О вещах, которые могут быть подвергнуты сомнению

Уже несколько лет назад, обратив внимание на то, как много ложного принял я за истинное, когда был молод, и как много сомнительного выстроил на основании этого впоследствии, я пришел к выводу, что, если я вообще хочу установить в науках что-нибудь прочное и постоянное, однажды в жизни должно быть заново перевернуто все, начиная с самых основ. Но это казалось мне громадным трудом, и я ждал, пока не достигну такой зрелости, за которой другая, более подходящая дпя научных исследований, уже не придет. И вот поэтому я непростительно долго медлил, тратя оставшееся мне для действий время на рассуждения, так что теперь чувствую на себе вину. Таким образом весьма кстати освободил я нынче ум свой от всех иных забот, но озаботился спокойным, надежным досугом и уединяюсь, чтобы тем серьезнее и свободнее посвятить уединение этому общему ниспровержению моих мнений.

При этом не нужно доказывать ложность их всех (этого, впрочем, я вообще вряд ли когда-нибудь достигну), но, как в этом убеждает сам рассудок, вещи не вполне верные и несомненные должны быть подвергнуты критике не менее тщательной, чем явно ложные, и если я найду повод сомневаться в чем-нибудь одном, то этого должно быть достаточно для того, чтобы пересмотреть все. Не требуется также и обзора всех взглядов по отдельности - это было бы работой бесконечной. Но поскольку, когда подкапывают фундамент, само по себе рушится все, что на нем возведено, я хочу сразу подступить к самым принципам, на которые опиралось все,во что я некогда верил.

Дело в том, что поистине все вещи, которым я приписывал абсолютную достоверность, были восприняты мной или от чувств или посредством чувств. Между тем я не однажды имел повод упрекнуть их в ложности; благоразумию же надлежит никогда не доверять вполне тому, что хотя бы один раз обмануло нас.

Итак предположим, что не Всеблагой Бог - источник истины, но некий злобный дух, в высшей степени могущественный и хитрый, все свои стремления положил на то, чтобы обмануть меня; я буду считать, что небо, воздух, земля, цвета, формы, звуки и все вообще внешние вещи есть не что другое, как обманчивая игра сновидений, ловушка, в которую он завлекает мой доверчивый ум. Будем считать, что и у меня самого нет ни рук, ни глаз, ни плоти, ни крови, ни какого-либо чувства, но что все это существует только в моем ложном представлении. Я буду упорствовать, намеренно оставаясь при этом мнении, и, таким образом, если не в моей власти познать что-либо истинное, тоя по крайней мере в той степени, в какой это зависит от меня, надежно огражу себя таким разумением от того, чтобы согласиться с чем-нибудь ложным, и тогда уже наш обманщик, сколь бы он ни был могуществен и хитер, никак не сможет повлиять на меня. Но огромной работы требует выполнение моего плана, и какая-то странная вялость неизменно воскрешает во мне прежнее обыкновение. Так пленник, наслаждаясь во сне воображаемой свободой, начинает вдруг предчувствовать пробуждение и боится, что поднимут его, и упрямо смыкает веки, желая остаться в плену льстивых грез. Сам собою скольжу я назад к старым мнениям и убеждениям, точно также боясь проснуться, а проснувшись - увидеть, что тихий и благодатный покой уступил место тяжелому дозору, нести который придется без света, среди глухой тъмы уже возбужденных к сопротивлению непреодолимых трудностей.

34. Философия эпохи просвещения Наш интерес к философии эпохи Просвещения определяется не только тем, что эта философия является одним из важных этапов в развитии западноевропейской философской мысли, во многом повлиявшей на характер новых философских течений в XIX веке.

Философия эпохи Просвещения невольно привлекает к себе наше внимание еще и потому, что многие ее ориентиры, связанные с преувеличенными надеждами на разум, науку, просвещение, в середине XX столетия стала и нашими ориентирами, идейно в середине XX века мы были захвачены перспективами научно-технического прогресса и многие идеи философии истории” XVIII века получают свое второе рождение в “технологическом детерминизме” XX века. Я как в XVIII веке мы сталкиваемся с описаниями ряда философов по поводу возможных негативных последствий научного прогресса для человека, так и в XX веке в работах многих философов сквозит то же беспокойство и та же тревога за судьбу человека, увлеченного научно-техническим процессом и столкнувшегося с массой проблем, вызванных этим прогрессом.

34/2.Ф эпохи просвещения.Вольтер.Руссо.Родина идей Просвещения — Англия конца XVII в., но особого взлета они достигли во Франции в XVIII в. Эпоха Просвещения ознаменовала новую стадию в развитии европейской классической философской мысли XVII-XIX вв. Философы-просветители выступали за совершенствование общества и человека под лозунгами торжества науки и прогресса. Они ратовали за распространение знаний, за продуманное воспитание человека, который, как они полагали, по своей природе добр и его пороки обусловлены пороками общества.Классическую форму философия эпохи Просвещения получила во Франции. Патриархом французских просветителей стал Франсуа-Мари Аруэ, писавший под псевдонимом Вольтер (1694-1778). В своих “Философских письмах” он начал пропагандировать на континенте эмпиризм Бэкона и Локка, физику Ньютона, английскую конституцию и веротерпимость. Вольтер выступил с программой радикального обновления общественного сознания на основе критики католической церкви, религиозного фанатизма и суеверий.Основные его философские произведения: «Философские письма», «Философский словарь», «Орлеанская девственница» и др.Вольтер – деист, т. е., признавая детерминированность естественных и общественных явлений, философ склонялся к мысли, что конечная причина их движения и развития является Божественной.Вольтер ввел в философию термин «философия истории», под которым он понимал учение о прогрессивном развитии человечества. Исторический процесс определяется, по его мнению, развитием и распространением идей, творчеством передовых мыслителей. Важную роль в развитии общества он отводил торговле, науке, росту народонаселения.Социально-политические взгляды Вольтера имеют в целом антифеодальную направленность. Он выступал за свободу печати, слова, совести. Требуя равенства граждан перед законом, философ в то же время считал неизбежным. Жак Руссо (1712—1778), считал, что «человек — по природе доброе и хорошее существо и что единственно его собственные учреждения делают его злым и дурным». В своей диссертации «Рассуждение о науках и искусствах» Руссо показал противоречивый характер развития цивилизаций. Он противопоставляет своей эпохе — эпохе сословных привилегий и лицемерия — простоту, невинность и добродетель первобытных людей.Призывая просвещать людей не отвлеченными науками, а добродетельными поступками, Руссо предлагает соединить политическую власть и просвещение. Только такое соединение власти со знанием и мудростью способно, по его словам, «побудить правителей совершать хорошие поступки на благо человеческому роду».В самом значительном своем труде «Об общественном договоре, или Принципы политического права» (1762) Руссо, как и все французские просветители, утверждает концепцию гражданской свободы: «Человек рожден свободным, — а между тем везде он в оковах». Считая равенство естественным состоянием человеческого общества, Руссо главную причину неравенства видит в возникновении частной собственности. Он предостерегает от упрощенного понимания равенства людей. По его словам, равенство предполагает «строгую умеренность во всем, устранение всяких излишеств», отсутствие злоупотреблений, ограничение размеров имущества знатных и богатых. В целях смягчения неравенства Руссо предлагал ввести прогрессивный налог, ограничить переход имущества и капитала по наследству, освободить от налогов тех землевладельцев, которые имеют лишь самые необходимые средства труда.Руссо отстаивал в целом утопическую идею социального эгалитаризма — устранение неравенства путем распределения между всеми относительно равной частной собственности.Реализация свободы и равенства возможна, по его мнению, лишь при республиканском образе правления, так как только в республике подлинным творцом законов является сам народ.

42.Стиль и основные темы философии Ф.Ницше. Анализ произведения «Так говорил Заратустра», 1 часть. Фрагменты «О трех превращениях», «О дарящей добродетели»."Так говорил Заратустра" — это, пожалуй, самое влиятельное и специфическое произведение Ницше — почти не поддается сколько-нибудь адекватным пересказу и изложению, если таковые должны быть краткими. Подзаголовок книги парадоксален: "Книга для всех и ни для кого". Имя "Заратустра" взято из восточных легенд и верований — с несомненной целью подчеркнуть отличие "жизненной мудрости", проповедуемой Заратустрой, от типично европейских норм, ценностей, догматов.Завязка и стиль книги таковы. Когда Заратустре исполнилось тридцать лет, он покинул родину и ушел в горы, десять лет наслаждаясь одиночеством. Но вот он пресытился своей мудростью, сердце его обратилось к солнцу за напутствием и благословением сойти вниз, к людям. Он спустился с гор и встретил старца, который в отшельничестве своем искал Бога. Старец сразу заметил: чист взор Заратустры, на лице его нет отвращения. Не оттого ли идет он так, словно танцует? Старец, узнав о намерении Заратустры идти к людям, уговаривает его остаться в лесу. Но Заратустра отвечает: "Я люблю людей". И расставаясь со святым старцем, думает: "Возможно ли это?! Этот святой старец в своем лесу еще не слыхал о том, что Бог умер!".Он рассказал о "трех превращениях духа": сначала дух сделался верблюдом, потом верблюд превратился во льва, а лев стал дитятей. Смысл этих символических превращений: сначала дух хочет испытать тяжесть своей ноши, хочет, чтобы его навьючили, подобно верблюду, и спешит в пустыню свою. Потом дух хочет обрести свободу и, подобно льву, стать господином. Однако дух-лев скоро понимает, что, наслаждаясь свободой, он не может стать духом-созидателем. Символ дитяти означает полное обновление духа, "начальное движение, священное утверждение".