Глава 9. На этот раз мы перегоняли три автомобиля, каждый из которых был десятилетним «старичком», – два «Ауди» и один «БМВ»

С Женей я познакомился примерно семь лет назад, когда мы с Расимом еще перегоняли машины для Маира. Уже тогда было понятно, что это «последние ласточки», которые мы гоним в Россию. Или предпоследние. Там принимали все более и более строгие законы против подержанных машин. Делалось все, чтобы подобные автомобили не появлялись в городе. Это было справедливо и понятно – нельзя превращать страну в склад уцененных автомобилей. Повсюду строились новые автомобильные заводы, ввозились новые иномарки, которые продавались с рекордной скоростью. Потом, спустя много лет, напишут, что нулевые годы были лучшими в истории России, а бывший министр финансов даже скажет, что подобной благоприятной экономической ситуации, возможно, не будет в стране еще лет пятьдесят. И понятно, что на этом фоне ввоз в страну старых автомобилей становился просто экономически невыгодным. Появились корейские и китайские машины, которые по ценовым категориям совсем не уступали подержанным немецким. Хотя некоторые упрямо предпочитали европейские марки. Многие по‑прежнему готовы были платить за десятилетний «Мерседес» больше, чем за новую корейскую машину. Но такие времена постепенно уходили в прошлое.

На этот раз мы перегоняли три автомобиля, каждый из которых был десятилетним «старичком», – два «Ауди» и один «БМВ». Кроме меня и Расима, за рулем третьей машины сидел Игнат, он уже несколько раз помогал нам с перегоном старых автомобилей. Обычно с нами ездил «запасной» водитель, чтобы подменить одного из тех, кто устал или нуждался в отдыхе. Отправлять по два водителя для охраны и безопасности уже не было никакой необходимости. Тандем Путин – Лукашенко навел такой порядок на дорогах, что теперь происшествия с убийствами или угонами чужих автомобилей на трассах считались особо опасным ЧП. Бандиты значительно присмирели, а профессиональных угонщиков на трассах почти не осталось.

И именно в той самой поездке у Игната неожиданно заболел живот. Он был старше нас лет на десять, и мы не придали значения, когда он пожаловался на боль в правом боку. Да и сам он шутил, что переел дома какую‑то острую еду, но потом морщился от боли в Германии и Польше. А когда мы на обратном пути проехали границу с Белоруссией, он начал стонать. Это уже было совсем некстати. Мы с Расимом видели, как ему становится хуже буквально с каждой минутой, именно поэтому, доехав до Минска, приняли решение остановиться. Расим остался у машин, а я вместе со скорчившимся от боли Игнатом отправился в больницу, находившуюся недалеко от железнодорожного вокзала.

Когда мы вошли в приемный покой, Игнат неожиданно побледнел, словно ждал именно этого момента, и рухнул на пол. Сразу появились врачи и медсестры. Нужно отдать им должное: их не интересовало его российское гражданство или его страховка. Они увидели, что человеку плохо, и бросились ему помогать. Удивительный народ эти белорусы – такие отзывчивые и добрые люди.

Я сидел в коридоре и ждал, когда наконец мне сообщат, что с ним случилось. Через некоторое время вышел пожилой врач в очках и в белом халате и строго посмотрел на меня:

– Это вы привезли больного?

– Что с ним? – поднялся я со стула.

– Хорошо, что мы успели. Как вы могли довести его до такого состояния! Взрослые люди, а ведете себя как неразумные дети. Если бы мы хоть немного опоздали, он бы просто умер у нас на операционном столе. У него обычный аппендицит, который можно было удалить, когда начались боли. А вы довели его буквально до последней стадии, чуть ли не до перитонита.

– Он сам себя довел, – признался я, – у него давно болела правая сторона, но он уверял нас, что съел острую пищу, и не обращал внимания на усиливающиеся боли.

– Так нельзя, – убежденно произнес доктор, – идите в нашу регистратуру и все оформите. Он должен остаться у нас хотя бы на одну или две недели. Надеюсь, что никаких осложнений не будет. Мы ему все почистили.

Он повернулся и пошел по коридору, а я стоял такой растерянный, что даже постеснялся спросить, где находится регистратура. Потом я, конечно, узнал и отправился на первый этаж. В комнате, куда я вошел, никого не было, и я удивленно оглянулся по сторонам. В это время дверь с другой стороны открылась, и вошла миловидная женщина лет тридцати пяти. Я сразу отметил ее приятное лицо, короткую стрижку и печальные глаза, словно она была чем‑то огорчена. Женщина взглянула на меня и спросила:

– Вы ко мне?

– Не знаю. Я пришел в регистратуру.

– Значит, ко мне. – Она прошла к столу и села на стул. Голос у нее был приятный, это я тоже отметил.

– Садитесь, – предложила она, доставая какой‑то журнал и бланки, – вы, наверное, хотите зарегистрировать своего друга? Или он ваш родственник?

– Нет. Он мой коллега, мы с ним работаем вместе, – пояснил я, усаживаясь напротив нее.

– Давайте его паспорт, – потребовала врач.

Я растерялся. Паспорт и автомобильные права Игната были у него всегда с собой, все‑таки мы перегоняли машины через несколько стран. А когда его увезли, я даже не подумал о его документах, оставшихся во внутреннем кармане его куртки.

– Извините, – пробормотал я, – дело в том, что все документы моего товарища остались в его куртке, которая была на нем.

– Ничего страшного, скажите мне его имя и фамилию, год рождения.

– Игнат Павлович Сумишин, – вспомнил я, – а год рождения могу перепутать.

– Вы не знаете, сколько ему лет? – удивленно посмотрела она на меня. Глаза у нее были тоже красивые, лучистые, необычные.

– Примерно знаю, но по паспорту никогда не уточнял. У него документы остались в куртке, – снова повторил я.

– Да, вы уже говорили. Он не гражданин нашей республики?

– Нет. Он российский гражданин. Вы думаете, его могут отсюда выгнать? – задал я дурацкий вопрос.

Она усмехнулась. Улыбка у нее тоже приятная, хотя губы тонкие и у рта при улыбке образовывались две морщины. Интересно, почему у такой молодой и красивой женщины такие печальные глаза и такие резкие морщины у рта? Гадать можно сколько угодно, но я понял, что в жизни этой молодой и симпатичной женщины уже были свои проблемы.

– Никто его не выгонит, – пояснила она, – просто нужно все правильно зарегистрировать. Вы меня подождите здесь, а я пойду и выясню, куда положили его одежду. Может, смогу найти и паспорт.

Она вышла из комнаты, а я остался сидеть. Минуты через две дверь открылась, и какой‑то молодой врач быстро спросил:

– А где Евгения Андреевна?

– Она вышла, – ответил я.

Он раздраженно закрыл дверь и куда‑то поспешил. Евгения. Значит, ее звали Женей. Я вспомнил, что у нас в школе была Женя Щеглова, которая потом переехала куда‑то в Казахстан. Она была не очень красивой девочкой, но занималась спортом и уже в четырнадцать лет получила звание мастера спорта по гимнастике. Интересное сочетание, когда все мальчики в школе знают о твоих успехах, но при этом никто не хочет за тобой ухаживать. Наверное, можно нажить немало комплексов. Разумеется, ее всегда ставили в пример остальным ученикам.

Евгения Андреевна вернулась с документами Игната.

– Они были у него в куртке, – сказала она, усаживаясь на свое место, – сейчас мы все оформим, но документы останутся у нас. Мы вернем их владельцу.

– Конечно, – согласился я, – никто и не собирался их забирать. Спасибо, что вы их нашли.

– Это было нетрудно. Сейчас я все быстро заполню…

– Вы можете дать мне свой телефон? – неожиданно перебил я ее.

– В каком смысле? – В ее вопросе, кажется, прозвучала ирония.

– Извините. Я имел в виду телефон вашей больницы. Я хочу позвонить его жене и сообщить, что с Игнатом все в порядке и у него обычный аппендицит. У нее больное сердце, и ей нельзя волноваться, а если он долго ей не звонит, она начинает нервничать.

– Похвальная забота о супруге вашего друга. Люди редко думают о таких вещах, – одобрительно произнесла она и внимательно посмотрела на меня.

– Люди вообще в последнее время стали редко думать, – заметил я, – так удобнее.

– Вы считаете?

– Конечно. Мы все стали делать на автомате. Жить, любить, ненавидеть, работать, даже умирать.

– Наверное, вы правы, – задумчиво проговорила Евгения, думая о чем‑то своем. – Кем вы работаете?

– Мы перегоняем автомобили из Германии в Россию, – честно ответил я, – поэтому он держался до последнего, не хотел ехать в больницу, чтобы не срывать наших сроков.

Она кивнула головой, глядя в его паспорт. Как мне не хотелось говорить, чем именно мы занимаемся, но и лгать почему‑то не хотелось. А когда я сказал правду, стало неприятно и стыдно. Перед женщиной‑врачом сидел обычный перегонщик подержанных автомобилей. Представляю, что она подумала о моем интеллекте.

– Ему в конце сентября исполнится пятьдесят, – вдруг сказала она, глядя в его паспорт.

– Он самый старший из нас, – подтвердил я, – хотя считал себя уже почти стариком. Для нашей работы. Но все относительно. В молодости мне казалось, что сорок лет – ужасная цифра.

– А теперь? – улыбнулась она.

– А теперь я думаю, что пятьдесят – это очень далеко. Хотя, наверное, и здесь я не прав. Когда будет пятьдесят, как ему, буду считать шестьдесят роковой датой. Впрочем, действительно все относительно. Как говорит Гамлет своему другу Горацио, «жизнь человека – это молвить «раз».

Евгения снова улыбнулась и покачала головой. Положила паспорт на стол и, с интересом взглянув на меня, сказала:

– Перегонщик автомобилей, который цитирует Шекспира по памяти, – интригует.

– Я не всегда был перегонщиком автомобилей, – пояснил я, – у меня высшее театральное образование, я актер по профессии и даже был лауреатом какой‑то премии.

– А потом решили переквалифицироваться в перегонщики? Бросили свою профессию?

– Не бросил. Просто нужно было кормить семью, и я уехал на заработки в Турцию.

Она вздрогнула. Я видел, как она испугалась, словно я сказал нечто непристойное.

– Почему в Турцию?

– Понятный язык, общий менталитет, много знакомых и друзей. Я ведь из Баку, – пояснил я своей собеседнице.

– Турецкий и азербайджанский так похожи?

– Почти одинаковые. За редким исключением некоторых слов.

– Странно. Я об этом никогда не знала. – Кажется, она немного успокоилась. – Занимались ширпотребом? – уже с некоторой иронией уточнила Евгения.

– Занимался. Отправлял грузы из Стамбула в Баку.

– И не преуспели?

– И не преуспел, – согласился я с ней. – Вы так уточняете, словно среди ваших знакомых тоже были люди, совершавшие подобные поездки.

– В девяностые таких было очень много, – ровным голосом произнесла она. – Один мой знакомый тоже уехал на заработки в Турцию. Только в отличие от вас он преуспел, наладил свой бизнес, открыл магазин сначала у нас в Минске, а потом в Стамбуле. Говорят, есть такой район – Агсарай, и там все разговаривают только по‑русски.

– Правильно говорят, – улыбнулся я, – там в основном живут выходцы из стран СНГ и Восточной Европы. Россия, Украина, Белоруссия, Польша, Чехия. И, конечно, общий язык – русский. Даже вывески в этом районе написаны по‑русски. Правда, лично мне это не помогло. В результате этих поездок я просто потерял свою семью. Длительное отсутствие одного из супругов явно не способствует укреплению семейных уз. В этом я теперь убежден. Хотя, если бы я сумел наладить свой бизнес и заработать больше денег, возможно, все было бы совсем иначе.

– Необязательно, – возразила она, – нельзя оценивать успех только в денежном эквиваленте. Даже если вы преуспели в этой непонятной Турции.

– Вы туда не ездили?

– Никогда там не была.

– Ваш знакомый вас туда не приглашал?

– Нет. Он был занят своим бизнесом. Интенсивно делал деньги, как он мне говорил. Нужно уметь выживать в любых условиях. Вот он и «выживал». Даже преуспел. Правда, многое потерял во время этого долгого пути к процветанию. – В ее словах прозвучала непонятная горечь.

Кажется, я начал догадываться, почему она вздрогнула. Во всяком случае, так близко приняла к сердцу эту историю об уехавших на заработки в Турцию людях.

– Это был ваш муж, – неожиданно даже для самого себя выпалил я.

Она так взглянула на меня, что даже если бы начала возражать, я бы все равно понял, что попал в точку. Конечно, это был ее муж, который в отличие от меня сумел преуспеть, открыть магазины в Минске и Стамбуле, разбогатеть и потерять при этом свою жену. Интересно – почему?

– Я вам этого не говорила, – прошептала она, опустив глаза.

– Это было понятно, когда вы вспомнили о том, как он преуспел, но при этом потерял что‑то самое важное…

– Свою семью, – глухим голосом проговорила Евгения. – Нельзя добиваться успеха такой ценой и оставаться прежним человеком. Он был нормальным инженером. Работал на военном заводе, был руководителем отдела. Жили, конечно, трудно. В начале девяностых все жили очень трудно. Ну а потом он уехал, как и вы, на заработки. Начал ввозить товары – кожу и текстиль. Пропадал в поездках неделями и месяцами. Делал деньги, налаживал связи. От него все время пахло этим запахом залежалых товаров, запахом кожи и текстиля. А потом я узнала, что у него в Стамбуле появилась новая пассия. Какая‑то полька, которая жила в его квартире. Он даже пригласил ее в Минск, где снял для нее квартиру. Я подумала, что с меня достаточно… Сама не знаю, почему я говорю вам это. Может, потому, что вы рассказали о своей семье. Видите, как бывает в жизни. Вы отправились туда на заработки, не смогли ничего добиться, и в результате у вас появились семейные проблемы. А мой бывший муж тоже отправился на заработки и сумел сделать неплохие деньги. Но в результате у нас тоже появились свои проблемы. Когда ваш супруг круглосуточно думает только о своих товарах и своих деньгах, он превращается в обычного мешочника и спекулянта, с которым просто невозможно жить рядом.

– Вам не говорили, что вы слишком категоричны?

– Говорили. И много раз. Даже возмущались, мол, муж зарабатывает приличные деньги, а я так странно себя веду. Я же хотела, чтобы он чаще бывал дома, ходил со мной в театры, читал книги, смотрел фильмы. Чтобы он не был беспрерывно занят этими поставками и перепродажей товара. Чтобы его польская помощница не ждала его в Стамбуле, где он оставался гораздо дольше, чем у себя дома в Минске. Я, наверное, слишком многого хотела. В результате мы развелись, я сама подала на развод. – Она замолчала. Потом невесело усмехнулась: – Вот такая взаимная исповедь у нас получилась. Сколько лет вашей девочке?

– Уже много. В этом году четырнадцать.

– Вы с ней видитесь?

– Мать не разрешает. Она уговорила дочку выступить на суде против меня. Было очень больно.

– Я понимаю, – тихо произнесла Евгения.

– Поэтому я переехал в Москву и занялся перегоном подержанных автомобилей, – добавил я. – Ничего страшного, это еще не самое худшее, что могло со мной случиться. А у вас не было детей?

– Он не хотел. Сейчас я понимаю, что эти черты будущего ростовщика и спекулянта в нем были заложены. Он считал, что нам нужно встать на ноги, сделать карьеру, получить нормальную квартиру. В общем, обычные отговорки. Когда люди любят друг друга, они заводят детей, даже если живут в шалаше…

– Только в том случае, если «шалашеуправление» пропишет вашу шалашную подругу в ваш шалаш, – вспомнил я известный фельетон Ильфа и Петрова.

– Смешно, – улыбнулась она, – вы поразительно начитаны для такой рабочей профессии.

– Это помогает. Самоирония иногда спасает там, где другие качества не могут помочь. Если все время сидеть и думать о том, как неудачно сложилась твоя жизнь, можно сойти с ума. Предпочитаю думать о том, что все рано или поздно встанет на свои места.

– Значит, вы неисправимый оптимист. Даже в такой ситуации.

– Наверное, да. Во всяком случае, пытаюсь им быть. Вы не дали мне номер телефона вашей больницы, – напомнил я ей.

Она вытащила пустой бланк и протянула его мне.

– На нем указан номер нашего телефона. Но будет гораздо лучше, если вы сами позвоните и сообщите о том, что произошло с вашим другом. Он ведь пока не сможет говорить, а его жена будет волноваться.

Она отложила паспорт и водительское удостоверение Игната в сторону, как бы давая понять, что уже закончила работу с его документами. Я поднялся и поблагодарил ее:

– Спасибо вам, Евгения Андреевна.

– Откуда вы знаете, как меня зовут? – удивилась она.

– Когда вы пошли за документами моего друга, сюда заглянул один молодой человек. Он назвал вас по имени.

– Тогда понятно. А как вас зовут?

– Ильгар. Ильгар Салимов.

– Очень приятно, Ильгар Салимов, – и она протянула мне руку.

Вспомнив, что я актер по профессии, а не перегонщик машин, я наклонился и поцеловал ее руку. Она улыбнулась, но ничего не сказала. Уже стоя в дверях, я обернулся и спросил:

– Можно в следующий раз я заеду в вашу больницу?

– Для чего? – нахмурилась она.

– Навестить своего друга, – невинным голосом ответил я, – узнать, как он себя чувствует.

– Навестить можно, – рассмеялась она, – до свидания, господин актер.

Вот так произошло мое знакомство с Евгенией Андреевной Зорицкой. С моей Женей.