Основы психолингвистики 14 страница

выяснение условий для более или менее успешной артикуляции звуков.

Изучение наскальных рисунков - средство познания умственных способностей человека, его возможностей воспроизводить внешний вид животных и себе подобных; изображение сцен охоты - свидетельство конкретной деятельности, также требующей развитых средств коммуникации.

В разные периоды развития человеческой культуры, науки люди по-разному объясняли происхождение языка. Мы рассмотрим только те гипотезы речевого филогенеза, содержание которых соотносится с данными психолингвистики.

1. Теория звукоподражания идет от древнегреческих философов-стоиков. Она неоднократно получала поддержку' в XIX и даже XX веке. Смысл теории в том, что человек обрел свой язык. подражая звукам окружающей его природы (журчанию ручья, пению птиц, грохоту грома и т. д.). Сторонники этой концепции приводят обычно два вида аргументов: а) наличие в любом языке звукоподражательных слов типа ку-ку, пиф-паф, хлоп, хрю-хрю (и производных от них - кукушка, хрюшка, х-юпать и т. д.), б) появление в качестве одних из первых в детской речи (которая как бы повторяет этапы филогенеза) аналогичных словообразова-ний (гав-гав - собака, мня-ч-мням - кушать, би-би - машинка и т.

Д.).

Нужно сказать, что определенный смысл в теории звукоподражания есть. Как показали исследования С. В. Воронина, в языках - развитых и бесписьменных - действительно значительное число (больше, чем это считалось традиционно) слов, имеющих звукоподражательную природ)' (идеофонов). Однако характер соотношения звука и изображаемой им действительности гораздо более сложен, чем просто подражание звучащим явлениям. Об этом мы вели разговор в первой главе, где. как помнит читатель. мы рассказывали о специальном разделе психолингвистики - фоносемантике. Хорошим примером могут служить слова из языка африканского племени эве. которые обозначают походку человека. Звучание их можно передать примерно так: бохо-бохо и пиу-пиу. Первое обозначает неуклюжую тяжелую поступь грузного человека, второе - упругую семенящую походку.

Открытия последних десятилетии в области детской речи также позволяют внести коррективы в параллель онтогенез - филогенез. Мы уже упоминали имя Е. И. Исениной, которая в своих исследованиях показала, что первичная знаковая система, которой пользуется ребенок, обходится без слов (в том числе звукоподражательных). В дальнейших своих рассуждениях о происхождении языка мы еще обратимся к работам ученого. Здесь же укажем на то, что новые данные о дословесном этапе развитии детской речи делают аргументы сторонников звукоподражательной теории речевого филогенеза неубедительными.

Подытоживая анализ звукоподражательной гипотезы мы можем сказать, что она (в том виде, как ее принято излагать в учебниках) в целом не подтверждается. Однако отбрасывать то рациональное зерно, которое содержит эта теория, не следует. Если дополнить в ней понятие подражание звукам реальности звуковым изображением явлений действительности (звукосимволизм), если подтвердить ее данными фоносемантики, то объясняющая сила этой гипотезы резко возрастет.

2. Трудовая теория происхождения языка (ее еще называют теорией <трудовых выкриков>) возникла в XIX веке и наиболее полно оформилась в трудах Л. Нуаре и К. Бюхера. Сущность этой гипотезы в предположении о том, что язык возник из звуков, сопровождающих совместную трудовую деятельность людей.

Советское языкознание поторопилось <сдать в архив> трудовую теорию, определяя ее на страницах учебников <вульгарной>. Между тем эта концепция содержит в себе много справедливого. Не вдаваясь в ее анализ, заметим важные и справедливые (с точки зрения современной психолингвистики) положения: а) язык возник в процессе социального взаимодействия людей, б) языковые знаки вторичны по отношению к невербальным способам коммуникации. При том, что ни Нуаре, ни Бюхер не сумели показать <как> формируется фонетическая и лексико-грамматическая система каждого национального языка, принцип возникновения звуковой коммуникации был угадан правильно.

3. Жестокая теория происхождения языка была сформулирована в XIX в. В. Вундтом, в XX в. ее сторонником выступал Н. Я. Марр).

Отечественная лингвистика со свойственной ей категоричностью отвергает и эту концепцию. В авторитетнейшем учебнике А. А. Реформатского мы читаем: <...жесты всегда выступают как нечто вторичное для людей, имеющих звуковой язык>. Теоретические данные, которыми на сегодняшний день располагает психолингвистика, позволяют утверждать диаметрально противоположное. Наблюдения за речевым онтогенезом, результаты фоно-семангических штудий, опыты с приматами позволяют с ответственностью и определенностью говорить о том, что жсстовая теория на сегодняшний день является наиболее убедительной частью авторитетной гипотезы языкового филогенеза. Прежде чйУ, '.ш подкрепим это утверждение, укажем, что упомянутые выше концепции - звукоподражательная и трудовая - в своих положительных моментах подтверждают и дополняют жестовую теорию.

Приведем психолингвистические аргументы в пользу данной концепции. Излюбленным способом моделирования филогенетических процессов в науке издавна служит перенос фактов речевого развития ребенка в область исторических процессов. Нужно сказать, что определенный резон в такого рода сопоставлениях есть. Поэтому мы тоже начнем с обращения к фактам речевого онтогенеза и еще раз вспомним работы Е. И. Исениной. Не повторяя сказанного в первом параграфе данной главы, отметим принципиальную новизну результатов наблюдения исследователя: прежде чем ребенок овладевает языком как фоно-лек-сико-грамматической структурой, он создает особую невербальную (преимущественно жестовую) протоязыковую систему. Вместе с протопонятиями и образами реальности первичная коммуникативная система ляжет в основу универсально-предметного кода (по Жинкину); она же составит базу для формирования звуковой речи. Еще раз подчеркнем: данные психолингвистики показывают, что в онтогенезе <сначала был осмысленный жест и эмоциональная фонация>, а потом уже <осмысленный звук>.

Другая область, к которой мы обратимся в поисках <информации для размышления> о природе языкового филогенеза, - наблюдения и эксперименты, проведенные в 60-70-х гг. нашего столетия на испытуемых человекообразных американскими психологами (супруги Р. и Б. Гарднеры, Р. Футе, Д. Примак и др.). Прежде чем подробнее говорить об этих опытах, отсылаем

читателя к увлекательной книге Ю. Лендела <Обезьяна, человек, язык> (М" 1981).

Нужно сказать, что зоопсихологи долго, упорно и безуспешно пытались обучить наиболее развитых человекообразных (шимпанзе) звуковому языку. Возникал вопрос: что же мешает обезьяне освоить человеческую коммуникацию - недостатки строения артикуляционного аппарата или несовершенство психических способностей и строения мозга. До 60-х годов нашего века большинством голосов преимущество отдавалось второму предположению Однако акализ голосового аппарата шимпанзе, кото-pw"i проделал американский ученый Ф. Либерман, позволил ут-зерждать' любая попытка научить обезьян говорить обречена на 1ровал. Но ведь, как мы уже говорили во второй главе, существуют разные способы передачи информации и, в том числе, жестовая коммуникация глухонемых. А если у шимпанзе недоразвит аппарат артикуляции, то руки у него очень напоминают руки человека. Может быть, обезьяна способна к жестовой речи?

Именно из такого предположения исходили американские ученые супруги Гарднеры, когда взяли на <воспитание> 11- месячную шимпанзе по имени Уошо. Успехи воспитанницы не только полностью оправдали ожидания, но превзошли самые смелые надежды исследователей. За три года обучения шимпанзе научилась пользоваться в разговорах со своими <приемными родителями> 132 знаками американского жестового языка, кроме этого, оказалась способной понимать несколько сот других знаков, с которыми люди обращались к ней. Впоследствии результаты, достигнутые Уошо повторили другие шимпанзе (Люси, Мойя, Пили и др.). Интересно то, что в своем коммуникативном развитии обезьяна часто проявляли черты, сходные с теми, которые мы можем встретить в речевой эволюции ребенка. Сюда. во-первых, нужно отнести развитие переносного значение жестового знака, во-вторых, изобретение новых знаков (вспомним детское словотворчество), в-третьих, развитие синтаксической структуры речи и др.

Переносное значение развивалось главным образом на основе сходства. Так, Уошо знаком <слышу> (указательный палец касается уха) обозначала любой сильный или странный звук, а также ручные часы, когда просила дать их послушать. На основе переноса значения знака Уошо даже научилась ругаться. Служитель

Джек не обращал внимания на просьбы шимпанзе дать ей пить. Тогда она в сигнал обращения к нему стала вводить знак со значением <грязный>. Получалось: <Грязный Джек, дай попить>. Новые <слова-жесты> обезьяны образовывали на основе разных принципов. Например, шимпанзе Люси присвоила Ю. Ленделу имя <аллигатор> (кусающие движения пальцами) на том основании, что у него на рубашке были вышиты изображения крокодилов. Уошо, катаясь с Р. Гарднером в лодке и увидев впервые лебедя, назвала его <водяной птицей> (последовательно изобразив знаки <пить-жидкость> и <птица>). По такому же принципу изобретала новые знаки Люси. Так, она называла арбуз сложным знаком <пить-фрукт>, а редиску' <кричать-больно-пища>, имея, очевидно, в виду острый вкус овоща.

Комбинируя знаки, обезьяны составляли из них несложные предложения, причем они отдавали предпочтение порядку <слов-жестов>, при котором на первом месте находится субъект действия, на втором - действие, на третьем - объект (например: <ты - щекотать - Уошо>; <Роджер - щекотать - меня>). Иными словами, шимпанзе демонстрировали представление о объекте, действии и объекте. Кстати, сопоставление конструкций детской речи и комбинацией знаков Уошо показывает некоторое совпадение структурных схем. Интересно, что иногда шимпанзе начинали общаться при помощи освоенного языка глухонемых не только с человеком, но и между собой.

Опыты с обезьянами продолжаются. Однако уже приведенные факты позволяют сделать выводы не только об их коммуникативных возможностях, но и о первичных способах общения наших обезьяноподобных предков.

Подтверждение истинности жестовой теории можно найти в фактах нейрофизиологии, изучающей мозговую организацию деягельности человека. В следующем параграфе мы подробно рассмотрим вопросы соотношения <мозг - язык>. Кроме прочего, мы будем г^орить о том, что в левом полушарии головного мозга есть особый центр, руководящий процессом порождения речи. Центр этот соседствует с более общей областью мозга, которая управляет движениями руки (правой). Не случайно, что, когда у ребенка наблюдается задержка речевого развития, логопеды рекомендуют им активно лепить из пластилина или глины разнообразным маленькие фигурки, отрабатывая тонкую моторику паль-183

цев. Двигательная активность рук способна оказывать воздействие (стимулировать) активность речепорождения.

Американская исследовательница Дорин Кимура обратила внимание на то, что повреждение левого полушария у глухонемых людей, которые до этого успешно пользовались жестовой речью, влечет за собой нарушение движений, сходные с распадом речи у нормально говоривших людей, перенесших такое же заболевание. Иными словами, однотипное мозговое нарушение у говорящих и глухонемых людей приводило к нарушению речи - звуковой и жестовой.

Обратившись к изучению жестикуляции нормальных испытуемых, Кимура установила, что правши (у которых левое полушарие связано с речью и правой рукой) в процессе коммуникации совершают гораздо больше свободных движений правой рукой, чем левой. У людей с более развитой левой рукой (а доминантным, речевым правым полушарием) более активна жестикуляция левой рукой.

Эти и многие другие наблюдения позволили ученому предположить филогенетическую связь жеста и звучащей речи. Причем, согласно гипотезе Кимуры, язык развивался в левом полушарии потому, что оно уже было приспособлено для некоторых видов активной деятельности. Эволюционные преимущества, предлагаемые развитием искусной в манипуляциях руки, оказались полезным основанием для построения системы общения, которая сначала была жестовой и использовала правую руку, но впоследствии стала использовать голосовую мускулатуру.

Один из отечественных философов писал в связи с возникшей проблемой: <В филогенетическом плане налицо противоречие: язык возникает из потребности (т. е. потребности людей в общении -И. Г., К. С.), а потребность формируется в процессе жизнедеятельности людей, не обладающих языком. Нельзя ощущать потребности в том. чего никогда не существовало. Ссылкой на то, что эта потребность создается в процессе труда, мы этого противоречия не преодолеваем, так как процесс труда лежит вообще в основе жизнедеятельности человека, и необходимо выяснить, как он привел к потребности в том, чего не существовало>. Философ предлагает снять противоречие тем. что признать первоначальное наличие (до языка в его нынешнем понимании) коммуникативно-сигнальной системы. Она-то постепенно развилась в знаковую

систему языка именно на такой <предъязыковой> системе в качестве базиса. Аналогом такому гипотетическому базису язык в филогенезе можно считать и детский <предъязык>, и знаковое (жестовое) поведение обезьян в эксперименте.

Другими словами, обобщая, слезет признать в качестве достоверной гипотезы, что:

1. Коммуникативная деятельность человека в существенных своих элементах выросла из коммуникативных систем животных предков древнего человека; она была уже дана им, будущим питекантропам, неандертальцам и синантропам.

2. Когнитивный уровень высших антропоидов настолько высок, что, по свидетельству психолога с мировым именем Ф. Кликса, можно говорить о <способности к разумному решению задач, не выводимому из простой последовательности проб и ошибок>, о <потребности в кооперации>. Один из важнейших признаков (проявлений) высокоразвитых когнитивных способностей высших животных является сочетание прогнозирования с опосредствующим использованием действия инструмента (орудия) для достижения цели.

Инстинкт сам по себе не в состоянии определить действия животного в необычных условиях общения с человеком или при решении поставленных им задач. Если философы признают два вида опосредования деятельности человека - орудие и знак, то надо признать - перед лицом фактов - что человекообразные способны (разумеется, на своем уровне) к такому опосредованию. И эволюция (филогенез) человека получает дополнительное подтверждение преемственности - как относительно когнитивных способностей, так и относительно коммуникативных средств.

Л. А. Фирсов называл невербальные средства общения (включая и фонации животных) их <протоязыком> (<праязы-ком>). а их уровень мышления - <понятийным в определенных пределах>. Мы бы предпочли назвать его <протопонятийным>. Но суть дела от этого не меняется. Важно отметить, что нет оснований считать древнейшие средства коммуникации человека и даже человекоподобного переходного типа исключительно <беззвучными>, только <жестовыми и мимическими>: звуковая сигнальная система животных (и не только их) уже была дана как основа для развития звуковой артикулированной речи человека, НВКК в коммуникации нынешней - свидетельство синтетической

древней коммуникативной системы. А потому в каждой из трех рассмотренных выше теорий происхождения языка есть свой смысл, поскольку' каждая из них описывает какую-то одну сторону филогенеза. Справедлив вывод, который делает в своей книге специалист в области фоносемантики С. В. Воронин: <...язык имеет изобразительное происхождение, и языковой знак на начальном этапе филогенеза отприродно (примарно) мотивирован, изобразителен>.

На практике путь первоначального развития коммуникации, по справедливому' мнению Б. В. Якушина, выглядит, как путь от <озвученной пантомимы к членораздельной речи>. Согласно концепции ученого, зарождение и первые этапы развития языка протекали в двух планах: в реальном социально-значимом взаимодействии членов коллектива и в игровых культовых проявлениях. Одновременно с языком зарождалось синкретическое первобытное искусство, которое также сочетало игровое действие и звуковое сопровождение.

Причины превращения нечленораздельного сопровождения действия нужно искать увеличении разнообразия реальных (трудовых, боевых) ситуаций, в которых приходилось бывать первобытному человеку. Разнообразие это, в свою очередь, было связано с обостряющейся конкуренцией между племенами в условиях демографического кризиса, вынужденной миграцией и т. д. Множество ситуаций, все более сложная деятельность в их рамках требовала как аналитизма мышления, так и его способности к синтезу, к схематизации ситуаций. Это приводит к увеличению числа игровых отражений реальных ситуаций, к совершенствованию и <звукового сопровождения> каждой из них. Постепенно из элементарных озвученных действий развиваются слова-предложения с последующим вычленением групп подлежащего и сказуемого и т. д. Так возникла членораздельная речь.

§4 Нейролингвистика как наука, родственная психолингвистике

Нейролингвистика определяется как научная область, изучающая механизмы центральной нервной системы (головного мозга, в первую очередь), ответственные за понимание речи и за говорение. Данные этой науки являются важной частью фунда-186

мента психолингвистики. В отличие от <внешних> экспериментальных методов психолингвистики нейролингвистика добывает свои знания еще и с помощью изучения коры и подкорки головного мозга; она изначально была связана с необходимостью оперативного вмешательства в его жизнедеятельность в связи с различными черепными травмами, внугримозговыми кровоизлияниями (инсультами), нервно-психическими заболеваниями.

Как особая наука нейролингвистика оформилась к середине нашего столетия. В нашей стране отцом этой отрасли знагия является А. Р. Лурия. Однако становлению этой новой отрасли знаний предшествовал более чем столетний период накопления данных о нарушениях речи при локальных поражениях головного мозга - афазиях. Появление нейролингвистики было под!отов"с но также успешным развитием неврологии, психологии и пуч-гвистики. Можно говорить, что нейро-и психолингвистика и.мслп общие истоки. Возникнув в одно время, обе эти науки тесно сплетаются общностью проблем и предмета изучения, дополняя друг друга данными, полученными разными путями.

История изучения нарушений различных форм речевой деятельности при локальных поражениях мозга начинает свой отсчет в 1861 г., когда французский анатом П. Брока показал, что поражение задней трети первой лобной извилины левого полушария приводит к своеобразной патологии, когда больной теряет возможность говорить, хотя полностью сохраняет способность понимать обращенную к нему речь. Область коры головного мозга, открытая ученым стали называть центром Брока; афазию, связанную с нарушением в этой зоне, стали называть моторной афазией.

Спустя тринадцать лет, в 1874 г. немецкий психиатр К. Вер-нике описал второй факт не меньшего значения. Он показал, что больные с поражением трети первой височной извилины левого полушария сохраняют способность говорить, однако лишаются способности понимать обращенную к ним речь. Афазию, вызванную нарушением в зоне Вернике, стали называть сенсорной афа-зией. Эти открытия положили начало клиническому изучению мозговой организации речевой деятельности человека. Уже на ранних стадиях развития афазиологии были сделаны предварительные выводы.

1. Речевой процесс опирается на ряд совместно работающих зон мозговой коры, каждая из которых имеет свое специфическое

значение для организации речевой деятельности. Отсюда невольно напрашивался вывод о необходимости дальнейших поисков новых зон, ответственных за другие коммуникативные функции.

2. Обе речевые зоны соседствуют с более общими зонами деятельности: центр Брока соседствует с двигательным, а центр Вер-нике - со слуховым. Это наблюдение родило предположение о том, что зоны управления речью соотносятся с гораздо более общими мозговыми зонами управления поведением.

3. Зоны Брока и Вернике расположены в левом полушарии головного мозга. Нарушения в правом полушарии, как правило, не влекут за собой речевых аномалий. Это привело к объявлению левого полушария <доминантным>, наиболее человеческим, а правое чем-то вроде атавизма, наследия животного состояния человека.

После открытий Брока и Вернике ученые с энтузиазмом принялись за поиски новых речевых зон. Некоторым исследователям казалось, что рано или поздно можно составить точную карту мозга, где будут указаны узко ограниченные участки, которые обеспечивают такие аспекты речи. как распознавание звуков, лексическая, морфологическая или синтаксическая система языка. Такую позицию занимал, к примеру, известный немецкий психиатр Клейст. Неудачи в осуществления такого рода опытов приводили к другим крайностям: выдвигались положения о том, что локализация практически ничего не дает для понимания механизмов речи. Оказалось, что данные языкознания плохо увязываются с речевыми функциями открытых физиологами зон мозга. Постепенно первично возникший оптимизм сменился скепсисом.

Однако данные накапливались, изучение системы <язык - мозг> продолжалось. Значительное число наблюдений за самыми различными видами афазий было сделано во время Великой Отечественной войны. Здесь надо отметить большое значение работ А. Р. Лурия, который во время войны был главным специалистом Красной Армии по восстановлению деятельности солдат и офицеров, получивших травму головного мозга. Именно за эти годы он собрал и обобщил огромный материал, анализ которого был положен им в основу новой науки <нейролингвистики>. Лурия и его ученики (Т. В. Ахутина, Л. С. Цветкова и мн. др.) подробно исследовали языковые функции левого полушария. Поэтому мы начнем рассмотрение мозговой организации речевой деятельности человека именно с этой области мозга.

Зоны, открытые Брока и Вернике, как это видно на рисунке. находятся в центральной и срединной частях мозга. Мозг человека отличается от мозга питекантропа и неандертальца увеличенной лобной и затылочной областью. Логично предположить, что именно здесь находятся наиболее <человеческие> центры, и в том числе центры, ответственные за речь. Вспомним схему формирования речевого высказывания, о которой мы рассказывали в первой главе, и посмотрим какие нарушения мозга соответствуют различным звеньям процесса порождения и понимания речи.

Поражения глубинных отделов мозга способны вызвать разрушение мотивационной основы речевого высказывания. В этом случае больной находится в состоянии заторможенности и не испытывает желания вступить с кем-либо в коммуникативный контакт.

Нарушения в области первичного оформления мотива, распад программирования речи и контроля процесса речевой деятельности наблюдается при тяжелых двусторонних поражениях лобных долей мозга. Больные в этом случае сохраняют способность к построению высказывания, однако речь их либо принимает характер эхолалического повторения заданного вопроса, либо соскальзывает на цепь побочных ассоциаций. Так например, выполняя задание на пересказ рассказа <Курица и золотые яйца>, больной легко повторяет первую фразу <У одного хозяина была курица, которая несла золотые яйца>, потом отвлекается на посторонние рассуждения, затем дойдя до того места, где говорится о том. что хозяин убил курицу и не обнаружил у нее внутри золота, он начинает говорить: <Он открыл курицу, потом закрыл ку-рицу', потом открыл, потом закрыл... дверь открывается, дверь закрывается... вот я вхожу в столовую, сажусь за стол...>

Другие нарушения передних отделов речевых зон приводят к распадению синтаксических механизмов порождения речи. В этом случае больной опять-таки сохраняет способность произносить слова, но не может сформировать связное сообщение. В этом случае иногда наблюдается синдром <телеграфного стиля>, когда афатик либо произносит отдельные существительные, либо ограничивается отрывистыми назывными предложениями. Пример такой речи - рассказ об истории своего ранения: <Вот... вот... фронт... вот... наступление... вот... вот... пуля... вот.. ничего... вот... больница... операция... вот... речь... речь... речь...>.

Другой пример - рассказ по картинке Ф. П. Решетникова <Опять двойка>:

-Ма-чьчик... MCLua... Мшьчик принес двойку... Ну... брат... ну, велосипед... а сестра пишет... ну... ну, все.

- Опишите комнату.

-Хорошая... Ну... Стол и все... стул и буфет, ну и все.

- Почему ма.чьчик получил двойку^

- Коньки.

Другие случаи нарушения лобных отделов левого полушария вызывают нарушение связной речи в целом, когда вместо связного текста больной ограничивается отдельными предложениями-клише. Так, один из афатиков с подобным нарушением при задании составить устное сочинение на тему <Север> после долгой паузы произнес: <На севере живут медведи>. Потом подумал и добавил: <О чем и ДОВОЖУ до вашего сведения>. Другой больной просто прочитал фразу из стихотворения М. Ю. Лермонтова: <На севере диком стоит одиноко на голой вершине сосна>.

Как показывают наблюдения ученых, при поражении лобных или передних отделов речевой зоны нарушения проявляются главным образом в процессе порождения высказывания. Здесь обычно страдают процессы развертывания семантической программы во внутренней речи: либо формирование общего замысла в схему последовательного речевого сообщения, либо построение связного текста.

Совершенно иные нарушения речевой деятельности возникают при поражении задних отделов коры левого полушария, вклю-190

чающих височные и теменно-затылочные отделы мозга. В этом случае страдают парадигматические механизмы порождения и понимания высказывания. На уровне формирования сообщения это находит выражение в том, что больной испытывает трудности в выборе языковых единиц разного уровня: фонем, словоформ. слов. Так например, некоторые из такого рода афатиков путаются в подборе звуков: вместо комната они произносят гонмада, вместо Борис - Парис. Проблема выбора проявляет себя и на уровне подбора нужного слова. В этом случае больной испытывает затруднения в рамках семантического поля (напомним, что мы вели речь о структуре семантического поля в первой главе). Когда ему показывают картинки и просят назвать нарисованные на них предметы, он вместо слова сундук может сказать чемодан, вместо обезьяна - попугай (сундук и чемодан принадлежат к одному семантическому единству - бытовые предметы, предназначенные для хранения вещей; обезьяна и попугай - экзотические животные). Сохранность синтагматической организации речи при нарушении ее парадигматическая структуры хорошо иллюстрирует рассказ по картинке <Несчастный случай>, сделанный больным с поражением в височной зоне:

- Это тра-мвай, машина дм больных... нет, как... дворник несет девочку, или лю-чьчик... Им интересно женщина.^... очередь смотрит, а машина уйдет и они уйдет, Ш1 делать нечего... види-ио, машиной задели... задели его, подняли и в больницу...

С точки зрения синтаксиса речь организована достаточно хорошо. однако больной постоянно забывает слова, путается в подборе сланоформ и т. д.

Повреждения в области задних отделов мозга ведут к нарушения понимания речи на стадии декодирования языковых знаков: распад фонематической структуры восприятия не позволяет слушателю вычленить в речевом потоке слова, нарушение лексико-семантического состава приводит к трудностям в понимании значений слов и т. п.

Прежде чем коснуться роли правого полушария в организации речевой деятельности, приведем одну из типологий левополушар-ных расстройств (в терминах 1981 г.).

1. Аномическая афазия. Наблюдается при повреждении так называемой <угловой извилины>, соединяющей височную, теменную и затылочную доли левого полушария. Выражается в том, что при сохранном нормальном понимании чужой и собственной речи больной часто забывает отдельные слова, включая самые простые, например, имена близких людей. Считается сравнительно легкой формой афазии и довольно быстро излечивается.

2. <Словесная глухота> вызывается травмой области, связывающей зону Вернике со слуховым входом (т. е. участком коры, непосредственно связанным со средним ухом). При этом виде афазии остаются нормальными понимание письменной речи, собственно устная речь и письмо. Но понимание обращенной к больному устной речи либо сильно затруднено, либо полностью нарушено.