Глава 12. МДМА

Это был 1967 год - год Детей Цветов. Я посетил конференцию по этнофармакологии в Коул Холле, медицинской школе Сан-Франциско. Медицинский центр располагался почти в центре движения хиппи - всего в двух кварталах от Флайт Эшбери. Начало конференции положил невероятный скряга и борец с предрассудками по имени Даниель Эфрон, с которым у меня сложились особенно теплые отношения. С большой ловкостью он балансировал между двумя крайностями. С одной стороны, он являлся руководителем Фармакологического Отдела Психофармакологии в Национальном Институте Психического Здоровья и играл большую роль при назначении государственных субсидий соискателям грантов. Поэтому, куда бы он ни пошел, на него смотрели как на знаменитость. Но, с другой стороны, он в большой степени оставался подрывателем священных идеологий, что продемонстрировала организация конференции по этнофармакологии. Наша дружба была уникальной в том смысле, что я никогда не обращался с просьбой о государственном гранте, поэтому не имел причин искать с ним дружбы, и он это знал.

Как-то раз я навестил собрание фармакологов в Стэнфорде, где Даниель проводил одно из дневных заседаний. Я уселся в аудитории в первом ряду. Вскоре он заметил меня. После собрания, покончив с разговорами, я подошел к нему, и мы тихонько улизнули от профессиональных фармакологов на Ферму. К нам присоединился наш друг Сол Шоуман [Saul Showman] на своей машине. В то время доктор Шоуман занимал должность доцента фармакологии в хорошо известной медицинской школе на Восточном побережье. В основном мы с Шоуманом общались по почте, и лишь изредка встречались лично. По пути мы завернули в магазин - Денни хотел купить коробку конфет моей жене Хелен, чтобы произвести на нее хорошее впечатление.

Уже на Ферме, развалившись на стульях, мы внезапно почувствовали, что вновь стали людьми. Денни объявил, что (1) давно жаждал увидеть мою лабораторию, и, (2) что в старших классах играл на трубе - давным-давно в детстве, когда жил в Восточной Европе. И мы направились в лабораторию, где мой сын Тео уже развел огонь в камине. Дрова чудно потрескивали. Делительную воронку, подвешенную на штативе, покрывал лишайник (он появился тут годы назад). Тут же была нарисована смешная чернильная рожица - подарок от друга на удачу. Сочетание личика и зелено-желтого лишайника заставляло многих новых посетителей с удивлением делать шаг назад. Что-то перемешивалось и булькало в колбе на столе, на полу стояли пустые кувшины от вина, а над головой на полках стояли бесчисленные бутылочки с химикатами. В дополнение картины великолепная колония тонконогих паучков - тех, что называются косиножками - осторожно пробиралась через коллекцию колб с круглым дном. Денни остановился на пороге, глядя внутрь, с тростью в правой руке, левая рука вытянута - как Бальбоа, смотрящий на Тихий океан.

- Я потратил - сказал он с акцентом, не обращая внимание на произношение, - миль-ёны долларов в миль-ёне лабораторий, из которых не вышло ровным счетом ничего. А тут - я не вложил ни доллара, но в ней появляется все, что мне нравится.

Вернувшись в дом, я раскопал свою старую трубу. Ее пистоны, к счастью, все еще работали - и я предложил Денни размяться четвертым концертом Гайдна. Я играл на пианино, а Сол был внимающей аудиторией. Время от времени Хелен пополняла наш запас вина и закусок. Пару часов спустя мы утомились и Сол, да хранит его Господь, отвез Денни домой.

После его смерти в 1972 году, протеже Денни - Эрл Юсдин продолжил многие проекты, которыми они занимались совместно. Что замечательно, он нашел в себе силы запустить еще несколько своих проектов. Сейчас и он уже часть истории. Два близких друга внесли неоценимый вклад в фармакологию в этой стране.

Конференция 1967 года проходила под названием "Этнофармакологический поиск психоактивных веществ". Насколько мне известно, в первый раз столько исследователей в области психоактивных веществ собрались в одном месте. А какое плотное общение вызвала эта встреча!

Клаудио Нараньо [Claudio Naranjo] - психиатр-антрополог - провел годы в джунглях Южной Америки, исследуя аяхуаску. Его рассказ передавал волнение, ощущаемое при видении джунглей во время интоксикации аяхуаской. Переживания его и его пациентов под воздействием экстрактов, содержащих гармалин, непременно включали в себя видения ягуаров и другой фауны джунглей, где делали напиток.

На конференции присутствовал известный и уважаемый ботаник - Ричард Е. Шультес [Richard E. Schultes] из Гарварда. От него я услышал, что он таких видений под аяхуаской не наблюдал.

Я представил их друг другу, упомянув общие интересы. Клаудио начал разговор:

- Что вы думаете о ягуарах?

- Каких ягуарах?

Небольшая пауза.

- Вы лично знакомы с настоящим Banisteriopsis caapi? - спросил Клаудио немного напряженным голосом.

Ричард окинул его взглядом:

- Я как раз тот самый человек, который дал ему имя.

Клаудио продолжал:

- А вы когда-нибудь пили напиток?

- Раз пятнадцать.

- И никогда не видели ягуаров?

- Прошу прощения - всего лишь шевелящиеся линии.

Клаудио отвернулся. По-моему, с тех пор они больше не разговаривали.

Чонси Лик [Chauncey Leake] начал разговор с общего замечания, говоря о зачаточном состоянии фармакологии на рубеже веков, когда почти вся медицина зависила от содержимого двух бочек в подвале, одна с надписью "от поноса", вторая - "от сифилиса". Токсиколог и исследователь Бо Холмстедт [Bo Holmstedt] рассказал об истории открытия лекарств из растений. Присутствовали также Стивен Сара [Steven Szara] - ДМТ-знаменитость, Энди Уэйл [Andy Weil], Гордон Уоссон [Gordon Wasson], Натан Клайн [Nathan Kline], Гарри Айзбелл [Harry Isbell], Денни Фридман [Danny Freedman], и многие другие интересующиеся и вносящие свой вклад в развитие фармакологии. Несколько русских не смогли приехать по политическим причинам, не смог приехать и Альберт Хоффман, открывший ЛСД, из-за политики компании "Сандоз", на которую он все еще продолжал работать. Плодом всего этого сборища стала книга, изданная Государственной типографией, с мягким предисловием Отдела общественного здравоохранения Министерства здравоохранения, образования и социальных пособий. Но мало кто из не присутствовавших на встрече обратил на книгу внимание, и сейчас эта конференция практически забыта.

Я представил вниманию коллег свою статью о мускатном орехе и слонялся по вестибюлю, где происходило самое интересное. Мой друг представил меня молодому профессору химии, Ноэлю Чеснату [Noel Chestnut], который выражал недовольство по поводу любой работы, представленной на конференции, исключая одну - о ароматических маслах и их превращении в производные амфетамина. Он хотел встретить автора. На что я ответил: "автор - это я". Так началась наша дружба, продолжающаяся до сих пор.

Ноэль отметил, что необычная активность моего препарата ДОМ и его обманчиво простая структура могут стать основой одной гипотезы. Если соединение при некотором метаболическом окислении преобразуется в вещество класса хинонов, тогда, очевидно, конечным продуктом будет индол.

А один из основных нейромедиаторов в организме человека, серотонин, является индолом. Это может иметь отношение к психическому здоровью, что в свою очередь означало прошения о новых грантах и финансовой поддержке выпускников и аспирантов, проводящих изумительные работы по изучению метаболизма.

Как раз в это время в Сан-Франциско приехал молодой химик, выпускник крупного университета Среднего Запада, для прохождения практики у Ноэля. Его звали доктор Дэвид Лэддер [David Ladder]. Когда мы встретились, сверкнула искра и возник огонь. Мои отношения с Дэвидом переросли в плодотворный союз, существующий и сейчас. Он - скромный, мягкий человек, прекрасный химик. В соавторстве у нас вышло огромное число статей, надеюсь, так будет продолжаться и дальше.

В то время как Ноэль болтался по миру со своими лекциями, периодически беря отпуск для научной работы, он назначал меня кем-то вроде приходящего папочки для своих выпускников в Калифорнийском Университете в Сан-Франциско. Одной из них оказалась нежная-нежная фея с подходящим именем Мэри Кляйнман [Merrie Kleinman - [klein - нем., маленький]]. Он поведала мне о своем эксперименте вместе с двумя близкими друзьями - они приняли по 100 мг N-метилированного МДА (МДМА). О самом эксперименте она почти ничего не сказала, но подразумевалось, что он был очень эмоциональным, у всех троих сложилось хорошее мнение о препарате.

Я уже не первый раз сталкивался с упоминанием МДМА. На самом деле я синтезировал его в Доул в 1965, но до сих пор не встречал людей, пробовавших его лично. Я еще раз синтезировал МДМА, и оказалось, что он совершенно отличен от всего, что я пробовал раньше. МДМА не был психоделиком в смысле визуальных эффектов или образа мышления, но лучистость и теплота психоделика присутствовала и довольно заметно. Я начал собирать описания эффектов этого вещества разными людьми в различных обстоятельствах - оно вызывало уважение и восхищение.

В кампусе Беркли Калифорнийского Университета я стал читать курс судебной токсикологии. Обычно лекции собирали 20-30 студентов, и более чем половине из них удалось дослушать курс до конца. Сомневаюсь, что кто-то из них стал лучше соображать в судебной токсикологии, но большинство из них раскрылось навстречу информации, которую я считал очень полезной и важной, и занимались в должной мере. Одним из моих преданных студентов был милый юноша, гитарист, с сильным заиканием. Перед тем как произнести слово, начинающееся с гласной (или с нескольких согласных), он совершенно замолкал до тех пор, пока либо (1) не вдыхал и выдыхал в одном темпе несколько раз, либо (2) тряс головой и менял слово. Его звали Клаус.

Клаус заинтересовался МДА, и, по какой-то причине, его N-метилированным гомологом - МДМА. Он нашел место для лаборатории где-то в Здании Наук о Жизни и подготовл проект летней практики, желая выработать полезные процедуры изготовления МДМА. Каждый раз, когда я его видел - довольно редко - он находился в вечной борьбе со своим дефектом речи, и наконец куда-то пропал из моего поля зрения.

Только некоторое время спустя, когда я спешил через кампус на встречу, я заметил его. Через мгновение я вспомнил, кто он.

- Как дела? - спросил я, ожидая, что он ритмично задышит или тряхнет головой.

- В отличном расположении духа - ответил он, с небольшим намеком на запинку на букве "р" в слове "расположение".

- А ваша музыка? - смело продолжил я, теперь уже сомневаясь, что он - это он.

- Да не очень. - "О" в слове очень звучала чуть дольше чем надо, и я опять уверился, что это на самом деле Клаус.

- Правда, - добавил он, не нарушая ритма, - этот метилированный МДА дал мне шанс по-новому взглянуть на себя.

- Например?

- Ну, например, я научился управлять своим голосом. И даже решил начать новую карьеру.

- И это...?

- Логопедия.

Связь с Клаусом порвалась, но я верю, что одна из первых догадок, что МДМА сродни змеиному маслу - в смысле элексира от всех болезней - была верна.

Еще одна попытка показала другую сторону МДМА.

Мой хороший друг Чарльз Миллер следил за моими исследованиями и время от времени интересовался: как я считаю, будет ли для него полезно как-нибудь провести такой эксперимент. Я всегда откладывал такие идеи на неопределенное время, испытывая неудобства от того, что могло выйти при этом из его подсознания. Несмотря на то, что он был мягким и отзывчивым человеком, ему была свойственна большая самоуверенность и непробиваемое упрямство. Кроме того, он был ярым алкоголиком. В зависимости от дневной порции алкоголя изменялась и его личность, к концу вечера становившаяся откровенно всеотрицающей; в особенности анти-разумной и анти-гомосексуальной.

Такое сочетание для меня всегда являлось сигналом опасности. И постепенно я начал считать, что Чарли смирился со многими трудностями своей юности. Не обязательно разрешил их - но по крайней мере глубоко похоронил в подсознании. А я совершенно не хотел оказаться человеком, давшим инструмент, чтобы выкопать хоть одну из них.

Его жена Дженис никогда не проявляла ни малейшего интереса к таким исследованиям, хотя и она знала о моих занятиях. Но именно она позвонила мне однажды и спросила может ли она (и ее младший сын) занять пару часов моего времени - ответить на вопрос-другой. Вопросы собиралась задавать Дженис, ее сын, очевидно, должен был оказывать моральную поддержку, так как он был достаточно умудрен опытом в области наркотиков. Я предложил встретиться в этот же полдень. Они согласились. Как я часто замечал, если время выбрано правильно, сразу становится очевидно, что оно выбрано правильно.

Дженис с сыном и я - мы втроем приняли по 120 мг МДМА в полдень. Сын ушел один. Через полчаса - обычное время наступления "ощущения" - Дженис их не замечала, ничего не изменилось ни через 40, ни через 50 минут. Она сделала только два замечания без подготовки.

- У меня пересохло в горле.

- Я принесу вам воды.

Что я и сделал. Облегчения она не принесла.

- Мне тяжело дышать.

- Дышите глубже - так глубоко как только сможете.

По отражению в окне - мы сидели в задней части дома - я заметил, что когда я не смотрел на нее, никаких затруднений дыхание не вызывало.

Мы поднимались на холм, к месту, которое я сдал в аренду строителям для хранения пиломатериалов. Вокруг были таблички с надписями "Не курить" и "Огнеопасно".

- Как вы думаете, я слишком много курю?

- Как вы думаете, вы слишком много курите?

- Нет, не думаю.

- Тогда ответ будет: наверное нет.

Эксперимент шел уже час, и никаких признаков действия МДМА. Вдруг неожиданный вопрос "с потолка":

- Хорошо быть живым?

- Можете поставить на это свою прелестную попку - быть живым - хорошо! быть живым - благодать!

Вот оно. Она погрузилась в МДМА и побежала вниз, крича на бегу как хорошо жить. Вся зелень стала живой, все палки и камни ожили. Я догнал ее, лицо у нее светилось. Она поделилась со мной историей своей жизни, которую и она и я знали очень хорошо, но никогда не выносили на свет божий.

Она пришла в этот мир в результате оперативного Кесарева сечения, ее мать умерла во время родов. И пятьдесят лет она жила с виной - ее жизнь досталась ей ценой жизни матери. Три года ее лечил семейный врач, хотя, по-видимому, ей всего лишь нужно было признание, что хорошо быть живой.

Я ничего не слышал о ней пару месяцев. Когда же она позвонила, то сказала, что чувствует себя вполне умиротворенной, и что покончила с лечением.

В большинстве моих предыдущих попыток я сосредотачивался на уровне 80 - 100 мг, а для описания эффектов в своих записях использовал слово "окно". Оно позволяло мне смотреть наружу и внутрь себя без искажений и оговорок.

Время от времени мы с Хелен устраивали путешествие с нашими старыми друзьями с дней Кал-Холла - Джорджем и Рут Клоуз. Мы садились в поезд в Оуклэнде - Веселый поезд Рено. Обычно путешествие длилось с 6 часов вечера пятницы до 4 часов вечера воскресенья. И пока поезд тащился на восток вдоль Сьерр, человеческая масса становилась все более шумной - от еды и напитков, иногда даже с танцами в музыкальном вагоне. (Обратный путь проходил более спокойно после тридцати часов, проведенных в казино.) Хелен неуютно чувствовала себя при приеме психоактивных веществ, и более легко в отношении редкой выпивки; Клоузы же в то время вообще не имели предствления об измененных состояниях сознания, кроме тех, что вызываются алклголем. В одну из поездок мы сидели вчетвером за обедом - краб под соусом из авокадо. Я спросил их - не сочтут ли они за оскорбление, если я налью себе в стакан с тоником содержимое маленькой пробирки, а не мартини? Зачем? Эксперимент, сказал я. Хорошо, ответили они, почему бы и нет!

Это сработало. Оказалось, что моя постепенная интоксикация очень мягко влилась в них. Они забыли, что я принял вещество, а не водку. Поэтому некоторое время я называл МДМА моим низкокалорийным мартини.

Вскоре я встретил и близко сошелся с приятной парой профессиональных исследователей и учителей из Германии - Урсулой и Адольфом Байлсами [Biehls], которые учились в течение года с Терри Мейджером. Дольф, как он называл себя, однажды попробовал ЛСД в умеренной дозировке, его переживания оказались очень сложными, трудными и пугающими. Несколько недель после трипа он испытывал трудности с реинтеграцией.

После длительных раздумий я решил - хотя новый психоделический опыт, разумеется, не подходит - что МДМА может как-то ему помочь. Это не психоделик, подчеркнул я, и объяснил как понятие "окно", так и почему, по моему мнению, он может использовать МДМА для восстановления самого себя.

Я разделил опыт с ними обоими. Запоминающийся день. Мы говорили обо всем без утайки, и эксперимент перерос в близкую дружбу, объединившую нас на несколько лет. За эти несколько часов ЛСД-травма Дольфа прошла, он почувствовал себя, по его словам, возрожденным. Еще одна деталь в картину змеиного масла. Становилось очевидным, что МДМА могло оказаться всем для всех людей.

Необходимо сказать и о другой стороне истории с МДМА. Она касается доброго, пожилого психолога (все считали его идеалом деда и в манере поведения, и по внешности). Он сосредоточено слушал, часто и искренне смеялся, и - как говорит Элис - с ним хотелось оставаться вечно.

У Адама была своя практика в Оуклэнде, на втором этаже дома, сдаваемого под офисы. Его лечение по большей части казалось обычным пятидесятиминутным приемом, но остальная часть шла по совершенно иному пути. Он держал ее в секрете ото всех, кроме ближайших друзей - и тех, кого он выбирал сам - до самой смерти.

Эта секретная часть лечения включала использование психоактивных препаратов, позволявших пациенту переступить психологические барьеры и напрямую обращаться к себе и своему подсознанию. Техника применения таких перпаратов выросла из более чем двух десятилетий опыта.

Для этих занаятий Адам приезжал в дом пациента. Он заблаговременно устраивал все так, чтобы у пациента оказались семейные фотографии, которые могли бы вызвать ассоциации и воспоминания детства. Передварительно Адам просил пациента очертить круг вопросов, на которые хотелось бы получить ответы. После приема вещества, Адам - ничего сам не принимая, садился рядом и при необходимости подкрепляя уверенность или ободряя касанием руки, он помогал распутать узел проблем, который мог возникнуть во время опыта. Самая сложная работа целиком приходилась на пациента, ответы на вопросы должны были приходить из глубин психики самого клиента.

Адам использовал различные вещества - от довольно мягкого МДА, до ЛСД и ибогаина, который он применял для решительного вторжения при психологическом сопротивлении. Его источники приобретения препаратов были по-видимому безупречны - обычно респектабельные химические поставщики, но стремление проверять все самостоятельно часто заставляло Адама обращаться ко мне для окончательной идентификации вещества и проверки чистоты.

В 1977-м годы незаметно подкрались к Адаму, и он позволил потоку своих пациентов иссякнуть. Я знал, что он собирается покончить с этой суетой и прекратить арендовать оуклэндский офис. Однажды он попросил меня заскочить к нему и забрать, если я этого захочу, кое-какие сувениры, которые он собрал за долгие годы. Кусочки коры оттуда, неизвестный порошок отсюда. У него нашлись маленькие веточки и корни ибоги, образцы из превых коллекций Яже [Yaje] из Южной Америки. Я провел с ним пару часов и с благодарностью принял его ботанический музей.

По этому случаю я решил захватить с собой маленькую бутылочку моего "низкакалорийного мартини" с МДМА гидрохлоридом, и соблазнить Адама попробовать что-то новенькое. Зная о его увлечении МДА, я убедил Адама, что МДМА обладает некоторыми достоинствами МДА, но без "***stoning***". Вместо этого есть что-то еще, некая особая магия, которая может привлечь его внимание. Он ответил, что может попробовать МДМА, а может - и нет, но если попробует - даст мне знать, что он об этом думает.

Он позвонил мне несколько дней спустя, чтобы сообщить, что изменил свои планы о тихой пенсии. Мне не известны подробности той сложной деятельности, которую он развил за следующее десятилетие, но знаю, что он ездил по всей стране, предоставляя МДМА другим психиатрам и обучая их использованию вещества для терапии. Все они начинали, разумеется, с изучения эффектов МДМА на самих себе. Адам (как и я) считал, что ни один психиатр не имеет права предлагать психоактивное вещество другому человеку до тех пор, пока тщательно не ознакомится с его эффектами на свой организм и разум.

Многие психологи и психиатры создали маленькие группы или анклавы подобным образом обученных профессионалов, и информация и техники, которые создал Адам, широко распространились, с течением времени став интернациональными.

Невозможно узнать настояшую широту терапевтического использования МДМА, которой достиг Адам в оставшиеся годы жизни, но на поминальной службе я попросил одну его старую подругу оценить количество людей, которым Адам рассказал об этом потрясающем инструменте - прямо или косвенно. Она на мгновнение помолчала и сказала: "Так... я думала об этом, и считаю что где-то в районе четырех тысяч, плюс-минус."

МДМА оказался таким ценным психотерапевтическим помощником, что я свято верю, что его продолжат использовать в терапевтических целях в будущем, несмотря на препятствия со стороны закона, запрещающие его использование и не одобряющие его изучение, которые возникли во многих странах.

Как сказал один психиатр: "МДМА - это пенициллин для души, а вы не откажетесь от пенициллина, если хоть раз увидите, что он может сделать".