 |
Главная Случайная страница Контакты | Мы поможем в написании вашей работы! | |
П. Психические расстройства у больных с неполноценным Развитием мозга, или наследственным вырождением. 2 страница
|
|
Я не могу ответить на это иначе как фактами и хочу обратить ваше внимание на замечания другого нашего оппонента, которого никак нельзя заподозрить в симпатиях к концепции хронического бреда — г-на Seglas, который, к тому же, почерпнул аргументы для своих возражений в наблюдениях самого г. Falret. Что мы находим у семи из его больных? Бред величия имеется у шести — из них у четырех, при поступлении их в больницу 2, 3 и 4 года назад, отмечались только галлюцинации и бред преследования. Но говоря о хроническом бреде, мы имеем в виду именно такое, позднейшее, появление мегаломании. Вероятно, если г. Falret даст себе труд провести новую статистическую обработку своего материала и включит в него лишь истинные случаи хронического бреда, то наши споры с ним сами собой угаснут. Это верно, что бред величия не меняет природы заболевания: бред преследования при нем сохраняется — но экспансивные идеи имеют тенденцию выходить все более на первый план, они не только меняют личность больного, но и придают иную окраску всему заболеванию. В тех немногих случаях двусторонних галлюцинаций с полярно противоположным содержанием, которые мы наблюдали, галлюцинации на стороне, которую мы условно назовем «преследуемой», убывали — по мере того, как они возрастали на стороне «величия» (Magnan. Des hallucinations bilaterales a caractere different suivant le cSte affecte. Arch, de Neurol. № 18, nov. 1883). Этот период, на существовании которого мы настаиваем с 1877г (Lemons de Magnan a 1 Asile Sainte-Anne, loco citato) и который был детально изучен г. Paul Gamier (P. Gamier. Des idees de grandeur dans le delire des persecution. These de Paris, 1878), является такой же неотъемлемой частью хронического бреда, как и нагноение — фазой оспенного высыпания.
Г-н Falret не хочет признавать права на существование при хроническом бреде и за периодом деменции — но это не меняет того факта, что если некоторые страдающие им больные действительно в течение многих лет сохраняют целостность бреда и его последовательность, то другие, напротив, приходят в конце концов к распаду бредовых идей, их инкогерентности, которой представляется логичным дать имя деменции.
Г-н Falret опасается далее, что концепция хронического бреда чрезмерно разрослась, включила в себя многие сложные и разноречивые факты и вобрала случаи, обычно остающиеся вне рамок бреда преследования. Тут он может быть совершенно спокоен: хронический бред, такой, каким мы его представляем, как раз и оставляет в стороне многих больных, которые, напротив, входят в его группу бреда преследования.
Надо ли, наконец, сохранять название бреда преследования, которым Lasegue обозначил всю огромную совокупность больных, им страдающую? Почему, вслед за Foville, не назвать их мегаломанами — в этом случае мы бы имели в виду, по меньшей мере, три периода болезни: инкубацию, преследование и величие? Но г. Falret, наверно, возразит мне в этом случае, что Foville в своей группе объединил преследуемых мегаломанов с острыми, подчас первичными, больными — с совершенно иным течением заболевания, и я был бы здесь полностью с ним согласен и именно поэтому считаю необходимым обозначить эту довольно узкую, относительно немногочисленную группу больных как страдающих хроническим бредом преследования с этапным течением.
Та во всех отношениях важная дискуссия, которая последовала в Медико-психологическом обществе за памятным сообщением г. Gamier о хроническом бреде (Societe medico-psychologique, seance du 25 oct. 1886), еще слишком свежа в памяти, чтобы мы долго на ней задерживались. Напомню однако, что гг. Paul Gamier, Briand, Marandon de Montyel и Camuset убедительным образом отстояли существование той клинической реальности, которой мы дали имя хронического бреда. Поскольку многие критики ополчились особенно против наименования болезни, г. Paul Gamier предложил взамен другое: прогрессирующий бредовой психоз. В своем выступлении г. Camuset (заседание 26 декабря 1887r, Annales medico-psychologiques, mars 1888) присоединился к предложенному нами определению болезни и сказал в заключение: «Существует отдельный нозологический класс, состоящий из большого числа аналогичных случаев, которые дебютируют и текут по одним и тем же непреложным законам развития и которые наблюдаются лишь у лиц до того нормальных, лишенных признаков вырождения.» Он предложил дать этим случаям название хронического бреда с правильным течением и противопоставил его помешательству у лиц с признаками вырождения: от которого он «во всех отношениях отличен». Г. Marandon de Montyel в своем отмеченном высокой эрудицией выступлении (заседание 25 июня 1888г, Annales medico-psychologiques, sept. 1888) — также присоединяется к «концепции так называемого хронического бреда, которая, говорит он, не только отвечает клинической реальности, но и согласуется со всеми основными законами нормальной и патологической психики». Он посвятил большую часть своего выступления продуманной критике возражений, сделанных против этого нозологического единства. Он показал, что наблюдения, приведенные в качестве аргументов в споре противниками «систематического психоза» (так он предложил называть хронический бред) и касающиеся сосуществования (одновременного или последовательного) бреда преследования и величия при сдвоенных формах помешательства, при периодических психозах или у наследственных девиантов — в виде idees-fixes, никак не опровергают того факта, что в интересующей нас разновидности патологии имеется закономерная смена периодов преследования и величия.
Он обратил особое внимание на некоторые источники ошибок, приводящие к тому, что трансформация идей преследования в величие остается незамеченной. Как и г-н Camuset, он полагает, что для диагностики мегаломании совсем не обязательно, чтобы больной объявлял себя во всеуслышание боговдохновленным или королевским сыном, он считает вошедшими в третий этап и тех больных, у кого появилась повышенная самооценка, определенного рода оптимизм и уверенность в том, что они наделены уникальными силами и способностями. Он заметил также, что другая причина ошибок (на нее указывает и r. Falret) — это характерная для таких больных малая доступность и диссимуляция своего состояния: приобретя новый бред, они могут годами скрывать его от окружающих. Добавим к этому, что единственное, в чем мы с Marandon de Montyel не сходимся, это оценка психического состояния больных, предшествующего появлению бреда. У этих больных, которых он расценивает как наследственных невропатов, он находит, задолго до начала заболевания, сочетание двух личностных черт: высокомерия и подозрительности — и придает им основополагающую роль в развитии психоза. Г-н Doutrebente также настаивал на склонности больных с хроническим бредом, ставших мегаломанами, к диссимуляции и, вернувшись к одному из наблюдений, которое наши противники приводили в качестве опровержения этапности течения этого заболевания, показал, что оно, напротив, является ее подтверждением. Д-р Gilbert Ballet в интересной клинической лекции, прочитанной им в больнице Necker (G. Ballet. Des idees de persecution et de la psychose systematique chronique progressive. Delire chronique. Semaine medicale, 1888), дал хроническому бреду описание во всех аспектах тождественное нашему. Это, пишет он, психическая болезнь с характерным медленным и прогрессирующим течением, состоящая из нескольких периодов, которые следуют один за другим в правильном порядке; самый главный ее симптом — бред преследования. Он выделяет в ней четыре последовательных стадии: настороженности, преследования, мегаломании и деменции. Он отверг ряд возражений, которые были ему в связи с этим сделаны, и настаивал на необходимости дифференциации этого состояния с бредом наследственных девиантов и с алкогольными психозами.
Мы поставили перед собой задачу выяснить, каково мнение немецких врачей по интересующей нас проблеме. Напомним вкратце основные принципы классификации д-ра Schule 1886г (см. стр. 141). Он различает психозы у лиц с завершенным соматопсихическим развитием и с ущербным развитием мозга (дегенеранты со свойственными им специфическими психическими стигмами: моральными и интеллектуальными лакунами, навязчивыми идеями, половыми перверзиями и т. д.) и прежде всего образует две большие группы, отличающиеся степенью сохранности мозга: психозы «здорового мозга» и «мозга ущербного». Ослабление сопротивляемости мозга может быть врожденным (простое предрасположение) и приобретенным: в частности, как следствие перенесенных психозов изначально здорового мозга. Некоторые систематизированные бредовые психозы (бред преследования, величия) могут быть отнесены к психозам наследственных девиантов, или дегенерантов: это, например, систематизированный первичный бред наследственных больных (originaire Verriicktheit); другие примыкают к психозам неповрежденного мозга: назовем среди них «хронический бред» (Chronischer Wahnsinn), имеющий две формы — бред преследования и первичный систематический бред. Последний напоминает Chronischer Wahnsinn симптомами, но отличается от него наследственной стигматизацией больных. В этих случаях бред преследования и величия могут предшествовать один другому, возникать одновременно, развиваться параллельно, внезапно сменять один другой или смешиваться между собой в разных клинических пропорциях.
В главе, посвященной хроническому Wahnsinn, Schule, описав бред преследования со свойственным ему периодом инкубации, рассматривает затем, как это сделал до него Foville, «осложнение его бредом величия, который присоединяется к бреду преследования или его сменяет. Иногда он возникает спонтанно, неосознанным образом, но может быть и логическим следствием предшествовавшего бреда. Это появление величественности в страдании является симптомом в высшей степени неблагоприятным, чтобы не сказать обезнадеживающим… Святой и пророк со всеми их почетными атрибутами шествуют непосредственно к прогрессирующей и окончательной деменции». Наряду с этими случаями, которые соответствуют нашему хроническому бреду, Schule, все в том же разделе хронического Wahnsinn, описывает психозы, начинавшиеся с мании или систематизированного бреда в его депрессивной форме. Он относит сюда больных, у которых периодический бред преследования чередуется с периодическим же бредом величия, а также случаи, при которых в течение бреда преследования неожиданно вторгается ипохондрический бред или бред величия, часто имеющий вид маниакального приступа; наконец, и таких больных, у которых бред преследования возникает остро и как бы помимо их сознания. Исход всех этих состояний совершенно различен. Именно поэтому хронический Wahnsinn, пользуясь выражением самого Schule, — столь разноликое, протеиформное страдание. Если не считать деления больных с бредом преследования на группу наследственных дегенерантов и группу с предсуществовавшим страданием мозга — деления, которое, впрочем, не вполне согласуется с нашим, в остальном имеет место то же положение, в котором остановился Foville, когда описывал своих больных с мегаломанией.
Профессор Krafft-Ebing (R. W. Krafft-Ebing. Lehrbuch der psychiatric, 1888, Stuttgart, 3e edition) обозначает словом Wahnsinn различные формы нашего хронического бреда и хронического Wahnsinn Schule. Hallucinatorische Wahnsinn характеризуется им как возбуждение чувствительных центров истощенного мозга, возбуждение, которое может распространяться и на психомоторные его области. Автор включает сюда, кроме прочего, и некоторые случаи психоза у осужденных лиц, послегорячечные психозы, часть послеродовых психозов, относимых большинством авторов к маниям. Алкогольный бред преследования, а также бредовые психозы, являющиеся следствием эпилептических и истерических припадков, являются, с симптоматической точки зрения, эквивалентами галлюцинаторного Wahnsinn: эта форма, следовательно, не имеет ничего общего с нашим хроническим бредом.
Оставляя без внимания основное деление Schule, автор описывает в группе психического вырождения «паранойю» или primaire Verrucktheit, которое он делит на originaire Paranoya (начавшуюся в Детстве) и Paranoya tardive. Последняя включает в себя подгруппы бреда преследования и величия. «Эти два бреда, пишет автор, могут присутствовать одновременно, последовательно или врозь; нередко случается так, что в течение развития бреда преследования возникают идеи величия, при этом они настолько выступают на первый план, что затмевают собой первоначальный бред». «Paranoya persecutoria, говорит он в другом месте, непосредственно ведет к конечному состоянию снижения психики- или же к трансформации бреда… Больной, до этого страдавший, преследуемый, становится Богом, Императором… Но чаще случается так, что основная окраска бреда остается прежней, бред преследования в полной мере сохраняется, к нему лишь присоединяются эпизодические вспышки бреда величия, который пребывает как бы в зачаточном состоянии.» Автор описывает этих больных как имеющих с детства мрачный, эгоцентричный характер и наклонность к ипохондрии. Цитированные нами отрывки свидетельствуют, что хроническое Wahnsinn Schule и Paranoya persecutoria Krafft-Ebing являются группами, более понятными для всех, чем наш хронический бред, но содержащими, как и преследуемые больные Lasegue или Morel, как мегаломаны Foville, самые различные клинические формы.
Третья лекция. Первый период бредовых интерпретаций и иллюзий
Клинические лекции по душевным болезням Маньян В.
| Третья лекция.
Первый период: бредовых интерпретаций и иллюзий. Второй период: преследования и слуховых галлюцинаций.
Господа!
Мы только что рассмотрели некоторые спорные вопросы работ наших замечательных предшественников и ряд моментов, разделяющих нас с г-ном Falret, перейдем теперь к изучению самого хронического бреда: такого, как нам дает непосредственное, без лишнего теоретизирования, исследование больного. Хронический бред — это болезнь взрослых, прежде здоровых в психическом отношении лиц, не обнаруживавших отклонений в умственной, моральной или чувственной сферах. Я настаиваю на этом факте, он имеет кардинальное значение: именно этим больные хроническим бредом отличаются от наследственных девиантов, с детства страдающих такими расстройствами. Основные свойства этого заболевания: большая, достигающая 50 лет и более, продолжительность; правильное, упорядоченное и прогрессирующее во времени течение, делящееся на четыре четко разграниченных этапа; постоянное развитие и систематизация бреда разного содержания во втором и третьем периодах. Первый период, инкубационный, характеризуется наличием иллюзий, бредовых толкований действительности и постоянным возрастанием тревожного беспокойства больного. Во втором периоде, периоде преследования, главные расстройства представлены тягостными для больного галлюцинациями: прежде всего слуховыми и обманами общего чувства — и бредом преследования. Третий период, величия, характеризуется появлением галлюцинаций соответственного содержания, также — расстройствами общего чувства и мегаломаническими идеями. Четвертому, последнему, периоду свойственны снижение и упадок интеллекта — это период деменции. Эти этапы следуют один за другим неуклонно и единообразно — так что вы можете не задумываясь исключить из этой группы, например, тех, кто сразу, с начала заболевания, высказывает бред преследования или величия, или тех, кто обнаруживает обратную закономерность: начинает с бреда величия и кончает бредом преследования.
I. Период инкубации.— Период инкубации не имеет четко выраженной картины: больные испытывают неопределенное недомогание и недовольство, которое сами объяснить не в состоянии, они чем-то озабочены, обеспокоены, подозрительны. Им кажется, что в их привычном окружении и даже среди не знакомых им лиц произошли явственные перемены. Они плохо спят, у них снижается аппетит, они становятся менее пригодны к житейским делам и работе. В этом периоде их можно принять за ипохондриков. Понемногу им начинает казаться, что за ними наблюдают, что на них косо смотрят, их презирают, пренебрегают ими; они пребывают в постоянном сомнении, колеблются, остаются как бы во взвешенном состоянии среди подобных мыслей, которые они то принимают на веру, то отвергают; но в конце концов идеи эти утверждаются в их сознании и дают начало бредовой интерпретации происходящего. Они спрашивают себя, в чем причина перемены отношения к ним, что они такого сделали, что все так изменились, но дальше этих вопросов их следствие пока не идет, они не знают и не спрашивают, откуда идет подравнивание и преследование, кому выгодно вредить им. Больной остается все время напряжен, обеспокоен, часто — взбудоражен, он весь поглощен неприятными размышлениями, осаждающими его ум, и безразличен ко всему прочему. Реальная жизнь не волнует его, политические события ему чужды, потеря денег, траур в семье мало его трогают. Напротив, несущественнейшие факты, находящиеся однако в связи с его больными мыслями и «подтверждающие» их, Чрезвычайно значимы для него и порождают ответное чувство гнева, кто-то, например, забыл с ним поздороваться — для него это сознательная дискредитация; рядом с ним кашляют или плюют на землю, открывают или закрывают дверь, «перед его носом» переставляют стулья — все это прямое выражение непочтительности в его адрес. Если кто-то свидетельствует ему свое почтение, изъявляет дружеские чувства — это не что иное, как особое издевательство; само молчание — и то, в его глазах, оскорбление. Неопределенность понемногу исчезает, за сомнениями следует бредовая убежденность; подкрепленная множеством таких «доказательств», она делается непоколебима. В этом состоянии ума больной, держащийся всегда начеку, начинает следить за окружающими, подслушивает, слышит в каком-то разговоре действительно произнесенную фразу, относит ее на свой счет — это бредовая интерпретация; может отнести к себе и ничего не значащее слово, но похожее по звучанию на грязное ругательство и ему кажется, что было произнесено именно оно, это иллюзия. Постоянное ощущение преследования, непрерывное напряжение ума, приводят далее к прямому возбуждению мозговых субстратов мысли, ее звукового образа, слышимого слова — возникает слуховая галлюцинация. Барьер взломан, больной переходит во второй этап болезни — в период галлюцинаций, расстройств общего чувства и бреда преследования.
Прежде чем идти дальше, остановимся на этом элементарном, но чрезвычайно важном для развития хронического бреда расстройстве — галлюцинаторном феномене и постараемся понять его механизмы. Когда в 1845г Baillarger опубликовал свою столь важную работу о галлюцинациях, он выступил с борьбой сразу на двух фронтах: против теории их исключительно периферического происхождения, которая принимала, что местом возникновения расстройства является орган того или иного чувства, но также и против чисто психической, или церебральной, теории, представлявшей этот феномен как чисто интеллектуальный. Baillarger предложил смешанное, психосенсорное, объяснение, которое тогда всех удовлетворило. Эта последняя теория, принятая большинством авторов и, казалось, не дававшая повода для дискуссий, была между тем в свою очередь поставлена под сомнение исследователями церебральной локализации функций: Fritch, Hitzig, Ferrier, Miinck, Luciani и Tamburini. У этих, физиологически направленных, работ нашлись и противники, но клиника, подкрепляемая данными вскрытия, быстро стала на их сторону и оказала им могущественную поддержку. Действительно, всякий раз, когда в случаях психической слепоты или глухоты имелись результаты секции, исследователи находили грубые изменения в областях, которые экспериментальная физиология определяет как мозговые центры чувствительности.
При психической слепоте больной, сохранивший представление о письме, о письменном языке, не в состоянии различать графические образы речи. Он может писать, но не способен прочесть то, что написал сам. У него поврежден соответствующий аналитический центр и написанное слово, зрительные образы речи не могут быть поэтому им восприняты и распознаны. То же может произойти и с другими предметами и знаками. При психической глухоте у больного сохраняется его внутренняя речь, но он не в силах воспринять звукового образа чужой речи, звуковых знаков мысли, звучащего слова. Он говорит, и говорит именно то, что хочет сказать, но не понимает того, что говорят ему, равно как и звуков собственной речи. У него поврежден корковый центр восприятия, который не различает более звучащей речи. Клинические факты, в полном согласии с общей патологией, помещают корковый центр зрения в угловую, а центр слуха — в первую височную извилину мозга. В некоторых случаях очаг более обширен и переходит границы названных образований, но сравнивая находки, накладывая одна на другую схемы, представленные разными авторами, всегда приходят к вычленению общей для всех случаев зоны, соответствующей указанным участкам мозга.
Но как эти корковые центры, эти средоточия имеющихся у нас представлений, входят в контакт между собою? Как сообщаются они, в свою очередь, с высшими, лобными, образованиями? Это ясно продемонстрировано прекрасными исследованиями Meyneff. Связи между отдельными центрами осуществляются через систему ассоциативных волокон: 1) одни, комиссуриальные, или трансверзальные, соединяют симметричные участки обоих полушарий, 2) другие — различные области коры одного и того же полушария: а) собственные волокна, связывающие соседние извилины, в) продольный пучок, обходящий мозолистое тело и лежащий ниже его извилины, в) верхний, или арчатый, продольный пучок, идущий ниже мозолистого тела и тянущийся от затылочной к лобной доле, с) крючковидный, почти вертикальный пучок, идущий от обонятельной доли к лобной: Этот пучок интересует нас в первую очередь; d) продольный нижний пучок, идущий от затылочной доли к обонятельной. Эти анатомические данные, которые я вам сейчас напомнил, помогают составить правильное представление о том, как осуществляется наше обучение и приобретение повседневных знаний и опыта. Что происходит при оценке свойств какого-либо предмета — например, апельсина? Цвет его запечатлевается в сетчатке глаза — этот отпечаток передается в четверохолмие мозга, становится там ощущением и следует в угловую извилину мозга, где откладывается в виде вполне определенного восприятия. Вкус воздействует на язык, становится ощущением в ядре четвертого желудочка и восприятием — в subiculum Аммонова рога. Запах фиксируется в носу слизистой оболочкой, передается в обонятельную луковицу, становится там смутным ощущением и трансформируется затем в более определенное восприятие в центре, также расположенном, как будто бы, в Аммоновом роге. Вес, форма определяются ощупыванием и мышечным чувством, они становятся ощущением в первом промежуточном ядре, которое встречается на пути импульса, и восприятием — в корковых зонах затылочных долей мозга. После того, как все эти стороны предмета усвоены, они сходятся в высших центрах лобной доли, где предмет воспринимается в совокупности отдельных качеств. С другой стороны, благодаря связям между отдельными корковыми центрами, воспоминание об одном из свойств предмета сразу вызывает в памяти все прочие его образы: так, запах апельсина достаточен для того, чтобы напомнить фрукт в целом.
Все эти анатомические и физиологические замечания необходимы, чтобы яснее представить себе возникновение галлюцинаций. По новой, выдвинутой Tamburini, теории, которую я, со своей стороны, полностью поддерживаю, галлюцинации возникают в корковых центрах восприятия и вызываются состоянием их перевозбуждения, своего рода эретизмом центра. Когда накопленная энергия достигает определенного предела, в нем возникает разряд, дающий звуковое представление — так же, как если бы оно было предопределено импульсом из периферии; разряд этот отзывается в высших центрах мозга и имеет все свойства нормального ощущения и восприятия. Расстройство настолько полно воспроизводит запечатленный в мозгу образ, что сопровождается полной уверенностью больного в том, что оно истинно; больные не могут допустить наличия патологического феномена: «Это вы меня просто утешаете», говорят они врачу, пытающемуся убедить их в обратном. Если настаивать, они раздражаются, но остаются при своем мнении. В других случаях галлюцинации в корковых центрах восприятий вызываются воздействием на них со стороны передних отделов мозга — имеет место как бы движение вспять: непрерывная, не меняющаяся, напряженная бредовая идея в свою очередь оказывает мощное влияние на корковые центры и вызывает в них рождение определенных образов: их возникновение можно считать в таких случаях вторичным.
В начале заболевания слышится лишь неразборчивый шепот, затем отдельные слова, произнесенные во весь голос, иногда слова на разных языках: если галлюцинант владеет ими. Голоса слышатся днем и ночью, постоянно, они идут отовсюду: с земли, от стен, с потолка, пола, из камина. Они преследуют больного и на улице, он оборачивается всякий раз, но никого не находит.
В некоторых случаях больной замечает, и с удивлением об этом рассказывает, что все его мысли немедленно и повсеместно читаются и повторяются звучащим эхом: «Все, что я думаю, я тут же слышу, у меня отбирают, крадут мои мысли.» Больная, которую мы сегодня увидим, говорила мне: «Я слышу свою мысль в отдалении, как эхо». Другой, которого мы также с вами посмотрим, написал брату, чтобы тот поместил его в какую-нибудь другую лечебницу, но настоятельно просил, чтоб тот сам выбрал новое место и не сообщал его больному, потому что если он будет знать его, то и его преследователи, держащие его в «состоянии гипноза» и владеющие его мыслями, тут же все узнают; но если он ничего не будет знать, они потеряют его след. Его переживания дают нам представление о моральных муках, в которых вынуждены жить несчастные галлюцинанты.
Когда болезнь прогрессирует, корковые центры больного полностью эмансипируются: отдельные слова, фразы, монологи возникают в них вне всякой связи с течением мысли больного, который, думая о своем, постоянно «перебивается» своими недругами и вынужден отвечать им: устанавливается своего рода диалог между ним самим, представленным его лобными долями, и «партнером», расположенным в корковом центре слуха, наступает своего рода раздвоение личности. Позднее автономия галлюцинирующих центров становится всеобъемлющей, они начинают действовать во вполне автоматическом Режиме и больной уже как посторонний присутствует при разговорах, которые (он в этом ни минуты не сомневается) ведутся на его Счет и к его издержкам. В них присутствует обвинитель, затем появляется защитник больного: один голос его оскорбляет, другой поддерживает; наконец, как в античной трагедии, появляется третья группа персонажей: хор, народ, выносящий суждение по ходу всего услышанного. Если оскорбление, наносимое больному, особенно остроумно и каверзно, хор смеется и издевается над больным, если же оно выходит за рамки приличий, он находит его чрезмерным и одобряет защитника, который в это время особенно активен. Одна из таких несчастных больных, уже в течение 15 лет посещающая мою амбулаторию, всегда водит за собой подобную «труппу» и часто смеясь пересказывает мне, что в ней говорится. Однажды она пришла ко мне грустнее. обычного и поведала, что накануне, когда защитник сурово отчитывал ее врагов за злокозненность их речей, она зашлась в приступе кашля и сплюнула. Тут же она услышала адвоката, который сказал ей злым голосом: «Свинья, ты же мне в лицо харкнула!» — и начиная с этого момента, прекратил выступать в ее защиту.
Нам остается изучить еще один курьезный галлюцинаторный феномен, который наблюдается иногда в практике. Галлюцинации поражают обычно равномерно обе половины каждого из органов чувств: галлюцинант, как и нормальный человек, слышит «голоса» обоими ушами, видит зрительные галлюцинации обоими глазами, воспринимает, короче говоря, воображаемое обоими парными органами. В некоторых же случаях, как это свидетельствовали уже Calmeil, Moreau, Michea и другие, галлюцинации возникают с одной стороны, воздействуют на одну из сторон воспринимающего устройства. Больной чувствует, что на него воздействуют через один глаз или ухо или одну половину тела. То, что мы знаем уже о чувствительных центрах коры головного мозга, хорошо объясняет этот феномен: преобладающее возбуждение той или иной области предопределяет локальный характер возникающего расстройства. Одна из больных дала нам оригинальное объяснение подобных односторонних галлюцинаций. Ее враг, говорила она, держит в руке вогнутое зеркало, в котором видит ее отражение. Он всовывает ей в ухо в этом отражении трубку и больная именно им начинает слышать.
В других, более редких, случаях галлюцинации двусторонни, но содержание их различно в зависимости от стороны, на которой они возникают. Правое ухо, например, слышит приятные речи, левое — брань и оскорбления. Этот феномен дает еще одно подтверждение теории двойного представительства в полушариях и функциональной независимости каждого из них. То что нам дает в столь законченном и наглядном виде клиника, может быть, как вы знаете, воспроизведено экспериментально у истериков в определенных фазах гипнотического воздействия. Среди многих свидетельств такого рода я приведу в качестве примера опыты Charcot в больнице Salpetriere, подробно изложенные в книге Paul Richter, а также те, которые г. Dumontpallier имел любезность провести над одной из моих больных в ходе лекции, читанной мной в больнице Св. Анны. Введя больную в состояние сомнамбулизма, он сказал ей на правое ухо, что погода прекрасна и светит солнце; в это же время другой человек слева говорил, что идет дождь. На правой половине лица больной обозначилась улыбка, в то время как на левой опустился угол рта, свидетельствовавший о недовольстве больной, вызванном известием о плохой погоде.
Дата публикования: 2014-11-03; Прочитано: 332 | Нарушение авторского права страницы |