Яд больше не поражает тиранов?

Тирания в позднее Средневековье вновь становилась актуальной проблемой. Находились ли люди, готовые бороться с ней теми самыми средствами, которыми она так охотно пользовалась сама? Размышляя над историческими примерами (прежде всего, над убийством Цезаря), мыслители сосредотачивались прежде всего на том, легитимно ли убийство тирана. Методы убийства их интересовали гораздо меньше. В то же время они, вслед за Иоанном Солсберийским, не упускали из виду вопрос о яде.

Страсть к коммунальным свободам провоцировала итальянских авторов на известный радикализм. Феррето Феррети из Виченцы жил в начале XIV в. и хорошо усвоил античные теории. Вокруг него тираны‑узурпаторы и просто правители‑тираны попадались дольно часто. Писатель считал абсолютно законным применение хитрости против силы. А Боккаччо в трактате De casibus virorum illustrium утверждал, что ради уничтожения тирана допустимы любые средства. Канцлер Флоренции Колюччо Салютати (умер в 1406 г.) в трактате De tyranno высказывался в том смысле, что убивать тирана, проливая кровь (cum cede et sanguine), законно. Однако и яд его тоже не смущал, коль скоро в 1385 г. он приветствовал уничтожение Бернабо Висконти.

Франция отличалась совершенно другим политическим устройством. И тем не менее Жан Пти убедительно доказал законность убийства тирана, когда хотел оправдать убийство Людовика Орлеанского в 1407 г. Он считал также возможным и использование ловушек. «Самая нормальная смерть для тирана – это убийство его в коварной западне и ловушке». Впрочем, подобные взгляды были признаны постыдными и осуждены Парижским университетом. В июне 1414 г. канцлер Жерсон объявил неприемлемыми какие бы то ни было действия, противные морали, даже если они направлялись против аморальной личности. Дени Фульша перевел для Карла V «Поликратика». «Я не считаю, что разрешено убивать путем применения яда». Парижский теолог цитировал эти слова и, вслед за Иоанном Солсберийским, утверждал, что коварство и предательство veneficium совершенно несовместимы с христианской этикой. Мало того что оно является покушением на телесную жизнь, оно еще наносит огромный ущерб душе жертвы, поскольку ее убивают внезапно, без духовной подготовки. Итак, допускалось устранение правителей‑тиранов только такими методами, которые не шли вразрез с верой. Яд могли применять только те, кто не подчинялся божественному закону, то есть враги христианства.

В июле 1415 г. такая этическая аргументация была освящена Пятнадцатой сессией Констанцского собора. Она тем не менее не производила никакого впечатления на Макиавелли. Описывая функционирование политических механизмов в Италии, флорентийский мыслитель не придавал большого значения яду. В «Рассуждении на первую декаду Тита Ливия» он, не имея в виду отравление тираноубийственное, объявлял яд непрактичным средством. Во‑первых, его использование не всегда приводит к ожидаемому результату, а во‑вторых, он требует привлечения сообщников, которых легко раскрыть. «Технический» критерий отодвигал все остальные на второй план.

Серьезные споры начала XV в. вновь обрели актуальность во второй половине века следующего. С особой остротой они развернулись в католическом лагере, где вставал вопрос устранения монарха‑еретика ради спасения, поскольку он стал абсолютно неприемлем из‑за своего религиозного выбора. Одновременно решался и дополнительный вопрос о том, какие средства в этом случае можно использовать. Иезуит кардинал Толе в 1601 г. писал в «Инструкции священникам», что если убийство тирана‑узурпатора законно, то ради его совершения нельзя призывать на помощь и подкупать дворцового врача или повара. Другой иезуит Мариана в главе VII первой книги сочинения De Rege et regis Institutionen написанного в 1598 г. для нового короля Испании Филиппа III, задавался вопросом, позволительно ли убивать тиранов ядом. При определенных условиях он это допускал, одобряя тираноубийство в принципе. Мариана отдавал предпочтение хитрости перед открытым насилием и призывал как можно меньше проливать кровь. Иезуит признавал, что следует пользоваться случаем устранить тирана с помощью яда, и все же считал холодное оружие более достойным славы, а применение яда оценивал как противное естественному и христианскому закону. Мариана утверждал, что смерть от яда отвратительна и люди с полным правом порицают отравителей. Далее он тем не менее пускался в тонкую казуистику и разрешал отравление через одежду или отравленное сиденье, не предполагающее участия самой жертвы, в отличие от введения токсических веществ в пищу. В 1610 г. Парижский парламент вынес приговор данному сочинению, и вскоре после убийства Генриха IV его торжественно сожгли. Верная духу Констанцского собора, Сорбонна осудила следующее положение: «Всякий тиран может и должен быть убит своим вассалом или подданным любым способом, с помощью ловушки, лжи и лести».

Тираноборческие отравления случались нечасто, однако сомнительно объяснять этот факт без конца повторявшимися осуждениями. К отравлению относились очень плохо. Представить себе человека, который хвастался бы подобным убийством, довольно трудно. Пусть даже он действовал из наилучших побуждений и совершал освободительный акт. Вероятно, редкость отравлений тиранов обусловливалась тем, что тайное оружие не соответствовало важному в данном случае критерию показательности, демонстративности. Брут действовал кинжалом, и он хотел, чтобы все видели его оружие. Тайное убийство Генриха IV не означало бы триумфа его католических противников. Вот почему, хотя этого монарха много раз пытались убить, почти не совершалось попыток его отравления. Выше, впрочем, говорилось о заговоре Николь Миньон, но в выборе modus operandi сыграл роль тот факт, что она была женщиной. При этом мы не знаем, руководствовалась ли она какими‑нибудь идеями и какими именно. «Говорят, что она ведьма, и есть подозрения, что она искала случая отравить короля», – указывал Пьер де л'Этуаль. Николь Миньон неосторожно раскрыла свой план графу Суассонскому, в тот момент являвшемуся официальным наследником. Она поманила принца тем, что убийство принесет ему корону. Очевидно, что дворцовая интрига в данном случае превалировала над политическим смыслом. Преступное отравление действительно плохо вписывалось в особую философию тираноубийства.