Глядя немецкой свинье прямо в рыло

Александр верхом на своем верном Аере стоял пе­ред трехтысячными суздальскими, переяславскими, гороховскими и муромскими войсками своего брата Андрея. Они составляли левое крыло, запасные пол­ки, предназначенные для последнего удара, если Удастся опрокинуть немецкую свинью и потащить ее в сторону Теплого озера, к Узмени. Рассвет вставал над озером, и вот-вот должны были прозвучать немец­кие трубы.

Он понимал, что кому-то из них предстояло сего­дня сложить здесь молодецкую голову, и хотел как-то приободрить их, но не мог подыскать нужных слов. Ему вдруг отчетливо вспомнился зрячий крест Смо­ленского епископа Меркурия, в памяти ожили и про­звучали добрые, бодрящие слова: «Полно тебе, Ярославич! Все хорошо. Расправляй крылья да лети!» В плечевых косточках заныло от воспоминания о бо­ли, когда Меркурий тяжелым и твердым концом зря­чего креста своего больно клюнул Александра Ярославича сперва в правое, потом в левое плечо. И князь пуще прежнего выпрямился в седле, распрямляя пле­чи, расправляя крылья по слову Меркурия. Тотчас со стороны немцев донеслись призывные возгласы горна. Войско зашевелилось. Суздальский воевода Ратислав громко произнес:

— Возглашают, проклятые!

— С Богом, братья! Остановим тут свинью немец­кую! — воскликнул Александр, вмиг взволновавшись.

— Храни тебя Господь, Саша! — махнул ему рукой Андрей Ярославич.

Со стороны чела прозвучали меднокованые рус­ские трубы. Князь Александр взбоднул коня и краси­вым шагом, далеко впереди своих оруженосцев, по­скакал вдоль могучих русских полков, продолжая расправлять крылья, как завещал покойный Смолен­ский епископ. Миновав левое крыло, он теперь смот­рел в даль, туда, где темнела и посверкивала сталью великанская немецкая свинья, выстраивалась, чтобы начать сближение с русскими войсками. Но до нее еще было слишком далеко, что мешало разглядеть постро­ение.

Справа показались первые полки чела — середин­ного и главного строя русских войск. Смоленские вое­воды — Конраш Белый и Лукоша Великан — встречали Александра вместе с Яковом Свистуном и старым полоцким боярином Раздаем. Некоторое время они со­провождали Александра, объезжающего полки.

— Не посрамим славы Русской! — кричал Алек­сандр смолянам и полочанам. — С нами Бог, разумей­те языцы!

Далее начинались новгородские полки — самая се­редина чела, войска, предназначенные для главной цели — принять на себя мощный удар, стоять крепко, насмерть, разбить свинье рыло и голову. Медленно от­ступать, окружая немецкий клин, чтобы потом только Александр мог бросить свинье в бок и в окорок правое крыло, скрывающееся на льду Сиговицы, на островах Городце и Озолице. Первыми его встречали полки Сбыслава Якуновича и Романа Болдыжевича.

— С нами Бог, братья! Настал час постоять за веру Православную! — крикнул им Александр.

Он скакал мимо полков и внимательно вглядывал­ся в мелькающие лица тех, многим из которых сужде­но было погибнуть вскоре. Передние ряды, несомнен­но, были обречены на смерть, и оторопь взяла Яросла-вича — бодрые и веселые стояли перед ним еще живые люди, но почитай — уже мертвецы.

— Слава князю! — кричали они ему. А он хотел обнять их всех и тосковал от того, что сие было невоз­можно.

Мощное и щетинистое пешее войско, выдвинутое чуть вперед для начальной битвы, встречало его. Он чуть замедлил бег коня, чтобы увидеться и проститься с ними. Впереди всех, как скала, возвышался Невский отличник — Миша Дюжий. Рядом с ним стояли не ме­нее крепкие и широкоплечие великаны — Доможир и Жидята, предводители самого могучего пешего во­инства на Руси.

— Слава Господину Великому Новгороду! — крик­нул им Александр. — Бог да укрепит мышцу вашу!

Он взбоднул Аера и поскакал быстрее, но, доскакав до полков Гаврилы Олексича, остановился и повернул коня лицом к западу. Немецкая свинья уже двига­лась, приближаясь к нам. Можно было различить ее рыло и голову, знамена впереди идущих ритарей. И оторопь брала от вида этого могучего воинства.

— Час великий наступает, братцы! — крикнул Александр. — Не посрамим славы Русской, славы Ве­ликого Новгорода!

— Дай обнять тебя, княже, — вдруг подъехал к нему Кондрат Грозный.

И они обнялись, не слезая с коней, и приложились губами к губам. Губы Кондрата были горячие, и Алек­сандр с ужасом понял, что бесстрашный Кондрат — боится!

— Господь Спаситель с тобою, Кондрата! — мол­вил он новгородскому славному витязю и поехал даль­ше, махнув рукой Ратибору и Гавриле.

Он скакал дальше и громко приветствовал другие полки чела — городецкие и нижегородские, тверские и юрьевские, костромские и ярославские, московские и владимирские, коломенские и торжецкие:

— С нами Бог — разумейте, языцы! Пришедый с мечом — от меча да погибнет! Не посрамим славы Русской! С нами Бог, сыны Отчизны!

Наконец, объехав все передние ряды чела, он по­вернул Аера чуть влево и поскакал на средину озера, отмахал две версты и остановился, чтобы поглядеть на приближающуюся свинью еще и сбоку. Великая сила надвигалась на наши полки. Трудно будет одолеть не­мецкого вепря. Спрыгнув с коня, Александр повер­нулся лицом на восток, к полкам русским, пал на ко­лени и взмолился к Христу Спасителю о даровании Им победы русскому оружию. Оруженосцы стояли по­одаль, и Александр мог позволить себе излить молит­венные слезы.

Затем он резко встал с колен, легко запрыгнул на коня, расправил крылья и сильно на сей раз прибод-нул Аера литовскими серебряными бодцами. Метью, дыбками поскакал во всю прыть на назначенное место, на Вороний Камень, черной тучей возносящийся в небо на носу Городца-острова. Там, на островах и проливах, тоже немалое воинство расположилось, ожидаючи своего часа — до трех тысяч новгородцев Шестька, Шептуна и Клима Ражего, тысяча ладожан, вожан, ижорян, карелов да собственно Александро­вых войск около двух тысяч. Всем им было уготовано нанести обводной удар по немцам после того, как чело примет на себя первое побоище. Что и говорить — участь лучшая, нежели у чела, гораздо более веселая. И Ярославич страдал оттого, что ему нужно было на­ходиться здесь, а не там, где он только что видел ряды обреченных на верную гибель.

Он доскакал до засадных полчищ, но у него уже не было сил приветствовать их так же, как он приветст­вовал стоящих в челе. Горький ком сдавливал горло. Он подъехал к Городцу и стал взбираться на вершину Вороньего Камня. Здесь было ветрено, потоки влажно­го, теплого воздуха так и давили в спину. Подведя Ае-ра к самому обрыву, Александр остановился, глядя зорко вперед — туда, где огромный тевтонский вепрь, сверкая и щетинясь, медленно приближался к полкам русского чела. Уже можно было определить, что глав­ный и первый удар свиного рыла придется на Мишу Дюжего, Гаврилу Олексича и Кондрата Грозного.

Находящиеся неподалеку от Александра оруже­носцы Ратисвет и Терентий, воеводы Варлап Сумя-нин, Михайло Мороз, Ратша, Твердимил Добрята, Лербик, псковской боярин Ярополк Забава и другие негромко переговаривались между собой:

— Не поторапливается хряк поганый.

— Немалый нохрок!

— Ишь, рюха-то какая!

— Дюжкий скоголь. Тягостно охолостить его бу­дет.

— Да, крепкий клыкачище. А се чего стучит? Литауры?

— Шаг выколачивают.

— Ишь ты, железа сколько! Пошли им, Господи, да провалится лед под ними!

— Лербик! Как по-вашему свинья называется?

— По-нашему, по-русски — свинья. А если ты хо­чешь узнать, как ее называют на дудешском немецком наречии, то — Schwein. Сие же построение, именуемое по-русски свиньей, тевтонские ритари называют по-латынски: Sus.

— И что сей «сус» означает?

— То и означает: свинья.

— Стало быть, как ни крути, по-немецки али по-латынски, а все одно — свинья свиньей.

— И вы в таких сусах хаживали?

— Знамо дело, и нам доводилось.

Чем ближе становилось рыло немецкой свиньи к челу русских войск, тем сильнее стучало сердце Александра. На небе светлело, и день делался яснее. Вся местность отсюда, с верхушки Вороньего Камня, просматривалась отчетливо.

— Княже! Спиридон к нам! — окликнул Алексан­дра Ратисвет. Князь оглянулся, увидел поднимающе­гося к ним Новгородского архиепископа и поспешил оставить седло.

— Благослови, отче, — пошел он навстречу архи­епископу, сложив ладони пред собой.

— Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, — благо­словил его Спиридон, и в тот самый миг, когда персты его коснулись ладони Александра, свист множества стрел и дробная россыпь ударов донеслись до Воронье­го Камня. Князь, быстро приложившись губами к дес­нице Спиридона, устремился к самому краю обрыва, чтобы видеть, как два войска, русское и немецкое, принялись щедро окроплять друг друга стрелами.

— Спаси, Господи, люди Твоя и благослови досто­яние Твое! — громко возгласил Спиридон, встав пле­чом к плечу с Александром. — Победы православным Христианом на сопротивные даруя и Твое сохраняя крестом Твоим жительство!

Все стали креститься, шепча: «Господи помилуй!» Дождь стрел продолжал сыпаться с русской стороны на немецкую, с немецкой — на русскую, но не видно было, кого жалит, кого убило или ранило. Лишь свис­тело да стучало по щитам и доспехам, как стучит по крышам веселый летний ливень.

— Зело могучий кнороз!¹²³ — в ужасе оценил зре­лище железной свиньи архиепископ. — Стрелы на­прасно стараются.

— Хоть кого — да заденут, владыко, не сомневай­ся, — возразил Варлап Сумянин.

— Наших, гляжу, больше ихнего подстрелило, — вздохнул Ратша.

— А ты видишь? — усомнился Ратисвет.

— Вижу.

Стрелы и с той и с другой стороны перестали сыпать­ся. Войска неумолимо сближались. Наш передний за­слон резко выбросил вперед копья. Теперь полетели ме­тательные топорики, пробойники, ручные ядра, дроти­ки, но и они недолго стучали по броне. Тяжелое рыло немецкой свиньи врезалось в передовую оборону рус­ского чела. Удар! — и страшный, тягостный грохот же­леза огласил окрестности. Застучало, зазвенело, за­скрежетало, застонало побоище.