Глава 27. Мы все стояли под его окнами. Все, весь седьмой «Е» класс

Мы все стояли под его окнами. Все, весь седьмой «Е» класс. Все девятнадцать человек. Двадцатой была Милка, спавшая у Витьки в «кенгурушнике».

Мы пошли наверх втроем, но Юркина мама сама вышла к нам ко всем вниз. Она была в тапочках и вязаной кофте и пыталась улыбаться, но морщинки не бегали веселыми лучиками. Они прятались под глазами, как испуганные мышки.

– Спасибо вам, ребята, что вы все пришли. Юра недолго учился с вами, но он вас всех полюбил. Всех. Он так много хорошего рассказывал о каждом из вас…

Ленка всхлипнула, а Пашка зарычал и впился зубами в свой огромный кулак. Бедный Зорька! Пожалуй, Юрка был, да и останется в его жизни единственным, кто рассказывал о Пашке много хорошего…

– Вы не должны винить себя за тот вечер. Юра был очень болен с рождения. Рано или поздно это должно было произойти, нам все об этом говорили, но мы… – Юрина мать замолчала, справилась с собой и заговорила вновь. – Мы все равно надеялись… что он еще немного побудет с нами.

Она задохнулась. Стеша стиснула руку Мишани и качнулась вперед. Из подъезда вышел Юркин отец и обнял жену за плечи. За прошедшую неделю он ужасно постарел. Куда больше, чем она.

– Он не умер! – сказал я, и все уставились на меня, как на придурка. Злого придурка. Те, кто помнил мои припадки, поежились. – Я знаю. Он живет в другом мире, где есть придорожный кабачок «Три ковбоя» и город с фонтаном. Там он ходит, бегает и даже скачет на лошади. Мы договорились встретиться с ним на земляничной поляне. Еще трое из нас – Мишаня, Стеша и Витька – знают, что я говорю правду. Свидетельствуйте.

– Свидетельствую, – сказал Мишаня.

– Да, – сказала Витька.

– Это правда, – сказала Стеша.

Мать Юрки прижалась к груди мужа и заплакала. Все девчонки, кроме Витьки, заплакали вместе с ней. Заплакала даже проснувшаяся Милка.

– А наш класс коррекции расформировывают, – неизвестно к кому обращаясь, сказал Ванька Горохов. – Прямо сейчас.

– Правильно, – кивнул тяжелой головой Пантелей. – Хватит, откорректировались.

– И что же с вами будет? – мать Юрки перестала плакать, взглянула с тревогой.

– Ничего, прорвемся, – пообещал я.

– Да, конечно, – согласился со мной Юркин отец. – Вас жизнь не баловала, но вы… Я тоже верю – прорветесь. У вас вся жизнь впереди. Это у нас… ничего больше не осталось…

Я поймал дикий, затравленный взгляд Витьки и кивнул ей. Она шагнула вперед и через голову сняла ремни «кенгурушника». Митька взял сестру на руки, заглянул ей в лицо. Юркину мать затрясло так, что это было видно издалека. Она беспомощно взглянула на мужа, помотала головой, но ее руки уже сами тянулись к Милке. Милка улыбнулась и зачмокала губами. Ее всегда доставали из «кенгурушника», чтобы накормить.

– Ее мать ушла. Она не больная, просто… бестолковая. Их еще шестеро осталось. Митька старший, – сказал я. – Витька не может со всеми…

– Но как же… – Юркина мать схватила ребенка на руки и прижала к себе так сильно, что Милка пискнула. Мне показалось, что сейчас отнять у нее Милку сможет только взвод ОМОНа.

– Она здоровая и развита по возрасту, – сказала Витька. – Я с ней к врачу ходила. Он сказал, вес только маловат. Кормить лучше надо. Ее Милкой зовут, полностью – Людмила…

– Людмила, – прошептал Юркин отец и губами прижался к маленькому лобику.

– Идем! – скомандовал я своему уже несуществующему седьмому «Е» классу, классу коррекции.

И мы пошли.

Запах звезд – говорит Стеша.