Пример 51. Приятность жары

В последний год были побиты все температурные рекорды. Если раньше в разгар лета жара никогда не поднималась выше тридцати пяти, то теперь достигла сорока двух. Жара была невыносима. Порой казалось, что вот-то упадешь в обморок. Но каждое утро с жадностью вглядываешься в шкалу термометра и радуешься – именно радуешься – что сегодная на пол градуса теплее. "Какой ужас, сегодня тридцать девять", – говоришь. Но ты рад тому, что сегодня жарче чем вчера, хотя знаешь, что будешь мучиться весь день. И знакомые твои тоже рады.

Они встречают тебя на улице и сообщают: "Какой ужас, сегодня почти сорок!" А на завтра ты спешишь к термометру и огорчаешься, если температура упала.

То же самое зимой – хочется, чтобы снегом замело посильнее, этажа до второго. И в каждый сильный снегопад ждешь и надеешься, что он окажется самым сильным, катастрофически сильным. Приятен очень сильный ливень. Помню, однажды дождь был такой, что потоком воды перевернуло легковую машину. Я шел в этом же потоке по колено. Это было отлично. Приятна сильная гроза. Приятен ураган.

Когда на девятнадцатое августа пообещали конец света, никто не верил, но все были рады. Приятна буря на море. Однажды была такая качка, что наш прогулочный катер не мог пристать к берегу. Непосредственной опасности не было, но всех, и меня в том числе, ужасно рвало. Это было одно из худших возможных ощущений. Но я смотрел на каждую волну и радовался, если она была самой большой. И остальные тоже радостно орали или визжали при виде очередного девятого вала.

Во всех нас живет любовь к катастрофам. Ярче всего она проявляется в детстве, – приятно бегать под дождем, даже если мама отшлепает, и вообще здорово если в кухне прорвало воду – а потом она погружается в глубину души и закрывается слоями морали или необходимости. Но даже дворники способны радоваться глубокому снегу, который им же придется и убирать. Новые впечатления рождают в нас новые идеи – поэтому мы любим новые впечатления. Чем сильнее впечатление, тем глубже оно нас затрагивает, и тем больше новых идей зарождает.

Поэтому катастрофы приятны. Приятнее те, которые можно наблюдать со стороны, но приятны и личные катастрофы. Может быть, было бы гораздо меньше садистов, наркоманов, политических авантюристов или грабителей банков, если бы в человеке не жила любовь к катастрофам – даже к своим личным катастрофам.

Конечно, эта любовь имеет определенные пределы, такие, как страх или сострадание. Если узнаешь, что заражен опасной болезнью, то совсем не хочется, чтобы болезнь была еще опаснее. Но если той же болезнью заражается твой (более-менее безразличный тебе) сосед, морали часто приходится бороться с довольно иррациональным желанием зла ближнему. Кстати, интересен феномен слухов – слухи распространяются плохие и только плохие. При передаче они усиливаются.

Каждый рассказчик ХОЧЕТ, чтобы катастрофа оказалась хоть чуточку больше.

Хорошие слухи на самом деле – просто народные верования. Передаются они несравненно реже обычных слухов.

Зеваки собираются у места автомобильной аварии – здесь как будто медом намазали. Они любуются аварией. Точно так же любуются пожаром, упавшим мостом, последствиями стихийных бедствий. Занятие большинства тех, кто остановился понаблюдать – именно ЛЮБОВАНИЕ, которое выше мы связали с любовью. Люди любят смотреть фильмы-катастрофы, даже такие, в которых практически нет сюжета, а есть только развертывание и усилиние трагедии. Зритель любуется горящим самолетом, землетрясением или смерчем.

Приятно смотреть на пожар и чувства большинства собирающихся зрителей – удовольствие и желание, чтобы пожар разгорелся посильнее. Об этом говорят радостные крики толпы при каждом новом продвижении огня. Когда мы хотим увидеть очень сильный пожар, мы чувствуем то же, что скряга, который надеется сорвать очень большой куш. Это то же самое чувство. Это чувство бескорыстно, (жадный тоже бескорыстен, он не станет пользоваться деньгами, ему гораздо приятнее созерцать округлившуюся цифру банковского счета), хочется продлить мгновение, захватывает дух и ты знаешь, что невозможное сейчас случится – и долгожданный взрыв волнует как наконец-то сбывшийся поцелуй.

Это сорная разновидность любви.

При наблюдении конфликтов по телевизору, локальных войн, захватов заложников, угонов самолетов, землетрясений, наводнений и т д. хочется, чтобы бедствие было посильнее. В свое время радио ежедневно передавало сводки войны между Ираком и Ираном – многие слушатели относились с презрением: "Фу, тоже мне война, убили-то всего десять человек". Если наблюдаешь спортивные бои, хочется, чтобы был нокаут, а иначе неинтересно. То же чувство при просмотре интересного кинофильма – хочется, чтобы интрига была покруче, чтобы, в конце концов, герои страдали и было побольше нарушений обыденности.

Возможно, любовь к катастрофам это черта лишь нашего времени, своей событийностью держащего мозг на голодном пайке – а мозг изначально мог быть расчитан лишь на сильную событийность – но это лишь гипотеза.

Любовь к катастрофам – одна из распространеннейших мотиваций зла. Но лишь ПРИ ОТСУТСТВИИ МОРАЛЬНОГО ИММУНИТЕТА ОНА ПРЕВРАЩАЕТСЯ В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЕ ЗЛО.