписываю — тех, кто хочет лишить меня материн­ства.

— Зачем это? 105

— Буду подавать жалобу в Москву. Тогда Анатолий Иванович забеспокоился:

—Обождите, мы разберемся здесь, на месте...

Сразу смягчились и начали говорить по-хорошему. Но на этом история не закончилась. Когда был выпускной вечер, то всем ат­тестаты выдают, а Володе — нет. Собрание заканчивается, всех приглашают к столу. Тогда школьники закричали:

—А почему Володе ни медали не дали, ни аттестата не отда­ли?!

Володя не растерялся и не испугался, ничего не требовал. По­нимал, что к нему такое отношение из-за церкви.

Но когда он пришел в 4 часа утра с выпускного вечера, то пока­зал мне аттестат — отдали все же, только тихо, не при всех. А насчет медали директор даже не заикнулся. На другой день Воло­дя пошел с матерью вместе к директору, и тот объяснил — не имели права вручить золотую медаль, потому что Володя в церковь хо­дит, а мы боремся с церковью. Так медаль и не отдали...

Господь помогал Володе — он окончил два института, отслу­жил в армии и все-таки пришел служить в церковь, стал священ­ником — сначала в Томске, сейчас в Новосибирской области. Пре­подает в Богословском институте. К нему очень хорошо относятся прихожане и студенты.

«ЧТО ВАШ КРЕСТ СО МНОЙ СДЕЛАЕТ?!»

В Новосибирске в храме Всех Святых в годы богоборчества был клуб и кинотеатр. Зал огромный. Но стала безбожная «куль­тура» в упадок приходить — мало народу ходило в этот кинотеатр на святом месте.

Семь лет назад вернули здание церкви. Возобновилась служ­ба. И повалил народ в храм. В притворе устроили прилавок — метров шесть длины, где выставили под стеклом иконочки, кре­стики, различные книги духовного содержания. А бывшая дирек­тор клуба стала продавцом этой небольшой церковной лавки.

Как-то днем, когда служба уже закончилась, народу в храме не было, зашли три парня. Вели себя очень дерзко — даже шапок не сняли. Один из них с вызовом спрашивает продавщицу:

— А где здесь церковь сатанистов?

Женщина так и обомлела: как она, пенсионерка, справится с ними, если они вздумают учинить какое-нибудь кощунство? Батюшке в алтарь не крикнешь —далеко. А парни со злобой подсту­пают к ней:

—Понавешали тут идолов!

Это они на Святые Иконы так говорят — идолы. Тут взгляд одного из парней упал на крестики на прилавке под стеклом, и он начал куражиться:

—Ну, вот, тетка, знай: я — сатанист! И что ваш крест со мной сделает?! Дай-ка его сюда!

«Господи, помоги! — взывает она мысленно. — Схватит кре­стик, убежит, а я его не догоню... Защити, Господи!» Вдруг так спокойно ей стало, достала она совсем небольшой крестик. Толь­ко захотел взять его этот парень, только Святыня слегка косну­лась его ладони, как он подскочил, будто его током ударило, взре­вел, а потом закричал — во весь голос, на весь храм:

—А-а-а-а-а-а!!!

Священник, иеромонах Феодосии, выскочил из алтаря:

— Что за крик? Продавец объясняет:

— Вот эти трое сатанистами себя называют, шапок в храме не сняли, дерзили, требовали дать им крестик, посмеяться хотели, но только я коснулась крестом его руки, как он затрясся, закричал, будто сумасшедший.

Отец Феодосии крепкий был, схватил парня за согнутую руку, выпрямил ее — а на ладони, на том месте, где крестик ее коснул­ся, кожа вспухла и стала сине-багровой, как от ожога. И руку у него судорогой свело, аж перекрутило, будто выворачивает ее какая-то сила. Батюшка уж отпустил этого парня, а он все равно кричит без умолку. Тогда двое дружков подхватили его под руки и увели на улицу... 107

Вот какую силу Крест имеет. Господь показал это парню, кото­рый сам себя назвал сатанистом и похвалился самоуверенно: «Что ваш крест сделает со мной?» Но даже прикосновения к маленько­му нательному крестику не выдержал — страшный ожог получил.

Этот маленький, казалось бы, случай — живая проповедь для нас. Потому и ведется борьба против Креста, что невыносима его сила для тех, кто служит дьяволу. Дьявол против креста безсилен, потому что крест — это оружие нашей победы.