Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

V. ЗАКЛЮЧЕНИЕ 7 страница



Воздерживаясь от других возможных объяснений, я просто при­веду ответ туземцев на этот вопрос, который ставит в тупик (мои информаторы вполне отчетливо осознавали всю парадоксальность ситуации и прекрасно понимали, почему я был озадачен). Они ска­зали: "Мужчина передает ее [магию] детям своей жены. Он живет с этой женщиной бок о бок, он обладает ею, она делает для него все, что жена должна делать для мужа. Все, что он делает для ребенка, является платой (мапула) за то, что он получил от нее". Это отнюдь не единичное высказывание. Здесь суммированы стере­отипные ответы, полученные мною в тех случаях, когда я поднимал этот вопрос. Таким образом, именно тесная связь между мужем и женой, а не представление — каким бы смутным и далеким от ре­альности оно не было — о физическом отцовстве, оправдывает в глазах туземцев все то, что отец делает для своих детей. Следует четко понимать, что социальное и психологическое отцовство (сумма всех уз — эмоциональных, правовых, экономических) вос­принимается как производное обязательств мужчины по отношению к своей жене, а понятия о физиологическом отцовстве не существует в сознании туземцев.

Теперь давайте перейдем к обсуждению второй из двух выше раз­граниченных проблем: к смутным представлениям туземцев о су­ществовании некоторой связи между половым актом и беремен­ностью. Выше я упоминал, что, говоря о причинах беременности, туземцы приводили меня в замешательство утверждением, что пол­овое сожительство также является причиной появления детей. Это представление существует, так сказать, параллельно с фундамен­тальной идеей о том, что беременность случается по вине балома или воплотившегося ваивайа.

Вышеупомянутое утверждение можно было услышать не часто; в сущности его почти полностью затеняла основная версия. Поначалу я заметил только ее, счел, что успешно добыл нужную мне инфор­мацию, и не видел больше проблем, требующих прояснения. Будучи вполне удовлетворен тем, как я справился с изучением представле­ний о деторождении у тробрианцев, и продолжая интересоваться этим просто в силу своей врожденной педантичности, я был изрядно шокирован, когда в самом основании моей конструкции обнаружил­ся изъян, который угрожал ей полным крушением. Я помню, как мне сказали об очень легкомысленной молодой женщине из Каса-наи, известной под именем Иакалуса: "Сене накакаита, Коге ива-лулу гиади [очень распутная, у нее есть ребенок]". Услышав это весьма неоднозначное высказывание, я приступил к расспросам с пристрастием и выяснил, наконец, что по совершенно устоявшемуся представлению туземцев у женщины со "свободными устоями" боль-

ше шансов заиметь ребенка. Мне поведали также, что если бы на­шлась женщина, никогда не вступавшая в половую близость, то у нее, конечно же, не могло бы быть ребенка. Теперь уже эти люди казались мне столь же осведомленными, сколь несведущими пред­ставали раньше. При том создавалось впечатление, что одни и те же мужчины поочередно принимали то одну, то другую точку зрения, а эти последние определенно противоречили друг другу. Я расспра­шивал так дотошно, как только мог, и мне казалось, что туземцы отвечают по-разному, когда я по-разному фopмyлиpyю вопросы: если вопрос подразумевает знание физиологии зачатия, они говорят "да", если вопрос предполагает незнание, они говорят "нет". Их озадачивали моя настойчивость и (со стыдом признаю) нетерпели­вость. Я не мог объяснить им, что же меня обескураживает, хотя, как мне казалось, я прямо указывал им на противоречие.

Я пытался побудить их сравнить животных и людей, и спраши­вал, существует ли у свиней нечто подобное балома, приносящее маленьких поросят. О свиньях мне было сказано: "Икаитаси, ика-итаси макатеки бивалулу минана [они спариваются, спариваются и вскорости самка должна разродиться]". Таким образом, здесь у-ула беременности представляется совокуплением. Какое-то время противоречия и неясности в их ответах казались мне совершенно безнадежными; я был в одной из тех тупиковых ситуаций, которые часто встречаются в этнографической полевой работе, когда начи­наешь подозревать, что туземцам просто нельзя доверять, что они нарочно рассказывают небылицы, или же что сосуществуют две сис­темы представлений, одна из которых исказилась под влиянием бе­лого человека. На самом же деле в этом случае, как и в большинстве других, причина затруднений совсем иная.

Последний удар по моим самонадеянным суждениям о "туземном невежестве" внес вместе с тем и порядок в этот, казалось бы, полный хаос. Мифологический цикл о культурном герое Тудаве начинается рассказом о его рождении. Его мать, Митигис, или Булутукуа, была единственной из всех жителей деревни Лаба-и, оставшихся на ос­трове. Все другие убежали в страхе перед великаном-людоедом До-кониканом, который пожирал людей и фактически почти истребил население Киривины. Булутукуа, покинутая своими братьями, жила одна в гроте в раибоаге около Лаба-и. Однажды она заснула, и капли воды, стекавшие со сталактитов, попали на ее вульву и от­крыли проход. После этого она забеременела и родила по очереди рыбу-бологу, свинью, куст растения куэбша (имеющего ароматические листья и использующегося как украшение), еще одну рыбу (.калаяа — она упоминалась выше в разд. V), какаду (катакела), попугая (карага), птицу (сикуаикуа), собаку (каикуа), и, наконец, Тудаву. В этой истории тема "искусственного оплодотворения" ка­жется в высшей степени неожиданной. Как можно найти то, что представляется пережитком былого неведения, у людей, неведение которых представляется полностью сохранившимся? И опять же, как получилось, что женщина в мифе родила несколько детей одного за другим, если она только один раз побывала под капающим ста­лактитом? Все эти вопросы озадачивали меня, и я задавал их ту­земцам без особенной надежды на успех, пытаясь пролить хоть какой-то свет на все это.

Однако я был вознагражден и получил ясное и окончательное решение своей проблемы, решение, которое выдержало ряд после­дующих, самых что ни на есть педантичных, проверок. Одного за другим расспрашивал я своих лучших информаторов, и вот что они говорили: девственница (.накапату; на — префикс, указывающий на женский род, капату — запечатанный, закрытый) не может родить ребенка и не может зачать, потому что ничто не может ни войти в ее вульву, ни выйти оттуда. Ее надо открыть, или "прони­зать" (ибаси; это слово употребляется для описания воздействия водяных капель на Булутукуа). Поэтому влагалище женщины, часто вступающей в половую связь, будет более открытым, и ребен­ку-духу легче войти в него. Та же женщина, которая остается со­вершенно целомудренной, будет иметь намного меньше шансов за­беременеть. Но совокупление совсем не обязательно, оно лишь ме­ханически способствует. Вместо него может быть использован любой другой способ расширения прохода, и если балома пожелает вложить ваивайа или таковой сам захочет войти внутрь, то женщина забеременеет.

В том, что это так, моих информаторов, вне всякого сомнения, убеждает и случай Тилапои — женщины, живущей в Кабулуло, деревне, соседствующей с Омараканой. Она полуслепа, слабоумна и настолько некрасива, что ни у кого не возникает даже мысли о половой близости с нею. Фактически она является излюбленным объектом шуток, предполагающих чью-то половую связь с нею:

шуток, которые всегда смакуются и повторяются, так что "Куои Тилапои\ [Вступи в половое сношение с Тилапои!]" стало формой шутливого оскорбления. Однако, несмотря на тот факт, что она, как считается, никогда не имела половых связей, однажды она родила ребенка, который впоследствии умер. Есть и другой пример, еще более поразительный — женщина из Синакеты, которая, как мне сказали, настолько непривлекательна, что любой мужчина покончил бы с собой, если бы его всерьез хотя бы заподозрили в сексуальной близости с ней. И все же у этой женщины было не менее пяти детей. Предполагается, что в обоих этих случаях беременность стала воз­можной вследствие расширения вульвы пальцами. Мои информато­ры не без удовольствия останавливались на этом сюжете, графичес­ки и схематически иллюстрируя мне детали процесса. Их рассказ не оставлял ни малейшего сомнения в искренности их веры в то, что женщина может забеременеть без полового акта.

Таким образом, я научился видеть существенную разницу между представлением о механическом действии полового акта, к чему и сводится все, что туземцам известно о естественных причинах бере­менности, и знаниями об оплодотворении и о роли мужчины в со­здании новой жизни в чреве матери — процессе, о котором туземцы не имеют ни малейшего понятия. Это объясняет загадку в мифе о Булутукуа, где женщину следовало "открыть", а после этого она могла родить одного за другим целый ряд детей, не нуждаясь в каком-либо новом физиологическом вмешательстве. Это проливает свет также на "знание" о зачатии у животных. Применительно к животным (а домашние животные, такие как свинья или собака, занимают важное место в универсуме туземца) какие-либо идеи о жизни после смерти или существовании души отсутствуют. Если человека спросить прямо, имеются ли балома животных, он может ответить "да" или "нет", но это будет импровизация, а не фольклор. Таким образом, проблемой реинкарнации и формирования новой жизни у животных попросту пренебрегают. Физиологический ас­пект, напротив, известен хорошо. Так, если вы спросите о живот­ных, то получите ответ, что здесь необходимы физиологические предпосылки, но другая сторона вопроса — как реально возникает новая жизнь в утробе — просто игнорируется. И не стоит огорчаться по этому поводу, ибо туземец никогда не утруждает себя экстрапо­ляцией своих верований в те сферы, к которым они по сути своей не относятся. Он не утруждает себя размышлениями о жизни после смерти у животных, и у него нет определенных представлений об их появлении на свет. Такие проблемы решаются применительно к человеку: это и только это есть подлинная сфера их действия, и распространять их за ее пределы не следует. Даже в теологии не­дикарей подобные вопросы (например, о душе у животных и об их бессмертии) обычно весьма запутаны, и их решения зачастую не более последовательны, чем у папуасов.

В заключение можно повторить, что те познания, которыми ту­земцы обладают в этой сфере, не несут сколько-нибудь значитель­ной социологической нагрузки, не влияют ни на туземные представ­ления о родстве, ни на сексуальное поведение. После обсуждения материалов, относящихся к Киривине, представляется необходи­мым сделать несколько более общее отступление на эту тему. Как хорошо известно, незнание физического отцовства впервые было обнаружено сэром Болдуином Спенсером и м-ром Ф.Гилленом в племени арунта в Центральной Австралии. Впоследствии этими пер­вооткрывателями и некоторыми другими исследователями то же самое положение вещей было зафиксировано у целого ряда других австралийских племен, при этом исследованиями была охвачена практически вся центральная и северо-восточная часть австралийс­кого континента, насколько она вообще была доступна для этноло­гических изысканий.

Главные дискуссионные вопросы, возникающие в связи с этим открытием, таковы. Во-первых, является ли это незнание специфи­ческой чертой австралийской культуры или даже культуры арунта, или же это универсальный факт, присущий большинству или всем низшим расам? Во-вторых, является ли это состояние неведения первичным, т.е. просто отсутствием знания, обусловленным недо­статочностью наблюдений и умозаключений, или же это вторичное явление, обусловленное наложением анимистических идей и вслед­ствие этого оттеснением первичных знаний?69

Я бы вообще не стал вступать в эту дискуссию, если бы нежелание привести некоторые дополнительные факты, отчасти полученные в результате работы вне Киривины, отчасти состоящие из некоторых общих наблюдений в условиях полевой работы — наблюдений, име­ющих непосредственное отношение к данной проблеме. Поэтому я надеюсь, что меня извинят за это отступление, так как это не столько спекуляции по поводу спорных вопросов, сколько дополнительный материал, проливающий свет на них.

Во-первых, я хочу изложить некоторые свои наблюдения, сделан­ные не в Киривине. Они, похоже, показывают, что неведение, по­добное обнаруженному мною на Тробрианских о-вах, было харак­терно и для папуа-меланезийцев Новой Гвинеи. Проф. Зелигман пишет о племени коита: "Утверждают, что одного полового акта недостаточно, чтобы вызвать беременность; чтобы обеспечить ее, сожительство должно устойчиво продолжаться в течение месяца 70.

Подобное положение вещей я обнаружил и у маилу, на южном по­бережье Новой Гвинеи: "... Связь между сожительством и зачатием, похоже, известна маилу, но на прямые вопросы о причинах бере­менности определенных и позитивных ответов я не получил. Тузем­цы — в этом я уверен — не улавливают в должной мере связь между этими двумя фактами... Точно так же, как проф. Зелигман у коита, я нашел твердое убеждение, что только продолжительная, в течение месяца или более, половая связь ведет к беременности, и что одного единственного полового акта недостаточно, чтобы привести к этому результату"71.

Такие заявления не являются категорическими, и, по сути, не предполагают полного незнания физического отцовства. Но так как ни один из исследователей, похоже, не вник в детали, то можно а priori допустить, что эти заявления нуждаются в некоторых даль­нейших уточнениях. И действительно, во время своего второго по­сещения Новой Гвинеи я смог глубже вникнуть в эти вопросы и теперь понимаю, что мое суждение о представлениях Маилу непол­но. Во время своего пребывания у маилу я был так же озадачен, как и в Киривине. В Киривине меня сопровождали двое юношей из района, прилегающего к территориям маилу, они дали мне точно такую же информацию, какую я получил в Киривине, т.е. они под­твердили необходимость половой связи, предваряющей беремен­ность, но были абсолютно несведущи относительно оплодотворения. Просматривая свои заметки, сделанные у синаугхоло (племя, близ­ко связанное с коита), я увидел, что высказывания туземцев на самом деле свидетельствуют лишь о представлении, что прежде чем зачать, женщина должна вступить в половую близость. Я убедился, что на все прямые вопросы относительно того, есть ли что-либо в половом акте, вызывающее беременность, я получал отрицательные ответы. К сожалению, ни разу я прямо не спрашивал, существуют ли какие-либо верования о "сверхъестественной причине беремен­ности". Юноши из Гадогадо-а (район, прилегающий к территориям маилу) сказали мне, что у них таких верований нет. Однако их ответ нельзя считать надежным, так как они значительную часть жизни провели на службе у белых людей и могли просто не знать многого из традиционного духовного наследия своего племени. Однако не может быть никакого сомнения в том, что как сообщения проф. Зе-лигмана, так и моя информация, полученная у маилу, если их углубить и дополнить с помощью туземных информаторов, дадут тот же результат, что и данные, собранные в Киривине — отсутствие знаний об оплодотворении.

Все эти туземцы: и коита, и южные массим района Гадогадоа, и северные массим Киривины 2 — представители единого папуа-мела-незийского популяционного ствола, причем киривинцы — весьма продвинутая ветвь этого ствола, фактически, насколько нам извест­но, самая продвинутая73.

Отсутствие у самых развитых папуа-меланезийцев знаний об оп­лодотворении, впервые зафиксированное Спенсером и Гилленом в Австралии, и его предполагаемое отсутствие у всех папуа-мелане­зийцев, похоже, говорит о более широком распространении этого явления и о значительно большей его устойчивости на достаточно высоких стадиях социального развития, чем это предполагалось прежде. Но следует настоятельно повторить, что пока исследования не будут детальными и, особенно, пока не будет обязательно соблю­даться приведенное выше разграничение, всегда будет оставаться вероятность неудач и ошибок74.

Перейдем ко второму из упомянутых выше дискуссионных вопро­сов: не может это неведение быть вторичным — результатом нало­жения на первоначальные знания затемнивших и оттеснивших их анимистических представлений. Учитывая общий склад ума тузем­цев Киривины, конечно же, следует дать решительно отрицатель­ный ответ. Представленные выше подробные описания, если на них посмотреть с этой точки зрения, пожалуй, уже достаточно убеди­тельны, но некоторые дальнейшие наблюдения могут придать до­полнительный вес нашим выводам. Разум туземца абсолютно чист в этом отношении, и никак нельзя заподозрить, что весьма опреде­ленно выраженные представления о реинкарнации существуют па­раллельно с какими-то туманными знаниями. Идеи и верования, связанные с реинкарнацией, хотя они, без сомнения, имеются, не оказывают заметного социологического влияния и, конечно же, не занимают ведущей позиции в туземных догматических представле­ниях. Более того, понимание физиологических процессов и роль, приписываемая балома, вполне могли бы уживаться друг с другом, подобно тому, как сосуществуют представления о необходимости механического расширения вульвы и о функциях духов, или подо­бно тому, как во множестве ситуаций туземец учитывает естествен­ную и рациональную (в нашем смысле) причинность явлений и их последовательность, хотя параллельно с этим предполагаются ма­гические причины и следствия.

Неосведомленность об оплодотворении — это проблема, лежа­щая не в области психологии веры, а в области психологии знания, основанного на наблюдении. Только веру может оттеснить или за­слонить собою другая вера. Когда же сделано эмпирическое наблю­дение, когда уловлена причинно-следственная связь, никакие вера или "суеверия" не могут затемнить это знание, хотя знание и вера могут существовать параллельно друг другу. Земледельческая магия ни в коей мере не "заслоняет" знания туземцев о каузальной связи урожая с надлежащей расчисткой участка, удобрением земли золой, поливом и т.п. Два ряда представлений существуют в его уме параллельно, и один никоим образом не "заслоняет" другой. В во­просе физиологии отцовства, мы имеем дело не с определенным направлением мысли, не с традиционной догмой, обусловливающей практические действия, обычаи и обряды, а с сугубо негативным явлением — с отсутствием знания. Это отсутствие никак не может быть "привнесено" какими-либо содержательными верованиями. Нам, безусловно, следует любой широко распространенный пробел в знаниях, любое универсально зафиксированное отсутствие инфор­мации, любое универсальное упущение в наблюдениях, с которыми мы сталкиваемся у туземных племен, рассматривать — если нет доказательств обратного — как первичные. Иначе мы можем с тем же успехом попытаться доказать, что человечество когда-то облада­ло восковыми спичками, но впоследствии они были вытеснены более сложными и живописными палочками для добывания огня и други­ми способами получения огня трением.

Далее, высказываемое иногда предположение, что туземцы, якобы "сознательно создают впечатление, что не знают этого", ка­жется скорее блестящей jeu de mots*, нежели следствием серьезных стараний добраться до истины. Однако все становится на свои места, если мы реально представим себе те невероятные трудности, кото­рые пришлось бы преодолеть туземному "натурфилософу", чтобы прийти к чему-то сходному с нашими знаниями в области эмбрио­логии. Если вдуматься в то, насколько сложны эти знания и как недавно мы сами их приобрели, то предположение о наличии у туземцев даже самых слабых проблесков таких знаний предстанет во всей своей нелепости. Это должно выглядеть убедительным даже для тех, кто подходит к туземным представлениям с чисто спекуля­тивных позиций, исходя из того, что туземцы, предположительно, должны бы знать. Но мы имеем дело с целым рядом авторов, кото-

* Игра слов (фр.). — Прим. пер.

рые, после того как представленное выше положение дел было оп­ределенно зафиксировано у туземцев, отнеслись к этой информации с изрядным скептицизмом и принялись переистолковывать назван­ные особенности ментальности туземцев самым изощренным обра­зом. Путь от абсолютного незнания к точному знанию долог и до­лжен быть пройден постепенно. Нет никакого сомнения, что тузем­цы Киривины сделали первый шаг на этом пути, осознав необходи­мость полового акта в качестве предварительного условия беремен­ности. Осознали это, хотя, наверное, менее отчетливо, и арунта в Центральной Австралии, у которых Спенсер и Гиллен обнаружили представление о том, что половой акт готовит женщину к принятию ребенка-духа.

И другое соображение, еще раньше выдвинутое некоторыми ав­торами, кажется мне весьма существенным, более того, оно показа­лось таковым и нескольким моим туземным информаторам. Я имею в виду тот факт, что у большинства диких племен половая жизнь начинается очень рано и ведется очень активно, так что единичный половой акт не воспринимается как самостоятельное обособленное событие, которое может сконцентрировать на себе внимание и по­будить задуматься о последствиях; напротив, половая жизнь для них — нормальный непрерывный процесс. В Киривине считается, что незамужние девушки, начиная с шести (.sic!) лет, обычно осу­ществляют неконтролируемые сексуальные сношения чуть ли не каждую ночь. Так это или нет — несущественно: важно лишь то, что для туземца в Киривине половой акт — почти такое же обыден­ное явление, как еда, питье или сон. Что же здесь может дать толчок пытливым наблюдениям, навести на мысль о причинно-следствен­ной зависимости между совершенно обычным, повседневным делом, с одной стороны, и исключительным, единичным событием — с другой? Легко ли осознать, что тот самый акт, который женщина совершает почти так же часто, как ест или пьет, один, два или три раза в жизни будет причиной ее беременности?

Несомненно, что лишь два исключительных единичных события легко проявляют свою взаимозависимость. Для того чтобы обнару­жить, что нечто необычное — результат чего-то совершенно обыч­ного, требуется (наряду с научным складом ума) умение исследо­вать, изолировать факты, исключать несущественное и эксперимен­тировать. При наличии всех этих предпосылок туземцы, наверное, открыли бы здесь причинно-следственную связь, ведь ум туземца функционирует по тем же правилам, что и наш: его способности к наблюдению весьма высоки, если он испытывает острый интерес к предмету, да и сами понятия "причины" и "следствия" отнюдь не чужды ему75. И хотя понятия "причина" и "следствие" в своих развитых формах связаны с категориями "повторяющегося", "зако­номерного" и "обычного", в своем психологическом основании (пси­хологическом "происхождении") они, несомненно, сопряжены с не­закономерными, неповторяющимися, неординарными, т.е. единич­ными явлениями.

Некоторые из моих туземных информаторов весьма определенно указывали мне на отсутствие последовательности в моих аргумен­тах, когда я прямо заявлял, что это не балома вызывает беремен­ность, а вызывается она чем-то вроде семени, брошенною в почву. Я помню, как меня почти прямо опровергали, требуя объяснить, почему причина, которая повторяется ежедневно, или почти ежед­невно, так редко приводит к следствию.

Резюмируя, можно сказать, что если мы вообще имеем основания говорить об определенных "примитивных" состояниях ума, то об­суждаемое состояние неведения является именно таким примитив­ным состоянием, и его распространение у меланезийцев Новой Гви­неи, похоже, указывает на то, что оно сохраняется на гораздо более высоких стадиях развития, чем можно было предположить, осно­вываясь только на австралийском материале. Достаточно некоторо­го знания мыслительных механизмов туземцев и обстоятельств, в которых они делают свои наблюдения (применительно к нашей теме), и любому станет ясно, что положение вещей именно таково, каким и должно быть — иным оно быть не может, — а всякие мудреные интерпретации и теории не требуются.

VIII

Кроме конкретных данных о туземных верованиях, представлен­ных выше, существует еще один ряд фактов, которые имеют не меньшее значение и которые необходимо обсудить, прежде чем на­стоящую тему можно будет считать исчерпанной. Я имею в виду общие социологические законы, которые необходимо постичь и сформулировать в полевых условиях, чтобы осмыслить и изложить в научной форме данные, доставляемые наблюдением несистемати­зированно. В моих первых попытках изучить и описать туземные учреждения имеются огромные изъяны, связанные с недостатком методологической ясности в деле этнографической и социологичес­кой полевой работы. Я считаю необходимым отметить трудности, с которыми я столкнулся, и поделиться тем, как я пытался их пре­одолеть.

Так, одним из основных правил, которые я установил себе в своей полевой работе, было "собирать чистые факты, отделять факты от интерпретации". Это правило вполне корректно, если под "интерп­ретацией" понимать все гипотетические спекуляции о "происхожде­ниях" и т.п. и все поспешные обобщения. Но есть такая форма интерпретации фактов, без которой невозможно проводить никакое научное наблюдение; я имею в виду интерпретацию, которая в бес­конечном разнообразии фактов выявляет общие законы, которая отделяет существенное от не имеющего отношения к делу, которая классифицирует и располагает в определенном порядке явления и ставит их в общую взаимосвязь. Без такой интерпретации вся науч­ная работа в полевых условиях неизбежно скатится к чистому "со­биранию" данных; в лучшем случае она может дать нам разрознен­ные и отрывочные сведения, лишенные всякой внутренней связи. Но она никогда не сможет ни ясно представить социальную струк­туру данного народа, ни дать органичное изложение его верований, ни представить картину мира с точки зрения туземца. В большинстве случаев фрагментарность и бессистемность современного этнологи­ческого материала обусловлены культом "чистого факта". Как будто можно завернуть в свое походное одеяло определенное число фактов "в том виде, в каком вы нашли их", привезти домой и отдать каби­нетному ученому, чтобы он их обобщал и строил свои теоретические конструкции.

Но в том-то и дело, что это совершенно невозможно. Даже если вы опустошите район своей работы: вывезете оттуда все предметы материальной культуры и доставите их на родину, особенно не за­ботясь о тщательном описании их назначения — практика, система­тически осуществлявшаяся в ряде небританских тихоокеанских вла­дений, — научная ценность такой музейной коллекции будет весьма сомнительна просто потому, что упорядочение, классификацию и интерпретацию следует проводить на местах, соотнося материаль­ные объекты с органичным целым туземной социальной жизни. То, что невозможно применительно к самым "кристаллизованным" яв­лениям — предметам материальной культуры, — еще "невозмож­нее" применительно к явлениям, "плавающим" на поверхности по­ведения туземцев, таящимся в глубинах их сознания или лишь отчасти отраженным в их институтах и церемониях. В поле лицом к лицу сталкиваешься с хаосом фактов: некоторые из них так мелки, что кажутся не имеющими значения; другие предстают столь огром­ными, что, кажется, не вмещаются в поле зрения. Но в таком сыром виде это вообще не научные факты, они абсолютно эфемерны и могут быть зафиксированы только лишь с помощью интерпретации, если посмотреть на них sub specie aeternitatis* и пытаться постичь и закрепить в сознании только то, что существенно в них. Лишь законы и обобщения являются научными фактами, и полевая ра­бота заключается только и исключительно в интерпретации хаоти­ческой социальной реальности, в подчинении ее общим правилам.

Все статистические данные, любой графический план деревни или поселения, всякая генеалогия, любое описание церемонии — фак­тически любой этнологический документ — уже сами но себе обоб­щения, причем порой очень трудно дающиеся. Ведь в каждом кон­кретном случае необходимо сначала выявить и сформулировать пра­вило: что считать и как считать. Всякая графическая схема должна быть составлена так, чтобы отражать определенную экономическую или социальную организацию. Всякая генеалогия должна отражать родственные связи между людьми, и она будет иметь ценность, толь­ко если все соответствующие данные будут собраны. Во всякой це­ремонии случайное должно быть отделено от существенного, вто­ростепенное от первостепенного, элементы, варьирующие от случая к случаю, от элементов, строго повторяющихся по традиции. Все это может показаться почти трюизмом, тем не менее, к сожалению, упор на необходимость придерживаться "только чистого факта" — постоянный принцип во всех руководствах по полевой работе.

Возвращаясь после этого отступления к основному предмету об­суждения, я хочу предложить некоторые общие социологические правила, которые мне пришлось сформулировать, чтобы разрешить определенные проблемы и снять противоречия в информации и чтобы вместе с тем, отдавая должное сложности фактов, упростить их ради ясности общей картины. То, что здесь будет сказано, отно­сится к Киривине и не обязательно применимо к иным и более об­ширным районам. И кроме того, здесь будут рассмотрены только те социологические обобщения, которые имеют непосредственное от­ношение к верованиям, и даже более того — к верованиям, обсуж­даемым в данной работе.

* С точки зрения вечности (лат.).

Самый важный общий принцип изучения верований, которому я должен был следовать в своих полевых изысканиях, таков: любое верование или любой образец фольклора — это не просто фрагмент информации, которую можно почерпнуть из любого случайного ис­точника, от любого случайного информатора и принимать за акси­ому, взятую в одном единственном экземпляре. Напротив, каждое верование отражается в умах всех членов данного общества и про­являет себя во многих социальных явлениях. Поэтому оно много-планово и фактически присутствует в социальной реальности в оше­ломляющем разнообразии, очень часто приводящем в замешатель­ство, хаотичном и неоднозначном. Другими словами, существует "социальное измерение" верования, и оно должно быть тщательно изучено; верование должно быть проанализировано в его движении в этом социальном измерении; оно должно быть исследовано в свете разнообразия складов ума и в свете разнообразия институтов, в которых оно может быть прослежено. Проигнорировать это соци­альное измерение, оставить без внимания то разнообразие, в кото­ром любой данный образец фольклора встречается в социальной группе, будет ненаучно. В равной мере ненаучно будет признать эту проблему и решить ее просто, рассматривая вариации как несущ-ностное, потому что в науке только то является несущностным, что не может быть сформулировано в виде общего закона.





Дата публикования: 2014-11-18; Прочитано: 248 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.009 с)...