Тема 4.Наименования цвета в русской языковой картине мира

Наименования цвета не раз оказывались предметом пристального лингвистического анализа. Изучение этой группы лексических единиц в разных языках мира имеет уже давнюю традицию и представлено сотнями публикаций. Говоря о непрекращающемся потоке работ, в которых с той или иной целью рассматриваются цветообозначения, лингвисты следующим образом объясняют внимание исследователей к столь небольшой и специфической группе слов, какой являются колоративы:

Способность различать цвета составляет существенную часть возможностей зрительного восприятия человека, и поэтому психология и физиология проявляют большой интерес к проблемам цветового зрения и цветового восприятия. Значимость цветового зрения для разных наук о человеке - одна из причин пристального интереса к изучению процессов объективации цветовых ощущений в языке [Василевич 1987, 3-4]. В значительной степени ученых-лингвистов привлекало выявление специфики значения колоративов. В науке известны разные попытки выявить, что же обозначают наименования цветов, ведь относительность их денотатов очевидна.

Одна из этих попыток связана со стремлением описать понятие цвета сквозь призму модели, принятой в хроматологии (с учетом таких категорий, как тон, яркость, насыщенность), другая - сквозь призму нейрофизиологических категорий, третья - путем соотношения с образцами в колерных таблицах. Однако, как отмечают исследователи, ни один из названных путей не привел к нужному результату (см. лингвистический комментарий в работах: [Фрумкина 1984, с. 24.27; Conclin 1969].

Известный ученый Анна Вежбицкая, рассматривая денотативную соотнесенность цветообозначений, делает вывод о связи цветовых понятий (концептов) с определенными “универсальными элементами человеческого опыта” и определяет эти универсалии следующим образом: день и ночь, солнце, огонь, растительность, небо и земля: “Цветовое восприятие нельзя выразить словами. Тем не менее, мы можем о нем говорить, потому что умеем связывать наши зрительные категории с определенными универсальными образцами” [Вежбицкая 1996, С. 232-234].

Остановимся более подробно на характеристике этих универсальных образцов. Различение дня и ночи приводит к способности дифференцировать и противопоставлять светлое (свет) и темное (тьму), белое и черное.

Находясь в естественном окружении живой и неживой природы, человек способен различать цвет неба (обычно- синий) и земли (обычно- коричневый), травы, растений (обычно -зеленый) и солнца (обычно - желтый и блестящий).

А.Вежбицкая делает вывод о том, что в выделении цвета как такового важна роль сравнения или, более точно, - подобия в передаче зрительных ощущений. Ср.: золотой (который выглядит как золото); во многих языках мира красный - это цвет крови; устойчивый характер (и это можно проверить на материале различных языков) носит связь красного цвета и цвета огня (ср. англ red-hot “раскаленный докрасна”, red coals “красные угли”, русск. красный петух “поджог” и украинск. червоний пiвень, а также польск. Czerwony kur и др.). Как пишет автор, большинство людей не сталкивается с кровью столь же часто, сколько с огнем, “ кровь не столь привычна человеческому зрению, как огонь” [ Вежбицкая A.1996, 265]. Хотелось бы отметить, что трактовка денотативной соотнесенности цветообозначений сквозь призму неких универсальных образцов представляется весьма логичной.

Трудно назвать область языкознания или психологии, в которой бы не привлекались цветонаименования для решения важных теоретических вопросов. Однако можно говорить, пожалуй, в первую очередь о тех отраслях знания, в которых изучение наименований цвета является весьма органичным и продуктивным. Одной такой отраслью выступает этнолингвистика, в рамках которой достаточно активно изучается роль колоративов в языковой картине мира (в аспекте ее влияния на взаимодействие человека с внешним миром). Решение этого вопроса было связано в первую очередь с выявлением функции языка в процессе категоризации действительности, иными словами - для экспериментальной проверки теоретических положений, известных в лингвистике под названием гипотезы Сепира и Уорфа. “Мир, в котором живут общественные образования, говорящие на разных языках, - писал Э.Сепир. - представляет собой различные миры, а не один и тот же мир с различными этикетками... Язык является замкнутой продуктивной системой символов,... которая в действительности определяет для нас опыт в силу своей формальной структуры...; мы бессознательно переносим установленные языком нормы в область опыта” [ Sapir E. Conceptual categories in primitive language.- Science. 1931.vol. 74. P. 578- Цит. по работе: Василевич А.П. 1988-а., 58].

Да, действительно, номинация цветов по-разному осуществляется в различных языках. Названия цветового спектра могут довольно сильно отличаться в различных языках как в количественном, так и в качественном отношении. Свидетельствует ли это о зависимости восприятия цвета “в опыте” от языкового членения цветового пространства? Экспериментальные исследования, проведенные известными психолингвистами Р.М.Фрумкиной (по методу свободной классификации) [См.:Фрумкина Р.М.1984] и А.П.Василевичем (ассоциативный эксперимент с применением цветовых таблиц)[см. Василевич А.П.1988-а] показали, что гипотеза Сепира-Уорфа “не работает” применительно к восприятию цветового спектра, т.е. язык не задает восприятие цвета представителями тех или иных языковых коллективов. А.П. Василевич в результате своего психолингвистического исследования сделал вывод о том, что “восприятие цветового пространства зависит, по-видимому, не столько от языка индивида, сколько от особенностей культурно-исторического плана” [ См.: Василевич А.П. 1988-а., 64].

Вот почему в некоторых работах, рассматривающих язык в его связях с историей и культурой этноса, колоративы получают названия цветовых этноэйдем - сквозных образов, значимых для конструирования национальных картин мира [cм.: Белов А.И.,1988, 50]. Изучение цветовых этноэйдем рассматривается как своеобразный ключ к познанию психологии и культурных традиций народов [Белов А.И. 1988,58].

Неоспорима эстетическая роль цветообозначений в национальной фольклорной традиции. Анализ фольклорных текстов помогает понять, почему те или иные символические смыслы закрепились за колоративами в языковом сознании народа. Являясь специфической формой эволюции мифа и особой формой коллективного творчества народа, сказка как один из самых распространных жанров фольклорной прозы становится неоценимым источником изучения национально-культурных коннотаций языковых единиц. Тексты сказок способны объективно показать особенности семантики и символики различного рода лексем в том или ином национальном языке, в частности – семантики и символики колоративов.

Анализ функционирования колоративов в русских народных сказках, а также в сказках русских писателей (А.С.Пушкина, П.П.Ершова, С.Т.Аксакова и др.), которые органично углубили и обогатили фольклорную традицию, позволил выявить ряд закономерностей этнолингвистического характера.

Прежде всего обращает на себя внимание тот факт, что в текстах сказок употребляется совершенно определенный и достаточно ограниченный в количественном отношении набор цветообозначений. Используя принцип построения так наз. цветовых парадигм (под парадигмой понимается устойчивый семантический инвариант, который реализуется на поверхностном уровне в ряде сходных по семантике обозначений), возможно говорить об устойчивой реализации следующих группировок цветообозначений: светлое, темное, красное, зеленое, синее.

Как показывают наблюдения, наиболее значимыми для текстов сказок являются следующие цветообозначения: светлое, темное и красное. Они преобладают не только в качественном (разнообразие коннотаций, оценочных смыслов), но и в количественном отношении, отличаясь от иных колоративов (зеленый, синий) и разнообразием сочетаемостных возможностей. Если цветообозначения со значением зеленый сочетаются в подавляющем большинстве случаев со словами, обозначающими растительность (зеленый дуб, зеленый лес, зеленый луг, зеленые рощи), а колоратив синий - со словами небо и море (синее море, синее небо, лазоревая даль), то единицы со значением светлый, темный, красный проявляют достаточно широкие валентностные свойства и семантический потенциал: белокаменные палаты., белокаменный дворец, свет белый, белое тело, белые руки, белая лебедь, пшеница белояровая, ясный месяц, конь златогривый, златоглавые терема, огненная река, золотое перо, золотая шапочка, яблоко румяно-золотисто, черный зверь, черный ворон, хвост замаранный, красное солнце, красные сапожки, огненные стрелы и т.п.

Интересно отметить, что значительное сходство с цветовым пространством русской сказки проявляют тексты еще одного архаичного и важного жанра фольклорной прозы – заговоров, для которых максимально действенными, высокочастотными и символически нагруженными цветами также являются колоративы золотой, белый, черный и красный. Исследователи заговоров справедливо считают, что чем «архаичнее» цвет, чем раньше он освоен культурой этноса, тем многогранней он проявляется в своих символических функциях [Новикова 1993, 273]. Более «молодые» цвета (например, синий и зеленый) по значению более «реалистичны», менее нагружены символически. Указанная закономерность подтверждается и анализом семантики и символики колоративов в дискурсе русской сказки. Интересна в этой связи параллель, которую можно провести с использованием цветообозначений в древнерусских памятниках. Н.Б.Бахилина, например, указывает, что памятники Х1-ХП вв. небогаты цветописью; «цветообозначения встречаются редко, набор их ограничен, это в общем основные цвета: белый, черный, красный, реже – синий, зеленый. В большинстве оригинальных памятников употребляются только названия белого, черного, красного цвета» [Бахилина 1975, 11].

В парадигму с общим значением “светлое” входят, как представляется, следующие группировки цветообозначений: “белое”, “блестящее”, “солнечное (золотое)”. Хотелось бы отметить, что материалы синонимических словарей русского языка, к сожалению, не фиксируют эту взаимосвязь. На связь “макро-белого” со светом, солнцем и огнем (включая блеск и свечение) обращает внимание А.Вежбицкая [ Вежбицкая 1996,272]. Ср., например, описание волшебной горы в тексте сказки П.П.Ершова “Конек-горбунок”, а также дворца в сказке С.Т.Аксакова “Аленький цветочек”:

А на той ли на поляне,

Словно вал на окияне,

Возвышается гора

Вся из чистого сребра.

Солнце летними лучами

Красит всю ее зарями,

В сгибах золотом бежит,

(П.П.Ершов)

“Чем дальше идет, тем светлее становится, и стало,почитай, как белый день..... стоит дворец королевский или царский, весь в огне, в серебре и золоте ”(С.Т.Аксаков).

Таким образом колоративы этой группировки (белое, блестящее, солнечное/золотое) в дискурсе русской сказки приобретают символические значения доброй сакральной силы, красоты и величия.

Основная эстетическая функция сказки - жизнеутверждение, показ победы добра над злом. В этой связи особую значимость приобретает противопоставление света и тьмы, светлого и темного. Противопоставление света и тьмы носит универсальный характер и в самом общем виде воплощает целую гамму взаимосвязанных оппозиций, в том числе – контрастных символических значений (жизнь - смерть, разум- глупость, добро- зло и т.п.). Cр., например, противопоставление света и тьмы, которое символизирует победу жизни над смертью (“Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях” А.С.Пушкина):

... Дева вдруг

Ожила. Глядит вокруг

Изумленными глазами...

И встает она из гроба...

Ах!.. и зарыдали оба.

В руки он ее берет

И на свет из тьмы несет

(А.С.Пушкин)

По мнению Н.И.Костомарова, известного этнографа-слависта, борьба света и тьмы отражена и в нравственном мире: добро в человеческом мире борется со злом, божество света принимает человеческий образ, “научает смертный род истине, борется с врагом, не допускающим человека к блаженству.... Такой принцип составляет душу почти всех верований человеческих” [Костомаров 1994, 223]. Многие отрицательные в нравственном отношении качества человеческого характера приобретают эпитет черный:

... Она

Черной зависти полна,

Бросив зеркальце под лавку,

Позвала к себе Чернавку

(А.С.Пушкин)

Разоблаченный обманщик чернеет, как сажа: “Капитан почернел, как сажа. Она подозвала своего отца и сказала: “Не капитан меня избавил от мучителя,... а Портупей-прапорщик” («Портупей-прапорщик»).

Оппозиция света и тьмы была одной из важнейших для древнеславянской мифологии (ср.. например, противопоставление Белобога и Чернобога). По свидетельству Н.И.Костомарова, славяне признавали доброе начало под именем Белого бога, противоположное злому, называемому Чернобогом. Поклонение Белобогу было повсеместным [Костомаров 1994, 211]. Ср. также и другие имена, с которыми связывалось понятие зла, - Потьма, Тамолихо, Тама, Темновид [Миролюбов 1997, 131]. В русских сказках, таким образом, достаточно четко выступает основное символическое значение черного цвета – цвета хронических, разрушительных сил, сил зла. Ср.: «Вдруг находит на небо туча черная, встает гроза страшная» («Марья Моревна»). Гибель природы от холодов, несчастья и болезни приписывались действиям темной силы - враждебной жизни и ее нравственным основам.

Значительно большей амбивалентностью характеризуется черный цвет в текстах русских заговоров. Черными в заговорах являются дуб, лес, море, камень, гора, конь, море. Это цвет, как отмечает М.Новикова, потусторонний, ночной. Но именно в ночное время зачастую разворачивается магическое действо. Черный цвет в заговоре, безусловно, составляет оппозицию белому, он сопряжен с нечистью, с хтоническими, змеиными персонажами, однако «это еще не цвет зла, но уже на полдороге именно к этой символизации» [Новикова 1993, 270].

В основе язычества - Солнечный культ, а значит - культ света. “Празднования славян были связаны с Солнцем. Оно метало “Златые Перуны” на поля и возрождало в них жизнь” [Миролюбов 1997,111]. В языческих верованиях славян с Богами света связывались идеи о высшей справедливости и благе. Вот почему в дискурсе русской сказки колоративы парадигмы светлое, особенно в сочетание с блеском и свечением, символизируют добрую сакральную силу. Ср., например, объективацию этого символического значения при описании волшебной царевны Лебедь в тексте сказки А.С.Пушкина «Сказка о царе Салтане…»:

Днем свет божий затмевает,

Ночью землю освещает,

Месяц под косой блестит,

А во лбу звезда горит.

Однако, в отличие от заговоров, где белый – это прежде всего цвет жрецов [Новикова 1993,266], колоративы со значением белое в сказке не приобретают такой устойчивой связи с понятиями «святость», «причастность к Божественному».

В дискурсе русской сказки торжество добра изображается максимальным доминированием колоративов группы светлое: “...Очнувшись, видит она себя во палате высокой, беломраморной, сидит она на золотом престоле со каменьями драгоценными, и обнимает ее принц молодой, красавиц писаный, на голове со короною царскою, в одежде златокованой; перед ним стоит отец с сестрами, а кругом на коленях стоит свита великая, все одеты в парчах золотых, серебряных ” (С.Т. Аксаков). Колоративы золотой и (реже) серебряный, как свидетельствует анализ сказочного дискурса, приобретают символическое значение царственности.

В парадигму красного цвета входят следующие колоративы: красный, алый, кровавый, огненный, румяный. Соответствующее наполнение парадигмы в дискурсе русской сказки во многом отличается от ее состава в русском языке. Ср., например, состав ряда колоративов, предложенный «Словарем синонимов русского языка» (под ред А.П.Евгеньевой, т.1.,490) и «Словарем синонимов русского языка» З.Е.Александровой: красный, алый, багровый, пурпурный, пунцовый, рдяный, огненный, огневой, пламенный, рубиновый, коралловый, кумачный, кумачовый, карминовый, багряный, червленый,кровавый, кроваво-красный, красный как кумач, красный как рак.

В текстах сказок актуализированным в наибольшей степени оказывается колоратив красный. Он обладает самой широкой сочетаемостью (по сравнению с цветообозначениями алый, кровавый, огненный, румяный.

Колоратив красный развивает исключительно положительные оценочный коннотации. Так, например, он используется в сочетании со словом солнце. Солнце в мифопоэтическом контексте обладает ярко выраженной аксиологической маркированностью, ведь славяне были светопоклонниками. Н.И.Костомаров в своей работе “Славянская мифология” приводит услышанную им однажды южнорусскую сказку, в которой рассказывается, почему солнце краснеет. Герой получает задание узнать, по какой причине солнце меняет свою окраску, и узнает следующее: в море есть прекрасная Анастасия, когда солнце взойдет, она брызнет на него водой, оно застыдится и покраснеет; когда оно находится в зените и смотрит на весь мир, ему становится весело и оно блестит золотым светом, а когда солнце заходит, Анастасия опять брызнет на него морскою водою, и опять солнце покраснеет [Костомаров 1994.,214]. Приведенная сказка объясняет красный цвет светила, приписывая ему собственно человеческие чувства -любовь к женщине.

В дискурсе русской сказки красный цвет солнца противопоставляется черному цвету, мраку:

И зачем мой братец красный

Завернулся в мрак ненастный

И в туманной вышине

Не пошлет луча ко мне

(П.П.Ершов)

Аналогичное противопоставление можно найти в русской поговорке “Красное солнышко на белом свете черную землю греет” [Даль,Т.2,187].

Противопоставление красного цвета черному, по наблюдениям исследователей [ср.: Топоров 1982, 24] входит в систему древнеславянских бинарных оппозиций, определявших особенности древнеславянской картины мира и имеющих ярко выраженную аксиологическую маркиварованность (хорошо-плохо). Стало быть красный цвет- это цвет добра, что и находит свою объективацию в сказочном дискурсе.

Описание богатых одежд также включает в себя элемент красного цвета (красно платье, красна шапка,красные сапожки, красный полушубок):

Будешь в золоте ходить,

В красно платье наряжаться,

Словно в масле сыр кататься

(П.П.Ершов)

А спасибо, молвить к слову,

Привезти тебе обнову-

Красну шапку с позвонком

Да сапожки с каблучком

(П.П.Ершов)

У Ивана красных платьев,

Красных шапок, сапогов

Чуть не десять коробов

(П.П.Ершов)

И царский сундучок, в котором находится драгоценный перстень, также оказывается красного цвета:

Осетры тут приплывают

И без крика подымают

Крепко ввязнувший в песок

С перстнем красный сундучок

(П.П.Ершов)

Аналогично красный цвет как признак богатства, проявляющийся в одежде, обыгрывается и в русских пословицах и поговорках. Ср.: “Продавец в красных сапожках ходит (щеголяет)”, т.е. с деньгами.

Рассматривая историю прилагательного красный, Р.А.Будагов отмечал: “От фигурального значения, известного уже старому языку (красный - красивый), слово устремляется как бы к более точному “предметному” значению (красный по отношению к цвету) [Будагов 1958, 32]. Думается, что это историческое изменение семантики слова красный во многом определялось символическим смыслом красного цвета, теми положительными коннотациями, которые сопровождали этот цвет в сознании русского этноса.

Цветообозначение алый проявляет черты сходства с колоративом красный. В текстах русских сказок слово алый проявляет положительную аксиологическую маркированность Оно используется при положительно-оценочном описании: - внешности человека его одежд и т.п. Ср.:

В руки яблочко взяла,

К алым губкам поднесла

(А.С.Пушкин )

Волос гладкий, сбоку ленты,

На рубашке прозументы,

Сапоги как ал сафьян

(П.П.Ершов)

Особое символическое значение прилагательное алый приобретает в словосочетании аленький цветочек, которое благодаря одноименной сказке С.Т. Аксакова стало символом нравственной чистоты и бескорыстной любви. В этой связи интересным представляется комментарий В.И.Даля при толковании значения прилагательного: “Говорится более о предметах и о цвете приятном, почему и милого друга зовут аленьким дружком”[Дaль,Т.1.,12]. Ср.: пословицы, приводимые В.И.Далем: “ Алый цвет мил на весь свет”, “Люди живут, как ал-цвет цветут, а наша голова -вянет, что трава”.

В отличие от прилагательного красный колоратив алый в дискурсе русской сказки характеризует меньшая частота актуализации и значительно более ограниченная сочетаемость.

Исключительно отрицательную оценочную маркированность проявляется в русских сказких прилагательное-цветообозначение кровавый. Ср.:

Тот уж когти распустил,

Клев кровавый навострил

(А.С.Пушкин)

Очевидно, сам вид крови издавна воспринимался человеком как нечто аномальное, противное естественному его состоянию, как сигнал опасности для жизни человека, что и предопределяет отрицательные коннотации колоратива кровавый.

Архетип огня в сознании древних славян являлся амбивалентным символом, с ним связывалось как положительное, так и отрицательное в жизни человека. Отсюда и амбивалентность коннотаций колоратива огненный, проявляющаяся в дискурсе русской сказки. Ср., например, описание красоты жар-птиц и цвета зари в сказке “Конек-горбунок” (Ярким пламенем сверкая, Встрепенулася вся стая, Кругом огненным свилась И за тучи понеслась”(П.П.Ершов);“Тихим пламенем горя развернулася заря”(П.П.Ершов), описание богатырей в “Сказке о царе Салтане” (И очутятся на бреге, В чешуе, как жар горя, Тридцать три богатыря, Все красавцы удалые, Великаны молодые” (А.С.Пушкин). Прилагательное огненный в значении “состоящий из огня, содержащий его в себе” является одновременно цветообозначением, коннотирующим идею опасности, которая таится в огне (Ср.: материал русских пословиц “Огонь да вода супостаты”, “Огонь да вода - нужда да беда”. “Огню не верь”. “С огнем не шути, с водой не дружи, ветру не верь”). Вот почему огненные стрелы, которые пускает злой шут, огненная река, образовавшаяся под воздействием злых его чар (сказка “Иван, вдовий сын”, 142,143), огненное море, которое должен преодолеть добрый герой Иван (сказка “Иван -кузнецкий сын”,С.57.59) представляют угрозу для добра, для человека-носителя добрых качеств.

Колоратив румяный в тексте русской сказки выступает как положительно-оценочное наименование. Эта маркированность колоратива вполне соответствует, например, тому толкованию, которое дает ему Словарь В.И.Даля - “ яркого, но нежного, приятного алого цвета” [Даль,Т.4 C.113]. Румяные щеки издавна считаются признаком красоты и здоровья, что и обусловливает положительные коннотации в семантике колоратива румяный при описании внешности человека. Ср.: И ей зеркальце в ответ:

“Ты, конечно, спору нет;

Ты, царица, всех милее,

Всех румяней и белее”.

(А.С. Пушкин)

Признаком спелости и прекрасных вкусовых качеств фруктов, яблок всегда считался их румяный цвет; соответственно цветообозначение румяный как бы вбирает в себя эти оценочные смыслы, имплицируя их при своей актуализации в речи. Ср. Оно (яблоко)

Соку спелого полно,

Так свежо и так душисто,

Так румяно-золотисто,

Будто медом налилось

(А.С.Пушкин)

Усиливает оценочную маркированность колоратива румяный, как и иных наименований красного цвета, его сочетание с другими цветообозначениями - белый и золотой, обладающими особой оценочной значимостью в этнокультурном пространстве восточных славян. Ср. “... золотой кувшин с цветочком аленьким” (С.Т.Аксаков), а также:

Та девица, говорят,

Ездит в красном полушубке,

В золотой, ребята, шлюпке

И серебряным веслом

Самолично правит в нем

(П.П.Ершов)

Парадигма зеленого цвета представлена в текстах русских сказок почти в полном соответствии с ее составом в современном русском литературном языке. См., например, материалы «Словаря синонимов русского языка» [т.1., 399] - зеленый, травяной, изумрудный, малахитовый и «Словаря синонимов русского языка З.Е.Александровой» [С.129] - зеленый -изумрудный. Ср.:

“Гуляла я в зеленом саду, он украл меня у батюшки, у матушки и унес к себе” («Купленная жена»); “... видит, и там свет такой же, как у нас; там поля, и луга, и рощи зеленые, и солнышко греет” («Морской царь и Василиса Премудрая»,117); “Ступай, ищи свою долю, а меня отпусти в зеленые луга” («Иван, вдовий сын»); “Что за поле! Зелень тут Словно камень изумруд” (П.П.Ершов); “Заезжай ты поклониться в изумрудный терем мой” (П.П.Ершов); “...ходит он по лестнице из мрамора зеленого, из малахита медного (С.Т.Аксаков).

Цветобозначения группы зеленое, как показывает анализ материала, развивают прежде всего положительные оценочные коннотации. Объясняется это прежде всего следующим: зеленый цвет - это цвет живой природы, а природа издавна была почитаема, одухотворяема и обожествляема человеком. “Символы природы,- отмечает Н.И.Костомаров.- есть продолжение естественной религии: творец открывается в творении; сердце человека любит в явлениях мира физического вездесущий дух. Следовательно, такая любовь к природе составляет единство с любовью к творцу, а так как дух, открывая свои идеи в природе, те же самые идеи поставляет в основание отправлений нравственно-духовной природы человека, то любовь к природе составляет также единство с любовью к человеку. - или, лучше сказать, отношения человека к природе занимают средину между отношениями к творцу и к самому себе” [Костомаров 1994,60].

Особую аксиологическую маркиварованность со знаком плюс приобретают колоративы группы зеленое в сочетании с цветообозначениями золотое, серебряное, красно е, в свою очередь выступающими положительно-оценочными символами. Ср.: “Гуляет он и любуется: на деревьях висят плоды спелые, румяные,... цветы растут распрекрасные, птицы летают невиданные: словно по бархату зеленому и пунцовому золотом и серебром выложенные” (С.Т.Аксаков,);

“И вдруг видит он, на пригорочке зеленом цветет цветок цвету алого, красоты невиданной и неслыханной, что ни в сказке сказать, ни пером написать” (С.Т. Аксаков); “Сходит он по другой лестнице из мрамора зеленого, из малахита медного, с перилами позолоченными, сходит прямо в зелены сады” (С.Т.Аксаков); “Белка песенки поет Да орешки все грызет, А орешки не простые, Все скорлупки золотые, Ядра- чистый изумруд ” (А.С.Пушкин).

В парадигму синего цвета в русском языке входят следующие колоративы: кубовый, васильковый, индиговый, ультрамариновый, сапфировый и сапфирный [ Словарь синонимов русского языка (под ред. А.П.Евгеньевой,т.1,.420]; васильковый, сапфировый, сапфирный, голубой, небесный, небесно-голубой, бирюзовый, лазурный, лазоревый / Словарь синонимов русского языка З.Е.Александровой.. С.160].

Соответствующее наполнение парадигмы в дискурсе русской сказки во многом отличается от ее состава в современном русском языке. В текстах русских сказок она представлена ограниченно: здесь встречается как наиболее частотное цветообозначение синий и иногда - колоратив лазоревый. Ср.: “Вышел Иван-царевич из своего государства и пошел к морю синему” (« Буй-волк и Иван-царевич»); « Сел на берегу на синь-горюч камень и ударил в струны звонкие» («Садко»). “В синем небе звезды блещут. В синем море волны хлещут” (А.С.Пушкин); “И в лазоревой дали показались корабли (Там же).

Цветообозначения парадигмы синего цвета имеют и специфически ограниченную сочетаемость. В основном это слова небо и море. По мнению психолингвистов, исследовавших цветовые этноэйдемы, “ассоциаты “небо” и “море” можно, очевидно, отнести к межъязыковым ассоциативным универсалиям” [Белов 1988, 53].

Материал русской сказки косвенно подтверждает эту мысль.

Называя обычный цвет моря и цвет неба, цветообозначения группы синее выступают в текстах русских сказок как оценочно нейтральные, однако в ряде случаев они способны развивать положительно-оценочный смысл. Ср., например, противопоставление синего и черного цвета в следующем контексте: “Старичок отправился к морю (Почернело синее море)”- (А.С.Пушкин). Синий цвет моря воспринимается со знаком плюс. Морская стихия добра к человеку. Разгневавшись, синее море чернеет; черный цвет воды выступает символом гнева морской стихии. Так в дискурсе русской сказки возникает оппозиция (синее-черное, приобретающая оценочный смысл. Ср., также:

Наше царство хоть красиво,-

Говорит коньку Иван

Средь лазоревых полян,-

А как с небом-то сравнится,

Так под стельку не годится.

Что земля-то!.. Ведь она

И черна-то и грязна;

Здесь земля-то голубая,

А уж светлая какая!

(П.П.Ершов)

Синий цвет, напротив, по своим коннотативным свойствам сближается с белым. Прекрасная царевна- белая Лебедь появляется на фоне синего моря:

Князь у синя моря ходит,

С синя моря глаз не сводит;

Глядь - поверх текучих вод

Лебедь белая плывет

(А.С.Пушкин)

Представленные наблюдения позволяют сделать следующие выводы:

Цветовое пространство русской сказки обладает четкими и определенными характеристиками. Оно образовано колоративами светлое (белое, блестящее, солнечное-золотое), красное (алое, огненное, кровавое, румяное), зеленое (изумрудное, малахитовое), синее (лазоревое), темное (черное, грязное, серое). В силу приобретаемых в дискурсе коннотаций цветообозначения образуют асимметричную оппозицию, ключевое положение в которой занимают парадигмы светлое и темное. Положительная аксиологическая маркированность выступает средством объединения колоративов светлое, красное ( за исключением наименований кровавое и огненное со знаком минус), зеленое и синее в единое поле, символизирующее доброе начало. Этой группировке цветообозначений противостоит другая - темное, кровавое, огненное ( с идеей опасности и разрушения), которая связана с понятиями зла, несчастья, враждебной человеку силы.

Литература

Белов А.И. Цветовые этноэйдемы как объект этнопсихолингвистики // Этнопсихолингвистика, М.,1988

Будагов Р.А. Введение в науку о языке, М.,1958

ВасилевичА.П.Исследование лексики в психолингвистическом эксперименте М., 1987, С.3-4).

Василевич А.П. Язык и культура: сопоставительный анализ группы слов-цветообозначений.// Этнопсихолингвистика, М.,1988

Василевич А.П. Цветонаименования и проблемы перевода теста.// Текст и перевод, М.,1988

Вежбицкая Анна. Язык. Культура. Познание, М., 1996

Костомаров Н.И. Славянская мифология, Киев,1994

Миролюбов Ю. Сакральное Руси. Т.1, М.,1997

Новикова М. Коментар// Українські замовляння. К.,1993

Топоров В.Н. Первобытные представления о мире (общий взгляд).// Очерки истории естественнонаучных знаний в древности. М.,1982.

Фрумкина Р.М. Цвет. Смысл, Сходство. М.,1984.

Юдин А.В. Русская народная духовная культура. М., 1999.

СЛОВАРИ

Александрова З.Е. Словарь синонимов русского языка, М., 1998

Даль Владимир Толковый словарь живого великорусского языка. Т.1-4, М., 1989-1991

Словарь синонимов русского языка /под ред А.П.Евгеньевой/ Л., 1870, т 1-2

ТЕКСТЫ

Русские народные сказки. Т.1, Ростов-на-Дону, 1995

Сказки русских писателей, М., 1998