Гражданская война. После революции 1917 и развала фронта генерал Мамонтов возвратился с бригадой на Дон и квартировал в станице Нижне-Чирской

После революции 1917 и развала фронта генерал Мамонтов возвратился с бригадой на Дон и квартировал в станице Нижне-Чирской, где в январе 1918 сформировал партизанский отряд и пробился с ним ме­жду большевиками в Новочеркасск. 12 февраля он вы­шел в Степной поход на­чальником группы партизан­ских отрядов и неоднократно бил нарождающиеся пол­ки красной конницы Будённого и Думенко. 4 апреля того же года генерал Мамонтов выступил со своим отрядом на помощь восставшим против большевиков станицам Вто­рого Донского округа, и тогда станица Нижне-Чирская провозгласила его своим почётным Казаком. Остальные месяцы 1918 он командовал сборными станичными полками и дружинами на Царицынском направлении.

После образования ВСЮР и переформирования Донской армии с 23 февраля 1919 года — командующий 1-й Донской армией. Затем командир 2-го сводного казачьего корпуса. В июле 1919 назна­чен командиром 4-го Донского конного корпуса.

Генералитет Донской армии, 1919 год. В первом ряду: начальник штаба армии генерал-лейтенант А. К. Кельчевский, командующий армией генерал-лейтенант В. И. Сидорин и командир 4-го Донского корпуса генерал-лейтенант К. К. Мамантов.

Осенью 1919 генерал-лейтенант Мамонтов получил назначение на пост командующего конной группы, в состав которой входили 4-й конный корпус Мамонтова, остатки 3-го конного корпуса Шкуро и сводная кавалерийская дивизия.

В декабре месяце по неизвестным соображениям группа была передана в распоряжение командующего Кавказской армией барона Врангеля. Последний нашёл нужным отобрать командование группой от генерала Мамонтова, оставив его командиром 4-го конного корпуса и подчинив младшему по службе генера­лу Улагаю. Обиженный назначением генерала Улагая, Мамонтов 7 декабря 1919 года, когда генерал Улагай фактически ещё не вступил в командование группой, бросил свой корпус и всю группу и уехал на станцию Лиман. Отьезд его произвел крайне неблагоприятное впечатление на донцев и остальные части, что привело к отступлению белых. 9 декабря генерал Мамонтов телеграфировал:

«Командарму Донской, Донскому атаману, Председателю Войскового Круга, копии генералу Деникину и ген. Врангелю. Доколе ген. Романовский и ген. Врангель будут распоря­жаться Донцами как пешками, я не считаю возможным занимать ответственные дол­жности под их командованием. Полагаю, что насильное принуждение меня ос­таться в должности коман­дира корпуса при создавшихся взаимоотношениях не при­несёт пользы, а посему, дабы не вредить делу, прошу меня и моего начальника штаба, разделяющего мой взгляд, освободить от должностей и назначить на любую дол­жность, начиная с рядового казака».

Донской атаман А. П. Богаевский и командующий Донской армией генерал-лейтенант Сидорин В. И. его поддержали, но потребовался недельный обмен телеграммами, прежде чем генерал Деникин пошёл на уступки. Наконец Донские части, входившие в конную групп­пу, были изъяты из рядов Добровольческой армии и возвращены под команду оскорблённого ге­нерала Мамонтова, который после этого нанёс ряд поражений коннице Будённого.

В начале января 1920 генерал Мамонтов выехал в Екатеринодар для участия в заседаниях Верховного Круга Дона, Кубани и Терека, где его встретили восторженны­ми овациями. Круг готов был, устранив Деникина и Врангеля, передать ему главнокомандование всеми каза­чьими армиями. Это могло поправить дела на фронтах, так как генерал Мамонтов пользовался у казаков огромным автори­тетом и смог бы укрепить утраченный в неудачах дух бойцов. Но он заболел тифом и должен был оста­ваться в госпитале.

Благополучный кризис наступил после долгой и тя­жёлой болезни. К генералу начали возвращаться силы и консилиум врачей решил, что через два-три дня он мог бы выехать в батумское имение жены. Поэтому его неожи­данная смерть поразила всех и вызвала подозрение, что тут действовала злая воля каких то казачьих врагов, может быть даже соперни­ков по командованию. Про­верить эти подозрения тща­тельным следствием никто не пытался, хотя профессор Сиротинин, освидетельство­вавший его незадолго перед смертью, тоже предполагал отравление.