Доносились тени слез, тени голосов, тени криков

И вдруг...

Жарче.

Уже невыносимо жарко. Слишком жарко. Слишком-слишком жарко. Будто ухватившись за не тот конец бруска раскаленного железа, она выронила то, что так бережно держала в своих руках. Собственную жизнь.

Но ничего не было в ее руках, они не были обожжены. Ее руки бездвижно лежали вдоль почти бездыханного, тела. Жар был внутри. Пламя внутри росло — росло и росло, все росло и росло, пока не поглотило всю девушку так, что обогнала все то, что она чувствовала когда-либо. Она могла почувствовать свой бешенно возрастающий пульс, и тихонько осознание шептало ей, что она снова может чувствовать биение своего сердца, как раз в тот момент, когда Николь хотела что бы его не было вообще. Чтобы сорвать с себя оковы темноты, этой пытки, она готова была вырвать собственное сердце из груди, но девушка не могла пошевелить ни одним пальцем.

Пламя полыхало, сжигая девушку изнутри. Ее хотелось кричать. Хотелось умолять кого угодно, чтобы ее убили прямо сейчас, до того как она еще хоть секунду испытает эту ужасную боль. Не было больше ничего, что она желала бы сильнее сейчас, чем смерть. Но она не могла пошевельнуться, ни капли, не могла сказать хоть что-то. Тем более, нечто большое и тяжелое до сих пор давило на нее. И она поняла, что теперь не темнота давила, а свое собственное тело. Такое тяжелое. Хоронило ее в огненном пламени, которое разлилось от сердца по всему телу. И ее единственное желание на данный момент, казалось ей глупой шуткой.

Позвольте ей умереть. Наконец исчезнуть со страниц жуткого мира. Позвольте ей умереть. Пускай ее запишут в цифрах среди сотни лиц, котрых уничтожила чума. Ей не хотелось больше жить. Никапли.