Теория коммуникации 2 страница

В терминах Ю. Лотмана и Б. Успенского ориентация на прошлое и ориентация на будущее предстают как ори­ентация на Язык и ориентация на Текст соответственно. В рамках модели Павла сначала выдумывалась теория, под которую затем подводилась жизнь.

Если посмотреть на типы интенсивных коммуника­тивных потоков, под которыми мы будем понимать тех­нологические приемы, направленные на охват наиболь­шей аудитории, то исторически они выстроятся следую­щим образом: рассказ прохожего (путешественника) — проповедь - газета — телевидение. Если посмотреть на типы характерных черт каждого из видов, то можно пред­ставить себе следующую таблицу:

	рассказ прохожего	проповедь	газета	телевидение
аудитория	случайная	сознательно собранная	сознательно выбравшая	случайная
содержание	яркое событие	нормы Библии	аналитика	фактаж
время	прошлое	вневременное	вчерашнее событие	сегодня­шнее событие
регулярность	случайная	еженедельная	ежедневная	ежечасная
яркость события	самое яркое (например, рассказ об единорогах)	эмоционально окрашенное	любое	визуальное

На одном из подобных витков истории появляется и ав­тор, которого нет в ранние периоды. Это общая тенденция, которая не давала персонализации и содержанию изобра­жаемого. Ср. следующее высказывание О.М. Фрейденберг:

"Греческая скульптура не портрета. Право портрета давалось в исключительных случаях, в персональной форме. Освященное традицией статуарное безличие ска­зывается позже во всем классическом искусстве, включая весь V век; его обыкновенно трактуют в науке как "иде­альность", как искусство "идеального портрета", как гар­монию и благородство высокого обобщения, лишенного мелких черт случайности и банального частного случая" [352, с. 134].

Ср. также полный запрет на изображение человека в исламе.

Есть также мнение по этому поводу А.Я. Гуревича, ко­торый связал неконкретность изображения с вневременностью:

"Не менее показательно отсутствие портрета в живо­писи. "Незнакомое с портретом тысячелетие" — так име­нуют историки эпоху средних веков. Между тем уже дав­но установлено, что художники подмечали индивидуаль­ные черты человеческих лиц и были способны их передать. Не "неумение" и "ненаблюдательность" живо­писцев, а стремление запечатлеть общее в ущерб непов­торимому и сверхчувственное за счет реальных особен­ностей личности ставило предел приближению к портретному сходству. Но отсутствие портрета непос­редственно связано с тяготением к воплощению вечных истин и непреходящих ценностей и проливает дополни­тельный свет на восприятие времени в средние века. Деконкретизация — оборотная сторона атемпоральности. Человек не ощущал себя существующим во времени" [79, с. 144].

Интересно, что перед нами общее отражение пробле­мы перехода от коллективного к индивидуальному мыш­лению. Например, для развития человеческого общества является характерным постепенный уход от обязательной

публичности некоторых аспектов жизни. М. Уваров гово­рит о смене публичного покаяния тайной исповедью к концу IV века [330, с. 20]. Если раньше за многие пре­грешения требовалось публичное покаяние, то теперь оно сменяется индивидуальной исповедью. Публичная сфера, вероятно, не столько сокращает свой статус, сколько до­пускает существование иной сферы. Но исповедь, будучи индивидуальной коммуникацией, реально отражает пуб­личные требования к этому типу текста. Так что можно выделить не только сферу публичной и индивидуальной коммуникации, но и сферу публично-индивидуальной, под которой мы будем понимать индивидуальное реше­ние общественных задач. Проповедь является таким же типом текста, только обратно направленным вариантом его. Эти два вида направленности следующие: исповедь — от индивида к обществу, проповедь — от общества к ин­дивиду. И тот, и другой тип общения носят индивидуа­лизированный характер.

Меняется и тип героя и героики: появляется святой, доблесть которого состоит в отрешении от мира, в то вре­мя как герой прошлого был героем гражданских доблес­тей. Святой, правда, осуществлял свои доблести в другой сфере - в сфере чуда. "Святой всегда и неизменно был чудотворцем, целителем, способным избавить своих пок­лонников от природных и общественных напастей" [80, с. 79]. То есть реально святого можно рассматривать как ге­роя, но в потусторонней области.

Следует отметить также принципиальную разнонаправленность интересов рекламы и паблик рилейшнз как типов коммуникации. Реклама является прямым вариан­том коммуникации, паблик рилейшнз заинтересованы в косвенном воздействии. Реклама работает на платных страницах газет, паблик рилейшнз - на бесплатных. Рек­лама порождает благоприятные сообщения, паблик ри­лейшнз — благоприятные контексты. Но в любом случае этот новый тип прикладных коммуникаций стал играть в современном обществе очень важную роль. Специалис­тов в этой сфере, например, в США, больше, чем журна­листов.

ИЗМЕНЕНИЕ РОЛИ КОММУНИКАЦИИ В ИНФОРМАЦИОННОМ ОБЩЕСТВЕ

Когда работа с информацией/знаниями стала одной из производительных сил общества, появились страны (типа Японии), которые строят свое экономическое благополу­чие в значительной степени используя эту сферу. Иные интересы экономики извлекают другие типы инфрас­труктур. К примеру, Дж. Сакс в числе объяснений эконо­мических результатов правления Б. Клинтона называет и вложения в науку, и расширение вовлеченности молодых американцев в получение высшего образования. Страна начинает "наращивать иные мускулы", создавая свое бла­гополучие, опираясь на иные сферы. Э. Тоффлер говорит об информации как о сырье: "Для цивилизации Третьей волны одним из главных видов сырья, причем неисчер­паемым, будет информация, включая воображение" [326, с. 33].

Все это в значительной степени связано с тем, что сов­ременное общество вышло на более сложный этап своей организации, требующий для успешного функционирова­ния более совершенных процессов координации, в более серьезной степени опирающийся на информационные процессы. Аналогичный пример наблюдался в период возникновения письменности в Китае.

Конец двадцатого века вывел процессы коммуникации на новый уровень, когда в них в значительной степени оказались заинтересованными государства и в военной области. Речь идет о феномене информационных войн (операций). Впервые на эту тему заговорил Э. Тоффлер в своей теории типологии войн. Войны аграрного периода велись за территории, войны индустриального периода -за средства производства. Войны информационного века будут вестись за средства обработки и порождения ин­формации/знаний. Э. Тоффлер назвал этот феномен вой­ной Третьей волны [564]. В результате современные ана-

литики прямо заявляют, что США сейчас находится в состоянии войны:

"Информация никогда не была более значимой. Не­обходимо оценить уязвимость и чувствительность медиа, американской общественности, наших политиков к ин­формационным операциям в форме обмана, психологи­ческих операций и компьютерных атак, ежедневно веду­щихся против Соединенных Штатов" [436].

Согласно американским оценкам 120 стран в настоя­щий момент ведут разработки в этой области.

Американский военный аналитик Тимоти Томас сум­мировал набор угроз, вытекающих из данного развития информационных технологий [560]. Анализ угроз очень важен для такой науки, как национальная безопасность, которая часто трактуется как менеджмент угроз. Таким образом существует набор из следующих угроз:

• информационные технологии представляют опас­ность для всех стран,

• при этом отсутствуют легальные механизмы проти­водействия им, одобренные всем международным сооб­ществом,

• возникновение новых методов манипуляции вос­приятием, эмоциями, интересами и выбором,

• доступность больших массивов информации для всех (включая террористов).

Перед нами возник новый аспект роли коммуникации в обществе. Наиболее интересные работы в этом направ­лении, на наш взгляд, были сделаны представителями Военно-воздушного университета в Максвелле (США): Джорждем Стейном, Ричардом Шафрански, Оуэном Йенсеном. Их даже называют школой Максвелла [490]. Самой главной особенностью этого направления стал "отрыв" от конкретики требований момента с акцентом на более модельных представлениях, что надо и что дол­жно быть. В конечном счете перед нами возник вариант психологического воздействия на разум противника.

В развитие этого направления О. Йенсен призывает к переходу от теории сдерживания, базирующейся на уст­рашении, к теории стимулирования, убеждения, которое должно применяться до, во время и после конфликта [498].

Уже в то время он призывал отказаться от стратегий войн Второй волны как неэффективных в наше время:

"Армии, находящиеся на "высшем уровне", побежда­ют. Александр Великий, Юлий Цезарь, Чингизхан ис­пользовали аграрную войну против аграрной войны, но их тактика была более дисциплинированной, организо­ванной и индустриальной, если сравнивать их с против­ником, поэтому они оказались удачливее. Индустриаль­ная наполеоновская Франция вела маневры с аграрны­ми европейскими армиями, но испытала трудности с индустриальной Англией. Тот же вариант можно увидеть в столкновении индустриального Севера с аграрным Югом, Англии против буров, кавалерии против индей­цев, японцев против китайцев".

Несомненно перед нами упрощение, построенное на одной характеристике, в реальных ситуациях все не было столь прозрачным, но тенденция прослеживается доста­точно четко.

Джордж Стейн, также один из представителей универ­ситета в Максвелле, трактует информационную войну как действующую в области того, как люди думают и как принимают решения [555]. В качестве одного из возмож­ных инструментариев он называет создание и передачу фиктивных сообщений, которые могут быть направлены как на массовую аудиторию, так и на индивидуальное сознание [556]. Кстати, вспомним фразу Э. Тоффлера, что воображение будет столь же важным фактором, как и информация вообще.

Ричард Шафранский в качестве целей информацион­ной войны называет системы знаний и представлений. Системы представлений при этом рассматриваются как максимально индивидуализированные. "Враг в реальнос­ти представляет из себя множество врагов, множество от­дельных разумов" [558]. На стратегическом уровне удач-

ная информационная кампания должна воздействовать на процесс выбора противника, соответственно, на его поведение. К примеру, воздействие на лидеров противни­ка должно учитывать три ряда вопросов:

- Каково отношение информационной кампании к бо­лее общим целям кампании?

- Что должны знать или во что должны верить лидеры противника по окончании информационной кампании?

- Каков наилучший информационный инструмента­рий для достижения поставленных целей?

Собственно уже в 1994 г. инструкции по психологи­ческим операциям ВВС США требуют в числе своих за­дач "ввода информации для воздействия на мысли, эмо­ции и мотивы иностранных правительств, организаций, групп и идивидов" [536]. Исходя из этой цели, аналитики ВВС подвели под нее новый инструментарий.

Характерным (и благотворным для дальнейших иссле­дований) для представителей ВВС стало представление об информационном пространстве (инфосфере), где бу­дет протекать будущее противоборство. Они пришли к подобному пониманию, в определенной степени экстра­полировав возникновение внимания к воздушному прос­транству, которого как бы и не было до момента изобретения братьями Райт летающего аппарата. Инфор­мационное пространство также возникает как реальность после того, как человечество научилось создавать и экс­плуатировать его. Новой задачей стал контроль этого ин­формационного пространства для достижения соответс­твующего информационного доминирования.

Очень выгодной чертой также был акцент на методо­логических основаниях, принятый в этих исследованиях. Дж. Стейн писал: "Следует развивать стратегическую тео­рию информационной войны, а технологии придут сами" [555]. Это определенная оторванность от жизни, от "же­леза" оказалась, вопреки ожиданиям, не слабой, а силь­ной стороной данного подхода.

В результате принятых подходов информационной войной считается любая атака против информационной функции, включая бомбардировку телефонной станции

[453]. А в отношении наступательных информационных операций подчеркивается, что они необязательно могут вестись в месте битвы или во время битвы, которую они призваны поддерживать [500]. То есть разведя их во вре­мени и пространстве с реальными боевыми действиями, мы реально получаем действия в подлинно отдельном пространстве — информационном.

К информационной войне современный мир подтал­кивает и глобализация современных СМИ, которые пос­тепенно становятся равноправными участниками приня­тия решений. Возник так называемый "эффект CNN", который образуется, когда приоритеты коммуникативно­го канала начинают диктовать условия политикам и лю­дям, принимающим решения.

Военные, в свою очередь, раскрыли его следующим образом, создав три списка угроз: список А — угроза вы­живанию, список В — угроза западным интересам (нап­ример, Персидский залив), список С — непрямое воз­действие на западные интересы (например, Косово, Бос­ния, Сомали и т.д.). При этом исследователи подчеркивают, что последний список находится в центре внимания масс-медиа в информационном веке. "Драма­тические визуальные картинки непосредственного чело­веческого конфликта и страданий более легко передать общественности, чем абстракции списка А, подобные возможности возникновения "веймарской России" или потенциального коллапса международной системы тор­говли и инвестиций" [528]. То есть особенности канала коммуникации и особенности восприятия информации человеком диктуют приоритеты, под которые начинает подстраиваться политика.

Военные аналитики назвали войну в Косово первой медиа-войной, когда постоянный показ драматических визуальных картинок серьезно влиял на политическую и военную союзную коалицию [534]. Для стран СНГ таким примером медиа-войны является Чечня-1 и Чечня-2. Ес­ли первая из них было полностью проиграна военными на медиа-поле, то о второй этого уже сказать нельзя. Во­енная машина и в этот раз работала на медиа-поле с

большими перебоями, но она несомненно оказалась бо­лее подготовленной. Несмотря на то, что методы воз­действия носили в основном не интеллектуальный, а ав­торитарный характер, типа запрета показа интервью ли­деров боевиков по ТВ под угрозой отзыва лицензий у телевизионных каналов.

Современные страны, например, США, сталкиваются и с другими видами информационного воздействия, с ко­торыми они не готовы оперировать. При этом они не но­сят военного характера и по этой причине государство не имеет адекватной системы реагирования на них. Это мо­гут быть разного рода информационные атаки с помо­щью масс-медиа, это может быть психологическое воз­действие на все население с целью подорвать доверие к лидерам и их действиям [581]. Кстати, общая схема всех этих рассуждений такова: чем сильнее становится страна в информационном отношении, тем более уязвимой мо­жет становиться ее информационная инфраструктура. Точнее можно сказать, что у страны появляются новые точки уязвимости, которых не было на предыдущем эта­пе ее развития.

Все эти параметры демонстрируют новый статус ин­формации в современном обществе, требуя к себе друго­го отношения общества и государственной машины. К сожалению, страны СНГ еще в недостаточной степени понимают неизбежность подобного развития мира. Даже официальные американские военные документы исполь­зуют термин "глобальная информационная среда", кото­рая имеет влияние на политические, экономические и военные действия [450]:

"С помощью глобальной информационной среды но­вости о военных операциях передаются в реальном вре­мени или близко к реальному времени американской об­щественности, союзникам и противнику. Неофициаль­ные публичные анализы, критика и комментарии могут влиять на развитие операций. <...> Глобальная информа­ционная среда является столь важным источником ин­формации, что ее следует учитывать во всех будущих во­енных операциях".

Не менее значимым, чем воздействие на противника, является влияние на дружественную или нейтральную ау­диторию. Мир полон стереотипов, которые часто являют­ся невыгодными для той или иной национальности. Ве­дется активная борьба против подобных негативных представлений одной национальности в рамках массовой культуры другой. Известно, что японцы, к примеру, по­купали акции голливудских компаний, чтобы влиять на то, как будут выглядеть в американских фильмах японцы. Аналогично пытается влиять на западные кинопредстав­ления и арабский мир. К примеру, в июле 1993 г. состо­ялась встреча между арабо-американцами и студией Дис­нея, в результате чего были удалены некоторые оскорби­тельные пассажи из песен фильма "Алладин" [546].

Новый информационный мир по-иному выстраивает свои приоритеты, опирается на новые типы возможнос­тей. И статус наук коммуникативного цикла непрерывно возрастает. В этой области также появились свои "глобалисты", замкнувшие на коммуникацию весь мир. Это Маршалл Маклюэн [192] и Элвин Тоффлер [325, 327, 563].

Концепцию Э. Тоффлера мы уже обсуждали, а кон­цепцию М. Маклюэна можно описать несколькими осно­вополагающими идеями. Во-первых, это повышение роли самого канала коммуникации, который задает в ряде слу­чаев само сообщение. Маклюэн также подчеркивал, что современные средства коммуникации уже передают не столько само сообщение, сколько его автора, например, имея в виду телевидение. Во-вторых, всеобщность его подхода привела к рассмотрению мира как одной гло­бальной деревни, единство которой достигается за счет СМИ. В-третьих, Маклюэн предложил очень интересное разграничение "горячих" и "холодных" СМИ. Горячие средства загружают орган чувств полностью, холодные — из-за недостаточной информационной определенности заставляют подключаться все органы чувств. Радио, с его точки зрения, является горячим средством, телевидение — холодным, поскольку радио "не вызывает такой высокой степени соучастия аудитории в своих передачах, как те­левидение. Его роль в том, чтобы создавать звуковой фон

или устранять шумы, как в случае с подростком, открыв­шем в радиоприемнике средство отгородиться от своего окружения. Телевидение не подходит для создания фона. Оно завлекает вас, и без этого, что называется, не обойтись" [546, с. 169-170].

Подобные концепции интересны еще и тем, что моментально проникают в массовое сознание, возможно, даже изначально создаются не только в расчете на специалистов.

ОБЩИЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ КОММУНИКАЦИИ

Коммуникация у человека протекает в основном в рамках двух основных каналах: вербального и визуального. Именно в этой области чувств у человека оказались бо­лее совершенные порождающие и анализирующие аппа­раты. Собака, к примеру, может различать сорок тысяч вариантов запаха, что недоступно человеку. Механизмы анализа и порождения должны дополняться соответству­ющими механизмами запоминания. А в области запаха или вкуса человек уже не имеет такой четкой системной памяти. В качестве обратного примера, подтверждающе­го правило, можно сослаться на произведение Марселя Пруста, герой которого мог восстановить далекий прош­лый контекст именно по подсказке из этой области.

Вербальная коммуникация строится на лексически выделенных единицах, соответствующих реалиям мира. Это приводит к большому числу единиц словаря, из ко­торых складывается бесконечное число сообщений. Визу­альная коммуникация не обладает подобным набором за­ранее установленных единиц. Отсутствие элементарных единиц делает более универсальным процесс восприятия визуальной коммуникации, поскольку не требует предва­рительного знания списка единиц для понимания сооб­щения.

Однако и на визуальном уровне существуют предвари­тельные нормы, определяющие форму необходимого со-

общения. А. Маслоу смотрит на проблему еще шире, ког­да говорит, что нехватка красоты может быть патогенным фактором.

"Чтобы доказать это положение, я предпринял ряд экспериментов, связанных с красивым и уродливым. Так, например, я предъявлял испытуемым фотографии обыч­ных людей, снятых в неприглядной обстановке, и испы­туемые склонны были описывать этих людей как психо­тиков, параноиков или преступников. Это говорит за то, что в уродливом окружении лица людей и, вероятно, са­ми люди будут казаться нам плохими, уродливыми, не­приглядными. Насколько уродливое окружение будет влиять на вас, целиком зависит от вашей восприимчивос­ти и от того, в состоянии ли вы переключить свое вни­мание с неприятного стимула на что-то другое, менее неприятное. Продолжая эту мысль, можно утверждать, что жизнь в неприятном окружении с неприятными людьми является патогенным фактором для психологи­ческого здоровья. Выбирайте для общения красивых и достойных людей, и вы обнаружите, как улучшается ва­ше самочувствие и ваша самооценка" [197, с. 205].

То есть нормирование присутствует и в этом типе коммуникации. О соответствии красоты содержанию см. также у О.М. Фрейденберг [353, с. 220]. В прошлом даже само имя героя предполагало то или иное дальнейшее развитие сюжета.

Благодаря отсутствию заранее заданной определеннос­ти единиц визуальное сообщение несет большее число информационных прочтений. Поэтому телевидение столь опасно с точки зрения специалиста по паблик рилейшнз — как более богатый сообщениями канал оно может выдать "лишнее" сообщение, что особенно ярко проявляется в случае прямого эфира. Отсюда следует необходимость бо­лее строгого контроля именно телевизионного сообще­ния, чтобы не порождать дополнительных сообщений, сопровождающих основное.

Коммуникативные процессы в соответствии с моде­лью Г. Бейтсона идут на двух уровнях: коммуникативном и метакоммуникативном [539]. Коммуникативный уро-

вень понимается стандартно, а метакоммуникативный уровень задает модус передаваемого сообщения. Г. Бейтсон пришел к своей теории, наблюдая над играми обе­зьян. Его интересовал вопрос, как обезьяны понимают в конкретном случае, что покусывание — это не ссора, а игра. Ответ состоял в том, что обезьяна передает мета-коммуникативное сообщение, дающее нужную интерпре­тацию передаваемому содержанию. Шизофреник, как он считает, не владеет метакоммуникативным инструмента­рием, поэтому не может адекватно интерпретировать по­лучаемые сообщения. Например, он не может понимать шуток и тем самым выпадает из процесса обычной ком­муникации.

Метакоммуникативные процессы должны соотносить­ся с теми или иными жанрами, с теми или иными типа­ми дискурсов. Человек, владеющий речью, должен од­новременно владеть набором принятых в данной структу­ре типов дискурсов, поскольку в каждом из них существует свой вариант коммуникативного поведения. Речь не идет только о различиях между свадьбой и похо­ронами, есть также Метакоммуникативные правила, тре­бующие в одном случае порождать информацию, в дру­гом — только получать ее. Определенные речевые ритуа­лы серьезным образом предопределяют наше поведение в этом смысле.

Коммуникация может быть иерархической (с приори­тетностью прямой связи) и демократической (с приори­тетностью обратной связи). Для иерархической схемы ва­жен приказ, для демократической - убеждение. Для иерар­хической схемы наиболее важна чистота канала связи, поскольку в ней сообщение, если достигнет получателя, всегда будет выполнено. Не так обстоит дело с демокра­тической схемой, теперь получатель имеет право выбора: выполнять или нет поступившее сообщение. Это связано с еще одним отличием: в рамках иерархической комму­никации перед нами сцепка "начальник — подчиненный", у подчиненного нет иного выбора кроме послушания. В демократической схеме мы имеем дело со свободным че­ловеком. Страны СНГ, обладая хорошим опытом иерар-

хических коммуникаций, не имеют достаточного опыта работы со свободным человеком. Власти всегда легче на­чать войну в Чечне, чем сесть за стол переговоров. Власть говорит в режиме монолога, а не диалога. Выступая в ро­ли автора, власть порождает один Текст, тогда как в слу­чае демократической коммуникации идет порождение множества текстов, что невозможно в иерархической схе­ме. Любой другой текст там сразу же объявляется ерети­ческим. Все вышеперечисленные различия мы можем представить в виде следующей таблицы:

	Иерархическая коммуникация	Демократическая коммуникация
приоритетная связь	прямая	обратная
получатель	подчиненный	свободный человек
коммуникативное действие	приказ	убеждение
тип коммуникации	монолог	диалог
текст	один	много

Можно считать, что эти два типа коммуникации при­надлежат к разным социальным структурам: государству и обществу. Как считал Б. Чичерин, государство заинте­ресовано в единстве, общество — в разнообразии [374]. Отсюда и возникает вышеотмеченная ориентация на мо­нолог, который должен по сути блокировать действия другого, или диалог, разрешающий подобные речевые или неречевые действия.

И реклама, и паблик рилейшнз порождают свои тек­сты в режиме общественной (демократической) комму­никации. Отсюда следует сложность этого процесса, поскольку такое порождение может идти в агрессивной коммуникативной среде из-за одновременного существо­вания других источников информации. То есть это по­рождение сообщения в условиях, когда одновременно су­ществует порождение противоречащих ему сообщений. Эта характеристика особенно важна в условиях информа-

ционных войн и психологических операций, когда про­тив множества пропагандистских сообщений следует су­меть породить одно-единственное, которое сможет при­вести к сдаче солдат противника в плен. То есть еще од­ной дихотомией становится агрессивная/благоприятная коммуникативная среда.

Признаком, способствующим порождению агрессив­ной среды, становится автономное существование раз­личных коммуникативных центров. Распад единой ие­рархической коммуникации, свойственной советскому периоду, создал социальные группы с автономным ком­муникативным поведением. Например, партии и парла­мент как институции такого автономного поведения вступают в конфликт с президентскими центрами в рес­публиках СНГ, которые требуют приоритетности именно рвоего типа информации.

Наиболее распространенной и исследованной являет­ся дихотомия устной/письменной коммуникации. Они различимы по своему словарю (абстрактные — конкрет­ные, длинные — короткие слова), по своему синтаксису (длинные - короткие предложения). Письменная комму­никация не включает в фиксацию такие явления, как хезитация (выражение сомнения), что иногда фиксируется как: "э-э-э" и т.д. Отсюда следует, что письменная ком­муникация отнюдь не является простой фиксацией уст­ной, поскольку она выбирает из нее исключительно ха­рактеристики, способствующие усилению авторитетности своего слова.

У П. Ершова нам встретилось интересное разграниче­ние коммуникативного поведения сильного и слабого участников коммуникации. Поэтому можно выделить еще и дихотомию сильного/слабого участника коммуни­кации. Обмен информацией он в принципе трактует как сферу борьбы. Например:

"Сопротивляясь, партнер всегда дает информацию в возражениях, в бессловесной реакции или даже в отсутс­твии какой бы то ни было реакции. Всякое сопротивле­ние партнера говорит о том, что полученная им инфор-

мация оказалась недостаточно эффективна. Тогда, чтобы продолжать борьбу, нужно опять выдать информацию — более значительную, чем выданная ранее, чтобы добыть в обмен информацию о том, что выданная достигла цели" [103, с. 174].

П. Ершов придает большее значение именно сильно­му противнику, именно сильной позиции.

"Скрыто и обнаженно, речь наступающего всегда кло­нится к добыванию информации. Но в наступлении сложном, хладнокровном (например, в лекции, в докла­де, в речи на собрании) добывание бывает скрыто, а вы­дача лежит на поверхности" [103, с. 180].

Все же следует возразить, что здесь процесс добывания информации несколько "притянут за уши". Он вторичен, хотя бы потому, что монологический текст требует кон­троля только невербальной коммуникации (чтобы слуша­ли, не шумели и т.д.).

В случае явной враждебной борьбы выданная инфор­мация становится оружием.