Тринадцать часов 8 страница

– А, мистер Маутон! – повторил Бенни вслух, чтобы остальные слышали.

Джон Африка кивнул.

– Я дал ему твой номер, – тихо пояснил он.

Маутон сказал:

– Я позвонил Джошу Гейсеру и вызвал его на студию. Сказал, что должен сообщить ему нечто важное. Он будет в «Африсаунде» через десять минут, так что можете его брать.

– Мистер Маутон, мы предпочитаем действовать без посторонней помощи. – Гриссел изо всех сил старался скрыть досаду и раздражение.

– Сначала вы выражали недовольство, потому что я, мол, не иду вам навстречу, – обиделся Маутон.

Гриссел вздохнул.

– Где находится ваша контора?

– Бёйтен‑стрит, шестнадцать. Пройдете первый этаж насквозь; к нам вход через внутренний дворик. На стене большая вывеска. Войдете в приемную, скажете, что вы ко мне.

– Выезжаем. – Гриссел нажал отбой. – Маутон попросил Гейсера приехать в «Африсаунд». Гейсер будет там через десять минут.

– Господи, – сказал Деккер. – Что за идиот!

– Франсман, с Гейсером побеседую я, а ты пока разыщи его жену…

– Мелинду? – Клуте по‑прежнему с трудом верил в происходящее. – Красотку Мелинду?

– Я возьму у Маутона их домашний адрес и сразу перезвоню тебе. Комиссар, получается, никто из нас сейчас не может помочь Вуси. Неужели ему вообще никто не поможет?

– Похоже, дело Барнарда пойдет у нас первым номером. Если улик достаточно, арестуй Гейсера, а потом отправляйся на помощь Вуси. К завтрашнему дню все закончим.

Увидев, какое выражение появилось на лице у Бенни, Африка понял: Гриссел надеялся совсем на другой ответ.

– Ладно. Можем временно привлечь Мбали Калени, пока ты не освободишься.

– Мбали Калени? – переспросил ошеломленный Деккер.

– Черт побери! – воскликнул Вуси Ндабени, но тут же добавил: – Извините…

– Подумать только! – воскликнул Деккер.

– Она умница. И старательная. – Начальник уголовного розыска как будто оправдывался.

– Она зулуска, – сказал Вуси.

– Она зануда, – заявил Деккер. – И потом, она в Бельвиле, начальник ее не отпустит.

– Отпустит! – Джон Африка снова взял себя в руки. – Кроме нее, у меня все равно никого нет. Бенни, она ведь тоже в списке твоих подопечных. Пусть руководит работой патрульных из участка «Каледон‑сквер» – я попрошу выделить ей там место.

Джон Африка посмотрел на подчиненных. Вуси и Франсман Деккер понурили голову.

– И потом, – заявил Африка, словно ставя точку в обсуждении, – это всего лишь на время, пока Бенни не освободится. – Подумав, он укоризненно добавил: – Сами ведь знаете, сейчас идет кампания за равноправие… А вам не нравится, когда в полицию приходят женщины!

Молодой чернокожий легко и красиво бежал по дорожкам парка. Он выбежал на Аппер‑Ориндж‑стрит, где его ждал «лендровер‑дефендер».

– Ничего, – сказал он, садясь в машину.

Молодой белый, сидевший за рулем, чертыхнулся и тронулся с места, не дожидаясь, пока захлопнется дверца.

– Надо убираться отсюда. Тот тип из ресторана наверняка позвонил в полицию. И видел «лендровер».

– Что ж, значит, пора и нашим копам поработать.

Белый вынул из нагрудного кармана мобильник и протянул чернокожему:

– Звони сам! И растолкуй, где именно она исчезла. Пусть и Барри тоже подтягивается. Там, наверху, он нам все равно не нужен. Пусть подъезжает к ресторану.

Грисселу и Деккеру было по пути.

– Что ты имеешь против инспектора Калени? – спросил Гриссел, когда они повернули на Луп‑стрит.

– Она толстая, – сказал Деккер, как если бы это все объясняло.

Гриссел запомнил инспектора Калени с прошлого четверга: некрасивая коренастая толстуха, суровая, как сфинкс, в черном брючном костюме, который был ей тесноват.

– Ну и что?

– Мы с ней вместе работали в Бельвиле. Она всех раздражает до чертиков. Феминистка до мозга костей, уверена, что все знает лучше всех, к тому же лижет задницу начальнику участка… – Деккер остановился. – Мне сюда. – Он показал в другую сторону.

– Когда закончишь, подходи в «Африсаунд».

Деккер никак не мог успокоиться:

– И еще у нее поганая привычка появляться, когда ее совсем не ждешь. Как ее вижу, сразу настроение портится. Вечно следит за всеми, все вынюхивает, везде шляется на своих коротеньких ножках. В самый неподходящий момент смотришь – она рядом. От нее вечно несет жареными курами, хотя никто никогда не видел, чтобы она ела.

– Твоя жена в курсе?

– В курсе чего?

– Что ты запал на Калени?

Деккер раздраженно буркнул что‑то неразборчивое. Потом откинул голову назад и расхохотался. Его смех был отрывистым, как собачий лай; на узкой улице он отдавался эхом от стен домов.

Идя к машине, Гриссел вспоминал всех знакомых ему толстяков. Не так уж их и много. Пожалуй, только покойный инспектор Тони О'Грейди по кличке Нуга. Толстый самоуверенный всезнайка, он вечно жевал нугу и разговаривал с набитым ртом. И редко мылся. Зато его мало кто мог перепить; он был компанейский парень, свой в доску, и его все любили. Все дело в том, что Калени женщина; сыщики еще не готовы к переменам.

Эх, куда ушли прошлые деньки?

Тогда Гриссел был трезвый, проницательный и бесстрашный. От его шуток, бывало, покатывались со смеху все ребята на утреннем разводе. Они служили в отделе убийств и ограблений; их начальником был аскет полковник Вилли Тил… Полковник уже три месяца как в могиле, умер от рака. Потом их начальником стал синеглазый капитан, потом суперинтендент Гербранд Фос. Мафиози с Кейп‑Флэтс застрелили Фоса на пороге его собственного дома. И Матт Яуберт… кстати, Гриссел вспомнил о словах комиссара. Он вынул телефон, набрал номер, услышал знакомый голос:

– Матт Яуберт слушает.

– Я предложил комиссару попросить тебя о помощи, привлечь тебя к операции, но он мне отказал. Спросил: разве ты еще не знаешь про Яуберта? Чего я про тебя не знаю?

– Бенни… – словно извиняясь, проговорил Яуберт.

– Чего я еще не знаю?

– Ты сейчас где?

– На Луп‑стрит, еду арестовывать за убийство исполнителя духовных гимнов.

– Мне надо в город по делам. Позвони, когда освободишься. Выпьем кофейку. Я угощаю.

– Так что там у тебя?

– Бенни… я все тебе расскажу, когда увидимся. По телефону не хочу.

Гриссел догадался, в чем дело. Сердце у него упало.

– Господи, Матт, – сказал он.

– Бенни, я хотел сам тебе рассказать. В общем, как разберешься с делами, звони.

Гриссел сел в машину и с силой захлопнул дверцу. Включил зажигание.

Прошлого не вернешь.

Все уходят. Рано или поздно.

Его дочь уехала в Лондон. Он вспомнил, как стоял в аэропорту рядом с Анной и смотрел Карле вслед. Дочь везла чемодан на колесиках, в другой руке сжимала паспорт и билет. Ей не терпелось начать свое большое приключение и поскорее уехать от родителей. Тогда Гриссел едва не разрыдался при жене, которая тоже вдруг отдалилась от него. Ему хотелось взять Анну под руку и сказать: «У меня теперь остались только вы с Фрицем, ведь Карла уехала, ушла во взрослую жизнь». Но он не осмелился.

Перед тем как скрыться за углом, дочь один раз оглянулась. Она была далеко, но Гриссел различил на ее лице волнение, радостное ожидание, мечты о том, что ждет ее впереди.

Отец в ее будущие планы не вписывался.

Что будет вечером? Что, если Анна скажет, что не хочет больше его видеть? Выдержит ли он? А если все наоборот, если она объявит: «Ладно, Бенни, раз ты бросил пить, можешь вернуться домой»… Что он тогда будет делать? В последние несколько недель он все чаще думал о жене и о будущем. Наверное, осмысление своих действий – своеобразная форма психологической защиты. Стремление как‑то отгородиться от ее отторжения. Гриссел действительно не был уверен в том, что у них с Анной все снова получится.

По отношению к Анне он испытывал смешанные чувства. Да, он до сих пор любит свою жену. Но подозревает, что он сумел бросить пить именно потому, что жил один, потому что больше не приносил с собой каждый вечер домой, в семейный круг, черную тень насилия и убийств. Переступая порог, он не видел жену и детей и не цепенел от страха при мысли о том, что и их может постигнуть ужасная участь, не представлял себе их изуродованные тела, скрюченные руки, лица, обезображенные страхом смерти.

Но дело было не только в страхе за близких.

Когда‑то – очень давно – они с Анной были счастливы. Задолго до того, как он начал пить. Они построили собственный мир, в котором им было уютно. Сначала их было только двое, потом родилась Карла, за ней Фриц… Бенни играл с детьми на ковре, а по ночам ложился в постель к жене. Они разговаривали, смеялись, занимались любовью, и все было просто и радостно. Им казалось, что в будущем их ждет только хорошее. Они радовались, несмотря на бедность, несмотря на то, что должны были выплачивать кредиты за мебель, машину и дом. Потом его повысили, он перешел в отдел убийств и ограблений, и будущее ускользнуло у него между пальцев, выскользнуло из его хватки – мало‑помалу, день за днем, так незаметно, что он не сразу понял. И, лишь вынырнув из пьяного дурмана тринадцать лет спустя, он осознал: все пропало.

Прошлого не вернешь. Вот в чем главная подлость. Невозможно ничего вернуть – ни прошлой жизни, ни людей, ни тогдашней атмосферы. Все ушло, пропало, погибло, как О'Грейди, Тил и Фос. Ему приходится начинать жизнь заново, только без юношеской наивности, без тогдашней невинности, без оптимизма. В молодые годы он смотрел на жизнь влюбленно, словно сквозь какую‑то дымку. Сейчас он стал другим и живет по другим законам. Он все понимает и все знает. Он смотрит на мир трезво, утратив иллюзии.

Гриссел не знал, удастся ли начать все сначала. Хватит ли ему сил вернуться в дом, где каждый день становился Судным днем. Анна орлиным взором следила за ним, когда он возвращался по вечерам. Где он был? Пахнет ли от него спиртным? Переступая порог, он заранее знал, что будет дальше. Он изо всех сил старался доказать жене, что не пил. Видя ее тревогу, он подыгрывал ей. Она смягчалась, лишь убедившись в его трезвости. Вспоминать об этом тяжело и сейчас. Вряд ли он сумеет снова нести эту ношу.

Кроме всего прочего, за последние два‑три месяца он привык к спартанской жизни в своей холостяцкой квартире. До того как Карла уехала за границу, дети навещали его. Фриц и Карла сидели у него в гостиной. Они болтали запросто. А бывало, они ездили в ресторан и беседовали, как трое взрослых, трое… друзей, не скованные правилами и обязательствами обычной семьи. Как приятно, когда дома тихо! Гриссел отпирал дверь, зная, что никто не будет его ругать. Можно открыть холодильник, взять двухлитровую бутылку с апельсиновым соком и пить прямо из горлышка – долго, с наслаждением. Можно валяться на диване, не снимая туфель. Иногда он дремал до семи‑восьми вечера, а потом выходил на улицу, покупал себе на ужин сандвич и бутылочку имбирного пива. Больше всего он любил большие гамбургеры из ресторана «Шпора». Потом он возвращался домой, двумя пальцами набирал письмо Карле, закусывал не отходя от компьютера. А потом перебирал струны бас‑гитары и предавался мечтам. Или заходил к Чармейн Уотсон‑Смит в сто шестую квартиру, возвращал посуду – старушка часто угощала его всякими домашними вкусностями.

– Ах, Бенни, не надо меня благодарить, вы мой подопечный. Мой личный полицейский! – Несмотря на преклонный возраст, Чармейн удивительная оптимистка. И готовит просто потрясающе. Чармейн Уотсон‑Смит… Она познакомила его с Беллой. А он воспользовался удобным случаем и, черт побери, изменил жене! Но, надо признаться, вчера ему было невероятно, просто удивительно хорошо.

За все надо платить.

Возможно, Анна узнала про Беллу и вечером скажет ему: пусть он бросил пить, но он неверный ублюдок, и она больше не желает его знать. А все‑таки хочется, чтобы Анна по‑прежнему ждала его. Ему так нужны ее одобрение, ее любовь… Он соскучился по ее объятиям и по тихой домашней гавани. Правда, неизвестно, сумеет ли он снова приспособиться…

Господи, ну почему жизнь такая сложная штука?

Гриссел повернул на Бёйтен‑стрит. Поставить машину было негде, и он тут же переключился на настоящее, как будто кто‑то врубил у него в голове мощный прожектор. Он даже глазами поморгал, чтобы привыкнуть к ослепительно‑яркому свету.

10.10–11.02

– Нет, – сказала инспектор Мбали Калени так, что стало ясно: приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Суперинтендент Клиффи Мкетсу, начальник участка «Бельвиль», не растерялся и не рассердился. Он успел хорошо изучить откровенную, принципиальную и упрямую сотрудницу уголовного розыска и знал: нужно подождать, пока она остынет.

– А как же другие пропавшие женщины? – спросила Мбали, и на ее круглом лице отразилось неудовольствие. – Как насчет сомалийки, с которой никто не хочет мне помочь? Почему мы не бросаем все силы на ее поиски?

– Что за сомалийка, Мбали?

– Ее труп вот уже две недели лежит в морге, но патологоанатомы говорят, что с ней можно не спешить, вполне возможно, ее смерть не криминальная. Скорее всего, она умерла естественной смертью. Ничего себе естественная смерть! У нее загноилась рана, она валялась в лачуге из картона и всякого мусора… Куда я только не обращалась! И в министерство внутренних дел, и в отдел розыска пропавших, даже в участки разослала ее фотографию. Никто не желает мне помогать. Я обзвонила участки. Дежурные даже не знают, что с моим запросом! Но вот пропала американка, и все вдруг начинают прыгать и скакать через горящие обручи. – Мбали скрестила руки на груди. – Нет‑нет, даже не просите!

– Вы правы, – терпеливо сказал Клиффи Мкетсу. Он считал, что у Калени такой характер, потому что она была папиной дочкой. Мбали выросла в полной семье – редкий случай в стране, где отцы не считают нужным воспитывать собственных детей. Ее мать работала медсестрой, а отец получил высшее образование и служил директором школы в провинции Квазулу‑Наталь. Сильный человек, лидер, он бережно, но неуклонно внушал единственной дочери высокие идеалы, учил ее справедливости и уверенности в себе. Она привыкла не бояться и всегда выражать свое мнение громко и недвусмысленно. Что ж, дочь хорошо усвоила уроки отца. За это Мкетсу ее и хвалил.

– Знаю. Я всегда права.

– Комиссар попросил, чтобы ему прислали именно вас.

Мбали презрительно фыркнула.

– Это в интересах нашего государства.

– При чем тут государство?

– Мбали, не забывайте: основной источник нашего процветания – туризм. Международный обмен. Новые рабочие места. Туризм – наша самая крупная отрасль промышленности и самый большой рычаг, с помощью которого мы можем развиваться.

Он понял, что нашел нужный тон. Лицо у инспектора Калени разгладилось, руки упали вдоль корпуса.

– Мбали, вы будете осуществлять общее руководство операцией.

– И все‑таки, как же будет с остальными пропавшими женщинами?

– Мир несовершенен, – вздохнул Мкетсу.

– Так не должно быть, – заявила Мбали, вставая.

В десять минут четвертого утра Билл Андерсон сидел на двухместном кожаном диване в своем кабинете, обняв правой рукой за плечи плачущую жену. В левой руке он держал кофейную чашку.

Он старался сохранять внешнее спокойствие, но сердце разрывалось от тревоги за дочь. И еще он неотступно думал о родителях подруги Рейчел, Эрин Рассел. Кто передаст им страшную новость? Может, самому позвонить им? Или подождать официального подтверждения? И что он может сделать? Он очень хотел, он должен что‑то сделать, как‑то помочь дочери, защитить ее, но с чего начать? Ведь им даже неизвестно, где она сейчас.

– Зачем они только туда поехали, – сказала его жена. – Сколько раз я им говорила! Ну почему они не поехали в Европу?

Андерсон не знал, что ответить. Он просто крепче обнял жену.

Зазвонил телефон; в ночной тиши звонок казался особенно пронзительным. Андерсон так спешил, что даже пролил кофе.

– Билл, это Майк. Извини, не сразу удалось разыскать конгрессмена. Он сейчас отдыхает с семьей в Монтиселло. Мы с ним все обсудили, и он немедленно начинает действовать. Во‑первых, он выражает сочувствие тебе и твоим близким…

– Спасибо, Майк. Поблагодари его от нашего имени.

– Хорошо. Я дал ему твой номер телефона. Он свяжется с тобой сразу же, как только что‑нибудь выяснит. Он намерен звонить и нашему послу в Преторию, и генеральному консулу в Кейптаун, чтобы получить подтверждение и узнать все, что только можно. Кроме того, он знаком с одним сотрудником из ведомства Конди Райс; он потребует помощи также со стороны Госдепартамента. Билл, я знаю, ты голосуешь за демократов, а наш конгрессмен бывший военный. Когда началась первая война в Персидском заливе, он получил повестку и, оставив адвокатскую практику, прибыл к месту прохождения службы. Он человек действия. Поэтому не волнуйся, мы обязательно вернем Рейчел домой.

– Майк, не знаю, как тебя благодарить.

– Оставь, пожалуйста. Не нужно!

– Что делать с родителями Эрин?

– Я думаю то же самое, что и ты, но, прежде чем ехать к ним, нужно получить официальное подтверждение.

– Да, наверное, так будет лучше. А что, если мне попросить о помощи начальника полиции Домбковски? Боюсь, в одиночку я не справлюсь…

– Я позвоню Домбковски, как только у нас будет больше информации. И тоже поеду с вами к родителям Эрин.

Выйдя из ресторана Карлуччи, сержант подошел к патрульной машине, открыл дверцу, взял рацию и связался с участком «Каледон‑сквер». К счастью, он попал на того же самого констебля, который прислал его сюда. Сержант сообщил: по словам очевидца, за молодой женщиной гнались двое мужчин, белый и чернокожий. Сейчас никого из них поблизости нет.

– Попробуй пробить по базе их машину, белый «лендровер‑дискавери», регистрационные номера кейптаунские, первые три цифры четыреста шестнадцать, больше он не успел заметить. Да и в этих уверен не на сто процентов. А мы тут пока немного осмотримся. – По Аппер‑Ориндж‑стрит проползла вторая за несколько минут машина муниципальной полиции. Сержант нахмурился. Он вспомнил, что по пути сюда уже видел двух пеших автоинспекторов. Шатаются по улицам просто так. Лучше бы следили за порядком у здания парламента, где проходит митинг протеста! А здесь им что делать? Выискивать тех, кто неправильно припарковался? Или тех, кто купил поддельные водительские права…

Из магазина вышел его напарник.

– По‑моему, – заявил он, – тут какая‑то разборка из‑за наркотиков.

Вуси Ндабени назначил фотографу встречу в хостеле «Кот и лось». Он попросил администратора вызвать к ним Оливера Сэндса.

– И пусть прихватит свой фотоаппарат!

Вскоре Сэндс спустился в вестибюль; вид у него по‑прежнему был плачевный.

– Мне нужна фотография Эрин и Рейчел, – сказал Вуси.

– Да, конечно, – ответил Сэндс.

– Можно на несколько часов позаимствовать вашу камеру?

– Карта памяти тоже сойдет, – сказал фотограф.

– Ладно. Сделайте… пятьдесят копий. Только быстро. Мистер Сэндс, покажите, пожалуйста, фотографу, которая из девушек Рейчел Андерсон.

– А вы мне ее вернете? – спросил Сэндс.

– Сегодня размножить не успею, – заявил фотограф.

Вуси долго смотрел на патлатого парня, который не желал идти ему навстречу.

Бенни Гриссел учил его: «Будь жестче».

Но он, Вуси, не жесткий по натуре. Получится ли у него? Придется как‑то выкручиваться.

Вуси подавил вздох.

– Ну а как насчет завтра? К завтраму успеете?

– Может, и успею, – кивнул фотограф.

Вуси вынул из кармана телефон.

– Минутку, – сказал он, набрал номер и поднес трубку к уху. Он услышал монотонный женский голос:

«Точное время… десять часов… семь минут… сорок секунд».

– Будьте добры, соедините меня, пожалуйста, с комиссаром Африкой, – сказал Вуси и шепнул фотографу: – Представляю, что будет с комиссаром, если завтра девушку убьют.

«Точное время…»

– Какую девушку? – спросил фотограф.

Оливер Сэндс, потрясенный, переводил взгляд с одного на другого.

«Десять часов… семь минут… пятьдесят секунд».

– Ту, что на снимке. Она прячется где‑то в городе, в районе Кэмпс‑Бэй. Ее преследуют. Кто‑то хочет ее убить. Если фотографии будут готовы только завтра…

«Точное время…»

– Погодите… – сказал фотограф.

– Я перезвоню комиссару, – сказал Вуси, услышав женский голос: «Десять часов восемь минут ровно».

– Я же не знал, – сказал фотограф.

Вуси выжидательно поднял брови.

Фотограф посмотрел на часы:

– К двенадцати… раньше никак не успеть.

Вуси посмотрел на телефон и нажал отбой.

– Ладно. Снимки везите в участок «Каледон‑сквер» и передайте Мбали Калени…

И тут зазвонил телефон.

– Инспектор уголовного розыска Вуси Ндабени.

– Здравствуй, Вуси, – поздоровалась Мбали Калени по‑зулусски.

– Здравствуй, Мбали, – ответил Вуси на коса.

– Unjani? Как дела? – спросила она по‑зулусски.

– Ntwengephi – так себе, – ответил он на коса и тут же перешел на английский: – Где ты?

– На шоссе № 1, еду из Бельвиля. А ты где?

– На Лонг‑стрит, но мне нужно, чтобы ты поехала на Каледон‑сквер.

– Нет, братишка, сначала я заеду к тебе. Я не могу вести дело, если не знаю, что происходит.

– Что?!

– Комиссар сказал, что операцией руковожу я.

Вуси медленно закрыл глаза.

– Если можно, я тебе перезвоню.

– Буду ждать.

Гриссел вошел в сводчатую галерею, за которой находился вход в дом шестнадцать по Бёйтен‑стрит. Здание было выстроено вокруг внутреннего садика с мощеными дорожками между клумбами, с прудиком и купальней для птиц. Войдя в садик, он сразу увидел огромный логотип компании «Африсаунд». Удлиненные, изогнутые буквы – наверное, для большей «африканскости»? Эмблемой компании служила птица неизвестного вида с черной грудкой и желтым горлышком. Птица сидела раскрыв клюв – наверное, пела, радуясь огромному оранжевому солнцу. Когда он собрался войти, в очередной раз зазвонил его мобильник. На экране высветилось имя.

– Вуси? – спросил он.

– Бенни, по‑моему, тут какое‑то недоразумение.

Патрульная машина с эмблемой муниципальной полиции на дверце остановилась на углу Принс и Бреда‑стрит, возле «лендровера», в котором сидели двое молодых людей. Джереми Урсон, сидевший на пассажирском сиденье патрульной машины, опустил стекло и обратился к белому молодому человеку, сидевшему за рулем «лендровера»:

– Джей, ты знаешь, во что она одета?

Молодой человек кивнул:

– Синие джинсовые шорты, голубая футболка. И рюкзак.

– Ясно, – ответил Джереми Урсон и потянулся к рации. – Поехали! – кивнул он водителю.

– Спасибо, сэр. – Закончив разговор, Бенни Гриссел выключил телефон и еще несколько минут стоял у входа в компанию «Африсаунд», качая головой.

Никакой он не наставник. Он здесь для того, чтобы предотвращать конфликты… Тушить едва разгоревшиеся пожары… Пожарный, мать вашу!

Гриссел вздохнул и толкнул дверь.

На стенах кроваво‑красного и небесно‑голубого цвета висели золотые и платиновые диски под стеклом и плакаты с портретами известных певцов. За современным столом светлого дерева сидела чернокожая женщина средних лет. Когда Гриссел вошел, она подняла голову. Глаза у нее были красные, как будто она только что плакала.

– Чем могу вам помочь? – Она улыбнулась, пересиливая себя.

– Мне нужно к Вилли Маутону.

– Должно быть, вы – инспектор Гриссел. – Его фамилию она выговорила безупречно – редкий случай.

– Да.

– Какой ужас, мистер Барнард… – Женщина кивнула в сторону лестницы. – Поднимайтесь на второй этаж. Вас ждут.

– Спасибо.

Гриссел поднимался по деревянной лестнице с хромированными перилами. На стенах, как и внизу, висели диски. Под каждым – медная табличка с именем исполнителя или названием группы.

Вот и второй этаж. Интерьер такойже пестрый, яркий, кричащий, но атмосфера похоронная. Никакой музыки, только тихое гудение кондиционера да приглушенные голоса. Вокруг большого хромированного журнального стола, на пестрых кожаных диванах и креслах – синих, зеленых, красных – собрались пять или шесть человек. Они тихо переговариваются.

Заметив Гриссела, все замолчали и повернулись к нему. Одна из присутствующих, пожилая женщина, плакала. Вид у всех был подавленный. Маутона среди собравшихся не оказалось. Некоторые из лиц, смотревших на него, казались знакомыми – Бенни понял, что они все певцы или музыканты. Здесь ли Джош Гейсер? На секунду ему вдруг захотелось, чтобы здесь оказались Лизе Бекман, Тёнс Йордан или Скалк Яуберт. Но что он скажет им – здесь, тем более сейчас?

Впрочем, надеяться не стыдно.

Из‑за стола у окна встала молодая цветная женщина – очень красивая, с высокими скулами, полными губами и длинными черными волосами. Цокая высокими каблуками, она направилась к нему. Платье выгодно подчеркивало роскошную фигуру.

– Инспектор? – спросила она так же затаенно‑дружелюбно, как и администратор внизу.

– Бенни Гриссел. – Он протянул руку.

– Наташа Абадер.

Он пожал узкую маленькую ладонь.

– Я личный помощник мистера Маутона. Прошу вас, следуйте за мной.

– Спасибо. – Гриссел шагал следом за красавицей Наташей, невольно глядя на ее идеально круглые ягодицы, и думал: интересно, а с ней Адам Барнард тоже развлекался в кабинете? Он нарочно отвел взгляд, стал разглядывать обложки дисков, висящие на стенах, плакаты. На дверях висели таблички: «Рекламный отдел», «Производственный отдел», «Финансовый отдел и администрация», «Звукозаписывающая студия», «Африсаунд‑онлайн». И почти в конце справа – «Вилли Маутон, директор».

Слева – еще одна закрытая дверь. «Адам Барнард, директор‑распорядитель».

Наташа постучала в дверь и тут же открыла ее. Просунула внутрь голову.

– Пришел инспектор Гриссел. – Она отступила, пропуская Гриссела вперед.

– Спасибо, – сказал Гриссел.

Наташа кивнула и вернулась за свой стол. Гриссел вошел. Маутон и его адвокат Груневалд сидели по краям большого стола, словно два магната.

– Входите, – пригласил Маутон.

Адвокат, не вставая, протянул Грисселу вялую руку:

– Регардт Груневалд.

– Бенни Гриссел. Гейсер там?

– Нет, они сидят в конференц‑зале. – Маутон дернул головой в сторону коридора. Он как‑то помрачнел; враждебность исчезла.

– «Они»?

– Он привез с собой Мелинду.

Гриссел не сумел скрыть раздражения. Маутон это заметил.

– Я ничего не мог поделать. Я не говорил ему, чтобы они приезжали вместе, – капризным тоном заявил он.

Гриссел немало повидал таких людей, как Маутон: самодовольных, живущих в собственном мирке и привыкших в нем распоряжаться. Пора поставить его на место! Комиссар Джон Африка недвусмысленно заявил, что дело очень срочное.

– Мы хотим допросить их по отдельности, – сказал Гриссел, вынимая из кармана мобильный телефон. – Мой коллега думал, что жена Гейсера дома. Мне нужно ему позвонить.

Он нашел в списке контактов номер Деккера и набрал его.

– Гейсер что‑нибудь подозревает? – спросил он, пока ждал ответа.

– Пока нет. Наташа попросила его пока подождать в конференц‑зале. Да вы на него посмотрите! Сразу видно, что он виновен. Весь потный, как свинья.

– Что, Бенни? – спросил Деккер по телефону.

– У нас кое‑какие изменения, – сказал Гриссел.

Вуси Ндабени быстро шагал по Лонг‑стрит. Ему перезвонил Джон Африка:

– Вуси, все улажено. Оказывается, начальник инспектора Калени неправильно меня понял.

– Спасибо, сэр.

– Калени поехала на Каледон‑сквер. Оттуда она будет координировать работу всех участков.

– Спасибо, сэр.

– Она очень тебе поможет, Вуси. Она женщина умная.

– Спасибо, сэр.

Более чем в тысяче трехстах километрах к северу, в Претории, в кабинете исполняющего обязанности начальника полиции зазвонил телефон. Он снял трубку после первого звонка.

– С вами хочет поговорить заместитель министра, – объявил секретарь.

– Спасибо. – И. о. национального комиссара не торопился нажимать белую кнопку правительственной связи. Он догадывался, что замминистра не скажет ему ничего хорошего. Замминистра звонила лишь в том случае, если собиралась сообщить нечто новое о нынешнем начальнике полиции, обвиненном в коррупции. В ожидании судебного процесса начальник, как было объявлено, находился «в длительном отпуске».

– Доброе утро, – поздоровался и. о. начальника полиции.

– Доброе утро, комиссар, – ответила замминистра, и ее собеседник сразу понял, что той не до шуток. – Мне только что звонили из генконсульства США в Кейптауне.

Парадная дверь ночного клуба «Ван Хункс» выходила на Касл‑стрит. Над дверью висела неоновая вывеска с названием и девизом: «Курить всегда!» Инспектор Вусумузи Ндабени толкнул дверь, потом потянул ее на себя – безрезультатно. Дверь оказалась заперта.

– Ах ты… – воскликнул Вуси и, повернув за угол, зашел в соседний магазинчик. Он спросил у цветной кассирши, не знает ли она, как найти кого‑нибудь из клуба.