Глава 7 Мексиканская чума 3 страница

— Мать твою… — выругался я. — С Киева начинать не хочется.

— Мы, знаешь ли, не в ресторане. Им всем тут недолго осталось, так что днем раньше, днем позже… — успокоил меня Бато. — Решай, кто будет следующим. Мне курс рассчитать надо.

— Москва, — сразу решил я. — Знакомый город. Может быть, будет проще скрыться.

— Добро.

— Ниже давай. Не достаем.

— Не писай, девочка, я улицу подходящую ищу. Не хватало на излете шеи свернуть.

Я открыл рот, чтобы ответить колкостью на «девочку», но слова застряли у меня в глотке. Машина упала вниз. Справа и слева замелькали крыши грандиозных зданий. Под нами раскинулся проспект с мчащимися в пять слоев машинами. Бато виртуозно вплетал замысловатую траекторию полета в угловатый городской рельеф. Мы снизились еще больше и пролетели между ярусами многоуровневой эстакады. Я с трудом преодолел острое желание зажмуриться и заверещать. Скорость корабля уменьшилась до невозможного, и я ясно увидел прохожих. Мужчин, женщин и детей, которые еще двигались, но уже были убиты мною. На секунду мне показалось, что по мановению какой-то очень злобной волшебной палочки мы пришли сеять смерть в наш собственный мир. Здесь все было как у нас. Те же дома, те же улицы, газоны, парки.

— Дай запрос в диспетчерскую, — взвизгнул я.

— Отвали. Я уже все проверил. Кохоны это. Слушай эфир.

Динамики разразились лаем ругательств на английском языке. Языке, почти исчезнувшем в нашем мире.

— Молитесь, бляха-муха, — прошипел Бато. — Высота двадцать пять метров.

Слева и справа я увидел легковые машины, несущиеся по верхним эшелонам эстакад. Водители и пассажиры пялились на крылатое, краснозвездное чудовище, рухнувшее на них с небес. Плазменные струи наших планетарных движков отражались от мостовой, расшвыривая машины и сжигая прохожих. Дорожное покрытие вздыбливалось вслед за нами, оставляя позади три глубокие дымящиеся траншеи.

— Ты убиваешь их! — возмутился я. — Они должны жить и заражать других.

— Ну, извини. — Бато еле заметно пожал плечами. — Попробуем по-другому. — Корабль прыгнул вверх и, взяв крутую горку, помчался к скоплению уродливых серых небоскребов.

На экране заалели отметки перехватчиков. Три звена по четыре аппарата в каждом. Настроены, судя по лихим маневрам, весьма решительно. Один даже отважился пальнуть по нам из крупнокалиберной лазерной пушки. Сверхъестественным образом Бато сумел увернуться. Думаю, ему сильно помогла кибернетика.

— Ничего не получается. Буду уходить, — сообщил Бато и нервно покашлял. — Мне с ними не справиться, у нас и вооружения-то нет.

— К Москве, — приказал я. — Выброси в ближнем пригороде.

Через мгновение Киев скрылся за горизонтом, а перехватчики безнадежно отстали.

— Удачи тебе, Свет, — печально сказал пилот. — И вечная тебе память.

— Спасибо, брат.

— Контейнер оставь мне. Ты и так заразный, а я еще немного полетаю. Пока не собьют.

Спихнутое с коленей ведерко еще не успело упасть на пол кабины, когда ветви деревьев больно хлестнули меня по щекам, а острые щепки впились в пластиковый подголовник кресла. Спустя мгновение защитное поле с треском разнесло несущийся на меня ствол дерева.

Кресло рухнуло на землю. Вслед за ним посыпались куски расколотого векового дуба. Когда все стихло и радужная пелена силового поля растворилась в воздухе, я перевел дыхание и вычурно поздравил себя с мягкой посадкой. Выбраться из деформированного кресла оказалось непросто, но после непродолжительной борьбы оно сдалось. Я встал на ноги и осмотрелся. Разрушения впечатляли. Березовую рощу рассекала просека, усыпанная сломанными ветками. По земле тянулась глубокая борозда вспаханной земли. Из-за какого-то сбоя в бортовом компьютере система направленного телепортирования сработала неточно. Вместо того чтобы нежно поставить кресло на травку, она переместила меня в воздух над лесом. Кроме того, скорость в точке прибытия сильно отличалась от ожидаемого нуля. Спасибо и на том, что она не равнялась скорости космолета. Иначе мой труп находился бы сейчас в земле на глубине гораздо большей, чем заветные тридцать два метра.

Я вытер тыльной стороной ладони поцарапанную щеку. Кровь испачкала рукав. Несколько капель упало на одежду. В таком виде нельзя показываться людям. Даже кохонам. Неширокая прозрачная речушка очень кстати журчала в двух шагах от места посадки. Прохладной водой было приятно умываться. Приведя себя в относительный порядок, я спихнул кресло в ручей, но оно не утонуло, как ожидалось, а закачалось на поверхности, медленно вращаясь вокруг своей оси. Я сплюнул Времени на то, чтобы топить или закапывать упрямую мебель, не было. Нужно было бежать и прятаться. Прятаться и бежать. Интересно, как работает система персонального контроля в этом мире? Если у них все устроено так же, как у нас, тогда меня уже ведут. Ибо когда нечто, выглядящее, как человек, излучающее, как человек, и дышащее, как человек, не имеет персонального идентификатора, это может означать только то, что это не простой человек, а шпион, диверсант или преступник, сбежавший из закрытой зоны. В любом случае он должен быть задержан и допрошен.

В преддверии близкой опасности мозг и тело заработали с невероятной мощью. Наверное, организм понял, что на долгую жизнь ему рассчитывать не приходится, и с энтузиазмом принялся сжигать небогатые внутренние резервы. Я ощутил легкость и силу каждого мускула, мои мысли стали яркими и быстрыми, словно молнии.

Казалось, еще немного, и я смогу пронзать взглядом стены и читать тайные чаяния людей. Кроме того, у меня почему-то поднялось настроение. Болезненной бодростью и почти безумным весельем я сейчас мог переплюнуть любого паркового клоуна, а моему оптимизму позавидовал бы самый выдающийся составитель пятилетних планов. Наверное, так должна себя чувствовать атомная бомба перед самым взрывом.

Нельзя было терять ни секунды. Каждая потерянная секунда означала сотню тысяч выживших врагов. Преисполненный жаждой деятельности, я побежал, не разбирая дороги, прямо через лес. На ходу я обдумывал сложившуюся ситуацию. Итак, если у них есть такая же система всеобщего контроля, как у нас, то шансов выполнить задание у меня нет практически никаких, но независимо от мощи врага, я обязан действовать так, будто не сомневаюсь в успехе. Для начала я должен добраться до Москвы и слиться с толпой. В этом пункте могли возникнуть некоторые сложности. Моя одежда выглядела не очень опрятно. Локти были перепачканы грязью, ворот закапан кровью, а из волос торчали листья.

Первый же кохон, который меня увидит в таком виде, заподозрит что-нибудь нехорошее. Плевать! Этот человек сдохнет спустя тридцать минут.

Скоро мне попалась хорошо натоптанная тропинка.

Я, не задумываясь, двинулся по ней. Первым испытанием моей решимости убить всех на свете стала шедшая навстречу группа подростков. Четыре парня и девушка.

Судя по возрасту, школьники старших классов. Все обнажены. Нудисты? Или какая-нибудь местная секта голозадых? М-да. Если возникнет необходимость замаскироваться, то сделать это будет совсем несложно.

Впрочем, брюзжать не стоило. Наша молодежь тоже наполовину состоит из помешанных на сексе втыконавтах. То есть состояла. Сейчас большинство из них погибло под бомбами кохонов. Я почти физически почувствовал, как расстояние между мной и подростками стало меньше тридцати двух метров. В голове что-то щелкнуло, фиксируя первые пять трупов. Мертвецы даже не посмотрели в мою сторону. Странное отсутствие бдительности в воюющем мире.

Снисходительная улыбка вмерзла в мое лицо, как только я осознал, что через полчаса этих ребят уже не будет в живых. Настроение испортилось, но, в конце концов, сейчас идет война и уже не важно, кто первый ее начал и на чьей стороне правда. Главное, победить, а правда всегда будет на стороне победителя. Ибо добро всегда побеждает зло. Кто победил, тот и добрый. Через четверть часа бодрого марша я вышел к шоссе. По пути мне встретилось еще несколько человек. Мамаша с дочкой, парочка стариков, о чем-то оживленно болтавших на финском, и крупный слегка обрюзгший индус, судя по военной выправке, бывший военный. Никто из них не посчитал меня сколько-нибудь примечательной личностью и не отреагировал на мое появление. Каким-то чудом моя персона была абсолютно неинтересна, а значит, и невидима, для местного общества. По обочине шоссе я добрел до группы людей, клубящихся вокруг небольшого жестяного навеса, и, подражая им, принял задумчиво-рассеянную позу. Потом осторожно осмотрелся и понял, что вместе со всеми ожидаю некое транспортное средство, носящее древнее и гордое наименование: «автобус». Не знаю, что у них тут подразумевалось под вымершим в нашем мире видом общественного транспорта, но на табличке, прикрученной к навесу, было ясно написано на английском, китайском и почему-то грузинском языках: «Маршрутный автобус № У1739».

Бросая осторожные взгляды на окружающих меня кохонов, я начал мысленный отсчет времени. Если через тридцать минут уехать не удастся, то нужно будет оперативно «делать ноги», ибо человек, одиноко стоящий на остановке, заваленной трупами, однозначно вызовет подозрение. Автобуса не было. Прошло двадцать пять минут. Я предпочел не рисковать и, постаравшись не привлекать к себе внимания, удалился в сторонку.

Время шло. Ситуация не менялась. Целую вечность я уговаривал себя не паниковать и доказывал самому себе, что полчаса — это не аксиома, а некий абстрактный показатель, усредненный с большой погрешностью. Спустя еще несколько минут, я стал замечать некую, пока еще неявную, трансформацию на лице одной из женщин. У нее слегка поменялся цвет кожи. Будто дизайнер применил слабенький красный фильтр в графическом редакторе. На щеках появился нездоровый румянец, через пару мгновений превратившийся в уродливые разлапистые пятна, быстро увеличившиеся в размерах и расползшиеся по всей голове и верхней части груди. Женщина почувствовала на себе испуганный взгляд стоящего рядом старичка и машинально поправила прическу. Ее красивые кудрявые волосы плавно осыпались на землю. Сразу все.

Кто-то вскрикнул, кто-то вскинул вверх руки и узрел свои изрытые язвами ладони. Через пять секунд на остановке дарила паника. Люди разбегались. Несколько человек выскочили на проезжую часть. Мчащиеся по шоссе антигравы тормозили, подпрыгивали вверх, уворачиваясь от столкновений, но какой-то мужчина все-таки сумел врезаться в бампер и, взлетев высоко над капотом, упал на обочину. Я отвернулся. Мои зубы сжались, а рот наполнился слюной с солоноватым железистым привкусом. В ушах застучала кровь, заглушая крики гибнущих кохонов. «Очень уж быстро они умирают, — с досадой подумал я, давя в себе сложное чувство протеста, жалости и ненависти. — Если так будет продолжаться, то эпидемия быстро затухнет. Нужно действовать активнее».

На дороге образовался затор. Водители останавливали машины и пытались оказать первую помощь пострадавшим. Нормальное поведение обитателей нормального мира. Странно даже думать о том, что отцы, братья и сыновья этих добрейших людей бомбят детские сады в моем мире. Некоторые антигравы начали подниматься во второй эшелон и торопливо покидать место трагедии.

Они быстро уносились прочь, прихватив с собой свежие экземпляры смертельного вируса. Мне тоже оставаться здесь было нельзя, и я быстро облюбовал себе средство передвижения. Нечто красное, ужасно старомодное с круглым рулем и четырьмя декоративными колесами. Я плюхнулся на водительское место и наорал на дородного мужчину в строгом костюме, который загораживал мне путь. Похоже, этот мужчина был владельцем захваченного мною аппарата и совсем не собирался расставаться со своим имуществом. Пришлось на минутку выйти из кабины и разбить ему лицо. Досадуя на задержку, я наконец-то тронулся с места. Управлять машиной оказалось совсем несложно. Почти как леттером в плоскостном режиме. Если бы еще удалось найти рычаг смены высоты, то было бы совсем хорошо.

Скоро дорога приятно расширилась, попутных машин прибавилось. Еще через пару десятков километров автострада стала двухэтажной, и нижнее полотно ушло под землю. Скорость возросла, антигравы двигались уже в несколько слоев, и мне стало трудно держаться в потоке. Появилась мысль о том, чтобы где-нибудь припарковаться. Дождавшись разрыва в потоке машин, я крутанул руль. Сзади раздалось обиженное гудение, но ожидаемого скрежета я не услышал, бортовые компьютеры предотвратили столкновение. Светящаяся стрелка с надписью латиницей «Домодедов-слив» гостеприимно указывала направо. Слив так слив. Я довольно точно вписался в поворот. Дорога резко взмыла вверх. Уши заложило от перепада давления. За ветровым стеклом на мгновение мелькнуло голубое небо, и, спустя секунду, машина снова провалилась в тоннель. Вокруг замелькали надоевшие разноцветные корпуса летящих сломя голову антигравов и серые, подсвеченные тусклыми фонарями стены. Впереди заискрилась россыпь красных огоньков. Машины начали тормозить. По старой памяти я отдал мысленный приказ снизить скорость и, только когда антиграв не послушался, переместил ногу с правой педали на левую. Движение замедлилось. Потом мне пришлось остановиться совсем. Затор. Бездарная потеря времени. Я выключил двигатель и начал отсчитывать тридцать смертельных минут.

Первые признаки надвигающегося кошмара появились уже на двадцать четвертой минуте. Из зависшей в верхнем эшелоне машины выпал человек. Он распластался на капоте моей машины. Мне было прекрасно видно его бледное перекошенное страданием лицо.

Мужчина плакал. Кожа на его лице трескалась и дымилась. В глубине глаз светилось зловещее багровое зарево сжигаемого вирусом мозга. Отовсюду слышались крики. Один из водителей попробовал вырваться на свободу на своем антиграве. Его смелый бросок в просвет между эшелонами завершился встречей со вторым таким же умником. Отброшенные в разные стороны машины послужили затравкой цепной реакции. Спустя десять секунд в тоннеле образовалась гигантская груда искореженного и обильно политого кровью металла.

Я хладнокровно дождался, пока стихнет какофония смерти. Под последние стоны умирающих я опустил стекло на левой двери и выбрался на крышу своей колымаги.

Мертвецы были повсюду. На их искаженные лики падали мерцающие отблески аварийных сигналов. В замысловатой игре световых вспышек они, казалось, оживали и начинали неотрывно следить немигающими глазами за каждым моим движением. Интересно, как мои деяния будут отражены в файлах исторических учебников? Кем я буду? Спасителем нашего Человечества или палачом иного Человечества? Скорей всего, люди предпочтут забыть о том, что обязаны своим будущим именно этой чудовищной бойне, и запомнят меня как кровавого убийцу.

Я зашагал вперед, перепрыгивая с крыши на крышу.

Голову приходилось втягивать, потому что сверху вяло колыхались грязные днища антигравов второго эшелона. В очередной раз я превратился в палача. Но кто-то же должен брать на себя сей неблагодарный труд. Мне не повезло, что жребий опять пал именно на меня, но эту работу все равно нужно было сделать. Не мне, так кому-нибудь другому пришлось бы убить ту семейную пару в маленькой серебристой машине, или вон того мускулистого мужчину с дурацкими бантиками на лысине, или старика, который умер, склонив голову на руль грузовика. Я мотнул головой. Не о том думаю! Все мысли должны быть только о деле. Я приказал себе забыть про сомнения и вспомнить о долге. Война — это всегда грязь и смерть. А эту войну начали не мы. Вот о чем нужно помнить постоянно.

Тоннель кончился, но проезжую часть справа и слева ограничивали две отвесные и совершенно непреодолимые стены. «Какой остолоп строил эту трассу? — мысленно возмутился я. Должны же быть лестницы для экстренной эвакуации! Где они? Стоп! Вот одна. Она даже отмечена несколькими красными фонарями. Странно, что я ее сразу не заметил. Старею». Я рванулся вперед и споткнулся о чью-то лодыжку. Всегда нужно смотреть, куда ступаешь, особенно когда каждый мертвец норовит поставить тебе подножку. Сгруппировавшись, я довольно удачно упал в щель между машинами.

Немного поцарапался и испачкался. Ерунда! Только вот когда выбирался обратно на крышу, случайно встретился взглядом с мертвыми глазами ребенка. Я так и не понял, мальчик это был или девочка. Удивительно другое, детская кожа почему-то не пострадала от стигматизации, и мне на мгновение показалось, что ребенок все еще жив. Я уже поднимался по лестнице, а его глаза все еще смотрели на меня. И я тогда подумал, как было бы хорошо, если бы меня звали совсем не Петр Васнецов, а как-нибудь по-другому. Чтобы мной был не я, а кто-то совсем мне незнакомый. И чтобы самого меня не было бы. Совсем не было. Не было нигде и никогда.

Лестница привела меня в небольшой уютный скверик, главным украшением которого был бродяга в драном зеленом пальто. Он возлежал на газоне рядом с перевернутой урной. Проверять, жив ли он, мне не хотелось. Тем более что пах он так, будто умер неделю назад.

Других людей, ни мертвых, ни живых, поблизости не наблюдалось. То ли разбежались, то ли не попали в радиус поражения. В задумчивости я обошел клумбу, неторопливым шагом миновал тенистую аллею. Ее безлюдность рождала обманчивое ощущение мира и покоя, а шевелящиеся под подошвами тени листьев создавали иллюзию обыденной жизни. Я остановился рядом с виадуком, перекинутым через широкую магистраль. По ней все еще неслись машины. Средняя скорость потока, если прикинуть на глаз, около двухсот километров в час.

Следовательно, за полчаса они успеют унести заразу на сотню километров от этого места. Я повертел головой и восхищенно присвистнул. Вокруг раскинулась замечательная, очень сложная и очень многоуровневая транспортная развязка. О такой удаче можно было только мечтать. Я опустился на вымощенный булыжниками тротуар, прислонился спиной к каменному ограждению и закрыл глаза, стараясь не думать о том, что сейчас я по своей смертоносности вплотную приблизился к атомной бомбе, сброшенной в незапамятные времена американцами на Хиросиму. Когда-то, лет 350 назад, я осуждал их за это зверство. С тех пор я поумнел.

Приблизительно через полтора часа мерный гул тысяч двигателей сменился леденящим кровь скрежетом сминаемого автомобильного металла, скрипением царапаемых о дорожное покрытие днищ и звоном разбитых стекол. Движение остановилось. Я встал на ноги и осмотрелся. Некоторое время у меня была возможность наблюдать фигурки людей, бегущих в разные стороны.

Когда и они успокоились, я испытал безмерное удовлетворение от хорошо выполненной работы и одновременно глубочайшее отвращение к самому себе по той же самой причине. Подвергнув еще одному контрольному осмотру замершие в мертвенной неподвижности окрестности, я двинулся к странному пузырчатому зданию. Нечто похожее образуется, если дунуть через трубочку для коктейлей в стакан с густым кефиром, поэтому вначале я принял сооружение за оранжерею, но веселенькая вывеска с изображением дельфина и хвастливой вывеской на английском «Тера-Маркет-Минус-Терра» ясно указывала на торговую функцию строения. Мое внимание привлекла большая посадочная площадка, окаймляющая верхнюю часть скопища гигантских стеклянных пузырей. Я решил поискать там какой-нибудь аппарат, способный стабильно лететь на небольшой высоте. По местным дорогам благодаря мне уже никогда нельзя будет проехать.

Автоматические двери магазина безуспешно пытались закрыться. Им мешал труп толстого мужчины, живот которого колыхался, как пудинг, каждый раз, когда его пихали створки. Когда фотоэлемент системы управления засек мое приближение, двери облегченно замерли в открытом положении. Я вошел внутрь. В лицо мне ударил густой запах крови. Картина произошедшего здесь кошмара немедленно смоделировалась в моем мозгу и за долю секунды промелькнула перед внутренним взором. Обезумевшие от ужаса люди метались по магазину, не разбирая дороги, и собственными телами разбивали выпуклые зеркальные витрины высотой в три человеческих роста. Огромные осколки сыпались на несчастных, рассекая, уродуя и калеча еще живых покупателей. Кровь была повсюду. Мне пришлось идти прямо по лужам крови. Ею были заляпаны стены, обильно политы листья декоративных растений. Вода в фонтане стала темно-розовой. Кровь ручьем текла по лестнице, по которой мне пришлось подниматься. Целое озеро натекло из груды трупов в нижней части двух эскалаторов. Присмотревшись к телам, я остановился и вернулся назад. Кажется, в произошедшем здесь кровопролитии был виноват не только неудачно выбранный материал для витрин. В трупах обнаружилось множество больших дыр, оставленных крупнокалиберным ручным оружием. Порыскав глазами по холлу, я быстро нашел двух покойников в военной форме. Бойцы устроили позицию в секции нижнего женского белья и перебили немало своих соотечественников перед тем, как откинуть копыта. Возможно, это они и организовали ту панику, из-за которой я теперь вынужден вброд переправляться через реки крови.

Я осмотрел мертвых военных. Первый был рядовым или чем-то вроде того. Бедность нашивок вполне соответствовала юности лица. В белых пальцах с выпирающими суставами солдат сжимал старомодную электромагнитную винтовку. Ее толстый короткий ствол все еще был направлен на офицера, в груди которого зияла рваная дыра. На лице офицера навсегда застыло мимолетное предсмертное изумление. О том, что здесь произошло, можно было только догадываться. Возможно, старший по званию отдал незаконный приказ открыть огонь по мирным гражданам и был убит своим подчиненным, или, наоборот, у рядового снесло крышу и он начал палить во все, что движется. Вирус навсегда сокрыл от Человечества тайну этой трагедии.

В кобуре у мертвого офицера отыскался вполне пристойный лучемет с полностью заряженной батареей и предохранителем, равнодушным к моему неправильному биополю. Для проверки боевых качеств оружия я расстрелял пальму, раскинувшую листья над маленьким водопадиком. Обугленный ствол дерева рухнул в воду, а я сунул лучемет за пояс и торопливо поднялся на второй этаж. Здесь тоже имелось изобилие окровавленных трупов и разбитых витрин, но потоки прохладного воздуха, дувшие из вентиляционной системы, развеивали запах свежерубленой человечины. Чтобы забраться еще выше, на третий уровень, мне пришлось пройти более ста метров по длинному коридору, декорированному замысловатыми светильниками и красивыми чугунными скамейками. В некоторых витринах зазывно двигались манекены, рекламирующие одежду, и я каждый раз шарахался в сторону, принимая их за живых людей.

Перепрыгивая через очередной труп, я споткнулся, въехал рукой в кровавую кашу и вляпался коленом в чьи-то испражнения. Пришлось сменить курс, чтобы отыскать какую-нибудь тряпку. Рядом был отдел постельного белья, и, распотрошив упаковку с комплектом простыней, я вытерся чистой тканью. Когда я собрался двинуться дальше, откуда-то слева послышались человеческие голоса, звучащие весьма жутко в этом царстве мертвых. Мне пришлось замереть на месте, чтобы перевести дыхание и немного успокоить расшалившееся сердце, которое грохотало в груди так громко, что заглушало насторожившие меня звуки. Похоже, молодое тело еще не привыкло к настоящим передрягам.

Стараясь двигаться как можно медленнее, я осторожно выглянул из-за угла. Раскинувшийся передо мной огромный зал был заполнен приспособлениями, воспроизводящими звуки и изображения. Испугавшие меня голоса шли именно отсюда. Техника отлично обходилась без людей, для которых была создана. Точнее сказать, обходилась без живых людей. Виртуального объемного японца, висящего в трех метрах от пола, можно было посчитать живым человеком лишь условно, хоть он с похвальной бодростью и объяснял умопомрачительные преимущества загадочных многослойных сковородок. Очень скоро японец так распалился от собственных речей, что сначала порвал на себе всю одежду, а затем, прыгая и потрясая эрегированным мужским достоинством, провозгласил, что только владелицы многослойных сковородок смогут заполучить себе такого классного самца, как он. Я поморщился. Ничего не имею против эротики в рекламе, но мне кажется, что в данном конкретном случае местные рекламщики переборщили. Впрочем, какие могут быть претензии к умирающему миру? Его часы сочтены, и уровень культуры кохонов в самом скором времени будет интересовать исключительно историков.

Попытка отдать экрану мысленный приказ ничего не дала. Японец продолжал верещать и даже призвал в кадр сразу двух голых японок, которые, похоже, тоже пылали нешуточной страстью к многослойным сковородкам. Я отыскал аппарат, генерирующий непристойное изображение, и наугад нажал первую попавшуюся кнопку. Канал сменился. Новости. Прямая трансляция с улиц Киева. Уже знакомая мне по Москве картина: бегущие люди, трупы на газонах. Оператор стойко не сходил с места до тех пор, пока объектив его камеры не ткнулся в асфальт. За кадром был отчетливо слышен чей-то предсмертный хрип. Комментатор хладнокровно докладывал о потерях и о варварском оружии, примененном злыми пришельцами против белых и пушистых туземцев. Его слова звучали слишком четко и воинственно для произносимого им слезоточивого монолога. Грузовики, заполненные мертвыми солдатами, сменялись на экране изображением самолетов с трупами летчиков в кабинах. Особенно меня порадовали танки, замершие на обочине шоссе. Огромные тяжелые машины наделали много бед в моем мире. Снова передача из Киева. На этот раз был показан общий план с трехсотметровой высоты. Над городом вспухали сразу три ядерных гриба. Спустя секунду ударная волна смела камеру, и диктор уже из студии начал торопливо вещать о гибели Киева и заградительных карантинных отрядах, сжигающих беженцев из огнеметов.

— Недобитые коммунистические орды, к которым мы отнеслись с излишней гуманностью, коварно нарушили безмятежную жизнь наших граждан, потревожили наш мир, оплот счастья, свободы и демократии, — с осуждающей строгостью поведал телевизионный голос, — Применение варварского оружия погубило несчетное количество жизней, а также несколько тысяч особей третьего и четвертого рангов. Великой трагедией для всего человечества стала безвременная смерть ста тридцати четырех подданных Европы и восьми американцев, в их числе было шесть чистокровных афроамериканцев. В ответ на дерзкую вылазку безумных медведей министерство обороны Соединенных Штатов Земли предприняло массовые бомбардировки городов противника.

На экране появилось искаженное животной яростью лицо жандарма. Были ясно видны нашивки с символикой Солнечной Системы и черепами алма-атинской жандармерии. Только вел себя боец как-то очень странно. Схватив за ствол винтовку незнакомой мне системы, он яростно колотил прикладом по голове лежащей у его ног женщины. При этом он подпрыгивал, сучил ногами и подвывал. Бред какой-то! Дальше пошел общий план с ползущим по пыльной дороге модулем противометеоритной обороны, парящими в небе антигравами и шустрыми маленькими человечками, которые споро монтировали генераторы силовых полей вокруг растущих прямо на глазах бункеров. Голос за кадром вещал о том, что бравые солдаты Соединенных Штатов все как один готовы сложить головы за идеалы демократии и свободы и что лучшее во Вселенной оружие непременно сокрушит кровожадного и глупого противника.

Отягощенный новыми знаниями, я продолжил свой бег. Очень скоро за малоприметной пластиковой ширмой мне попалась тесная пожарная лестница. Теперь до искомой посадочной площадки было рукой подать.

Я быстро преодолел несколько пролетов и уже пребывал в предвкушении скорого успеха, когда запертая дверь преградила мне путь. На жестяной табличке красовалась гордая большая надпись на английском: «airstop», чуть ниже и мельче, но не менее гордо, на мове: «посадковий майданчик» и в самом низу фломастером от руки почти по-русски: «пасатачная плащатка». Буквы «о» и «д» русскоязычные туземцы, похоже, утратили в ходе эволюции. Тестовый удар кулаком показал, что металл, из которого изготовлена дверь, очень толстый.

Жаль было тратить батарейку на выжигание по железу.

Озадаченно отступив на шаг назад, я уперся пяткой во что-то мягкое. Рядом со ступенями лицом в пол лежал вахтер, выряженный в смешную пеструю униформу.

Он был мертв. Почему я не заметил его, когда поднимался по лестнице? Неужели нетренированное тело оказывает на меня столь сильное влияние? Я склонился над трупом. Белый пластмассовый ключ почти сразу отыскался на поясе, и мне не пришлось шарить по карманам. Карабинчик брелка легко расстегнулся, и я снова повернулся к двери. Ключ мягко вошел в замочную скважину, раздался щелчок. Дверь приоткрылась.

— Ты кто? — спросил хриплый голос у меня за спиной.

— Конь в пальто, — автоматически ответил я.

— Руки за спину, — приказал тот же голос.

Я медленно сложил дрожащие ладони сзади. Сердце снова бешено колотилось в груди, все тело покрылось холодным потом. Каждую секунду я ожидал ощутить, как лазерный луч сокрушает мой позвоночник. Прошло пять секунд. Дрязг в коленях пропал. Сердце забилось ровно и сильно. Проклятый Светозар Ломакин едва не погубил меня. Парализующий липкий страх принадлежал, безусловно, трусливому щенку, воскресшему из недр моего подсознания. Ведь из нас двоих только Ломакина можно было напугать направленным в спину лучеметом. Когда же этот сосунок сдохнет окончательно?! Какие могут быть вообще страхи? Ситуация абсолютно стандартная. Можно расслабиться и получать удовольствие. Для вахтера обстановка тоже привычная. Он не ожидал никаких сюрпризов и поэтому не нервничал.

Скосив взгляд в сторону, я хладнокровно вычислил местоположение противника по его тени на стене. Зазвенели наручники. Холодные кольца сомкнулись на моих запястьях. Сначала на правом, потом на левом.

Мой трофейный лучемет исчез у меня из-за пояса. Я невозмутимо дождался, пока вахтер сделает все свои дела.

Наконец ствол, направленный мне в спину, сдвинулся в сторону. Мою персону больше не считали опасной. Резкий разворот на месте позволил мне выиграть полсекунды времени и уйти с линии огня. Не ожидавший нападения противник так и не сообразил, что произошло. Понимание пришло, когда я проломил ему переносицу.